Текст книги "В стране мехов (иллюстрации Риу Эдуарда)"

Автор книги: Жюль Габриэль Верн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 22 страниц)

теперь уж дела не поправишь. Скажите, сержант Лонг, сколько у нас

осталось в доме дров?

– Дня на два, на три, не больше,—ответил сержант.

– Нам остается надеяться, что за эти дни температура повысится, тогда можно будет без особенного риска пойти в сарай за дровами.

– Едва ли, господин лейтенант,—возразил сержант Лонг.—Воздух

прозрачен, ветер продолжает дуть с севера, и я нисколько не удивлюсь, если мороз продолжится еще недели две, т.-е. до новолуния.

–• Что же делать, сержант? Ведь не можем же мы допустить, чтобы

все в доме замерзли. В тот день, когда придется рискнуть и отправиться...

– Найдутся люди, которые пойдут,– ответил сержант Лонг.

Джаспер Гобсон крепко пожал руку сержанту, самоотвержение которого

ему было известно.

Можно подумать, что Гобсон и сержант Лонг преувеличивали, говоря

о возможности умереть при выходе из дому на холод. Но они говорили

это по опыту, так как сами не раз видели, как сильные, здоровые люди

падали замертво, едва только выходили на воздух в сильный мороз: у

них захватывало дыхание от холода, и их подымали мертвыми. Подобные

случаи, как бы они ни казались невероятными, повторялись неоднократно

во время зимовок. Вильям Мур и Смит во время путешествия по берегам

Гудзонова залива в 1746-м году наблюдали несколько случаев такой

смерти. Несомнено, что выйти на воздух в такой холод, когда замерзает

даже ртуть, значило подвергать себя риску моментальной смерти.

В таком довольно затруднительном положении находились обитатели

форта Надежды, когда непредвиденное происшествие прибавило им еще

новую заботу.

XXI. Большие полярные медведи

Единственное окно, из которого можно было видеть двор форта, находилось

в конце входного коридора. Ставни этого окна не были закрыты, но стекла совершенно замерзли и, чтобы рассмотреть что-либо через

них, надо было смывать лед горячей водой. Эту операцию проделывали

по нескольку раз в день, чтобы осматривать окрестности мыса Батурст

и наблюдать старательно за небом и помещавшимся снаружи спиртовым

термометром.

6-го января, около одиннадцати часов вечера, солдат Келлет, которому

было поручено наблюдать в окно, позвал вдруг сержанта и указал

ему на какие-то движущиеся в потемках массы.

Сержант Лонг, взглянув в окно, проговорил спокойно:

– Это медведи!

В самом деле, с полдюжины медведей, пробравшись через ограду, направлялись к дому, привлеченные, вероятно, запахом дыма.

Когда сообщили Джасперу Гобсону о приближении медведей, он тотчас

же приказал заделать окно в коридоре. Это было единственное

отверстие, и, закрыв его, можно было, казалось, не бояться вторжения

хищников в дом. Окно было забито толстыми досками, между которыми

оставили небольшое отверстие, чтобы наблюдать за действиями непрошенных

гостей.

– Теперь,—сказал плотник Мак-Нап,– этим господам не удастся

войти без нашего приглашения. А мы пока можем собрать военный совет.

– Что же, мистер Гобсон,—сказала Полина Барнетт,—мы можем

похвастаться, что во время зимовки все испытали. Вот теперь после морозов

пожаловали и медведи.

– Нет, милэди, они пожаловали не после морозов, а во время них.

Это гораздо серьезнее, потому что нам нельзя выйти из дома. И я, право, не знаю, как нам избавиться от этих опасных зверей.

– Но им надоест скоро ходить вокруг дома, и тогда они сами уйдут,—

сказала путешественница.

Гобсон покачал сомнительно головой.

– Вы не знаете этих зверей,—ответил он.—Суровая зима заставила

их, наверное, сильно голодать, и они ни за что не уйдут, пока мы их к

этому не принудим.

– Это вас беспокоит, мистер Гобсон?—спросила Полина Барнетт.

– Я не боюсь, что медведи войдут к нам, но я беспокоюсь, как мы

выйдем из дому, если представится к тому необходимость.

