Текст книги "Опасное молчание"
Автор книги: Златослава Каменкович
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 21 страниц)
Страницы «Северной тетради»
Петру разрешили свидание с заключенным Скобелевым.
Обожженное лицо стриженого, начинающего седеть двадцатишестилетнего Леонида Ивановича не имело ничего общего с юношей на фотографии, которая лежала в отцовском бумажнике, бережно хранимом Петром Ковальчуком. И все-таки серые выразительные глаза, полные веселых, задиристых искорок, давали право думать, что то лицо и это – одно.
Охранник, который привел Скобелева из зоны лагеря в красный уголок, ушел. Молодые люди остались одни. Им не пришлось знакомиться, они знали друг друга по письмам.
– Комплиментов выдавать не умею, – волнуясь, проговорил Скобелев, крепко пожимая руку писателя. – Одним словом, спасибо. А вы такой молодой… Я думал, что вы будете постарше возрастом.
– Не огорчайтесь. С годами этот мой недостаток исчезнет бесследно, – улыбнулся Петро.
– Сказали точно, – улыбка тронула губы Леонида. – Мне только жаль загубленных вот здесь лет… – он уронил на колени тяжелые руки.
– Одно знаю: раз вы не виноваты, все будет в порядке, – оберегая от отчаяния, Петро положил Леониду на руку свою горячую ладонь. – Вот ведь удалось вас вырвать из того лагеря.
– О да, здесь другое дело. Зачеты – это мудро придумали. Теперь я хозяин своей судьбы. И, признаться, снова хочется жить. Вновь переживаю радость давно забытого товарищества…
Они проговорили около двух часов, не заметив, как промчалось время.
– Пурга будет, – предупредил писателя вошедший охранник. – А до города вам порядком идти.
Прощаясь, Леонид Скобелев еще раз напомнил Ковальчуку, чтобы тот непременно разыскал его давнишнего друга Федора Рубкина, конечно, если тот остался жив после этой страшной войны.
Вернувшись в гостиницу, Петро тут же «уткнулся» в страницы своей «Северной тетради», которую начал еще в Ленинграде.
Легко, свободно находя слова, он записывал только что рассказанную ему невыдуманную историю, приключившуюся с Леонидом Скобелевым, когда тот еще был мальчишкой и все его называли просто Ленькой.
Ветер гнал снежную пыль вдоль гранитной набережной Невы, крутил вихри снега на мосту, и казалось, будто дымятся седые от инея приземистые стены Петропавловской крепости.
Темнело. На Петроградской стороне, недалеко от Выборгского моста, у входа в булочную собралась толпа. Дворник в белом фартухе поверх полушубка старался оторвать от железной оконной решетки мальчонку лет девяти, а тот плакал, отбиваясь:
– Не пойду! Это не я!.. Не пойду!..
– Что с ним возиться? В милицию хулигана такого – и все тут! – кричала старушка в белом пуховом платке. – Только посмотрите, граждане, все как есть пуговицы на пальто у внучки моей оторвал!
Ее большеглазая внучка, должно быть первоклассница, в коротеньком коричневом пальто без единой пуговицы, всхлипывая, проговорила:
– С ним еще один был… Федька его зовут, он только убежал…
– А ты откуда знаешь, как его зовут? – удивилась бабушка.
– А этот мальчишка его так называл…
В это время, пробравшись сквозь толпу любопытных, к мальчонке подошел коренастый широкоплечий человек в пальто с черным каракулевым воротником и в такой же шапке. Дворник, узнав его, смущенно заулыбался, как бы извиняясь.
– Вот, хотел его к родителям свести, потому как пуговицы у детей отрывает и не иначе – продает.
– Неправда, – все еще крепко держась за решетку, проговорил сквозь слезы мальчик.
– Отдай пуговицы! – потребовала бабушка.
На улице вспыхнули электрические огни. Незнакомец увидел живые, умные, покрасневшие от слез глаза ребенка.
– У меня нет… они у Федьки…
– Так вот, голубчик мой, – не унималась старушка, – или ты к своему Федьке и скажи, чтобы он мне сейчас все до одной пуговицы принес! А то и сам принеси. Живу я вот в этом доме, – показала она на пятиэтажный дом с балконами, – квартира одиннадцать, на втором этаже. Запомнил?.. Одиннадцать.
– Запомнил, – хмуро ответил мальчик, не поднимая головы.
