Текст книги "В стране мехов (иллюстрации Риу Эдуарда)"

Автор книги: Жюль Габриэль Верн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 22 страниц)

свободное от льда море ясно обозначало берег, и благодаря этому можно

было все время держаться береговой линии.

Прошел и июнь, а отряд не показывался. Гобсон начал серьезно беспокоиться, особенно когда появлялись продолжительные густые туманы.

Он боялся, что отряд заблудится в этой незнакомой ему местности.

Лейтенант часто разговаривал по этому поводу с Полиной Барнетт, сержантом Мак-Напом и Райе. Астроном Томас Блэк беспокоился больше

всех, так как он рассчитывал после окончания солнечного затмения

уехать из форта с этим отрядом. Если же отряд совсем не придет, ему

придется провести здесь еще одну зиму. Этого ему вовсе не хотелось, и

он постоянно выражал свои опасения лейтенанту, который не знал, что

и отвечать.

Прошло и 4-ое июля, не принеся ничего нового. Посланные на разведки

за несколько миль к юго-востоку люди вернулись, не открыв ни

малейших следов.

Оставалось предполагать, что агенты форта Соединения или совсем

не выехали, или заблудились по дороге. К несчастью, это последнее

предположение казалось более вероятным. Джаспер Гобсон, хорошо зная

капитана Кравенти, не мог допустить мысли, что он не выслал отряда

в назначенное время.

Можно себе представить, до чего, наконец, дошло беспокойство лейтенанта!

Надо было на что-нибудь решиться. Наконец, посоветовавшись

с товарищами, он остановился на единственном возможном в данных

условиях решении. Нечего и говорить, что астроном торопил его больше

всех.

Это было 5-е июля. Через четырнадцать дней– 18-го июля—должно

было произойти солнечное затмение. Значит, на другой же день Томас

Блэк мог покинуть форт. Решено было, что если до тех пор не приедут

ожидаемые агенты, Джаспер Гобсон пошлет небольшой отряд из нескольких

человек и пяти—шести саней к Невольничьему озеру. Этот отряд возьмет

с собою самые ценные меха, и недель через шесть, т.-е. к концу

августа, астроном уже будет в форте Соединения.

Успокоившись на этот счет, Томас Блэк опять весь углубился в себя, ожидая лишь того момента, когда луна станет между ним и лучезарным

светилом, совершенно закрыв солнечный диск.

XXIII. Затмение 18-го июля 1860 года

Туман все продолжался. Солнце было точно покрыто какой-то густой

завесой; это ужасно мучило астронома, который боялся, что наблюдение

может не удасться. Порой туман делался до того густ, что со двора

форта не было видно вершины мыса.

Лейтенант беспокоился все больше и больше. Он теперь уже не сомневался, что посланный из форта Соединения отряд заблудился в пути.

Он начал чувствовать гнетущий страх, будущее казалось ему мрачным и

полным неудач. Почему? На это он не мог ответить. Ведь до сих пор

все ему удавалось. Его товарищи ни разу не хворали за всю суровую

зиму, не было ни ссор, ни недоразумений, и все исполняли свои обязанности

с примерным рвением. Пушных зверей в окрестностях водилось

ЖЮЛ Ь В Е Р Н

больше, чем можно было ожидать, и драгоценных мехов было добыто

столько, что Компании оставалось только радоваться результатам деятельности

ее агентов. Если б даже форт и не получил ожидаемых запасов,

страна эта настолько богата, что перспектива второй зимовки не

могла казаться такой уже ужасной. Почему же лейтенант не чувствовал

прежней уверенности?

Не раз ему приходилось говорить об этом с Полиной Барнетт. Путешественница

старалась ободрить его, приводя в доказательство все

вышеприведенные основания.

В этот день, гуляя с ним по берегу, она старалась доказать ему, что он поступил вполне основательно, устроив факторию на мысе Вату

рст.—

Да, милэди, вы, конечно, правы,—отвечал Джаспер Гобсон,—но

что я могу поделать с собой! В течение своей солдатской жизни я не

раз бывал в критических обстоятельствах и никогда не терял самообладания.