С этими словами Гобсон скова подошел к окну. Полина Барнетт и

остальные женщины обступили в это время сержанта, который рассказы*

вал охотникам свои приключения с медведями, с которыми ему в своей

жизни пришлось много раз иметь дело. Но ему всегда приходилось нападать

на медведей, теперь же охотники были заперты в доме, и мороз

не давал возможности что*либо предпринять против опасных гостей.

В продолжение целого дня охотники внимательно наблюдали за всеми

движениями медведей. Иногда который-нибудь из медведей подходил к

окну и, приложив к нему свою громадную голову, глухо рычал.

Лейтенант Гобсон и сержант, посоветовавшись между собой, решили, если медведи не уйдут сами, пробить в стенах дома несколько бойниц и

стрелять в них из ружей. Но к этому хотели прибегнуть лишь через

несколько дней, так как Гобсон вовсе не желал, чтобы через бойницы

проникал в дом холодный воздух: в комнатах и без того было холодно.

Даже моржовый жир, который клали в печи, настолько замерз, что его

приходилось разрубать топором.

День прошел без всяких изменений. Медведи бродили кругом дома, но пока еще не нападали. Солдаты следили за ними всю ночь, и к четырем

часам утра явилась надежда, что медведи ушли. По крайней мере, они больше не показывались.

В семь часов утра Марбр отправился на чердак за провизией, но сейчас

же прибежал назад и сказал, что медведи ходят по крыше дома.

Джаспер Гобсон, сержант, Мак-Нап и несколько солдат, схватив ружья, бросились к лестнице в коридоре, откуда был ход на чердак, закрывавшийся

опускною дверью.

На чердаке было так холодно, что через несколько минут лейтенант

и его спутники не могли уже держать ружья в руках. Пар от их дыхания

моментально замерзал и падал в виде снега.

Марбр не ошибся. Медведи поместились на крыше дома. Слышно было, как они когтями впивались в доски, и можно было опасаться, что

они их совсем оторвут.

Гобсон и все остальные не могли больше выдерживать холода и поспешили

спуститься вниз. Лейтенант позвал тогда всех на совет.

– Медведи,–сказал он,– находятся сейчас на крыше. Это очень неприятное

обстоятельство. Пока нам еще нечего бояться, так как медведи

не могут проникнуть в дом. Но я боюсь, чтобы они не выломали дверь

на чердаке и не уничтожили сложенные там меха. Эти меха принадлежат

Компании, и наша обязанность их сохранить в целости. Я прошу вас, друзья мои, помочь мне перенести их в безопасное место.

Тотчас же все, выстроившись в шеренгу, стали в линию в зале, в кухне, в коридоре и на лестнице. Трое солдат по очереди входили на чердак

и передавали меха, которые через час были уже все перенесены в большую

залу.

Медведи в это время продолжали свое занятие, т.-е. старались разломать

крышу. В некоторых местах доски гнулись под их тяжестью. Мак-

Нап начинал серьезно беспокоиться. Строя крышу, он не имел в виду

той тяжести, которую ей теперь приходилось выдерживать, и он боялся, что она провалится.

Однако день прошел благополучно, и медведям не удалось пробраться

на чердак. Зато холод в комнатах становился все ощутительнее. Огонь

уже не так ярко пылал в печке, потому что дров оставалось очень мало.

Через полсуток, когда сгорит последнее полено, печь потухнет. Тогда

наступит смерть от холода, самая ужасная из всех смертей.

Несчастные колонисты, прижавшись друг к другу, сидели у охладевающей

уже печки, чувствуя, что у них кровь начинает леденеть. Но никто

не жаловался. Даже женщины геройски переносили мученья. Миссис Мак-

Нап судорожно прижимала ребенка к своей охладевшей груди. Некоторые

из солдат дремали, или, вернее, были погружены в какое-то оцепенение, не похожее на сон.

В три часа утра Джаспер Гобсон подошел к термометру, висевшему

в зале, в трех метрах от печки.

Термометр показывал четыре градуса ниже нуля (двадцать градусов

ниже нуля по Цельсию).