– Но смотри, если не принесешь…
– Принесет, – ответил за мальчика незнакомец и, обняв за плечи, добавил: – Ну, пойдем, друг.
– Знаю… В милицию?
– Ну, что ты! – и незнакомец так весело засмеялся, что, казалось, каждая морщинка смеялась на его лице. Мальчик не выдержал и, вытирая озябшей рукой слезы, сам улыбался.
Они зашагали по направлению к Народному дому: один – пожилой, другой – совсем еще маленький, юркий, в мохнатой заячьей шапке.
– Мироныч наш! – любовно проговорил дворник, провожая глазами удаляющихся.
– Кто, кто? – встревоженно спросила бабушка пострадавшей девочки.
– Мироныч. Ну, Сергей Мироныч!.. Да неужто Кирова не узнали?
Теперь уже все смотрели вслед уходящему человеку с мальчиком.
– Ах батюшки, срам какой! А я-то кричала! – растерянно произнесла старушка. – Что теперь он подумает про меня? Фу ты, проклятые пуговицы! Если бы я знала…
Молодой человек с книжками под мышкой, с аппетитом откусывая булку, шутливо посочувствовал:
– Да, бабушка, выходит, конфуз получился. Только не для вас, а для школы, в которой учится пуговицеотрыватель.
В это время Ленька, шагая рядом с незнакомцем, искоса посматривал на него и напряженно думал: «Где я его видел?» А тот начал его расспрашивать:
– Как же тебя звать-величать?
– Ленька Скобелев.
– И давно ты не учишься?
– Уже десять дней, – не сразу ответил Ленька.
– А дома об этом знают?
Ленька молчал.
– Да ты скажи, не бойся. Отец твой где работает?
– Папа геолог. Он в экспедиции. А мама… По правде сказать, она не знает, – чистосердечно признался Ленька.
– А в какой же школе ты учишься?
– Ну… в триста шестой.
Незнакомец достал из кармана записную книжку и гладком синем переплете, карандаш и начал что-то писать.
– Дядя, вы что записали? – насторожился Ленька.
– Потом узнаешь, – очень дружелюбно ответил незнакомец.
Ленька еще раз пристально взглянул на него, и опять лицо этого человека показалось ему очень знакомым.
Они свернули на аллею сквера. Незнакомец подошел к одной из скамеек, сгреб в сторонку снег и сказал:
– Если не очень замерз, давай-ка присядем.
– Нет, мне не холодно… Только надо же пуговки у Федьки Рубкина взять да отнести…
– Рубкин? – переспросил незнакомец и, что-то вспоминая, проговорил: – Рубкин… Отец у него кем работает?
– Сталеваром.
– Во-во-во! На Путиловском?
– Да. Там вся родия Федькина работает – и отец, и два брата…
– И дед, – подсказал незнакомец.
– Так вы их всех знаете?! – смутился Ленька. – Дед у него хороший, шутливый, верно?
В ответ незнакомец только добродушно засмеялся. И вновь в его руках появилась записная книжка. Он что-то записал.
– Я уже побегу к «Горну». Знаете, детское кино на Большом проспекте, где «Путевка в жизнь» идет? Там – Федька и ребята. А вы, дядя, уже видели «Путевку в жизнь»? – неожиданно спросил Ленька. – Только один раз?.. – удивился он. – Сегодня же она последний день идет! Я два раза смотрел. Уж больно мне Колькину мать жалко. А этого Мустафу я сначала невзлюбил, а потом, как его убили… Он ведь хороший был… – и вдруг голосом, полным неизъяснимого волнения, заключил: – Дядя, хотите пойти со мной в кино?
Сергей Миронович расстегнул пальто и начал что-то искать в карманах. На груди у него сверкала маленькая темно-красная звездочка. Вдруг он сказал:
– Денег у меня нет с собой.
Ленька недоверчиво посмотрел на незнакомца, тихо засмеялся и подумал: «Разыгрывает!» Но, видя, что тот и вправду не нашел денег, встал, вытащил из кармана горсть пуговиц, гайку, отвертку и высыпал все это на скамью. Потом принялся выбирать медяки.
– У меня на два билета наберется.
– Ой-ой-ой! Да у тебя целый магазин!.. Где же ты столько пуговиц набрал?
