Текст книги "В стране мехов (иллюстрации Риу Эдуарда)"
Автор книги: Жюль Габриэль Верн
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 22 страниц)
по шести собак, ехали за охотниками, чтобы привезти потом в форт
убитых тюленей.
Так как сани были пока порожние, то все уселись в них. Погода
была хороша, только на горизонте сквозь туман прорезались лучи солнца, желтоватый диск которого в это время года уже исчезал за горизонтом
на несколько часов во время ночи.
Эта часть материка, к западу от мыса Батурст, представляла собою
совершенно ровную поверхность, поднимающуюся едва на несколько метров
над уровнем полярного моря. Такое устройство поверхности привлекло
внимание лейтенанта Гобсона, и вот почему.
Приливы в полярных морях бывают очень сильны или, по крайней
мере, их принято считать такими. Многие исследователи—Парри, Франклин, оба Росса, Мак-Клур, Мак-Клинток видели море, поднимавшееся
во время прилива метров на восемь выше среднего уровня. Если эти
наблюдения были правильны,—а сомневаться в этом не было никакой
причины,– тогда лейтенант Гобсон должен был задать себе вопрос, каким образом океан во время прилива не заливал эту береговую полосу, так мало поднимавшуюся над уровнем океана и не представлявшую никаких
преград, которые мешали бы волнам? Почему эта местность не была
совершенно затоплена во время прилива, и не произошло слияния озера
с волнами Ледовитого океана? Оставалось предположить только одно: больших приливов здесь не бывает и никогда не было.
Гобсон не мог не сообщить этого замечания своей спутнице которая
ответила на это:
– Что бы ни говорили другие, а приливы в Арктическом океане, наверное, не так сильны.
– Наоборот, миледи,– ответил Джаспер Гобсон,—все исследователи
утверждают, что приливы и отливы в арктических морях очень сильны; нельзя же допустить, чтобы все их наблюдения оказались неверны.
– В таком случае, мистер Гобсон,—возразила Полина Барнетт,—
не можете ли вы мне объяснить, почему волны океана не затопляют всю
эту местность, находящуюся лишь метра на три выше уровня океана? —
– Э, миледи!—ответил Гобсон,—вот это-то меня и удивляет, и я совершенно
не знаю, чем объяснить этот факт. В течение целого месяца,
который мы здесь живем, я несколько раз замечал, что в обычное время
уровень моря не повышается больше, чем на треть метра, и потому я готов
почти утверждать, что через две недели, 22-го сентября, когда наступит
осеннее равноденствие, то-есть время самых сильных приливов,
вода в океане, у берегов мыса Батурст, повысится не больше, чем на
полметра. Впрочем, мы это сами увидим.
– Но чем же, наконец, объяснить этот факт, мистер Гобсон?
– Можно предполагать две вещи, миледи: или наблюдения были сделаны
плохо, чего я не могу допустить, когда дело касается таких личностей, как Франклин, Парри, Росс и др.,—или же приливы незначительны
именно у этой части американского берега, и может быть по
тем же причинам, по которым они нечувствительны в некоторых закрытых
морях, например, в Средиземном море, где близость континентов и
узкие проливы уменьшают силу волн Атлантического океана.
– Допустим это второе предположение,—сказала Полина Барнетт.
– Приходится пока довольствоваться этим поневоле,—ответил лейтенант, покачивая головой,—но я чувствую здесь какую-то другую причину, которую пока никак не могу понять.
В девять часов сани, ехавшие до сих пор по плоскому песчаному
берегу, достигли бухты, в которой водились тюлени. Сани с собаками
оставили немного позади, чтобы не испугать тюленей, которых надо было
застать врасплох на берегу.
Как эта часть побережья отличалась от той, которая прилегала к мысу
Батурст!
В том месте, где остановились охотники, извилистый и изрытый на
всем протяжении берег выдавал вполне ясно свое вулканическое происхождение
и резко отличался этим от окрестностей мыса Батурст.
