Текст книги "В стране мехов (иллюстрации Риу Эдуарда)"

Автор книги: Жюль Габриэль Верн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 22 страниц)

надеяться не пойти ко дну, то зато какой длинный и трудный путь предстояло

им совершить потом к материку! Если бы судно было готово,

лейтенант, конечно, не задумался бы сесть на него со всеми своими товарищами.

Но оно, к сожалению, еще не было окончено.

16-го сентября остров Виктории находился в семидесяти пяти—восьмидесяти

милях севернее того места, где он простоял несколько дней

неподвижно между Камчатским и Беринговым проливами. Теперь признаки

зимы обнаруживались еще резче. Снег шел почти все время, падая большими

хлопьями. Ртуть мало-по-малу опускалась. Температура, в среднем

державшаяся шесть—семь градусов выше нуля, опускалась по ночам до

нуля. Солнце описывало длинную дугу над горизонтом и, поднявшись

в полдень лишь на несколько градусов, скрывалось на одиннадцать часов

из двадцати четырех.

Наконец, в ночь с 16-го на 17-е сентября показались первые льдины, похожие больше на плававшие на поверхности океана снеговые пятна.

Можно было заметить, следуя наблюдениям знаменитого мореплавателя

Скоресби, что снег успокаивал морское волнение, как масло, употребляемое

для той же цели моряками. Небольшие льдинки старались сплотиться; это им удалось бы в спокойных водах, но здесь волнение их тотчас же

разбивало и рассеивало.

Гобсон наблюдал за этими льдинами с большим вниманием. Он знал, что за сутки ледяная кора, утолщаясь снизу, достигала семи сантиметров

толщины: этого было достаточно, чтобы сдержать тяжесть человека. Он

надеялся, что движение острова к северу будет скоро остановлено.

Но наступал день и уничтожал снова работу ночи. Если по ночам

льдины замедляли движение острова, то днем он плыл еще скорее, уносимый

каким-то необыкновенно быстрым течением.

21-го сентября, в момент равноденствия, день был равен ночи. Начиная

с этого времени, ночи стали заметно длиннее.

Зима наступала, но не быстро. Остров Виктории переплыл на градус

семидесятую параллель и впервые подвергся вращательному движению,

равнявшемуся четверти окружности острова.

Понятно, как все это встревожило Джаспера Гобсона. Тайна, которую

он так берег, могла быть открыта самой природой, так как вследствие

вращательного движения все изменилось. Солнце, луна и звезды восходили

и заходили не на своем обычном месте, и это не могло не

Гобсон был в отчаянии...

обратить внимания таких наблюдательных людей, как Мак-Нап, Райе

и Марбр.

Но, к великому удовольствию лейтенанта, никто, казалось, не замечал

происшедшей перемены. Перемещение было незначительно, а покрытое

тучами небо не позволяло ясно видеть восход и заход небесных

светил.

С этого дня остров поплыл с еще большей скоростью, подвигаясь

к полюсу и удаляясь от земли. Несмотря на всю твердость характера, Джаспер Гобсон стал приходить в отчаяние.

Вскоре температура понизилась еще больше. 23-го и 24-го шел целый

день снег, и мало-по-малу образовалась громадная ледяная равнина.

Море замерзало.

Наконец, 27-го сентября, наблюдение показало, что остров Виктории

стоит на скованном льдом месте под 177°22' долготы и 77°57' широты, более, чем в шести стах милях от материка.

XI. Сообщение Джаспера Гобсона

Таково было положение обитателей форта. Остров „бросил якорь“ , по выражению сержанта Лонга, т.-е. остановился и стал таким же неподвижным, каким был раньше, до разрыва перешейка с материком. Но

шестьсот миль отделяло его еще от земли, и это расстояние надо было

пройти по замерзшему океану, среди громадных льдин, в самые холодные

месяцы северной зимы.

Это было очень опасное предприятие, но колебаться не было возможности.

Нетерпеливо ожидаемая Джаспером Гобсоном зима, наконец, наступила.

Она остановила остров и соорудила между ним и ближайшими

материками ледяной мост в шестьсот миль длиною! Надо было воспользоваться

этим обстоятельством и постараться вывести всех из этих ледяных

пустынь.