Лейтенант провел рукою по лбу. Взглянув на своих товарищей, составлявших

тесную молчаливую группу, он глубоко задумался.

В эту минуту чья-то рука легла на его плечо. Он вздрогнул и обернулся.

Перед ним стояла Полина Барнетт.

– Надо что-нибудь предпринять, лейтенант Гобсон,—проговорила энергичная

женщина.—Не можем же мы умереть, не сделав ничего для нашего

спасения!

– Да,—отвечал лейтенант, чувствуя прилив энергии,—надо что-нибудь

сделать!

Лейтенант позвал сержанта Лонга, Мак-Напа и Райя, т.-е. самых отважных

людей всего отряда. Все они вместе с Полиною Барнетт подошли

к окну и, промыв его горячей водой, взглянули на висевший снаружи

термометр.

– Семьдесят два градуса (сорок градусов ниже нуля)!– вскричал

Джаспер Гобсон.—Нам остается, друзья мои, выбирать одно из двух: или рисковать жизнью, решившись итти за дровами, или сжечь понемногу

скамьи, кровати, перегородки—одним словом—все, что только может гореть

в печке! Но это средство будет последним, потому что холод может

еще продолжиться, и ничто не предвещает перемены погоды.

– Надо рискнуть!—ответил сержант Лонг.

Такого же мнения были и оба товарища сержанта.

Затем, посоветовавшись между собою, все решили следующее: Один

из солдат побежит к сараю, в котором сложены дрова. С собою он

должен взять длинную веревку, обмотанную вокруг него, и захватить

еще другую веревку, конец которой останется в руках его товарищей.

Добежав до сарая, он живо наложит дров на сани и привяжет к ним веревку, чтобы можно было подтащить сани к дому; другую веревку он прикрепит

к задку саней, чтобы притянуть сани обратно в сарай. Таким

образом предполагалось установить сообщение между домом и сараем.

План этот, очень умно составленный, мог, однако, не удасться по

двум причинам: во-первых, дверь сарая могла быть занесена снегом, и ее

будет очень трудно отворить; во-вторых, можно было опасаться, что медведи

покинут крышу и спустятся во двор.

Сержант Лонг, Мак-Нап и Райе, все трое, предложили одновременно

свои услуги. Но сержант настаивал, чтобы это дело было поручено ему, как человеку одинокому, тогда как оба товарища его были женаты. Что

же касается лейтенанта, который тоже хотел итти за дровами, то Полина

Барнетт остановила его следующими словами:

– Мистер Гобсон,—сказала она,—вы наш начальник, ваша жизнь

необходима всем нам, и вы не имете права ею рисковать.

Лейтенанту пришлось согласиться со словами Полины Барнетт. Из

трех, желающих итти в сарай за дровами, он выбрал сержанта Лонга.

Остальные обитатели форта оставались безучастными, так как находились

в каком-то полусонном состоянии и ничего не знали о предполагавшейся

смелой попытке.

Были приготовлены две длинные веревки. Одну из них сержант об-

рязал вокруг пояса, поверх шкур, в которые он закутался и которые

представляли собою ценность больше чем в тысячу фунтов стерлингов.

Другую веревку он привязал к поясу, на которой повесил огниво и заряженный

револьвер. Прежде, чем уйти, он выпил полстакана виски: „Чтобы

запастись топливом“ ,—сказал он.

Тогда Гобсон, Лонг, Райе и Мак-Нап прошли через кухню, в которой

плита уже совсем остыла, в коридор. Райе поднялся к двери чердака и, приотворив ее, удостоверился, что медведи находились на крыше. Значит, можно было начать действовать.

Когда открыли первую дверь в сенях, Гобсон и его спутники сразу

почувствовали, что их охватил страшный холод. Затем открыли и вторую

дверь, выходящую прямо во двор. В ту же минуту они почувствовали, что задыхаются, и подались назад. Сырость ворвалась в коридор, сгустилась, и тонкий слой снега покрыл пол и стены.

Воздух снаружи был необыкновенно сухой, и небо было усеяно яркими

звездами.