Очевидно, здесь было влияние огня в какую-то отдаленную геологическую
эпоху. Камень, которого совсем не было на мысе Батурст,—такая
же необъяснимая особенность, как и отсутствие приливов,—здесь
находился в изобилии. Скалы и камни громоздились одни на другие.
На черноватом песке, среди пузырчатой лавы, были разбросаны камни, известные под названием полевого шпата; присутствие их доказывало, что этот берег был кристаллического происхождения. Масса валунов переливалась
всеми цветами: красные, синие, зеленые, они покрывали весь
берег вперемежку с пемзой и обсидианами. 46
Гобсон решил взобраться на самую верхушку скал, чтобы осмотреть
всю восточную часть побережья. Времени у него было достаточно, так
как охоту на тюленей еще нельзя было начинать. На берегу видно было
только несколько пар тюленей; надо было выждать, когда они соберутся
в большом количестве и будут дремать, греясь на солнце. Гобсон, рассматривая
ползавших на берегу животных, заметил с удивлением, что
это были вовсе не тюлени, как предполагали охотники, а морские лошади
и морские коровы, которых зоологи относят к виду моржей. Они
узнаются преимущественно по длинным бивням, идущим сверху вниз.
Обогнув маленькую бухту, которую, повидимому, очень любили
моржи и которую поэтому назвали бухтой Моржей, охотники поднялись
на береговой утес. Петерсен, Гоппе и Келлет остались на небольшом
выступе, чтобы следить за моржами, а Полина Барнетт, Гобсон и
сержант взобрались на самую вершину утеса и очутились на высоте
пятидесяти—семидесяти метров над окружающей их местностью. Они не
должны были терять из виду трех охотников, которые обещали предупредить
их условными сигналами, как только моржей на берегу соберется
достаточное количество.
Стоя на вершине скалы, путники любовались всею местностью, развернувшейся
перед их глазами.
Внизу расстилалось безбрежное море, замыкавшееся на севере горизонтом.
Нигде не виднелось ни кусочка земли, ни льдин, ни ледяных
гор. На всем доступном глазу пространстве океан был чист ото льда.
По всей вероятности, эта часть Ледовитого океана была вполне доступна
для кораблей, идущих к мысу Батурст из Берингова пролива. Таким
образом и корабли Компании могли летом легко проникать к мысу Батурст
через северо-западный проход.
Осматривая западную часть горизонта, Гобсон совершенно неожиданно
понял происхождение этих вулканических масс, загромождавших
берег.
Милях в десяти расстояния поднимались террасами огнедышащие
холмы, с, усеченными конусами, которые не были видны с мыса Батурст, так как были совершенно скрыты береговыми выступами. Линия этих
холмов вырисовывалась на горизонте, капризно извиваясь, как бы начертанная
дрожащею рукою. Оглядев внимательно холмы, Джаспер Гобсон
указал на них рукою сержанту и Полине Барнетт и, не произнося
ни слова, перенес взор на противоположную сторону.
На востоке был совершенно ровный берег, без малейшей неправильности, продолжавшейся до самого мыса Батурст. В хорошую зрительную
трубу можно было бы разглядеть форт Надежды и даже синий дымок, выходивший из трубы кухни и напоминавший о кулинарных занятиях
миссис Джолифф.
Сзади вся местность представляла два совершенно различных вида.
На востоке и на юге равнина в несколько сот квадратных миль примыкала
к мысу. Противоположная же сторона, от бухты Моржей до огнедышащих
холмов, ясно доказывала, что она обязана своим происхождением
извержению вулканов.
Лейтенант был поражен этим резким контрастом.
В девять часов сани достигли бухты.
– Как вы думаете, мистер Гобсон,—спросил его сержант Лонг,—
неужели все эти горы, которые тянутся на западе,—вулканы?
– В этом не может быть сомнения. Эти вулканы и набросали сюда
пемзы и обсидиана, и я уверен, что если бы мы подвинулись еще мили
на три, то нашли бы лаву и пепел.
– Вы думаете, лейтенант, что эти вулканы еще действуют?
– Этого я не могу утверждать.