– А вот, видите, у меня инструмент есть – пуговицеотрывалка, – оживился Ленька, доставая из кармана пальто какое-то замысловатое проволочное изделие. – Я сам придумал. Меня из-за нее из школы выключили. «Не люблю, – говорит наш директор, – таких изобретателей». Взял и выключил.
Выразительные глаза Леньки погрустнели.
– Ой-ли? – недоверчиво покачал головой незнакомец.
– Ну, не совсем выключили… директор велел, чтобы моя мама пришла.
– А ты побоялся маме сказать?
Да, самое ужасное было то, что Ленька сразу не открылся матери. И теперь он жил в каком-то вечном ожидании чего-то, казалось, уже непоправимого, а страх толкал Леньку на еще худшие поступки, загоняя все дальше в темный, мрачный тупик. Ведь сперва он пуговицеотрывалку смастерил просто так, для забавы, а теперь… Только один Федька и знал, как порой тяжело бывает на душе у Леньки, но даже верная мальчишеская дружба Федьки была бессильна что-либо изменить в горестном положении Леньки. Ах, зачем он тогда сразу не признался маме!
Сергей Миронович подвинулся ближе к фонарю и начал внимательно разглядывать Ленькино «изобретение».
– Занятная штука! – проговорил он, пристально глядя на Леньку. – Ты, выходит, изобретать умеешь? Так надо тебя с изобретателями познакомить. Только ты скажи мне, зачем тебе столько пуговиц?
– А тот дядька на Сенном рынке… Это он нас заставляет пуговки отрывать, а… мы с Федькой пуговицы меняем у этого дядьки знаете на что?
– Нет, не знаю, – заинтересованно проговорил незнакомец.
– На разные инструменты. Федька и я хотим смастерить такой корабль, чтобы он и по воде плавал, и по земле ездил, и под водой, и даже летал, как самолет… Только вот инструментов нет, разных там материалов…
– Смотри, а я ведь тоже об этом мечтаю, – лукаво прищурив глаза, усмехнулся незнакомец.
– Так вы – изобретатель?.. Ой дядя! – Ленька схватил его за руку.
– Выходит, изобретатель… Знаешь что? Дай-ка мне эту пуговицеотрывалку на память.
– А-а!.. Хотите меняться? – по привычке выпалил Ленька. – Вот на ту звездочку, что у вас на груди.
– Менять не стану, а звездочку дам. Только ты береги: это подарок французского рабочего.
Ленька смутился, но «изобретатель» уже отколол звездочку и протянул ему.
– Спасибо… Вот возьмите ее, пуговицеотрывалку нашу, у нас есть другая. – Ленька с живостью разглядывал подаренную ему звездочку. – Только зачем вам это, дядя? Будете пуговки отрывать? – и совершенно серьезно добавил: – Если одному, это совсем нельзя, надо обязательно с компанией. Вот, например, выходят из детского кино, а мы станем по обе стороны и ждем. А потом – цап кого-нибудь! А другой, значит, держит. Пуговки – раз-раз-раз оторвем и другого хватаем. Все больше у девчонок отрываем. Они же драться не умеют, а только ябеды большие! Вот в нашем третьем классе есть девочка – Светланой ее зовут, с Кавказа приехала. И учится хорошо, а ябеда – спасения от нее нет. Это же она Василию Васильевичу про мою пуговицеотрывалку сказала… А еще до этого случая один раз говорит на классном собрании: «Надо настоящими товарищами быть, помогать друг другу». А когда я на другой день хотел у нее задачу списать, так она на весь класс как заорет: «Не дам списывать! Сам решай! А еще в пионеры хочешь поступать!..»
– Так это ведь правильно, Леня. Решать надо самому, иначе какой же из тебя изобретатель? Надо, чтобы любовь к учебе у тебя была глубокая, сильная.
Сергей Миронович приподнял край рукава пальто, взглянул на часы.
– О, Леня, уже скоро шесть часов, пора нам прощаться.
– А вы не пойдете в кино, дядя?
– Нет, друг мой, сегодня не могу. Да и тебе надо торопиться. Старушка-то пуговицы ждет.
– Мне только бы Федьку найти, я мигом пуговицы отнесу, – лихо ответил Ленька.
– А завтра ты обязательно иди в школу, Леня.
– Да кто же меня туда пустит? – и мальчик сразу погрустнел. – У нас директор, знаете какой строгий?
– Знаю.