Сержант Лонг бросился бежать, увлекая веревку, конец которой остался

в руках его товарищей. Наружную дверь закрыли; Гобсон, Мак-Нап и

Райе вошли в коридор, затворив за собою и вторую дверь, и стали ждать.

Если Лонг не вернется через несколько минут, можно будет предположить, что ему удалось наполнить сани дровами; для этого, конечно, не потребуется

больше десяти минут, если только дверь не занесена снегом.

В это время Райе наблюдал на чердаке за медведями. Благодаря

очень темной ночи, можно было надеяться, что они не заметят сержанта.

Через десять минут после ухода Лонга Джаспер Гобсон, Мак-Нап и

Райе возвратились в узкий проход между двумя выходными дверями и

стали ждать условного знака, чтобы притянуть к себе сани с дровами.

Прошло еще пять минут. Веревка, конец которой они держали, оставалась

неподвижной. Можно себе представить их беспокойство! Сержант

отправился уже четверть часа тому назад,—этого было вполне достаточно

для нагрузки саней,—и до сих пор не подавал условного знака.

Джаспер Гобсон подождал еще несколько секунд, затем, натянув веревку,

он приказал тащить ее к себе. Если дрова еще не наложены, сержант

может им дать знак остановиться.

Веревку потянули со всей силы. Какой-то тяжелый предмет стал медленно

подвигаться к дому. Через несколько секунд этот предмет уже был

у входной двери...

Это было тело сержанта, привязанное за пояс. Несчастный Лонг не

успел даже добежать до сарая. Пораженный холодом, он упал на дороге

и, конечно, его тело, пробывшее двадцать минут на морозе, могло быть

лишь трупом!

Мак-Нап и Райе с криком ужаса поспешили перенести тело сержанта

в коридор; но в ту минуту, когда лейтенант хотел запереть наружную

дверь, он почувствовал сильный толчок, сопровождавшийся ужасным ревом.

– Ко мне!—закричал Джаспер Гобсон.

Мак-Нап и Райе бросились на помощь к лейтенанту, но их предупредила

Полина Барнетт, старавшаяся изо всех сил помочь ему удержать

дверь. Громадный медведь, навалившись всей своей тяжестью, все больше

и больше отодвигал дверь, увеличивая проход в коридор.

Тогда Полина Барнетт выхватила револьвер из-за пояса лейтенанта и, выждав, когда громадная голова медведя показалась в дверях, всадила

пулю в открытую пасть зверя.

Медведь упал назад, убитый насмерть, и дверь была забита наглухо.

Тело сержанта сейчас же было перенесено в залу и положено около

печки. Но в ней лишь тлели последние уголья! Каким образом оживить

несчастного? Как вернуть его к жизни, которая, казалось, покинула его?

– Я пойду!– вскричал кузнец Райе.—Я пойду за дровами, или...

– Да, Райе,—раздался чей-то голос возле него,—мы пойдем вместе!

– Нет, нет, друзья мои,—закричал Гобсон.—Вы погибнете или от

холода, или от медведей! Сожжем здесь все, что может гореть; а там уж

будь, что будет.

Тогда полузамерзшие люди вскочили и, как безумные, принялись рубить

топорами все, что попадалось под руку. Скамейки, столы, перегородки—

все было разбито, расколото на куски, и вскоре яркий огонь запылал

в печке большой залы и на очаге в кухне.

Температура в комнатах поднялась на двенадцать градусов. Все принялись

заботливо ухаживать за сержантом. Его растерли теплой водкой, и кровообращение стало понемногу восстанавливаться. Белые пятна, которыми

было покрыто все его тело, исчезли. Но несчастный Лонг все же

сильно пострадал, и только через час он оказался в состоянии говорить.

Полина Барнетт выхватила револьвер.

Его уложили в теплую постель, и Полина Барнетт с Мэдж просидели

около него до утра.