Действительно,—как и объяснил лейтенант своим друзьям,—нельзя же

было ожидать весны с ее ледоходом и рисковать быть снова унесенными

течением Берингова пролива. Оставалось только выждать, чтобы лед

окреп, т.-е. подождать еще три, четыре недели, которые можно было

употребить на осмотр и разыскание наилучшего санного пути или к азиатским

берегам, или к Американскому материку.

– Нечего и говорить,—объяснял Джаспер Гобсон своим друзьям,—

что если только будет возможно, предпочтение будет, конечно, отдано

Новой Георгии. Мы отправимся к берегам Русской Америки.

– Калюмах будет нам тогда очень полезна,—заметила Полина Барнетт,—

она, как туземка, прекрасно знает эту местность.

– Да, она принесет нам большую пользу,—ответил лейтенант,—и за

приход ее к нам мы должны ее благодарить от всей души. С ее помощью

нам будет гораздо легче добраться до форта Михаила у Нортондского

залива, и даже еще южнее, до города Ново-Архангельска, где мы и проведем

конец зимы.

– Бедный форт Надежды!—сказала Полина Барнетт.—Сколько трудов

и забот было положено на него! Мне будет больно покинуть его на

этом острове за непроходимыми льдами. Да, я чувствую, что мое сердце

будет разрываться, когда придется расстаться с ним!

– Мне будет не менее тяжело, чем вам, милэди,—сказал Джаспер

Гобсон,—а может быть, даже и больше. Я вложил все мое уменье, всю

мою энергию в устройство этого форта, и никогда не утешусь при мысли, что должен его покинуть! Наконец, что скажет Компания, доверившая мне

это дело!

– Она скажет, мистер Гобсон,—горячо воскликнула Полина,—что

вы исполнили свой долг и что вы не ответственны за причуды природы, всегда и во всем более могущественной, чем воля и энергия человека!

Она поймет, что вы не могли предвидеть того, что с нами случилось, потому что это было выше человеческой проницательности! Она узнает, что благодаря вашей энергии и осторожности она не потеряла ни одного

из вверенных вам подчиненных.

– Спасибо, милэди, за эти добрые слова,—сказал Джаспер, пожимая

руку Полине.—Но я хорошо знаю людей; поверьте, что на них лучше

действует удача, чем неудача.

Сержант Лонг, желая отвлечь лейтенанта от грустных мыслей, завел

разговор о необходимых приготовлениях на случай скорого отъезда и, между прочим, спросил, думает ли он скоро объявить всем правду относительно

их положения?

– Подождем еще,—ответил Джаспер Гобсон,—мы избавили их до

сих пор от многих тревог, подождем до тех пор, пока не назначим день

отъезда.

Обычные работы продолжались в форте еще несколько недель.

Какая разница была теперь в положении обитателей форта Надежды

в сравнении с прошлым годом, когда все были спокойны и счастливы!

Зима тогда начиналась точно так же, как и теперь. Сначала лед стал

понемногу образовываться у самого берега. Прежде всего замерзло озеро.

Температура, державшаяся днем на два градуса выше точки замерзания, ночью понижалась градуса на четыре. Джаспер Гобсон приказал всем надеть

теплые зимние одежды. Внутри дома устанавливали конденсаторы, чистили воздушный резервуар и воздушные насосы. Вокруг форта ставили

западни, и Марбр с Сабином были вполне довольны успехами охоты.

Наконец, заканчивались и работы по главному дому.

В этом году все шло точно в таком же порядке. Несмотря на то, что

форт находился теперь на два градуса ближе к полюсу, чем в прошлую

зиму, особой перемены в средней температуре не замечалось.

Зима на этот раз была менее сурова. Погода стояла влажная, не

проходило дня, чтобы не было снега или дождя. Нечего и говорить, что

лейтенанта Гобсона такое состояние температуры нисколько не удовлетворяло.

Что же касается моря, то оно замерзало неправильно. Большие черные

пятна, видневшиеся среди льда, свидетельствовали, что льдины еще

не были соединены. Иногда слышался громкий треск плохо смерзшихся

кусков льда, верхние части которых постоянно размывались дождями. Ледяных

гор было еще мало, и на горизонте не тянулись сплошные ледяные

массы, как в прошлом году.

