Текст книги "Елизавета Алексеевна: Тихая императрица"

Автор книги: Зинаида Чиркова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 30 страниц)

Принц Ольденбургский был назначен генерал-губернатором трёх лучших российских провинций. Он командовал Тверской, Новгородской и Ярославской губерниями. И Мария Фёдоровна то и дело наезжала в Тверь, к любимой дочери, сделавшись её наперсницей, советчицей, и к своему племяннику, Георгу.

Александр не жалел средств для благоустройства Твери. Роскошный дворец на берегу Волги был заново отстроен, к нему спускался удивительный по красоте сад, разбитый ещё при генерал-губернаторе Сиверсе, много сделавшим для благоустройства города.

Император часто приезжал в Тверь, его радовала тихая и приятная семейная жизнь сестры. Как ни странно, но два таких разных человека – немного замкнутый, стеснительный и честный Георг Ольденбургский и весёлая, приветливая, энергичная Екатерина – как нельзя лучше подходили друг к другу, и брату оставалось лишь радоваться за сестру.

Принц Георг много работал, отдавался делам – Александр назначил его ещё и директором ведомства путей сообщения, а Екатерина помогала мужу не только осваивать незнакомый ему русский язык, но и советовала, как лучше обустроить вверенные ему губернии, как наладить сквозное сообщение по водной Мариинской системе.

Словом, в этой семье Александр окунался в незнакомую ему и желанную атмосферу любви, долга и увлечений – живописью, стихами, литературой.

Часто вместе с ним приезжала в Тверь и Мария Антоновна. Елизавете Алексеевне недостало твёрдости духа и умения сладить со своим раненым сердцем, чтобы хоть раз побывать в Твери.

Она могла только в душе называть Тверь «змеиным гнездом». Там действительно развернулись все способности Марии Фёдоровны изобретать и проводить такие интриги, которые влияли на деятельность Александра и подчиняли его её принципам и устремлениям...

На юге до сих пор вяло шла русско-турецкая война.

По мирному договору с Наполеоном Франция должна была воевать с русскими против Турции. Но Наполеон послал в Константинополь посла, который всё время поддерживал воинственную направленность турок. Наполеону нужно было постоянное отвлечение русских на другие фронты, и он вёл такую двурушническую политику, что даже верящий в его гений Александр скоро устал от лицемерия и корысти Франции.

Русский главнокомандующий войсками, воевавшими против турок, уже дошёл до Балкан, когда Мария Фёдоровна, помнившая хорошее отношение Павла к фельдмаршалу Кутузову, начала очередную интригу. Вместе с Екатериной и несколькими другими вельможами она быстро убедила Александра, что Каменского необходимо заменить уже постаревшим Кутузовым.

Александр согласился на это. Он не видел Кутузова после Аустерлицкой битвы, хотя всё ещё сердился на него за своё собственное поражение. Отговаривал его Кутузов от генерального сражения, но убедить не мог. Александр действовал самостоятельно, в результате устроил сам себе настоящую ловушку, едва не попав в плен, но винил в этом не себя, а старого фельдмаршала.

Кутузов быстро справился с турками, он уничтожил турецкую армию при Слободзее, на левом берегу Дуная. Но по мирному договору, заключённому в Бухаресте, Россия приобрела только Бессарабию, а присоединённые ещё раньше Молдавия и Валахия так и остались под властью Турции...

Елизавета знала, что Александр не оставил мысли о преобразованиях внутри своей империи. Он иногда, очень редко, приходил к ней, чтобы поделиться своими планами, но некоторые свои идеи император держал в секрете и не говорил о них даже Елизавете.

Тем не менее, судя по сменам важнейших лиц, сравнивая обстоятельства, Елизавета постоянно знала и понимала, чем занимается Александр, а его высказанные много лет назад мысли одобряла и воспринимала как руководство к действий.

Но что могла она сделать или хотя бы чем помочь мужу, если теперь видела его редко и мельком – то на придворных празднествах, то на одинокой прогулке!

Он больше не приходил к ней плакаться в жилетку, теперь он становился мрачным, а порой даже ненавидел её за то, что когда-то выказал перед ней свою слабость.

Эти времена давно прошли, и ему уже не было надобности посвящать Елизавету в государственные дела. Другие заменили собою жену...