6*
84 Ж Ю Л Ь В Е Р Н
– Однако, дыму не видать ни над одной вершиной.
– Это ничего не значит, сержант Лонг. У вас, например, разве
всегда трубка во рту?
– Нет, мистер Гобсон.
– Вот, сержант, то же самое и с вулканами: они тоже не курятся
постоянно.
– Это я понимаю, мистер Гобсон, но я не могу понять существования
вулканов на полярном материке.
– Их, в общем, существует ведь не очень много,—заметила Полина
Барнетт.
– Да, но все же их насчитывают порядочное количество. Огнедышащие
горы есть на острове Жан-Майен на Алеутских островах, ** на
Камчатке, в Русской Америке, 48 в Исландии, 49 на Огненной Земле.
Эти вулканы—не что иное, как трубы того громадного завода, в котором
перерабатываются химические продукты всего земного шара, и я думаю, что эти трубы расположены не случайно, а именно там, где они
необходимы.
– Конечно, мистер Гобсон,—ответил сержант,—но все же у самого
полюса, где такой ледяной холод...
– А не все ли равно, сержант, у полюса или у экватора. По-моему, этим отдушинам и следует быть скорее у полюсов, чем в каком-либо
другом пункте земного шара.
– Почему это, мистер Гобсон?—спросил сержант, которого замечание
лейтенанта, видимо, сильно удивило.
– Потому что эти отдушины открылись от напора газов именно
в тех местах, где земная кора была тоньше. А так как у полюсов земля
сжата, то и понятно, что... смотрите, вот Келлет делает нам сигналы,—
прервал сам себя лейтенант.—Вы пойдете с нами, милэди?
– Я лучше подожду вас здесь, мистер Гобсон,—ответила путешественница.—
Это избиение моржей меня совсем не прельщает!
– Хорошо. Если вы потрудитесь притти к нам через час, то мы
вместе отправимся обратно в форт.
Полина Барнетт осталась на вершине утеса любоваться разнообразной
панорамой, развертывавшейся перед ее глазами.
Через четверть часа Гобсон и сержант Лонг были уже на берегу.
Моржей собралось очень много, их можно было насчитать больше
сотни. Некоторые из них ползали по песку на своих коротких перепончатых
лапах, но большинство, разделившись группами, по семействам,
спали. Один или двое из самых больших самцов, длиною в три метра, рыжеватой масти, стояли настороже и охраняли всех остальных.
Охотники должны были подвигаться с большой осторожностью, прячась
за скалы и за все неровности почвы, чтобы незаметно окружить
несколько семейств моржей и отрезать им путь к морю. На суше эти
животные неуклюжи, неловки, они передвигаются или небольшими прыжками, или извиваясь, как пресмыкающиеся. Зато в воде они проворны,
ловки и даже становятся опасны для преследующих их охотников.
Однако самцы почуяли опасность. Они подняли головы, осматриваясь
на все стороны. Но прежде чем они успели подать сигнал тревоги, Гобсон и Келлет, с одной стороны, Лонг, Петерсон и Гоппе—с другой, выстрелили в моржей и, ранив пятерых, добили их копьями. Остальное
стадо бросилось спасаться к морю.
Победа досталась легко. Убитые моржи были громадных размеров; их клыки, хоть немного и ноздреватые, представляли все же большую
ценность; лейтенанту же, главным образом, нужны были не клыки, а сами
Охотники должны были подвигаться с осторожностью.
моржи, из которых, судя по их величине, можно было надеяться вытопить
большое количество жиру. Убитых моржей положили на сани, и
собаки потащили груз, который был, надо сказать правду, не очень легок.
Охота продолжалась не больше одного часа. Затем Полина Барнетт
присоединилась к своим спутникам, и все отправились обратно к форту
Надежды,
Нечего и говорить, что на этот раз все пошли пешком, так как сани
уже не были свободны. Надо было пройти не больше десяти миль, все
время по прямой линии. Но „прямая дорога—самая длинная" говорит
английская пословица, и надо сознаться, что на этот раз пословица оказалась
как нельзя более правильной.