– Нашего Василия Васильевича? А я гляжу и думаю: где это я вас видел? – Ленька посмотрел на кончик валенка, помолчал. – Только не пустит меня в школу Василий Васильевич.
– А я ему позвоню. Но смотри, друг, учись хорошо, иначе в изобретатели не возьму.
– А пойду в школу – возьмете?
– Обязательно. Ну, до лучшей встречи! Да смотри, с пуговицами не подведи, ты мне обещал…
Сергей Миронович пожал мальчику руку, как взрослому, повернулся и быстро зашагал по заснеженной аллее. А Ленька еще долго смотрел ему вслед, крепко зажав в руке маленькую звездочку.
Ленька прибежал к кинотеатру как раз вовремя: только что кончился сеанс, и он был уверен, что сейчас найдет Федьку и ребят на обычном месте, где они «добывали» пуговицы. Однако Федьки и приятелей во дворе не оказалось. Не было их и в фойе среди зрителей, не успевших еще войти в зал. «Как же мне теперь пуговицы отдать? И куда только запропастился этот Федька? Неужели домой убежал? Вот досада, к нему ведь ехать – до самого Каменноостровского проспекта», – негодовал Ленька, выходя на улицу.
Догнав переполненный трамвай, который только что тронулся с остановки, он на ходу ухватился за ручку задней площадки второго вагона.
На звонок вышел дед Федьки, подвижной старичок с седой бородкой и добродушными насмешливыми глазами.
Увидев Леньку, он приветливо улыбнулся и воскликнул:
– А, механик пришел!.. Ну, проходи, проходи, пожалуйста. Будильник, что ты давеча отремонтировал, работает исправно. Выходит, что ты – правдишний мастер. А? – засмеялся старик.
Он закрыл за вошедшим мальчуганом дверь и повел его в светлую просторную комнату, обставленную дорогой дубовой мебелью. Квартира, в которой теперь жила семья потомственных рабочих Рубкиных, до революции принадлежала какому-то барину, бежавшему за границу. Полы в комнате блестели, а на стенах, оклеенных красивыми обоями, висели в позолоченных багетовых рамах картины.
– Ну, чем же тебя потчевать, механик? – шутливо подмигнул старый литейщик, усаживая Леньку за стол. – По носу вижу, что надо чего-нибудь горяченького.
Достав из буфета тарелку с нарезанной белой булкой, он поставил ее на стол перед Ленькой, проговорил:
– Сейчас принесу… – и, снова подмигнув Леньке, ушел на кухню.
«Почему же Федька не показывается?» – озадаченно думал Ленька, беспокойно ерзая на стуле. Он уже было встал, чтобы позвать приятеля, но тут вернулся старик и с почтительностью поставил перед Ленькой стакан молока.
– Ну, пей, мастер точной механики. Только осторожнее, не обожгись: прямо с плиты.
В соседней комнате зазвонил телефон.
– Пей, пей, Леонид Иванович, – добродушно и весело сказал старик, поспешив к телефону.
– Рубкин слушает. Здравствуйте, Сергей Миронович, – проговорил он, как-то весь выпрямляясь и торопливо приглаживая седую бороду. – Спасибо, хорошо… Ладится… Уже отлили. Ну и махина! Дома? Тоже хорошо, спасибо, Сергей Миронович… Да… Мой внук, Павла сын…
В открытую дверь Ленька увидел, как лицо Рубкина вдруг стало обеспокоенным, а лоб еще больше наморщился.
– В триста десятой школе…
Ленька насторожился. Это была школа, в которой учился Федька.
– В третьем классе, – продолжал разговор Рубкин.
Сомнения нет. Ленька понял, что разговор идет о Федьке.
Его охватила тревога. Теперь он стал ловить каждое слово.
– Будто неплохо… Домашние работы выполняет исправно… Нет, Сергей Миронович, я в школе не был… Да как вам сказать? В свободное время возится с механизмами, замки чинит, звонки ремонтирует. Видно, металл любит, в нас пошел.
От Леньки не укрылось, что последние слова старый литейщик произнес с какой-то особенной гордостью.