В это время Гобсон, Мак-Нап и Райе придумывали выход из своего

ужасного положения. Всех этих ^обломков, заменявших дрова, могло хватить

дня на два, не больше. Что будет тогда с ними, если погода нс

станет теплее? Новолуние продолжалось уже сорок восемь часов и не

вызвало никакой перемены. Северный ветер угрожал попрежнему своим

ледяным дыханием. Барометр указывал сухую ясную погоду, и пока нечего

было рассчитывать на близкую оттепель. Но что же тогда делать, если мороз продолжится еще несколько дней? Рискнуть опять итти за

дровами? Но теперь это было еще опаснее, так как на них, наверное, нападут медведи. Бороться же на воздухе с этими страшными зверями

было бы верхом безумия. Последствием могла быть лишь гибель всех

колонистов.

Во всяком случае, температура в комнатах была теперь довольно сносная.

В этот день миссис Джолифф приготовила на завтрак жареную говядину

и чай. Каждый, не исключая и сержанта Лонга, выпил свою

обычную порцию грога. Все это, вместе с благодетельным теплом, распространявшимся

из накаленных печей, подняло упавший было дух узников.

Все ожидали лишь приказаний лейтенанта, чтобы смело напасть на медведей.

Но Гобсон, находя силы неравными, не хотел рисковать людьми.

День, казалось, должен пройти без новых приключений* Вдруг около трех

часов услыхали сильный шум наверху.

– Вот они!—закричали солдаты, хватая топоры и револьверы.

Было ясно, что медведи, разломав крышу, пробрались на чердак.

– Никому не уходить без моего приказания!–скомандовал лейтенант

спокойным голосом.—Райе, закрой опускную дверь!

Кузнец бросился в коридор, взбежал по лестнице и крепко запер

дверь на чердак.

В это время на потолке, который, казалось, оседал под тяжестью

медведей, происходила ужасная возня. Медведи рычали, впиваясь когтями

в дерево и стараясь во что бы то ни стало разнести потолок.

Оставалось решить, какими последствиями могло сопровождаться это

появление медведей на чердаке. Гобсон долго совещался с товарищами, и, наконец, все пришли к убеждению, что положение их стало, пожалуй, лучше, чем было. Если все медведи находились теперь на чердаке, можно

было напасть на них, не боясь, что холод захватит дыхание или что

люди не в состоянии будут держать в руках оружие. Конечно, сражаться

в рукопашную с медведями представляло немало опасности, но все же

можно было надеяться их победить.

Но чтобы напасть на медведей, надо было пробираться по одиночке

на чердак, так как опускная дверь была очень узка. Вот почему Гобсон

медлил отдать приказание начать нападение. Посоветовавшись опять с сержантом

Лонгом и солдатами, он решил подождать еще некоторое время.

Может быть, какое-нибудь неожиданное обстоятельство изменит все к лучшему, тем более, что едва ли медведи разломают потолок, который был

несравненно прочнее решетника крыши.

Так прождали целый день. Ночью никто не мог спать, так как медведи

подняли страшный шум.

Около девяти часов утра случилось обстоятельство, заставившее, наконец, Гобсона действовать.

Трубы от печки и плиты проходили через чердак. Сложенные из

известковых кирпичей, они вскоре уступили усилиям бесновавшихся зверей.

Обломки кирпичей повалились внутрь, и тяга в печке прекратилась.

Это было большое несчастье, которое привело бы в отчаяние менее

энергичных людей. В то время, как в печах потухал огонь, едкий черный

дым начал распространяться по всему дому. Вскоре трубы были совершенно

разрушены, и повалил такой густой дым, что затемнил свет

ламп.

Надо было уйти из дому, чтобы не задохнуться в этой невозможной

атмосфере, а выйти из дому—значило погибнуть от холода. Некоторые

из женщин кричали от ужаса.

– Друзья,—вскричал лейтенант, хватая топор,—идем на медведей!

Больше ничего не оставалось делать. Надо было уничтожить страшных

зверей. Все бросились через коридор на лестницу. Джаспер Гобсон

был впереди всех. Подняли опускную дверь. Раздались выстрелы среди

черных клубов дыма, и рев зверей смешался с человеческими криками.

Сражались в полнейшей темноте.

Но в эту минуту послышался страшный грохот. Дом зашатался и наклонился

набок. Пораженные неожиданностью, Джаспер Гобсон и его товарищи

смотрели с удивлением, как медведи, испуганные не меньше их,

пустились с ревом бежать и вскоре скрылись в темноте.