Охотники вели дорогой оживленную беседу, и Полина Барнетт часто
вмешивалась в разговор, расспрашивая своих спутников о разных интересующих
ее вещах. Подвигались все же очень медленно. Собаки с трудом
тащили сани, нагруженные тяжелыми тушами моржей, да и дорога
была тяжела. По твердому снегу собаки достигли бы форта Надежды
часа через два, не больше, но теперь они подвигались с видимым трудом.
Лейтенанту приходилось часто останавливаться, чтобы дать животным
отдохнуть.
Сержант Лонг, не очень довольный этими остановками, не удержался
и проворчал:
– Моржам, по-моему, не мешало бы переселиться поближе к
форту.
– Они не нашли бы там подходящего места,—отвечал лейтенант.
– Но почему же, мистер Гобсон?—удивилась Полина Барнетт.
– Потому что моржи выбирают всегда отлогий берег, по которому
они могли бы ползти, выходя из моря.
– А разве берег возле мыса не отлогий?
– Вовсе нет, он, напротив, очень крутой, и похож скорее на обрыв.
Вот тут-то и заключается еще одна необъяснимая особенность этой
местности; и если наши рыболовы захотят удить рыбу с берега, им придется
иметь слишком длинные удочки. Почему такое странное устройство
поверхности, я не знаю, но я склонен думать, что несколько веков тому
назад сильным переворотом, вызванным действием вулканов, от берега
была отрезана часть материка, которую поглотили волны Ледовитого
океана.
XVI. Два выстрела
Прошла первая половина сентября. Если бы форт Надежды находился
у самого полюса, т.-е. на 20 градусов выше, то с 21-го сентября он был
бы уже погружен в сумерки полярной ночи. Но здесь, на семидесятой
параллели, солнце должно было показываться над горизонтом еще в
продолжение целого месяца. Однако температура становилась заметно
холоднее. Ночью термометр Фаренгейта показывал тридцать один градус
(один градус ниже нуля по Цельсию). Образовавшийся ночью лед быстро
таял днем, под последними лучами полярного солнца. Иногда вместе
с ветром и дождем падали большие хлопья снегу. Словом, было заметно, что приближается зима.
Но обитатели фактории могли совершенно спокойно ожидать появления
зимы. Провизии было запасено достаточно, а моржи доставили
столько жиру, что освещение фактории было вполне обеспечено. Мак-
Нап успел построить хлев для оленей и особый навес позади дома, где
хранились дрова. Таким образом, зима могла приходить, когда ей угодно, а вместе с ней и ночь, холод, снег; обитатели форта были вполне готовы
принять их.
Но, заботясь обо всем необходимом для фактории, Гобсон не забывал
и интересов Компании. Наступало время, когда успевшие уже вылинять
пушные звери представляли большую ценность. Поэтому лейтенант
организовал охотничьи экскурсии, предоставив своим людям возможность
проявить искусство в стрельбе; когда же выпадет снег, они будут ловить
зверей в западни и капканы.
Трудно было рассчитывать под такою широтою на содействие индейцев, обыкновенно поставлявших меха в фактории, так как они не имеют
привычки заходить так далеко на север. Поэтому Гобсон, Марбр, Сабин
и еще несколько человек должны были охотиться сами, блюдя интересы
Компании.
На одном из притоков реки была открыта колония бобров. Туда-то
и направились охотники.
Прежде мех бобровый употреблялся исключительно для шляп, и стоил
в то время около четырехсот франков^килограмм; затем возросла цена
на самые шкурки, и усиленный спрос на них вызвал истребление бобров, которые теперь заметно исчезают.
Охотники отправились к месту, где водились бобры. Здесь лейтенант
обратил внимание своих спутников на искусные постройки бобров, умеющих
придать большие удобства своим подводным поселкам. В найденном
поселке жило до сотни бобров, которые, очевидно, поселились здесь
только на летнее время, так как недалеко были заметны начатые ими
более фундаментальные постройки, предназначенные на зиму. Чтобы не
замерзнуть в своих нижних помещениях, бобры перегородили ручей плотиною, прочно выстроенною из кольев, поставленных вертикально и переплетенных
прутьями и ветвями; затем все это было тщательно обмазано
глиною, которую они месили собственными лапами и выравнивали
широкими, почти овальной формы, хвостами.