– Слушаю, Сергей Миронович, – продолжал Рубкин. – Как? Пуговицы?.. Нет, что-то не помню, чтобы я в детстве у кого-либо пуговицы отрывал… Павел? Нет, он тоже этого не делал… Не помню, Сергей Миронович. Так… Неужто? Вот хулиган!.. Нет, он не в нас. Это у него не по наследству…
К Леньке совершенно ясно донесся густой задорный смех, раздавшийся из телефонной трубки. Улыбался и смущенный Рубкин. Когда же смех стих, Рубкин, став серьезным, сказал в трубку:
– Извините, Сергей Миронович, недоглядели. Сам возьмусь за это. Да, и друзья его у нас бывают…
Уловив на себе строгий, укоризненный взгляд старого Рубкина, Ленька виновато опустил глаза. Рубкин же протянул загрубелую от долгого общения с металлом, маслами и соляркой руку и плотно закрыл дверь, не дав мальчику дослушать этот разговор, так его встревоживший.
«Уж не директор ли школы, это говорит? – напряженно думал Ленька. – Нет, Рубкин называет его Сергеем Мироновичем. Значит, не он. Кто же тогда? Вот беда! Вдруг теперь и Федьку не пустят в школу? Это, наверное, директор его школы».
Озабоченный судьбой товарища, Ленька вспомнил об изобретателе. «Вот бы попросить его, чтобы он и за Федьку заступился. – Но с сожалением вздохнул: – Ведь я не знаю, где он живет, да и пуговицы надо отнести… И куда это Федька пропал?»
Чувствуя, что сейчас ему влетит от Федькиного деда, Ленька незаметно ушел.
Вскоре он стоял на площадке лестницы перед дверью квартиры, где жила большеглазая девочка со своей бабушкой.
Ленька решил предложить старушке взамен пяти пуговиц все свои четырнадцать. У него было шесть крупных коричневых пуговиц, немного похожих на те, которые оторвал у девочки Федька. Может быть, она их возьмет взамен.
Ленька робко нажал белую кнопку звонка. Дверь долго никто не открывал. Тогда он вторично старательно нажал кнопку. И на этот раз дверь не открыли.
«Видно, никого нет дома. А скажут, что я обманул, не пришел, – подумал Ленька. Но, сделав два шага к лестнице, чтобы уйти, он вдруг с надеждой повернул назад. – А, может быть, звонок испорчен?..»
Догадка оказалась правильной. Стоило ему только постучать, как за дверью послышались торопливые шаги. Ему открыла молодая высокая женщина в сером свитере.
– Ты к кому, мальчик? – спросила она.
Встретив не того, кого ожидал, Ленька растерялся и невнятно пробормотал:
– Я… Это… Я к бабушке, внучка которой в школу ходит…
Окинув Леньку подозрительным взглядом, женщина уже хотела было захлопнуть дверь перед ним, но он успел выпалить:
– Я пуговки принес.
– А-а!.. Вот ты какой! – теперь уже с любопытством рассматривала Леньку женщина, впуская в коридор, едва освещенный из открытых дверей кухни, где сердито гудело несколько примусов.
– Вера Михайловна, к вам мальчик с пуговицами, – заходя в кухню, громко сказала женщина в свитере.
– А я, по правде говоря, ей-богу уже не надеялась, что сегодня принесет, – услышал Ленька знакомый голос старушки, которая тут же вышла к нему навстречу. – Молодец, что слово сдержал.
У Леньки защемило сердце. А тут еще донеслись голоса из кухни:
– Хулиган, а совестливый!
– Как бы не так! – со смехом возразила другая женщина. – Пуговицы отдаст, прикинется совестливым, а сам что-нибудь поценнее утащит из квартиры. За ним надо смотреть в оба, будьте уверены!
– Раздевайся и проходи в комнату, – приглашала Леньку старушка.
– Нет… я…
– Я – это последняя буква в азбуке, голубчик. Ты лучше раздевайся, давай сюда пальто, шапку. Вот так. А теперь идем, да смотри, не зашибись у нас тут. Второй день при лампах свечках сидим, точно в древние времена. Управдом обещал монтера прислать, да вот никак не пришлет…
– Бабушка, хотите, я починю?
– Куда тебе, еще током убьет!
– Нет, я умею! Это, видно, пробка перегорела. В пробке есть такой волосок, так он, наверное, перегорел. Я новый поставлю.
Ленька поспешно достал из кармана кусок электрического шнура, кусачку, перочинный ножик и начал возиться на сундуке около кухни. Вера Михайловна держала в руке зажженную свечу. Женщина в свитере вынесла из кухни столик, а Ленька, взобравшись на него, принялся вывинчивать крайнюю пробку.