XXII. Пять долгих месяцев

Сильное землетрясение поколебало эту часть материка. Такие явления

бывали, вероятно, часто на этой вулканической почве.

Гобсон понял, что произошло, и простоял несколько времени, выжидая

с ужасом, что будет. Если удар повторится, в земле может образоваться

расселина, которая поглотит его и товарищей. Но все обошлось

благополучно. От подземного удара дом только наклонился и слегка даже

развалился, но все же это было дело поправимое. Надо было только поскорее

приняться за ремонт. Все спешили привести дом в годный для

жилья вид; в этом принимали участие даже раненые в схватке с медведями.

Целых два дня продолжались работы, и в это время печи топили

всем, что попадалось под руку.

Джасперу Гобсону хотелось как можно скорее удостовериться, что

землетрясение не сопровождалось угрожающими безопасности фактории

последствиями, но для этого надо было дождаться, когда погода станет

теплее.

По некоторым признакам можно было надеяться, что погода скоро

изменится. Звезды сияли менее ярко; барометр опустился, и в воздухе

появился густой туман.

12-го января подул юго-восточный ветер и пошел снег. Термометр

показал пятнадцать градусов выше нуля (девять градусов ниже нуля по

Цельсию). Для бедных зимовщиков, перенесших страшные холода, такая

температура показалась весенней.

В этот день в одиннадцать часов утра все колонисты вышли из дома.

Но Гобсон строго запретил кому бы то ни было отходить далеко от

форта.

В это время года солнце еще не показывалось, но уже приближалось

к горизонту, и можно было ясно различать предметы на расстоянии

двух миль.

Вид всей территории совершенно изменился. Скала, которой заканчивался

мыс, почти целиком обрушилась. Весь мыс точно наклонился к озеру, передвинув даже площадку, на которой стоял форт. В общем, вся

местность понизилась на западе и повысилась на востоке.

– Вот, мистер Гобсон,—сказала улыбаясь путешественница.—Вы были

так любезны назвать моим именем гавань и речку, а землетрясение уничтожило

и речку Полины, и гавань Барнетт! Надо признаться, что мне

не повезло.

– Да, миледи,– но если нет больше речки, то ведь осталось озеро; если позволите, мы назовем его озером Барнетт. Надеюсь, что уже озеро-

то вам не изменит!

Мистер и миссис Джолифф, выйдя из дома,, направились сейчас же: он—к собакам, она—к оленям. Собаки не особенно пострадали от долгого

заключения и выскочили с радостным лаем на двор. Что касается оленей, то одного из них нашли мертвым, остальные были здоровы, хотя

сильно исхудали.

– Не правда ли, миледи,—сказал лейтенант сопровождавшей его

Полине Барнетт,—мы выпутались из беды благополучнее, чем это можно

было ожидать?

– Я никогда и не теряла надежды, мистер Гобсон,—ответила путешественница.—

Такие люди, как вы и ваши товарищи, всегда сумеют выйти

из затруднения!

– Однако, миледи, мне еще никогда не приходилось испытывать такого

холода. Продолжайся он еще несколько дней, мы наверное бы все

погибли.

– Значит, землетрясение явилось как раз вовремя, чтобы прогнать

этих проклятых медведей. Может быть, оно же было и причиной наступившей

перемены погоды?

– Весьма возможно, миледи. Явления в природе всегда находятся

в зависимости одно от другого. Признаться, меня сильно беспокоит, что

наш форт находится на таком близком расстоянии от вулкана. Хотя лава

и не доходит до него, но землетрясение причинило дому серьезные повреждения.

Посмотрите сами, что с ним сталось!

– Весной можно будет все это исправить. Наученные опытом, вы

устроите все прочнее.

– Конечно, миледи, но я боюсь, что вам придется испытать большие

неудобства в продолжение нескольких месяцев!

– Ведь я путешественница, мистер Гобсон,—сказала смеясь Полина

Барнетт.—Я буду воображать, что нахожусь в каюте накренившегося набок

корабля, а так как на нем нет качки, то я могу не бояться морской

болезни.