– Плотина, которую вы видите, предназначена для того, чтобы держать
выше ее воду на одном уровне; это и дало возможность бобрам-
инженерам построить хижинки конусообразной формы, которые вы отсюда
видите.
Хижинки эти очень прочно построены из дерева и глины, и проникнуть
в них можно только через узкое отверстие под водой, поэтому
каждый обитатель хижинки должен уметь плавать и нырять, иначе он не
может ни войти, ни выйти из дома. Но вместе с тем это неудобство—
необходимая мера предосторожности обитателей поселка. Если проломать
одну из этих хижин, то будет видно, что она состоит из двух этажей: нижнего, служащего кладовой, в которой собраны на зиму ветки, кора
и корни, и верхнего, куда вода не доходит, и где живет владелец
хижинки со всей своей семьею.
– Но я не вижу ни одного из этих животных,—сказала Полина
Барнетт.—Неужели они покинули свои постройки?
– Нет, милэди,—ответил лейтенант Гобсон,—бобры работают только
ночью, а днем они отдыхают, спят, и мы их захватим в норах!
Действительно, поимка бобров не представила трудности. В какой-
нибудь час было поймано до ста бобров; между ними было несколько
штук большой ценности, так как мех их был совершенно черный.
Остальные имели тоже длинный и шелковистый мех, но красновато-
88 ЖЮЛ Ь В Е Р Ы
коричневого цвета, а под мехом—серебристо-серый пух. Охотники возвратились
в форт, очень довольные охотою. Бобровые шкурки были пересчитаны, записаны в книгу и сложены в магазины на хранение.
Подобные экскурсии продолжались весь сентябрь и почти до половины
октября и всегда были одинаково успешны.
Попадались также и барсуки, на которых охотятся, главным образом, ради кожи, которая идет на выделку хомутов; из волоса же делают
щетки и кисти. Эти животные—в сущности, маленькие медведи—принадлежат
к породе барсуков-каркажу и водятся исключительно в Северной
Америке.
Немало шкурок и других грызунов, кроме бобров, попало в магазины
фактории. Особенно много было поймано мускусных крыс, длиною больше
трети метра, мех которых тоже считается ценным. Их ловили также в
норах без особенного труда.
Против некоторых животных, например, рысей, пришлось пустить в
ход ружья. Эти ловкие, подвижные животные, с рыжим с черными пятнами
мехом, не боятся нападать даже на оленей и защищаются с отчаянной
храбростью. Но Марбр и Сабин были опытными охотниками, и
им удалось убить около шестидесяти рысей.
Таким же образом было убито и несколько вольверенов, обладающих
довольно ценным мехом.
Только горностаи встречались совсем редко, да и охотиться на них
было еще рано, так как их мех бывает совершенно белым лишь зимою, теперь же они были еще рыжего цвета, серовато-белые снизу. Гобсон
приказал охотникам оставить пока горностаев в покое и дать им
„дозреть“ , по выражению Сабина, т.-е. выждать, пока мех их сделается
белым.
Что касается хорьков, охота на которых весьма неприятна, вследствие
отвратительного запаха, распространяющегося от этих зверей, то
их раздобыли очень много, вытаскивая их из нор или убивая прикладами
ружей, когда они старались спастись бегством.
Не раз ходили также со специальной целью охотиться на куниц. Все, конечно, знают, как дорого ценится мех этих хищников, хотя, конечно, он не так дорог, как мех соболя, который особенно красив зимою, когда
он приобретает очень темный цвет. Соболя водятся только на севере
России, и на них особенно усердно охотятся сибиряки. Однако на американском
берегу Арктического моря водятся также куницы, мех которых
довольно ценен. Называются они „канадскими куницами“ .