– Вера Михайловна, как можно мальчишке доверить?! – послышался из кухни сердитый голос соседки.
– Ничего, ты ее не слушай, продолжай работу, – подбодрила Леньку женщина в свитере, убежденная в смышленности мальчика.
– Бабушка, дайте мне, пожалуйста, свечку сюда, – попросил Ленька.
– Смотри, голубчик, тихонько, не свались, – забеспокоилась Вера Михайловна, передавая Леньке горящую свечу.
– Вы за меня не бойтесь, – с солидностью отозвался Ленька. – Сейчас будет свет.
Действительно, не прошло и двух минут, как в коридоре, на кухне и во всех комнатах ярко вспыхнули электрические лампочки.
Теперь Ленька увидел в дверях кухни трех женщин, одобрительно смотревших на него. А женщина в свитере, все еще поддерживающая столик, подняв голову, улыбаясь проговорила:
– Ну, слезай, монтер. Получишь конфету за труды.
Ленька спрыгнул на пол, от конфеты не отказался, поблагодарил, а затем предупредил:
– Только… Я сделал временно. Это «жучок». Так не разрешается. Надо новую пробку вставить.
Перед тем как войти в комнату к Вере Михайловне, Ленька долго и старательно вытирал ноги о коврик у белых застекленных дверей.
– Это похвально, что ты такой аккуратный, – заметила старушка. Но, увидев, что Ленька сунул руки в карманы, сразу изменила тон: – О, голубчик мой, а уж это плохая привычка – руки в карманы засовывать.
– И отец говорил, что плохая, – вздохнув, согласился Ленька.
– Вот видишь, – укоризненно покачала головой Вера Михайловна. – Ну, пойдем, руки вымоешь да и чаю с нами попьешь.
Старушка повела Леньку в ванную комнату.
– Видать, мальчишка деловой, – смягчаясь, кивнула вслед Леньке та самая женщина, которая прежде опасалась, как бы он что-нибудь не утянул в квартире. – Скажите, пожалуйста, раз-два – и свет! С такого толк будет!
– Слышали, Вера Михайловна рассказывала, что сам Киров за мальчонку взялся. Видите, принес пуговицы!
Тем временем старушка завела Леньку в тепло натопленную уютную комнату с большим зеленым шелковым абажуром, который висел над круглым столом, стоящим посредине. За столом он увидел знакомую ему по уличному происшествию девочку. Она что-то старательно переписывала из букваря в тетрадь. На столе стояла еще не потушенная лампа.
– Танюша, этот мальчик нам свет починил, – сказала бабушка, подойдя к столу и задувая лампу.
Но девочка недружелюбно посмотрела на Леньку и сердито сказала:
– Давай пуговицы!
Заносчивость, с какой встретила его первоклассница, разозлила Леньку. А он еще собирался отдать ей конфету… Вот на зло ей совсем не отдаст пуговиц, но, вспомнив изобретателя, примирительно подошел к столу.
– Вера Михайловна, чайник закипел, – послышалось за дверью.
– Ах, батюшки! – спохватилась старушка и поспешила на кухню.
Ленька положил на стол перед девочкой все содержимое своих карманов и принялся выбирать пуговицы. Вернулась Вера Михайловна, неся синий эмалированный чайник с кипятком.
– Смотри, бабушка! – возмущенно крикнула Таня. – Он же весь стол испачкал.
– О, да ты как настоящий Плюшкин у Гоголя! – недовольно глядя на содержимое Ленькиных карманов, проговорила бабушка. – Тот тоже всякую всячину и карманах носил.
Ленька сразу не обиделся, потому что он не знал, кто такой был Плюшкин. Густо покраснев, он попросил:
– Возьмите, бабушка, все мои пуговицы за те, что у Федьки, а то я его не нашел. Я вам после принесу…
– Нет уж, голубчик, сроду чужого не брала. Нехорошо брать чужое. Ты мне лучше Танюшкины пуговицы принесешь, – нахмурившись, сказала Вера Михайловна, подвигая ближе сахарницу и вазочку с печеньем.
Вдруг Таня фыркнула, побежала в другую комнату и принесла большую толстую книгу, видно, не раз побывавшую в ее руках. Быстро перелистав страницы, она без труда нашла нужную картинку и, ткнув в нее пальцем, сказала:
– Гляди, вот ты, Плюшкин!