– Отлично, миледи,– ответил Джаспер Гобсон,—все это только доказывает, что у вас великолепный характер. Мы все его оценили! Вашей

энергией, вашим веселым расположением духа вы поддержали нас в эти

тяжелые дни, и я благодарю вас от лица моих товарищей за все, сделанное

вами для нас.

– Вы преувеличиваете, мистер Гобсон...

– Нет, нет, то, что я сказал, готовы подтвердить все остальные. Но

позвольте предложить вам один вопрос. Ведь вы знаете, что в июне

месяце капитан Кравенти обещался прислать к нам отряд со съестными

припасами, который в то же время должен будет взять отсюда меха и

отвезти их в форт Соединения? Вероятно, наш друг Томас Блэк после

наблюдения солнечного затмения уедет с этим отрядом. А вы, милэди, тоже собираетесь ехать вместе с ним?

– Посмотрите, что с ним сталось!..

– Разве вам непременно хочется, чтобы я уехала?—спросила улыбаясь

путешественница.

– О, милэди!..

В таком случае, милейший лейтенант,—ответила Полина Барнетт,

протягивая руку Джасперу Гобсону,—я прошу у вас разрешения провести

еще одну зиму в форте Надежды. Может быть, в будущем году какой-нибудь

корабль бросит якорь у мыса Батурст, и тогда я на нем уеду; я была

бы очень рада, приехав сюда сухим путем, возвратиться через Берингов

пролив.

Лейтенант был чрезвычайно доволен таким решением путешественницы.

Он успел оценить ее, и глубокая симпатия влекла его к этой женщине, которая, со своей стороны тоже считала его хорошим, честным

человеком. Конечно, оба они были бы огорчены, если б им пришлось

скоро расстаться.

20-го января в первый раз показалось солнце, и полярная ночь кончилась.

Солнце простояло на горизонте лишь несколько минут. Обитатели

форта приветствовали его громким „ура". С этого дня оно оставалось

все дольше и дольше над горизонтом.

В течение всего февраля и до 15-го марта погода резко изменялась, переходя от холода к теплу. В хорошую погоду холода мешали охотникам

выходить из дома, а более теплые дни сопровождались всегда снежными

метелями, в которые тоже невозможно было выйти на воздух.

Поэтому только изредка, в самые хорошие дни, удавалось заняться необходимыми

наружными работами, охотничьих же экскурсий совсем не

предпринимали. Впрочем, к чему было удаляться от форта, когда звери

так хорошо ловились в западни! В конце зимы было поймано в ловушки

большое количество куниц, горностаев, вольверенов и других животных

с ценным мехом, и трапперы не оставались без дела, хотя и не покидали

мыса Батурста. Только во время одной экскурсии, предпринятой

в марте месяце, колонисты узнали, что землетрясение изменило форму

утесистого берега, который к тому же сильно понизился.

Около 20-го марта охотники увидали первых лебедей, летевших к северу.

Затем показались золотистые подорожники и соколы-зимовщики.

Но земля еще была покрыта толстым слоем снега, и солнце не в силах

было растопить твердую поверхность моря и озера.

Оттепель началась только в первых числах апреля. Лед вскрывался

со страшным шумом. Ледяные горы, подтаивающие снизу, распадались и

сталкивались, производя сильнейший грохот.

В это время средняя температура была около тридцати двух градусов

выше нуля (нуль градусов по Цельсию). Поэтому лед у берегов растаял

очень скоро, и, увлекаемые полярным течением, ледяные горы постепенно

исчезали в туманной дали. К 15-му апрелю море было свободно ото

льда, и если б какой-нибудь корабль шел из Тихого океана через Берингов

пролив, он мог бы смело пристать у мыса Батурст.

В одно время с Ледовитым океаном очистилось от льда и озеро Барнетт, к великому удовольствию уток и других пернатых, кишевших на его

берегах. Но, как это и предполагал лейтенант Гобсон, очертание берегов

озера изменилось, вследствие изменения покатости почвы. Часть берега, находившаяся перед фортом и граничившая на востоке лесистыми холмами, значительно расширилась. По мнению Джаспера Гобсона, озеро отступило

к востоку на полтораста шагов; настолько же оно должно было

переместиться к западу и залить всю западную часть побережья, если

этому не помешала какая-нибудь естественная преграда.