– Вот вполне благоприятное время для искателей северо-западного

прохода и для открывателей северного полюса. Но для нас оно совершенно

не подходит и идет в разрез с нашими планами!

Такая погода продолжалась весь октябрь. Гобсон высчитал, что температура

в среднем держалась на тридцати двух градусах по Фаренгейту

(ноль градусов по Цельсию). Между тем, для того, чтобы лед окреп, нужно, чтоб в течение нескольких дней было не меньше восьми градусов

мороза.

Что лед еще недостаточно окреп, подтверждалось одним обстоятельством, не ускользнувшим от внимания Полины Барнетт и Джаспера Гобсона.

Дело в том, что ни одно животное не решилось покинуть остров, что они, конечно, не преминули бы сделать, если бы замерзшее море

представляло собою надежный путь. Теперь же, напротив, они бродили

в громадном количестве кругом фактории и, казалось, искали соседства

с людьми. Даже волки подходили к самой ограде в погоне за куницами

и северными зайцами, составляющими их главную пищу. Голодные олени, не находя больше ни травы, ни моха, бродили большими стадами около

мыса Батурст. Белый медведь,—вероятно, тот самый, которому Калюмах

была обязана своим спасением,—часто прогуливался по берегу озера.

Понятно, все эти животные, особенно жвачные, которым необходима растительная

пища, находились еще на острове только потому, что уйти

с него было невозможно.

Как уже было сказано, температура держалась на точке замерзания.

В прошлую же зиму в это самое время было уже до двадцати градусов

мороза. Какая разница, и как прихотливо распределяется температура

в полярных странах!

Зимовщики до сих пор еще не страдали от холода и большую часть

времени проводили на воздухе. Только сырость была очень сильная, так

как почти ежедневно шел то дождь, то снег.

Гобсон и сержант Лонг ходили несколько раз исследовать прочность

льда вокруг озера. Один раз они пошли к мысу Михаила, в другой —

к месту бывшего залива Моржей, желая узнать, можно ли, наконец, пуститься

в путь по льду и куда было удобнее итти, к Американскому ли

или к Азиатскому материку.

Оказалось, что поверхность льда покрыта во многих местах водою и

пересечена трещинами; это очень затруднило бы санную езду. Даже пешком

было рискованно пуститься в эту неокрепшую ледяную пустыню. Недостаточно

сильный и непродолжительный мороз не вызвал полного

замерзания, а покрыл окрестности лишь кристаллами и многогранниками

всевозможных видов.

Лейтенант и сержант, пройдя по льду около двух миль, совершенно

выбились из сил и вернулись в форт с сознанием невозможности предпринять

задуманный переезд.

Наступил ноябрь. Температура понизилась лишь на несколько градусов.

Остров был теперь постоянно окутан туманами, и в доме приходилось

уже с утра зажигать лампы. Между тем светильного материала

оставалось очень немного, так как припасов от капитана Кравенти не

было получено, а моржей больше не было. Если б пришлось провести

здесь всю зиму, то надо было бы употреблять для освещения жир четвероногих

животных и еловую смолу. Дни же становились все короче, и

солнце, тусклое и бледное, еле показывалось над горизонтом. Да, зима

настала, с туманами, снегом и тьмою, но без столь ожидаемых морозов!

11-го ноября в форте, по случаю дня рождения маленького Мишеля

Мак-Напа, был праздник, ознаменовавшийся несколькими изысканными

блюдами, поданными к обеду миссис Джолифф. Ребенок, которому минул

ровно год, был замечательно здоровый и хорошенький мальчик

с светлыми кудрями и большими голубыми глазами. Он был очень похож

на своего отца, чем тот не мало гордился. За дессертом торжественно

взвесили ребенка, который, раскачиваясь на весах, пронзительно кричал.

Когда оказалось, что он весил около четырнадцати кило, все с громкими

криками „ура“ стали поздравлять счастливую мистрис Мак-Нап, так блестяще

исполнившую свой долг матери и кормилицы! Неизвестно почему,

но капрал Джолифф принял часть поздравлений на свой счет! Вероятно, причиною был хороший уход, которым ребенок был ему обязан. Достойный

капрал столько с ним возился, няньчил его и таскал на руках, что

нашел возможным считать себя виновником такого прекрасного веса маленького

Мишеля!