Теперь же я чувствую какое-то неопределенное беспокойство,

когда думаю о будущем. Если б я знал, с какой опасностью мне придется

иметь дело, я бы не боялся, но я даже не знаю, что мне угрожает...

– Но какая же может быть опасность?—спросила Полина Барнетт.—

И кого вы боитесь—людей, животных или стихий?

– Только не животных,—ответил лейтенант.– Это им надо бояться

охотников с мыса Батурст. Людей? Тоже нет. Эти места посещаются

только эскимосами, даже индейцы сюда редко заглядывают.

– Позвольте вам заметить, мистер Гобсон,—сказала Полина Барнетт,—

что канадцы, которых вы так опасались, больше не показываются!

– О чем я очень сожалею, милэди!

– Как! Вы сожалеете, что не встречаете своих конкурентов, намерения

которых были, конечно, враждебны?

– Милэди,—отвечал лейтенант,—я и жалею и не жалею их! Это

очень трудно объяснить! Обратите внимание, что отряд из форта Соединения, который должен был притти, не пришел; то же самое случилось и

с агентами Компании св. Людвига, которые то же должны были притти, и не пришли. За это лето не показался даже ни один эскимос...

– И что же вы из этого заключаете, мистер Гобсон?—спросила Полина

Барнетт.

– То, что добраться теперь до мыса Батурст и до форта Надежды

не так легко, как это кажется.

Путешественница с удивлением посмотрела на лейтенанта, лицо которого

выражало сильную тревогу.

– Мистер Гобсон,– сказала она,—но если вы не боитесь ни людей, ни зверей, стало быть, вы боитесь только стихий...

– Милэди,– ответил Джаспер Гобсон,—может быть, я слишком поддаюсь

мимолетному настроению, но местность эта мне кажется очень

странной. Если б я знал ее лучше, то, мне думается, я бы здесь не

поселился. Я уже раньше говорил вам о некоторых особенностях, которые

меня поразили и которые я совершенно не могу объяснить,—например, отсутствие камней на всей территории и гладко срезанный берег.

Вы помните, что я вам говорил о приливах?

– Помню, мистер Гобсон.

– Там, где море, по наблюдениям исследователей, должно было бы

подниматься на пять—шесть метров, оно поднимается лишь на одну треть

метра!

– Но ведь вы же объяснили это своеобразным строением поверхности, узости проливов...

– Я только старался найти объяснение,– ответил лейтенант Гобсон.—

Третьего дня я наблюдал еще более странное явление, объяснить

которое я отказываюсь, и думаю, что ни один ученый не сумел бы его

объяснить.

– Что же это было?

– Третьего дня, было полнолуние, и прилив должен был быть особенно

сильным. На самом же деле вода не поднялась даже и на треть метра.

Она совсем не поднялась!

– Но вы, может быть, ошиблись!

– Нет, я не ошибся. Я наблюдал сам. Третьего дня, 4-го июля,

прилив у берегов мыса Батурст был самый ничтожный.

– И что же вы об этом думаете, мистер Гобсон?—спросила Полина

Барнетт.

– Я думаю, милэди, что либо законы природы изменились, либо эта

местность находится в исключительных условиях... или уж я и сам не

знаю что... не понимаю... и... беспокоюсь!

Полина Барнетт больше не настаивала. Очевидно, что это необъяснимое

отсутствие приливов было так же неестественно, как если бы в полдень

не было солнца на меридиане. Конечно, если последствием землетрясения

не явилось изменение в устройстве берега и арктических земель...

Но подобная гипотеза не должна была удовлетворить внимательного наблюдателя

земных явлений.

Нельзя было допустить, что лейтенант ошибся, и в этот же день—

6-го июля—Полина Барнетт проверила вместе с ним по сделанным на

берегу отметкам, что прилива совсем не было, тогда как год тому назад

вода поднималась на треть метра.

Это открытие они решили держать пока в секрете. Лейтенант Гобсон

не хотел, и вполне основательно, возбудить какое-либо беспокойство

в своих товарищах. Но с этих пор часто видели, как он стоял задумчиво

на вершине мыса и не спускал глаз с расстилавшегося перед

ним моря.