Все же было большое счастье, что уклон почвы шел с востока на

запад, потому что, если б он шел в противоположном направлении, форт

был бы неизбежно затоплен.

Что касается маленькой речки, то она высохла, как только растаял лед.

Лед вскрывался со страшным шумом.

– Вот речка,—сказал Джаспер Гобсон сержанту,—которую приходится

вычеркнуть на карте полярных стран! Если бы нам неоткуда было

достать воды, кроме этой маленькой речки, мы находились бы теперь

в большом затруднении. К счастью, у нас есть еще озеро Барнетт, и я

уверен, что мы не выпьем его до дна.

– Да,—сказал сержант Лонг,—озеро... А если вода в нем теперь

уже не пресная?

Джаспер Гобсон взглянул вопросительно на сержанта и нахмурил

брови. Ему до сих пор еще не приходило в голову, что благодаря какой-

нибудь расщелине в почве могло установиться сообщение между морем

и озером. Если так действительно случилось, то это будет непоправимое

несчастье: оно повлечет за собой разорение фактории, которую им придется

покинуть навсегда.

Лейтенант и сержант Лонг поспешили к озеру. Вода была пресная!..

В первых числах мая земля, местами еще покрытая снегом, начала

зеленеть под влиянием солнечных лучей. Некоторые растения робко подняли

свои стебельки над поверхностью земли. Взошли также щавель и

ложечная трава, посеянные миссис Джолифф. Снежный покров сохранил

их от морозов, и теперь оставалось только защитить их от птиц и грызунов.

Это было поручено капралу, исполнявшему свои обязанности

с добросовестностью поставленного в огороде чучела.

С наступлением долгих дней возобновилась и охота.

Лейтенант Гобсон хотел увеличить запасы мехов, которые через несколько

недель должны были быть забраны агентами форта Соединения.

Марбр, Сабин и остальные охотники принялись усердно за дело. Им не

приходилось уходить далеко от мыса Батурст, так как дичи водилось

везде в изобилии. Куницы, олени, зайцы, лисицы, горностаи точно сами

шли под выстрелы.

Только одно обстоятельство очень злило охотников—они за все время

не только ни разу не видели медведей, но даже не встречали нигде их

следов. Точно эти свирепые звери, после нападения на форт, забрали

с собою, убегая, всех остальных медведей. Может быть, землетрясение

испугало этих зверей, отличающихся очень нервной организацией.

Май месяц был чрезвычайно дождливым. Все время дождь чередовался

со снегом. Средняя температура равнялась сорока одному градусу выше

нуля (пять градусов выше нуля по Цельсию). Частые туманы бывали

иногда так густы, что охотники не решались уходить далеко от дома.

Петерсен и Келлет, заблудившись во время тумана, пробродили двое суток, отходя все дальше и дальше к югу. Они вернулись домой усталые

и полумертвые от голода.

Наступил июнь месяц, а с ним и теплые летние дни. Колонисты

сняли свои зимние одежды и принялись за перестройку дома. В то же

время приступили к постройке большого магазина в южном углу двора.

Необходимость этой постройки была вызвана обилием пушных зверей.

Надо было иметь особое помещение для склада шкур.

Гобсон с нетерпением ожидал прибытия отряда с новым запасом провизии.

Еще много чего недоставало в фактории, даже пороху и пуль

уже оставалось немного. Если посланный капитаном Кравенти отряд выехал

из форта Соединения в первых числах мая, то он должен был быть

у мыса Батурст в половине июня. Мыс был назначен сборным пунктом, по условию между капитаном Кравенти и лейтенантом Гобсоном.

С 15-го июня лейтенант приказал наблюдать за окрестностями мыса.

На вершине берегового утеса был укреплен британский флаг, чтобы его

могли увидать издали. Предполагалось, что отряд поедет тем же путем, каким ехал и лейтенант, т.-е. берегом, от залива Коронации до мыса

Батурста. Это был самый верный и кратчайший путь, потому что