На следующий день, 12-го ноября, солнце совсем не показалось над

горизонтом. Началась долгая полярная ночь, наступившая на девять дней

раньше, чем в прошедшем году;, это объяснялось разницей в широтах

между материком и тем местом, где находился теперь остров Виктории.

Но исчезновение солнца не произвело никакой перемены в состоянии

атмосферы. Термометр то опускался, то поднимался. Снег сменялся дождем.

Ветер не имел определенного направления. Продолжительная сырость

становилась опасной, потому что могла вызвать цынготные заболевания

среди обитателей форта. К счастью, сбор щавеля и ложечной

травы был очень удачен; ежедневное употребление в пищу этих трав

заменяло лимонный сок и известковые лепешки, запас которых давно

вышел.

Однако надо было испытать все средства, чтобы покинуть форт Надежды.

При существовавших условиях могло понадобиться не меньше трех

месяцев, чтобы добраться до ближайшего материка, которого необходимо

было достичь до начала ледохода. Следовательно, надо было выехать не

позже конца ноября—если только им суждено было выехать.

Вопрос об отъезде не подлежал сомнению. Но если переезд был труден

в благоприятную зиму, то в такую неопределенную погоду он представлял

еще больше затруднений.

13*го ноября Гобсон, Полина Барнетт и сержант Лонг собрались для

совещания. По мнению последнего, надо было покинуть остров как можно

скорее.

– Мы должны принять в расчет,—говорил он, – все те замедления, которые предстоят нам в этом громадном путешествии. Если мы в марте

не будем на твердой земле, то во время оттепели очутимся в еще худшем

положении, чем сейчас.

– Но,—спросила миссис Полина Барнетт, – все ли море замерзло, чтобы можно было рискнуть отправиться в путь?

– Да,—ответил сержант,—и с каждым днем лед крепнет. К тому же

барометр все поднимается, что указывает на понижение температуры.

А через неделю, необходимую для окончательных приготовлений к отъезду, морозы уже наверно установятся.

– Зима все же начинается пХохо, и все обстоятельства против

нас, – заметил лейтенант. – Ведь в этих морях бывали случаи, когда

китоловы плавали зимою там, где летом не находили и вершка свободной

воды. Но как бы то ни было, я тоже нахожу, что нам нельзя

терять времени. Могу только сожалеть, что морозы не хотят притти нам

на помощь.

– Придут и они,—сказала Полина Барнетт.—Во всяком случае, мы

должны быть наготове. Когда приблизительно вы думаете назначить отъезд, мистер Гобсон?

– Не позже конца ноября,—ответил лейтенант,—но если через неделю, т.-е. к 2 0 -му числу этого месяца, наши приготовления будут окончены, и нам можно будет пуститься в путь, то я сочту это обстоятель-

ство весьма благоприятным. Мы тогда немедленно выедем.

– Хорошо,—сказал сержант,—мы, следовательно, должны приготовляться, не теряя ни минуты.

– Значит, вам придется немедленно объявить всем о нашем теперешнем

положении?—спросила Полина Барнетт.

– Да, милэди, время настало. И я сделаю это сейчас же. Сержант

Лонг,—сказал лейтенант,—прикажите всем собраться в большой зале.

Лонг, приложив руку к фуражке, отправился исполнять приказание

лейтенанта.

Полина Барнетт и Джаспер Гобсон остались одни и не могли от волнения

произнести ни слова.

Вскоре сержант пришел доложить, что приказание лейтенанта исполнено.

Они пошли в большую залу, где их ожидали все обитатели форта.

– Друзья мои,—сказал Джаспер Гобсон,—я до сих пор скрывал,

щадя вас, то печальное положение, в котором находится форт Надежды...

Землетрясение оторвало нас от материка... Мыс Батурст отделился от американского

берега... Наш полуостров превратился в ледяной, пловучий остров.

В эту минуту Марбр вышел вперед и сказал твердым голосом:

– Мы это знали, господин лейтенант!

XII. Попытка

Да, им давно уже было все известно, но они, не желая беспокоить

своего начальника, делали вид, что ничего не знали.