В июле месяце пришлось прекратить охоту, потому что куницы, лисицы

и другие животные потеряли свой красивый зимний мех. Ограничивались

охотою на съедобную дичь: карибу и северных зайцев, которых,

как заметила и Полина Барнетт, было удивительно много в окрестностях

мыса Батурст, несмотря на ружейные выстрелы, раздававшиеся там

ежедневно.

Наступило и 15-е июля, а с форта Соединения не было еще никакого

известия. Гобсон решил отправить отряд к капитану Кравенти, раз капитан

не шел сам.

Начальником этого маленького отряда должен был быть, конечно

сержант Лонг, хотя ему очень не хотелось расставаться с лейтенантом.

Дело шло о долгом отсутствии, потому что вернуться в форт можно

было только в следующее лето, и сержанту пришлось бы провести; зиму

в форте Соединения. Мак-Нап или Райе могли бы, конечно, заменить

сержанта, но оба они были женаты, да и фактории трудно было бы

обойтись без них, так как один из них был плотником, а другой кузнецом.

Вот причины, заставившие лейтенанта выбрать именно сержанта Лонга.

С ним должны были отправиться четверо солдат: Бельчер, Понд, Петерсен

и Келлет. Им предназначалось для этого путешествия четверо саней

и соответствующее число собак. На сани должны быть сложены съестные

припасы и меха, выбранные из самых лучших лисиц, горностаев,

куниц, рысей, барсуков и вольверенов. Отъезд был назначен на 19-е июля, т.-е. на другой день после затмения. Томас Блэк должен был ехать

с сержантом, и одни сани предназначались всецело для него и его

инструментов.

Достойный астроном чувствовал себя в эти последние дни совсем

несчастным. Постоянная перемена погоды, туманы, ветер,—все это его

страшно беспокоило. Он не мог ни есть, ни спать. Какое это будет

ужасное несчастие, если небо покроется тучами в те немногие минуты, когда будет продолжаться затмение, и если ему, Томасу Блэку, командированному

специально для наблюдения, не удастся наблюдать ни блестящей

короны, ни протуберанцев! Сколько напрасных мучений, опасностей

он перенес!

– Заехать в такую даль, чтобы видеть луну,—жаловался он комично

печальным голосом,—и не увидать ее! Это было бы ужасно.

Нет, он не мог помириться с этой мыслью. Как только наступал

вечер, астроном поднимался на вершину мыса и смотрел на небо. Он

даже в это время не мог утешиться, любуясь бледным лунным диском.

Луна должна была появиться только через три дня—она сопровождала

солнце в его обращении вокруг земного шара и скрывалась в его лучах!

Томас Блэк часто высказывал свои опасения Полине Барнетт. Отзывчивая

женщина старалась, как могла, его утешить, напоминая ему, что

ведь теперь лето и что барометр, кажется, начинает подниматься.

– Что касается лета,—воскликнул Томас Блэк,—то я считаю, что

в этой стране не бывает лета!

– Но, мистер Блэк,—сказала Полина Барнетт,—если б даже, по

какой-нибудь несчастной случайности, вам не удалось наблюдать этого

затмения, то ведь будут же другие, я полагаю? Ведь затмение 18-го июля

не последнее же в этом столетии!

– Нет, милэди, нет. После этого затмения у нас будет до 1900-го года

еще пять полных затмений: первое—31-го декабря 1861-го года, которое

будет полным для Атлантического океана, Средиземного моря и пустыни

Сахары; второе—22-го декабря 1870-го года, полное для Азорских островов, Южной Испании, Алжира, Сицилии и Турции; третье—19-го августа

1887-го года, полное для северо-востока; четвертое—9-го августа

1896-го года, видимое в Гренландии, Лапландии и Сибири, и, наконец, в 1900-м году, 28-го мая, будет пятое затмение, которое будет видно

в Соединенных Штатах, Испании, Алжире и Египте.

– Итак, мистер Блэк,—заметила Полина Барнетт,—если вам не

удастся увидеть затмение 18-го июля 1860-го года, то вы увидите затмение

31-го декабря 1861-го года! Что значит подождать каких-нибудь

семнадцать месяцев!