При Министерстве юстиции всё ещё работала комиссия по составлению нового свода законов для Российской империи. Но в ней трудился барон Розенкампф, который сначала даже не знал русского языка. Тем не менее ему поручил государь сначала создать конституцию для Ионических островов, которые были под покровительством России вплоть до 1807 года, а потом на него же возложил составление проекта конституции для России.

Лишь по слухам узнала Елизавета, что барон крайне удивился, но сделал такой проект. Его набросок Александр передал на рассмотрение Адаму Чарторыйскому, бывшему тогда министром иностранных дел, и прежнему участнику ночных обсуждений комитета общественного спасения – Новосильцеву.

Те подняли этот проект на смех. Александр затаил обиду и в порыве гнева засадил их самих за такой проект.

Чарторыйский и Новосильцев проект составили, и сам Александр одобрил его.

Но после Тильзитского свидания с Наполеоном, оценившим голову Сперанского как одну из самых лучших голов в России, государь отдал ему проект Чарторыйского и Новосильцева.

Сперанский, который в то время служил в Министерстве иностранных дел, часто бывал с докладами у императора, Александр узнал его получше и назначил статс-секретарём.

Получив проект старых друзей Александра, Сперанский не оставил от него камня на камне. Император с уважением отнёсся к мнению этого незаметного раньше, неродовитого человека...

Какая волна ненависти и злобы обрушилась на Сперанского, как только в Твери и Павловске узнали, что он стал вхож к Александру, что именно его начал ценить император больше всего!

Ещё бы! Сын бедного священника из села Черкутина Владимирской губернии, он едва перебивался с хлеба на квас, учась в духовной семинарии в Петербурге, куда его отправили из Владимирской семинарии как лучшего ученика. Закончив семинарию, преобразованную потом в Духовную академию, Сперанский остался здесь преподавателем математики.

Занятия оставляли ему немало досуга, и каждую минуту своего свободного времени Михаил Михайлович использовал для дальнейшего образования.

Он очень скоро понял, что без знания французского языка, на котором разговаривало всё знатное население страны, все европейские дворы, ему дальше не продвинуться, и он принялся за французскую грамматику.

Природа щедро одарила его – понятливостью, редким и своеобразным умом, усидчивостью и необыкновенной работоспособностью. В какие-нибудь два года Сперанский одолел французский язык и изъяснялся на нём с изяществом истого парижанина.

Но он прекрасно понимал, что, оставаясь при семинарии, рискует не создать себе положения и богатства, и начал искать выход из создавшейся ситуации. Случайно представили его князю Александру Борисовичу Куракину, но Сперанский ухватился за этот шанс. Ловкий, угодливый, не щадящий спины в поклонах, он быстро завоевал симпатии вельможи, и тот предложил ему стать секретарём.

Сперанский не жалел себя, хотя был недоволен своим положением – оно мало чем отличалось от положения слуги. Но хозяин скоро оценил способности и ум Сперанского. Сделавшись генерал-прокурором при Павле, Куракин зачислил Сперанского к себе на службу...

Но Куракин недолго продержался в генерал-прокурорах: очередной взрыв гнева Павла вынудил его подать в отставку.

Куракин ушёл, Сперанский остался.

Служил верой и правдой другим генерал-прокурорам.

Когда после смерти Павла был учреждён непременный совет, его председатель Трощинский взял Сперанского к себе на службу.

После этого карьера Михаила Михайловича быстро пошла вверх. Сначала он перешёл в Министерство иностранных дел, потом сделался докладчиком по иностранным делам у самого императора: Трощинский слишком часто болел и посылал к царю с докладами своего секретаря...

Александр отдал должное уму и способностям Сперанского. Адам Чарторыйский и Новосильцев в это время уже отошли от государя – Александр быстро охладевал к людям, которыми увлекался сначала, – и Сперанский оказался почти единственным, к кому Александр часто обращался и за советом, и за помощью в написании государственных бумаг. Много сделал Сперанский и при обсуждении пунктов Тильзитского мирного договора. Даже Наполеон сказал российскому императору, что Сперанский – единственная светлая голова во всей России...

С тех пор Александр часто беседовал с Михаилом Михайловичем. Справляясь о муже, Елизавета частенько получала такой ответ:

– Государь занимается с господином Сперанским...

Пожалуй, Александр многому и учился у Сперанского. Тот приносил ему книги по вопросам высшего управления в государстве, излагал коротко и ясно отдельные мысли этих сочинений.

Результатом подобных совещаний стал и план всеобщего государственного преобразования, написанный Сперанским и дополненный самим государем.