Гобсон, взволнованный, схватил руку Марбра и крепко пожал ее.

Все эти честные люди знали, в каком печальном положении они находились, потому что Марбр давно уже обо всем догадался. Эти наполненные

соленой водой ямы, не пришедший отряд капитана Кравенти,

ежедневные наблюдения широты и долготы, совершенно не нужные на

твердой земле, старания лейтенанта скрыть от всех эти наблюдения, животные, не ушедшие на зиму, наконец, замеченное всеми изменение пунктов

солнечного восхода и заката,—все это, вместе взятое, заставило

обитателей форта догадаться о постигшей их перемене. Только появление

Калюмах было для них непонятно; в конце-концов, они решили, что она, благодаря лишь буре, была заброшена к ним на берег.

Марбр, первый догадавшийся обо всем, сообщил это тотчас же Мак-

Напу и Райе. Обсудив втроем это важное открытие, они порешили рассказать

о нем не только всем товарищам, но и своим женам. Затем все

дали слово не говорить об том лейтенанту и продолжать слепо исполнять

его приказания.

– Вы хорошие, честные люди, друзья мои,—сказала Полина Барнетт, глубоко взволнованная их деликатностью.

– Господин лейтенант может вполне положиться На нас,—ответил

Мак-Нап,—он исполняет свою обязанность, а мы исполним свою.

– Будем надеяться, дорогие товарищи, что нам удастся спастись,—

сказал лейтенант.

Затем он стал объяснять всем, что произошло после разрыва перешейка, и каким образом остров был унесен неизвестным течением больше

чем на двести миль от берега, потом приблизился к материку, благодаря

буре, а в ночь на 31-е августа был снова отнесен в сторону; рассказал, как Калюмах, рискуя жизнью, поспешила на помощь своим европейским

друзьям, и не скрыл, какой опасности они все подвергались, находясь на

постепенно таявшем острове, который мог быть отнесен в теплые воды

Тихого океана или попасть в Камчатское течение. Наконец, он объявил, что с 27-го числа остров окончательно остановился.

Принеся карту северных морей, Гобсон указал на ней то положение, которое занимал остров, находившийся теперь в шестистах милях от всякого

берега. В заключение он заметил, что положение их было очень

опасно, что остров может быть затерт во время ледохода и что корабль

им, вероятно, не понадобится, так как надо во что бы то ни стало попытаться

достигнуть материка по льду.

– Нам придется сделать шестьсот миль среди полумрака и в сильнейший

холод. Это будет нелегко, друзья мои, но вы сами понимаете,

что это необходимо.

– Вам стоит только приказать, господин лейтенант,—ответил Мак-

Нап,—и мы тотчас же отправимся в путь!

С этого дня приготовления к отъезду пошли еще быстрее. Сержант

Лонг распоряжался работами, а Гобсон с двумя охотниками и Полиной

Барнетт занимались исследованием прочности льда. Сопровождавшая их

всегда в этих экскурсиях Калюмах приносила большую пользу своим

опытом и знанием местности. Отъезд был назначен на 20-е ноября, поэтому

нельзя было терять ни минуты времени.

Как и предвидел лейтенант, ветер вскоре заметно усилился, и термометр

показал четыре градуса ниже нуля. Дождь сменился снегом, крепким, не таявшим и обещавшим прекрасный санный путь. Трещина у мыса Михаила

покрылась мелким льдом и снегом. Это долгое незамерзание ее

спокойных вод ясно указывало, что море не могло еще затянуться надежным

льдом.

Ветер продолжал дуть с прежней силой и, вздымая волны, препятствовал

правильному замерзанию.

– Мы, кажется, дождались, наконец, морозов,—сказала Полина

15-го ноября, во время разведки по острову.—Температура заметно понижается, и все полыньи должны скоро замерзнуть.

– Я того же мнения,—ответил Джаспер,—но, к несчастью, из-за

этого неправильного замерзания образовалось столько бугров, что переезд

на санях будет очень затруднителен.

– Если я не ошибаюсь,—заметила путешественница,– достаточно нескольких

снежных дней, чтобы сравнять всю эту поверхность.