– Чтобы мне утешиться,—сказал с важностью астроном,—мне надо

будет ждать не семнадцать месяцев, а двадцать шесть лет!

– Почему так?

– Потому что из всех затмений только одно, 9-го августа 1886-го года, будет полным для местностей, находящихся в высоких широтах, т.-е.

в Лапландии, Сибири и Гренландии!

– Но почему же вы непременно хотите наблюдать затмение под такой

высокой широтой?—спросила Полина Барнетт.

– Почему?!—вскричал Томас Блэк.—Потому что это представляет

важный научный интерес. Солнечное затмение редко удается наблюдать

в местностях, лежащих около полюса, где солнце, стоя низко над горизонтом, представляется глазу диском большого размера. То же самое

можно сказать и про луну, которая его закрывает; при этих условиях

можно гораздо лучше изучить лучезарную корону. Вот почему, милэди, я приехал за семидесятую параллель! Ведь такое же затмение будет

только в 1886-м году! Скажите, милэди, доживу я до того времени?

Полина Барнетт не могла ответить на этот вопрос. Томас же Блэк

чувствовал себя еще несчастнее, потому что погода собиралась, повиди-

мому, сыграть с ним плохую шутку.

16-го июля была прекрасная погода. Но на другой день она стала

хмуриться, и поднялся густой туман. Было от чего притти в отчаяние!

Томас Блэк даже захворал с горя. Лихорадочное состояние, в котором

он находился за последние дни, могло перейти в настоящую болезнь.

Полина Барнетт и Гобсон старались успокоить огорченного ученого; сержант

Лонг и остальные удивлялись и никак не могли понять, что можно

так мучиться из-за любви к луне!

Наконец наступил и ожидаемый великий день 18-го июля. Полное

затмение должно было продолжаться четыре минуты и тридцать семь

секунд, т.-е. от одиннадцати часов сорока трех минут и пятнадцати секунд

до одиннадцати часов сорока семи минут пятидесяти семи секунд утра.

– Многого ли я прошу?—говорил жалобно астроном, ероша свои волосы.—

Я прошу, чтоб только один уголок неба, самый маленький уголок, в котором должно произойти затмение, не был покрыт тучами, и то

всего только на четыре минуты! Зато потом пусть идет снег, гремит

гром, бушуют стихии,—мне до этого будет столько же дела, сколько

какой-нибудь улитке до хронометра!

Томас Блэк имел основание отчаиваться. На рассвете все небо было

покрыто тучами; громадные облака плыли с юга, как раз с той стороны, где должно было быть затмение. Но к восьми часам поднялся довольно

сильный ветер, который разогнал все тучи!

Какой крик радости вырвался из груди ученого! Небо было чисто, солнце ярко сияло, ожидая луну, которая должна была закрыть его.

Томас Блэк поспешил принести свои инструменты и расставил их на

вершине мыса. Затем астроном навел их на горизонт и стал ждать.

К нему теперь вернулось его обычное терпение и хладнокровие, необходимое

для его наблюдений. Чего ему теперь было бояться? Разве только

небо обрушится ему на голову! В девять часов не было ни одной тучи, ни малейшего облачка. Более благоприятных условий для наблюдения

нельзя было и желать.

Жюль В е р н , т. X V 9

Гобсон со всеми товарищами и Полина Барнетт со всеми женщинами

пожелали непременно присутствовать при наблюдении. Вся колония собралась

на мысе Батурст и окружила астронома. Солнце подымалось все

выше и выше, описывая длинную дугу над простиравшеюся к югу равниной.

Все стояли молча, охваченные каким-то необъяснимым волнением.

В половине десятого началось затмение. Диск луны надвинулся на

диск солнца, но первый должен был вполне закрыть второй только между

одиннадцатью часами сорока тремя минутами пятнадцатью секундами

и одиннадцатью часами сорока семью минутами пятидесятью семью секундами.

Это время было определено предварительно вычислениями и,

как известно, ни малейшая ошибка не может вкрасться в эти вычисления, проверенные учеными всех обсерваторий земного шара.

Томас Блэк имел с собою несколько закопченых стекол, которые он

роздал окружавшим его колонистам; благодаря этому они могли наблюдать

затмение, не боясь испортить себе глаза.