В этом плане указывалось, что, находясь «в эпохе самодержавия», Россия, без сомнения, имеет направление к свободе.

«Общественный дух, — писал Сперанский, – проявляет беспокойство и хочет другого порядка вещей, заключаться который должен в постановке и учреждении на непременном законе самого самодержавия.

«Законодательное сословие» должно свободно выражать мнение и желания народа, но вносить законы надо правительству, а утверждать их – державной власти...»

Для предварительного обсуждения и направления дел Сперанский предполагал учредить Государственный совет.

А «законодательным сословием» Сперанский предлагал оставить Государственную думу и собирать её ежегодно в начале осени.

Словом, преобразования должны были касаться всего общества.

И в начале одиннадцатого года уже открылся, был учреждён Государственный совет, государственным секретарём которого был назначен Сперанский...

Елизавета сидела на открытии этого совета и втихомолку радовалась, что начинания Александра, его мысли, которые он высказывал ей ещё будучи великим князем, не пропали даром.

Здесь же были преобразованы все существующие министерства и принят план преобразования сената, разделённого на правительствующий и судный...

Учреждение Государственного совета было для Твери и Павловска громом среди ясного неба.

Немедленно начали стекаться под крыло Марии Фёдоровны и Екатерины обиженные вельможи. Зашумели речи против франкофила Сперанского, раздавались возмущённые голоса.

Как, выскочка, не аристократ, всё делает в глубокой тайне, чтобы самому пробиться, отодвинуть на задний план вельмож и знатных людей в государстве!

А уж реформа о придворных званиях и о гражданских чинах вызвала такое ожесточение, что даже сам Сперанский стал проситься в отставку.

Указ о придворных званиях повелевал считать звания камер-юнкеров и камергеров не службой, а лишь отличиями – им вельможи, занимавшие эти придворные посты, утрачивали содержание. А гражданские чины должны были не только кончать какие-либо учебные заведения, но и сдавать экзамен на необходимые знания.

Что тут началось! Неграмотные губернаторы, статские советники, не державшие в руках гусиного пера, умеющие лишь выписывать свою подпись, не только заволновались – посыпались жалобы, наветы против Сперанского, всё знатное общество занялось слухами, молвой, обидами.

Как, теперь им, много лет прослужившим верой и правдой отечеству, надо ещё сдавать экзамен, как каким-нибудь школярам?

Вспоминались древние роды, упоминались заслуги предков – всё, что угодно, только не этот кошмарный экзамен!

А сплетники тут же создали басни, будто бы Сперанский – шпион Наполеона, здесь, в России, он старается насадить порядки революционной Франции...

Елизавета не раз приходила к Александру, хотела ободрить его, поддержать его начинания, но император вовсе не хотел видеть жену, отговаривался занятостью.

Она поняла, что Александр не выдержит напора невежественной, необразованной аристократии, казнокрадов и неучей, особенно если их поддержит вдовствующая императрица.

Александр не был закалён духом, был не склонен идти против течения – уж она-то хорошо его знала.

А Павловск и Тверь стали своего рода штабом, где собирались, скапливались все сплетни о Сперанском. Туда отвозил свои перлюстрации из его писем начальник канцелярии полиции де Санглен.

Здесь, в Павловске и Твери, Сперанского открыто называли изменником, подкупленным Наполеоном.

К сожалению, всё довершила «Записка о древней и новой России в её политическом и гражданском отношении» Николая Михайловича Карамзина.

Не могла и подумать Елизавета, когда хлопотала о звании придворного историографа для Карамзина, что он похоронит все преобразования императора.

Она очень доверяла историку, часто приходила к нему в дом, была дружна с его женой, даже читала ему отрывки из своих дневников, которые вела с самого приезда в Россию.

Но Екатерина перехватила у неё, Елизаветы, придворного историографа. Не в пример матери, Катишь хорошо знала русский язык, постоянно упражнялась в нём, обучая и своего мужа, Георга Ольденбургского. Она-то и пригласила в Тверь Карамзина, попросила прочесть что-нибудь из истории России.

Польщённый историк не посмел отказаться. Он приехал, читал, был очарован Екатериной, её любезным и ласковым обращением...

В другой раз Екатерина пригласила Карамзина приехать в Тверь вместе с женой. Две недели, проведённые в обществе Екатерины и её мужа, дружеские беседы, чаепития, восторги по поводу написанных уже глав российской истории сделали своё дело.