В течение сентября этих куниц было убито совсем немного. Куницы
очень ловки, увертливы и отличаются замечательно гибким телом, поче-^
му охотники и прозвали их червеобразными. Действительно, куницы могут
вползать в самые узкие отверстия и легко ускользают от преследователей.
Зимою их обыкновенно ловят в капканы, и потому Марбр и Сабин
ждали только возможности превратиться в трапперов, уверенные, что тогда в кладовой фактории уже не будет недостатка в шкурках
куниц.
Чтобы закончить перечень мехов, которыми обогатились магазины
Компании, надо упомянуть о голубых и серебристых лисицах, которые
особенно дорого ценятся на рынках России и Англии.
Самым дорогим мехом считается мех голубой лисицы. У этого прелестного
зверька мех вовсе не голубого цвета, а пепельного или темнорыжего
и обладает всеми качествами, необходимыми для того, чтобы его
ценили так дорого. Голубую лисицу нужно положительно считать лучшею
среди всех пушных зверей. Неудивительно, что ее мех ценится в шесть
раз дороже всякого другого меха.
Охотникам пришлось видеть несколько раз голубых лисиц в окрестностях
мыса Батурст, но раздобыть не удалось ни одной: они хитры,
ловки и легко ускользают. Зато было убито несколько серебристых
лисиц с великолепным темным мехом с проседью; хотя эти лисицы ценятся
не так дорого, как голубые, но и они пользуются большим спросом
и хорошо оплачиваются на рынках России и Англии.
Особенно одна из убитых охотниками лисиц была замечательно хороша.
Она была ростом немного больше обыкновенной лисицы; уши,
спина и хвост были темно-дымчатого цвета, только самый кончик пушистого
хвоста был белый, и белые отметинки виднелись над бровями.
Эта лисица была убита при исключительных обстоятельствах, заслуживающих
подробного описания. Произошли события, оправдавшие опасения
лейтенанта Гобсона и принятые им меры для обороны форта.
24-го сентября Полина Барнетт, лейтенант, сержант Лонг, Марбр и
Сабин выехали рано утром на санях к бухте Моржей. Охотники еще
накануне открыли между скалами следы лисиц. Рассмотрев теперь внимательно
эти следы, они вскоре натолкнулись на чернобурую лисицу, которую
им удалось убить.
Но так как следы показывали, что здесь должны были быть еще
несколько лисиц, то охотники решили разделиться на партии. Марбр
и Сабин пошли по следам одной лисицы, а Полина Барнетт, Гобсон и
Лонг старались отрезать дорогу другой лисице, пытавшейся спрятаться
между скалами.
Надо было постараться обмануть хитрую лисицу, которая, прячась
в скалах, не давала возможности пустить в нее заряд.
Преследование это продолжалось уже полчаса, и без всякого результата.
Все же лисице невозможно было уйти от своих преследователей:
ей был отрезан путь к спасению с трех сторон, а четвертое было море.
Поняв безнадежность своего положения, лисица решила спастись, сделав
отчаянный прыжок через скалу, но Джаспер Гобсон, не спускавший с нее
глаз, выстрелил в нее как раз в тот момент, когда она, делая прыжок, как бы повисла в воздухе.
В ту же минуту раздался второй выстрел, и лисица, смертельно раненая, упала на землю.
– Ура!—закричал Джеспер Гобсон.—Она моя!
– И моя!—сказал какой-то неизвестный человек, поставив на лисицу
ногул в тот момент, когда лейтенант протянул к ней руку.
Джаспер Гобсон, пораженный, отступил. Он был уверен, что второй
выстрел был сделан сержантом, а оказалось, что стрелял совершенно незнакомый
охотник; это доказывало и его ружье, которое еще дымилось.
Охотники молча стояли друг перед другом.
В то время, как Полина Барнетт, сержант, Марбр и Сабин подходили
к лейтенанту, из-за утесов вышли двенадцать человек и остановились
около незнакомца, который вежливо раскланялся, увидя путешественницу.