Темный диск луны медленно подвигался. Все предметы на земле приняли

желтоватую окраску. Небо тоже изменило свой цвет. В четверть

одиннадцатого половина солнечного диска была уже закрыта. Несколько

бегавших на свободе собак стали обнаруживать беспокойство, бегая взад

и вперед и жалобно воя. С озера послышались тревожные крики уток, сзывавших своих птенцов. Для всех животных наступала внезапная ночь.

В одиннадцать часов были закрыты две трети солнечного диска.

Предметы приняли темно-красный оттенок. Теперь еще был полумрак, но в продолжение четырех минут, когда затмение будет полным, должна

была настать почти совершенная темнота. Начали показываться некоторые

планеты: Меркурий, Венера и некоторые созвездия: Овен, Телец и

Орион. Мрак сгущался с каждой минутой.

Томас Блэк, прильнув к телескопу, неподвижный, безмолвный, следил

за ходом затмения. В одиннадцать часов сорок три минуты оба диска

должны были приходиться один против другого.

– Одиннадцать часов сорок три минуты,– сказал Джаспер Гобсон, следивший за стрелкой своего хронометра.

Томас Блэк не шевельнулся. Прошло еще полминуты.

Томас Блэк выпрямился, глаза его были широко раскрыты. Затем он

снова уселся за телескоп и опять вскочил:

– Она уходит! Уходит!—закричал он, задыхаясь.—Луна уходит, она

скрывается!

В самом деле, диск луны скользил по солнцу, не закрывая его вполне.

Покрыты были только две трети солнца.

Томас Блэк был поражен! Четыре минуты прошли, и свет начал понемногу

распространяться вновь. Лучезарной короны не было видно.

– Но в чем же дело?—спросил Джаспер Гобсон.

– А в том,—закричал астроном,—что затмение было неполное

в этом месте земного шара! Вы слышите? Не-пол-ное!

– Значит, ваши вычисления неверны?

– Неверны! Как бы не так! Рассказывайте это кому-нибудь другому, господин лейтенант!

– Но в таком случае...—вскричал .Джаспер Гобсон с сильно изменившимся

лицом.

– Мы не на семидесятой параллели!—сказал Томас Блэк.

– Не может быть!—вскричала Полина Барнетт.

– Мы это сейчас узнаем!—сказал астроном, у которого глаза выражали

гнев и разочарование.—Через несколько минут солнце пройдет

через меридиан... Давайте сюда скорее мой секстант! Скорей, скорей!

Они могли наблюдать затмение.

Один из солдат побежал к дому и принес инструмент.

Томас Блэк навел секстант на солнце и, дав светилу пройти через

меридиан, начал быстро заносить цифры в записную книжку и в то же

время расспрашивал:

9'

– Где находился мыс Батурст, когда мы, год тому назад, измеряли

его широту?

– Он находился под семидесятым градусом сорока четырьмя минутами

и тридцатью семью секундами северной широты!—ответил лейтенант

Гобсон.

– Так вот, милостивый государь, теперь он находится под семьдесят

третьим градусом, семью минутами и двадцатью секундами! Вы видите

теперь, что мы вовсе не на семидесятой параллели!..

– Или, лучше сказать, мы уже больше не на семидесятой параллели!—

прошептал Джаспер Гобсон.

Он вдруг понял все. Все необъяснимые явления стали вполне ясны!

Мыс Батурст передвинулся на три градуса к северу, со времени прибытия

экспедиции.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

I. Плавучий форт

Форт Надежды, основанный лейтенантом Джаспером Гобсоном на самой

границе полярного моря, передвинулся! Но можно ли это поставить

в вину отважному агенту Компании Гудзонова залива? Конечно, нет.

Ведь каждый на его месте мог впасть в такую же ошибку. Не было

возможности предвидеть подобную случайность. Он был уверен, что

строит на скале, а, между тем, это был даже не песок. Эта часть материка, составляющая полуостров Виктории, была всегда на всех географических

картах обозначена соединенной с американской территорией.