Исподволь подвела его Екатерина к выводу, что все преобразования России не нужны, что у неё свой, особый путь, отличный от европейских монархий, и сумела убедить историка. А когда поняла, что её мысли и мысли её матери стали для него своими, попросила написать для императора «Записку», в которой изложить их...

Карамзин добросовестно изложил и свои идеи, и воззрения Екатерины по этому поводу, приехал снова, читал и был удостоен высочайших похвал.

«Записку» Екатерина оставила у себя, чтобы при случае показать её царственному брату...

Но она приберегла для Александра и другое оружие против Сперанского – некоторые выдержки из его писем во Францию, где он довольно прозрачно намекал на легкомыслие, слабоволие и политическую незрелость императора.

Таких обидных строк не простил в своё время Александр Панину – Воронцов показал императору строки из писем Никиты Петровича послу в Англии, и Панин был сослан.

Эта участь ожидала и Сперанского, если бы в руки Александру попали некоторые выдержки из перлюстрированных писем Сперанского...

Словом, всё здесь, в Твери, было подготовлено к тому, чтобы уронить Сперанского в глазах императора.

Не поняли ни мать, ни сестра Александра его лучших устремлений, и даже жена не могла ему ни в чём помочь – он отдалился от неё и уже не ждал советов.

А она могла бы открыть ему на многое глаза: хорошо понимала она, как настроены вельможи, не обращать внимания на сплетни, доносы и наветы никак нельзя, если хочешь проводить реформы.

Увы, она знала Александра – при первой опасности он прятал голову в песок, как страус, сдавался, трусил...

Всё так и произошло, как она предвидела. Александр приехал в Тверь, ничего не подозревая, смягчился душой возле милой красавицы сестры и её честного и доброго, хотя, может быть, и недалёкого мужа.

Ужин с самыми родными и близкими, любезный разговор с Марией Антоновной – всё это расположило императора, настроило его на самый добрый лад.

Знала Екатерина, как обращаться со своим царственным братом, как угодить ему, привести его в хорошее расположение духа...

Вечером, перед сном, она вручила ему «Записку» Карамзина. Ничего не подозревавший Александр за ужином был очень учтив с историком, рассказывал ему какие-то туманные истории из далёкого прошлого, которые сам слышал ещё от бабки, Екатерины Великой, и любезно простился со всеми, пожелав всем приятных снов...

Он прочёл «Записку»...

Утром, уезжая, он холодно взглянул на Карамзина и ничего не ответил на его пожелания счастливого пути.

Он долго размышлял в коляске на пути в Петербург. Здесь, в столице, он призвал к себе Сперанского.

Их беседа продолжалась два часа.

Слишком много было вопросов у Александра к Михаилу Михайловичу, и слишком мало ответов было у Сперанского...

В сопровождении полицейского чиновника Сперанский был отвезён для жительства в Нижний Новгород. Друга и сотрудника Сперанского, Магницкого, сослали в Вологду.

Реформы прекратились...

Государственный совет, созданный Сперанским, просуществовал до 1917 года, а Государственная дума начала действовать только после 1905 года...

Мария Фёдоровна могла торжествовать, и лишь Елизавету встревожило и крайне омрачило падение Сперанского. Она даже хотела объясниться с мужем по этому поводу, но он не захотел говорить на эту тему и увёл разговор в сторону Финляндии...

После русско-шведской войны, закончившейся миром со Стокгольмом, к России отошла вся Финляндия, но, сколько бы ни стояли там русские войска, партизаны неизменно нападали на них, убивали солдат. Свободолюбивый народ этой бедной северной страны не мог смириться с властью русских.

Александр и сам много думал о том, как поступить е Финляндией, и Елизавета согласилась с ним, что только свободное правление, согласное с обычаями и нравами финского народа, может оставить всю страну за Россией...

Своим манифестом Александр обещал Финляндии гарантию её привилегий, которыми она пользовалась при шведском владычестве, и созыв сейма.

Александр поехал в Финляндию и выступил там на открытии сейма.

– Я обещал сохранить вашу конституцию, ваши коренные законы. Ваше собрание здесь гарантирует вам исполнение моего обещания...

Так начал он свою речь и получил полную поддержку делегатов сейма.