Это был человек высокого роста, представлявший собою тип тех
канадских бродяг, которых так опасался Джаспер Гобсон. И одет был
этот охотник в традиционный костюм, который так подробно описан
американским романистом Вашингтоном Ирвиным: одеяло, вместо пледа, бумажная полосатая рубашка, широкие суконные шаровары, кожаные
гетры, мокасины5,2 из кожи лани и широкий пестрый шерстяной пояс, на котором висел нож, кисет с табаком, трубка и мелкие инструменты—
одним* словом, это была одежда полуцивилизованного человека. Четверо
из его спутников были одеты так же, как и он, только менее нарядно, остальные же восемь были индейцы-чипевезы.
Джаспер Гобсон не ошибся. Перед ним стоял француз, или один из
потомков канадских французов, может быть, агент Американской Компании, которому поручено было следить за новой факторией.
– Эта лисица принадлежит мне, милостивый государь,—сказал лейтенант
своему противнику после нескольких минут молчания.
– Если вы ее убили, то она, конечно, принадлежит вам,—ответил
незнакомец по-английски, но с заметным иностранным акцентом.
– Вы ошибаетесь, милостивый государь,—ответил Гобсон,—эта лисица
моя даже в том случае, если ее убила ваша пуля!
Незнакомец презрительно улыбнулся на этот ответ, в котором выражалось
притязание Компании на все земли Гудзонова залива от Атлантического
до Великого океана.
– Итак, милостивый государь,—ответил незнакомец, грациозно опираясь
на ружье,—вы считаете Компанию Гудзонова залива единственной
обладательницей всех земель на севере Америки?
– Без всякого сомнения,– ответил лейтенант Гобсон,—и если, как я
предполагаю, вы принадлежите к числу служащих Американской Компании...
– К Компании св. Людвига,—сказал охотник, наклонив голову.
– Я думаю,—продолжал лейтенант,—что если бы я попросил вас
показать мне свидетельство, по которому вы могли бы доказать, что
имеете права на какую-нибудь часть этой земли, то вы очутились бы
в большом затруднении.
– Какие там свидетельства да привилегии!—сказал с презрением
канадец.—Это все слова старой Европы, которые совсем не годятся
у нас, в Америке.
– Вы и находитесь не в Америке, а на земле Англии!—гордо ответил
лейтенант,
– Господин лейтенант,—сказал, заметно оживляясь, охотник,—теперь
вовсе не время затевать спор по этому поводу. Ведь нам уже давно известны
притязания Англии вообще и Компании Гудзонова залива в
частности относительно права охоты на этой территории; но я надеюсь, что со временем все это изменится, и Америка от Магелланова пролива
до северного полюса будет принадлежать только одним американцам.
– Я надеюсь, что этого никогда не будет,—ответил сухо Гобсон.
– Что бы там ни было, милостивый государь,—возразил канадец,—
а пока нам лучше всего оставить этот вопрос в покое. Каковы бы ни
были претензии Компании Гудзонова залива, очевидно, что охотничьи
территории принадлежат тому, кто их раньше займет. Вы построили факторию
на мысе Батурст, хорошо!.. Мы не будем охотиться в ваших владениях, но и вы должны соблюсти то же условие относительно нас, когда
агенты Компании св. Людвига построят форт в другом месте, где-нибудь
на северных границах Америки.
Лейтенант нахмурился. Он предвидел, что Компания Гудзонова залива
встретит скоро, даже на самом берегу, сильных противников, которые не
захотят признать ее прав на земли Северной Америки, и тогда, конечно, будут происходить постоянные стычки. Но он понимал также, что теперь
не следовало спорить о привилегиях, и был очень доволен, услыхав, что
незнакомый охотник, надо признаться, очень вежливый, перевел разговор
на другую тему.
– Что касается вопроса, кому принадлежит убитая лисица, то мы
его решим, как решают всегда охотники. Наши ружья разных калибров, и пули, значит, могут быть легко узнаны. Пусть же лисица принадлежит
тому, кто ее действительно убил!
Решение канадца было вполне правильно: только таким способом и
можно было решить этот спорный вопрос.
Лисицу тщательно осмотрели. В нее попали пули обоих охотников: одна в бок, другая в сердце, и эта последняя принадлежала канадцу.