И вдруг она совершенно неожиданно отделилась от нее. Полуостров оказался

в действительности лишь громадной глыбой льда, которая, благодаря

последовательно нанесенной земле, приобрела вид вполне твердого

материка, не лишенного чернозема и изобилующего растительностью.

Приросшая к берегу и остававшаяся в этом виде в течение многих тысячелетий, она оторвалась вследствие бывшего 3-го января землетрясения

и из полуострова превратилась в остров, но в остров подвижной, плавучий, уносимый течением по волнам Северного океана.

Да. Эго была лишь глыба льда, уносившая с собою форт Надежды

со всеми его обитателями. Так, по крайней мере, понял Джаспер Гобсон, и другого объяснения он положительно не был в состоянии дать. Пока

продолжалась зима, этот оторванный под влиянием подземного сотрясения

полуостров оставался на месте, но изменив своего географического

положения. С наступлением же весны, когда пригреваемые солнечными

лучами льдины стали постепенно таять и исчезать за горизонтом, когда

море очистилось и стало свободно, тогда и льдина-полуостров медленно

поплыла, унося с собой леса, утесы, мыс, лагуну и все, что на ней находилось.

Она двигалась таким образом уже несколько месяцев, совершенно

незаметно для зимовщиков, которые даже во время охоты держались

всегда вблизи форта Надежды. Благодаря заволакивающему горизонт

постоянному туману и кажущейся неподвижности почвы, лейтенант Гобсон, как и все остальные обитатели форта Надежды, нисколько не предполагали, что они уже давно превратились в островитян. Благодаря

своему значительному объему и совершенно прямому движению, полуостров

не изменил своего положения. Ведь если б он повернулся, или

произошло какое-либо изменение в восходе или заходе солнца и луны, то оно, конечно, не прошло бы незамеченным Джаспером Гобсоном, Томасом

Блэком или Полиной Барнетт.

Хотя Гобсон нисколько не сомневался в храбрости, хладнокровии

И энергии своих товарищей, тем не менее рн медлил сообщить им истину≫

Еще будет время объясниться с ними, когда сам он уже ясно даст себе

отчет в их положении. К счастью, никто из его подчиненных не был

силен в астрономии, и вопросы долготы и широты их нисколько не занимали.

Поэтому все то, что так беспокоило теперь лейтенанта, оставалось

для них незамеченным.

Лейтенант, решив молчать, так как он не видел никакого исхода из

опасного положения, должен был призвать себе на помощь всю свою

энергию. Благодаря удивительной силе воли, он сумел не только скрыть

от всех, кроме, впрочем, Полины Барнетт, гнетущее его беспокойство, но

и утешал еще несчастного Томаса Блэка, продолжавшего рвать на себе

волосы от отчаяния.

Астроном ничуть не догадывался о причине своей неудачи. Не изучив, подобно лейтенанту, особенности этой территории, он ровно ничего не

понимал, да и знать ничего не хотел, кроме того несчастного факта, что затмение не было полным. Он не мог ни в каком случае допустить

мысли, чтобы вычисления обсерватории оказались неверными и что затмение, то затмение, ради которого он, Томас Блэк, заехал в такую даль, не должно было быть полным в этом поясе земного шара, т.-е. ровно на

семидесятой параллели. Нет, нет, здесь ошибки быть не могло! Поэтому

отчаяние его было безутешно. Вскоре, однако, ему предстояло узнать

истину.

Джаспер Гобсон, дав понять своим спутникам, что неудавшееся затмение

должно было касаться лишь одного астронома, предложил им не

отвлекаться от обыденных занятий и приняться снова за работу. Но в ту

минуту, когда он собрался сойти с вершины мыса Батурст и вернуться

в факторию, его вдруг остановил капрал Джолифф.

– Господин лейтенант,—сказал он, держа руку под козырек,—могу

я предложить вам один незначительный вопрос?

– Пожалуйста, капрал,—ответил Гобсон, не понимая, что, собственно, хотел от него его подчиненный.– Говорите, я слушаю.

Но капрал медлил, он не решался говорить. В это время его маленькая

супруга подтолкнула его локтем.

– Я хочу сказать насчет семидесятой параллели, господин лейтенант.

Мне, право, кажется, что мы находимся вовсе не там, где думаем быть...