А в манифесте, данном после закрытия сейма, говорилось:

«Признали мы за благо сим вновь утвердить и удостоверить религию, коренные законы, права и преимущества, коего состояние каждое сего княжества, в особенности и все подданные, оное населяющие, от мала до велика, по конституциям их, доселе пользовались, обещая хранить оные в непреложной их силе и действии».

Вся Финляндия на сейме в Борго присягнула России.

Но хитрый герцог Зюдерманландский, ставший королём вместо свергнутого им же своего племянника Густава Четвёртого, долго юлил и не желал заключать с Россией мир – и это тогда, когда он после осады Стокгольма готов был пойти на самые позорные условия, лишь бы добиться перемирия.

Теперь, приободрившись, искушённый в дипломатии, он постоянно делал временные передышки в переговорах, прерывал их по самым незначительным причинам – то у него болело плечо, то в Стокгольме назревало наводнение, находились ещё десятки причин, по которым подписание мирного договора откладывалось и откладывалось...

Швеция никак не хотела признать отторжение Финляндии, и ловкость искушённого дипломата герцога Зюдерманландского выводила из себя главу переговорщиков от России – графа Румянцева.

Он наконец пошёл на крайние меры – пригрозил герцогу разрывом дипломатических отношений, новой войной, и новому королю Швеции пришлось сдаться.

После всяческих уловок и проволочек он подписал Фридрихсгамский мирный договор, по которому вся Финляндия от реки Торнео до Аландских островов присоединялась к России.

Только теперь Швеция отказалась от всяких прав на Финляндию. За эти длительные переговоры, за присоединённую Финляндию Румянцев получил звание государственного канцлера...

А Елизавета всё горевала о несчастной судьбе своей сестры и хорошо понимала, как торжествует Мария Фёдоровна: она отомстила за Александрину, отомстила и Елизавете, сестре Фридерики, столь недолго пробывшей королевой Швеции, умиротворила своё злое и мстительное чувство.

И теперь опять торжествовала Мария Фёдоровна: удалось сохранить прежний порядок управления в России, устранить главного реформатора – Сперанского, удалось не потерять прежнюю власть над сыном, а главное – вовсе отстранить от государственных дел Елизавету, поддерживающую Александра в его реформах.

Всё оставалось по-старому, но Мария Фёдоровна снова почувствовала себя у власти – отныне у неё была крепкая и мощная поддержка в лице её любимой дочери – Екатерины...

Елизавете приходилось только грустно улыбаться – всё было против неё. Против её красоты и молодости стояла другая красота и молодость, против её ума и рассудительности стояли две умные женщины.

Она была лишена власти. Впрочем, она и не старалась вернуть себе власть и влияние. Даже Карамзину простила она его невольную измену – понимала, что историк, которого она сделала придворным историографом, не мог отказаться от лестного предложения Екатерины, не мог не поехать в Тверь, где расположился малый двор, теперь ставший завсегдатаем в политических раскладах Европы.

Но снова грозил Бонапарт, и было не время разбираться в семейных ссорах...

Наполеон затаил личную обиду против Александра, получив так неожиданно резкий и прямой отказ от предполагаемого брака.

Он срочно развёлся с Жозефиной, направил послов в Вену и получил согласие австрийского императора Франца на руку его дочери Марии-Луизы.

Ещё бы! Мог ли австрийский император не согласиться на это, если Наполеон разбил австрийскую армию и едва удостоил Франца Шенбрунского мира?

Наполеон женился на Марии-Луизе и после этого отказался даже подписать конвенцию, уже подписанную в Петербурге Коленкуром и императором России.

По ней Наполеон обязывался, в подтверждение Тильзитского мирного договора, не восстанавливать Варшавское герцогство. Вместо этого он захватил всё северное побережье Балтийского моря и то самое герцогство Ольденбургское, наследником которого считался русский император в случае прекращения герцогского дома.

Александр только стискивал зубы. Он начал длительные переговоры, но они ни к чему не привели.

Хуже того, Наполеон потребовал, чтобы русский император запретил любым кораблям нейтральных стран приставать в своих портах...

Блокада, которую объявил Александр Англии, тяжело отозвалась на России – торговля упала, цены на английские товары возросли, многие купцы и промышленники разорились.

Все они роптали на Александра, подчинившегося диктату Наполеона.

Александр ответил повышением тарифов на предметы роскоши, ввозившиеся из Франции.

Россия укрепляла крепости на западной границе, Наполеон стягивал войска к границам России.

Назревала война...