Ленька нахмурился и едва удержался, чтобы не ударить девочку за такое обидное сравнение.
– Бабушка, а Плюшкин тоже чужие пуговицы отрывал? – невольно еще больнее уязвила Леньку девочка.
– Нет, Танюша, – улыбаясь, покачала головой старушка, – Плюшкин пуговиц не отрывал. Он был помещиком.
– А помещики, бабушка, – это буржуи! Они все у бедных отнимали. И он, – показала Таня пальцем на Леньку, – отнимает пуговицы, значит, он тоже буржуй!
– Нет, детка, Леня – не буржуй, – примирительно засмеялась бабушка. – Правда, отрывать пуговицы – это тоже присвоение чужого, но Леня твои пуговицы не отрывал. Это сделал его товарищ.
Сейчас все повернулось против Федьки. Но Ленька испытывал жгучие упреки совести. Ведь главным виновником был не Федька, а он сам. Кто изобрел пуговицеотрывалку? Он, Ленька. Значит, получается, что и он – вроде этого противного помещика Плюшкина – чужое добро присваивает? И Федька по его вине стал таким. Нет, Ленька не хочет быть похожим на Плюшкина… Он не хочет быть похожим на жадного помещика… Уж теперь-то Ленька пуговицы отрывать ни у кого не будет, хватит! Но… Как же тогда доставать инструменты? Даром дядька на Сенном рынке ни за что их не даст. Да! Так ведь теперь Ленька к изобретателю пойдет! У него, наверное, разные-преразные инструменты есть… И тут с досадой опять вспомнил: «Как же я адреса не спросил?..»
Очень может быть, Ленька чистосердечно рассказал бы об этом бабушке Вере Михайловне, если бы в комнате не было этой задиристой девчонки. Только посмотрите на нее! Даже сейчас, украдкой от Веры Михайловны, нарезывающей хлеб, она дразнится и показывает в книге обидную картинку. Ленька весь так и вспыхнул от злости и обиды и подумал: «Сама ты – Плюшкин, буржуй! Только посмей еще раз показать картинку… Так заеду, что сразу узнаешь, какой я Плюшкин!»
Проницательные, добрые глаза Веры Михайловны улавливают, что на душе у мальчика неспокойно.
– Садись, Леня, чай простывает, – ласково говорит она, подвигая стул.
– Нет… Спасибо… Я уже пойду, – косясь на Таню, хмуро роняет Ленька.
Вера Михайловна удерживает мальчика.
– Ты скоренько напейся и иди, иди. Мать небось тревожится?
Ленька мог бы сказать, что матери дома нет: всю эту неделю она работает в вечернюю смену и придет с завода только в двенадцать часов ночи. А сестра, «сонная тетеря», чуть стемнеет, спать ложится. Нет, его никто не ждет… А уходит он из-за этой «первоклашки», посмевшей так дразниться.
– Что ты задумался? Пей, пожалуйста, – мягко напоминает старушка.
Ленька большими глотками опустошает чашку, желая как можно скорее отвязаться от пристального взгляда больших и, как ему кажется, насмешливых глаз первоклассницы.
Но, как гласит восточное изречение: истинно могуч тот, кто побеждает самого себя, несмотря на всю остроту обиды. Ленька конфету отдал первокласснице.
Когда же он ушел, старушка вдруг спохватилась:
– Что же это я?.. Как же это я про Кирова у него ничего не расспросила?! А все из-за тебя, Таня, – упрекнула бабушка, – заморочила ты мне голову этим Плюшкиным.
По дороге домой Ленька мысленно представляет себе, как он утром придет в школу. Конечно, на этот раз он не опоздает, а постарается быть в классе самым первым. Сторожиха школы тетя Катя, увидев его, улыбнется и скажет: «Знаю, знаю, изобретатель за тебя заступился. Он сказал, что ты больше пуговицы отрывать не будешь… Он даже обещал Василию Васильевичу взять тебя к себе учиться, и ты станешь знаменитым изобретателем…» А в классе, когда соберутся ребята (а это уже непременно!), все будут с завистью смотреть на Леньку. Еще бы! Ведь он знаком с заправдашним изобретателем. Светлана, чего доброго, еще скажет: «Ты, Скобелев, много пропустил, так вот, можешь у меня списать задачи. Ты не бойся, я никому не скажу». Как бы не так! Ленька даже не взглянет на тетрадь. Теперь он будет сам решать задачи не хуже Светланы. Учительница Клавдия Романовна войдет в класс, увидит Леньку, ласково улыбнется ему: мол, и она уже все знает, что Ленька знаком с изобретателем. Но вдруг его обожгла мысль: «А что, если изобретатель забудет позвонить Василию Васильевичу?» Встревоженный этим, Ленька почему-то бросился бежать и со всего разгона налетел на тучного мужчину в драповом пальто.