Лейтенант насупился.

– Это возможно,—ответил он,—мы могли немного ошибиться в наших

вычислениях... расчет был не совсем верен. Но что же... почему это

вас интересует?

– В смысле платы, господин лейтенант,—ответил капрал с самым

невинным лицом.—Вы помните, что Компания обещала двойное жалование...

Гобсон вздохнул с облегчением. Действительно, ведь все должны были

получать двойное жалование с того момента, когда удастся обосноваться

на семидесятой параллели или выше ее. Капрал Джолифф мог опасаться, что двойной оклад все еще недостаточно заслужен.

– Успокойтесь, капрал,—ответил улыбаясь Гобсон,—и успокойте

своих товарищей. Наша ошибка, чисто случайная, не изменяет сути дела.

Мы во всяком случае находимся не ниже, а выше семидесятой параллели, поэтому всем будет выдано двойное жалование,

– Спасибо, господин лейтенант,—сказал капрал, лицо которого вы*

разило неподдельную радость.—Ведь поневоле приходится дорожить деньгами, когда находишься всецело в их власти.

После этого мудрого замечания все стали понемногу расходиться.

Лейтенант остановил сержанта Лонга,

Он что-то бормотал, потрясая кулаком.

– Останьтесь со мною, сержант Лонг, – сказал он.

Унтер-офицер, круто повернувшись, остановился в ожидании приказаний

начальника.

Кроме лейтенанта и сержанта остались еще Полина Барнетт, Мэдж

и Томас Блэк. Остальные все вернулись в факторию.

После неудавшегося затмения Полина Барнетт не произнесла еще ни

одного слова. Только глаза ее с недоумением останавливались на Джаспере

Гобсоне, который заметно избегал ее взгляда. На лице отважной путешественницы

заметно было больше удивления, чем беспокойства. Может

быть, она поняла, в чем дело? Знала ли она всю безвыходность их положения?

Во всяком случае, она упорно молчала, опираясь на руку

Мэдж.

Что же касается астронома, то он, не переставая, ходил взад и вперед.

Волосы его были всклокочены. Из груди его вырывались то вопли отчаяния, то громкие проклятия, сопровождаемые отчаянными жестами. По

временам он поворачивался к солнцу и что-то бормотал, грозно потрясая

кулаком.

Наконец его внутренний пыл иссяк. Он подошел к лейтенанту и встал

перед ним в решительной, угрожающей позе.

– Потрудитесь объясниться, господин агент Компании Гудзонова залива,—

закричал он злобно. Его поза, слова, тон, все походило на вызов.

Но Гобсон, вполне входя в положение несчастного астронома, оставался

спокоен.

– Мистер Гобсон,—продолжал Томас Блэк,—извольте объяснить мне, что все это значит? Что это, мистификация, что ли, с вашей стороны?

В таком случае, милостивый государь, вам придется за нее ответить не

одному мне.

– К чему вы мне это говорите, мистер Блэк?—спросил совершенно

спокойно Гобсон.

– К тому, что вы обязались доставить ваш отряд на границу семидесятой

параллели...

– Или перейти е е,—ответил Джаспер Гобсон.

– Перейти... Очень мне это нужно!– закричал Томас Блэк.—Нет,

милостивый государь, мне надо было для наблюдения затмения не переступать

семидесятой параллели, а вы завели нас на три градуса выше.

– Значит, мистер Блэк, мы ошиблись, вот и все,—ответил спокойно

лейтенант.

– Вот и все,—яростно закричал астроном, которого спокойствие

лейтенанта выводило из себя.

– Я должен вам к тому же заметить,—продолжал Джаспер Гобсон,—

что если я ошибся, то ведь и вы тоже ошиблись, так как, прибыв на

мыс Батурст, мы вместе с вами определили его географическое положение.

Вы не можете обвинять одного меня в ошибке, к которой причастны

вы сами.

Эти слова подействовали угнетающим образом на астронома. Он причастен

к этой ошибке. Но что же тогда скажут в Гринвичской обсерватории, да и во всей Европе, об астрономе, не сумевшем даже определить

градуса широты? Томас Блэк, известный ученый, ошибся вдруг на

целых три градуса! Да еще при каких обстоятельствах! Когда точность

была необходима для наблюдения затмения, которое не повторится теперь

в продолжение долгих лет! Конечно, он теперь опозорен навек!