– Эта лисица—ваша, милостивый государь,—сказал с нескрываемой
досадой Гобсон.
Незнакомец поднял лисицу; но вместо того, чтобы взвалить ее себе
на плечи, как этого все ожидали, он подошел с ней к Полине Барнетт.
– Дамы любят красивые меха,—сказал он.—Если бы они знали,
с каким трудом, а иногда даже и опасностью, их приходится добывать, то, может быть, любили бы их меньше! Но пока они их еще очень любят...
Поэтому позвольте мне, сударыня, предложить вам этот мех в воспоминание
о нашей встрече.
Полина Барнетт с минуту колебалась, принять ли подарок, но он был
предложен канадцем так мило и любезно, что не принять меха значило
обидеть его.
Путешественница приняла подарок и поблагодарила незнакомца.
Низко поклонившись Полине Барнетт, канадец сделал общий поклон
ее спутникам и, сопровождаемый своими охотниками, скрылся вскоре за
прибрежными скалами.
Возвращаясь в форт Надежды, лейтенант Гобсон был погружен в не-
веселые думы. Канадская компания знала не только о снаряжении экспедиции, но знала даже и местонахождение нового форта, и эта встреча
с канадцем предвещала большие затруднения в будущем.
XVII. Приближение зимы
Было 21-е сентября. Наступило время осеннего равноденствия, т.-е.
время, когда день и ночь равны на всем земном шаре. Эта последовательная
смена дня ночью и наоборот была встречена с большим удовольствием
обитателями форта. В темноте лучше спалось. Глаз отдыхает
и укрепляется в темноте, в особенности, когда он переутомлен от продолжительного
света незаходящего солнца.
Известно, что во время равноденствия приливы бывают особенно
сильны, так как солнце и луна, оказывая на них влияние, увеличивают
и силу приливов. Теперь было самое удобное время проследить за приливами
у мыса Батурст. Для этого Гобсон установил уже за несколько
дней знаки в известных местах, чтобы в точности определить, насколько
поднимется вода в океане во время прилива. На этот раз он убедился, что, несмотря на все трактаты исследователей о необыкновенно Усильных
в это время приливах, они на самом деле были незначительны, и совместное
влияние на них солнца и луны было почти незаметно.
– Это неестественно, здесь должна быть какая-нибудь причина, которую
я не могу понять!—повторял лейтенант Гобсон.
Он не знал, что и думать об этом; вскоре, однако, другие заботы
отвлекли его, и он перестал искать разъяснения этому странному явлению.
29-го сентября погода сильно изменилась. Термометр показывал сорок
один градус по Фаренгейту (пять градусов выше нуля по Цельсию). Небо
покрылось тучами, которые вскоре разразились дождем. Наступила осень.
Миссис Джолифф, опасаясь, что скоро выпадет снег, занялась посевами
в огороде. Можно было надеяться, что семена щавеля и ложечной травы, укрытые под снегом, выдержат морозы и взойдут весною. Для посева был
заранее отведен участок в несколько акров;>3 за утесами, который и был
засеян в последние дни сентября.
Гобсон, не дожидаясь, пока наступят сильные холода, одел своих
спутников в зимние одежды. Все надели вязаные шерстяные фуфайки, куртки из оленьего меха, панталоны из тюленьей кожи, меховые шапки
и непромокаемые сапоги. Даже комнаты изменили свой вид. Чтобы стены
не промерзали при очень низкой температуре, их обили звериными шкурами.
Мастер Райе устроил к этому времени аппараты для поглощения
сырости, которые надо было очищать два раза в неделю. Огонь в печке
поддерживался соответственно температуре воздуха, и термометр Фаренгейта
показывал всегда не меньше пятидесяти градусов (десять градусов
выше нуля по Цельсию). Впрочем, дом должен был скоро покрыться толстым
слоем снега, который не пропустит тепла изнутри. Таким образом
можно было надеяться победить двух страшных врагов зимовников—холод
и сырость.
2-го октября температура еще больше понизилась, и все окрестности