– Ошалел, что ли?! – обругал Леньку прохожий. – Надо смотреть, куда бежать.
В другой раз Ленька непременно огрызнулся бы. Только сейчас ему было не до этого. Ленька даже не остановился, а быстро вошел в подъезд и, перепрыгивая через ступеньку, очутился у дверей своей квартиры. От волнения он никак не мог отыскать в кармане ключ. И лишь когда рассерженно сорвал шапку с головы, вывернул в нее содержимое карманов, с трудом нашел ключ и отомкнул дверь.
Раздевая пальто, Ленька ясно представил себе строгое, мужественное, но вместе с тем доброе лицо изобретателя. Особенно запомнились его веселые, острые глаза, перед которыми Ленька, не таясь, сразу выложил всю правду. «И чего бы он выспрашивал! Чего бы тогда записывал в книжку? – подбадривал себя мальчик. – Нет, он не подведет, он позвонит Василию Васильевичу!» – окончательно рассеял свои опасения Ленька.
Обычно с жадностью набрасывался он на ужин, заботливо приготовленный матерью и оставленный на кухне. Сейчас же о еде даже не вспомнил, а решительно прошел в свою комнату и принялся за уроки.
Учебники разыскивать не пришлось. Они уже много дней лежали в сумке, которую Ленька только для вида брал с собой по утрам, будто направляясь в школу. На самом деле он уходил на каток, где поджидал, когда Федька вернется из школы. Встретив приятеля, они вдвоем бежали к детскому кинотеатру, вооруженные пуговицеотрывалками.
Ничего этого не подозревая, мать Леньки, обманутая образцовым порядком в Ленькиной сумке, даже хвалила сына.
– Давно бы так, Ленечка. А то ведь просто страшно было глядеть, как ты с учебниками обращался. Точно они враги тебе, а не помощники-друзья.
Что правда, то правда. По утрам Ленька, особенно когда не было дома отца, вскакивал с постели за час до начала занятий, а случалось и позже; вещи его были разбросаны по всей квартире, своих учебников он почти никогда не мог сам найти. Суетясь, он раздраженно кричал: «Мама, куда девался мой задачник?» или: «Мама, где мое «Чтение»? (так Ленька называл учебник «Родная речь»).
Единственное место в комнате, где царил настоящий порядок, был стол у окна. Здесь Ленька занимался своим любимым делом – сборкой и разборкой разных механизмов. Посредине стола лежал предмет, над разгадкой устройства механизма которого Ленька немало «думал и мудрил». Это был небольшой продолговатый замок из цветного металла. Открывался он не ключом, как обычные замки, а набором цифр, насеченных на замке и вращающихся вокруг его оси. Замок этот Ленька выменял у Федьки на свою первую, еще не усовершенствованную пуговицеотрывалку. Справа от замка в банке из-под консервов утопал в керосине второй, но уже большой висячий замок. Прежде чем его чинить, Ленька решил таким образом снять с него ржавчину. Около банки лежал в разобранном виде еще какой-то внутренний замок, а по соседству с ним – три напильника разных размеров и маленькие ручные тиски. Всю левую часть стола занимали разобранные стенные часы, отданные Леньке на ремонт одной из соседок. Под столом в ящике хранились зубила, молоток, плоскогубцы, отвертка, куски проволоки, электрические выключатели, штепсели, перегоревшие предохранительные пробки и разный металлический хлам, собранный Ленькой всюду. И все это было сложено с тщательной аккуратностью.
Ленька уже несколько раз повторил таблицу умножения и стал учить наизусть басню Крылова, которую надо было знать еще десять дней тому назад. Но сердце не камень, и Ленька, не утерпев, разрешил себе на минуту взглянуть на механизмы. Он подошел к столу, взял в руки загадочный замок. Как ни вертел он цифры, замок не открывался. И каждая неудачная попытка злила Леньку, подзадоривала во что бы то ни стало разгадать секрет этого загадочного механизма.