– Но как, как это могло случиться?—кричал он, схватившись за голову.—

Или я разучился управлять секстантом? Или ослеп, наконец? В таком

случае мне остается только броситься отсюда в воду!,,

– Мистер Блэк,—сказал тогда Джаспер Гобсон несколько торжественным

тоном,—вам не в чем упрекать себя, так как вы нисколько не

ошиблись.

Значит, вы один виноваты...

– Нет, и я не виноват. Выслушайте меня хорошенько, и вы также, миссис,– сказал грустно лейтенант, обернувшись к Полине Барнетт,—и вы

Мэдж, и вы, сержант Лонг. Я попрошу только всех вас сохранить в тайне

то, что я вам сообщу, так как не следует пугать наших спутников раньше

времени.

Полина Барнетт, ее подруга, сержант и Томас Блэк подошли к лейтенанту.

Никто из них не ответил ему, но в их молчании чувствовалось

торжественное обещание сохранить тайну.

– Друзья мои,—начал Джаспер Гобсон,—приехав сюда ровно год

тому назад, мы определили положение этого мыса, который оказался как

раз на семидесятой параллели. Если же он теперь находится на три градуса

выше, то лишь потому, что он передвинулся.

– Передвинулся,– вскричал Томас Блэк,—ну, уж рассказывайте это

кому-нибудь другому. Где это вы слышали, чтобы мыс мог передвинуться?

– А между тем, это совершенно верно,—ответил лейтенант.—Весь

этот полуостров Виктории есть теперь не что иное как ледяной остров, оторванный землетрясением от материка и несущийся по воле течения...

– Куда?—спросил сержант Лонг.

– Неизвестно,—ответил Джаспер Гобсон.

Все слушатели молчали. Их взоры невольно обратились к югу, за обширные

долины, в сторону оторванного перешейка. Но с того места, где

они находились, они не могли ничего различить, кроме моря, окружавшего

их теперь со всех сторон. Если бы мыс Батурст находился на несколько

сот метров выше над уровнем океана, им удалось бы тогда увидеть

всю окрестность, и это дало бы им возможность убедиться, что они

находились несомненно на острове.

У всех невольно сжалось сердце при мысли, что форт Надежды со

всеми его обитателями обратился в послушную игрушку вздымающихся волн.

– Так вот чем объясняются все те странности, которые были вами

замечены, мистер Гобсон,–сказала Полина Барнетт.

– Да, миссис,—ответил лейтенант, – теперь все понятно. Этот полуостров

Виктории был всегда лишь глыбой льда, приросшей к материку

и остававшейся в таком виде в продолжение многих столетий. Ветер наносил

на нее постепенно землю, песок, семена, из которых и родилась

растительность. Тучи наполнили реку и лагуну пресною водою. Льдина

преобразилась, но под этой землей, под песком, там, внизу, под нашими

ногами—лишь лед, блуждающий теперь по морю. Да, это лишь льдина, и вот причина, почему мы не видели здесь ни разу ни одного камня.

Вот почему, когда мы рыли капканы для оленей, мы наткнулись на лед, и почему, наконец, прилив здесь был почти незаметен: весь этот полуостров

поднимался и опускался во время прилива и отлива.

– Теперь, действительно, все ясно, мистер Гобсон,—сказала Полина

Барнетт.—Ваши опасения вас не обманули. Но все же я не понимаю, почему приливы, незаметные теперь, были все же гораздо значительнее

8 начале дащего приезда сюда?

– Потому что в то время полуостров был еще соединен с материком

и оказывал некоторое сопротивление волнам. С той же минуты, как он, под влиянием землетрясения, оторвался от материка, он стал свободно

подыматься и опускаться наравне с водою. Прилив и отлив стали незаметны, что мы и обнаружили с вами на днях во время новолуния.

Несмотря на перенесенное потрясение, Томас Блэк выслушал с большим

вниманием объяснения лейтенанта. Соглашаясь в душе, что все высказанное