– Да, конечно, милэди, но если пойдет снег, значит температура по*

высится, в результате явятся новые полыньи и неровности. Нет, положительно, все против нас.

– Да( мистер Гобсон, приходиться, сознаться, что нам удивительно

не везет, если здесь, в Северном океане, будет умеренная зима, вместо

обычной суровой.

– А такие случаи бывали. Кстати, прошлая зима была особенно холодна, а ведь давно замечено, что редко бывают две одинаковых зимы

под ряд. Это хорошо известно китоловам северных морей. И вы, конечно, правы, милэди, сказав, что нам не везет. Действительно, прошлую зиму

мы страдали от жестоких морозов, теперь же, когда они нам необходимы, мы их, пожалуй, совсем не дождемся. Надо признаться, что нам до сих

пор не было удачи! И подумать только, что нам придется пройти шестьсот

миль с женщинами и ребенком!..

Джаспер Гобсон, не договорив, указал рукою на расстилавшееся перед

ним необозримое ледяное поле. Какую печальную картину представляло это

плохо замерзшее, то и дело трескавшееся море. Тусклая, полузакрытая

туманом луна едва поднималась на несколько градусов над горизонтом

и лила синеватый свет на окружающие предметы, которые, благодаря

полутени и преломлению лучей, казались сильно увеличенными. Некоторые

льдины, благодаря такому обману зрения, выростали до неимоверной

величины и напоминали сказочных чудовищ. Когда пролетали, шумя

крыльями, птицы, самая маленькая казалась величиной с кондора или

коршуна. Во многих местах, между ледяными горами, виднелись громадные

черные пещеры, в которые не решился бы всйти даже самый бесстрашный

человек. Иногда, подмытые снизу ледяные горы качались и падали

со страшным шумом, повторяемым звонким эхом, и вся картина

тогда резко менялась, подобно волшебным декорациям. С каким ужасом

смотрели на эти явления бедные обитатели форта, принужденные пуститься

в далекий путь навстречу неизбежным опасностям!

Несмотря на храбрость и силу воли, путешественница почувствовала

невольный ужас. Ей хотелось закрыть глаза, чтобы ничего не видеть, ничего не знать. Когда луну заволакивало густым туманом, картина принимала

еще более зловещий вид. Полина Барнетт представляла себе

караван женщин и детей, уныло тянувшийся среди снега, падающих ледяных

гор, под покровом темной, северной ночи!

Однако, она заставляла себя смотреть. Она хотела привыкнуть к суровой

картине, закалить себя против предстоящих ужасов. Вдруг она вскрикнула

и, сжав руку лейтенанта, указала ему на двигавшийся в полутьме

какой-то громадный предмет.

Это было чудовище исполинских размеров и необыкновенной белизны.

Оно медленно перескакивало громадными скачками с одной льдины на

другую, вытягивая чудовищные лапы, которыми могло бы свободно обхватить

десять дубов сразу. Чудовище, очевидно, тоже искало прохода,

чтобы покинуть остров, и старалось изо всех сил сохранять равновесие

на погружающихся под его тяжестью льдинах.

Проблуждавши таким образом около четверти часа, оно вдруг повернуло

назад и направилось к тому месту, где стояли лейтенант и Полина Барнетт.

В ту же минуту лейтенант схватил ружье и приготовился стрелять.

Но, прицелившись, он опустил его, сказав вполголоса:

– Это медведь, милэди, принявший такие необычайные размеры

вследствие преломления лучей.

Убедившись, что это действительно был лишь медведь, Полина Барнетт

вздохнула с облегчением. Затем она вдруг воскликнула:

– Да ведь это мой медведь, наверное, единственный, оставшийся на

острове. Но что же он делает?

– Он старается спастись, милэди,– ответил Джаспер Гобсон.—Старается

покинуть этот проклятый остров, но это ему так же мало удастся, как и нам!

Джаспер Гобсон не ошибался. Медведь пытался покинуть остров,

чтобы добраться до какого-нибудь материка, но, потерпев неудачу, возвращался

обратно. Проходя в двадцати шагах от миссис Барнетт и лейтенанта, он ворчал и сердито мотал головой. Он или не заметил путешественников, или не обратил на них внимания, и вскоре скрылся за

ближайшим холмом.

В этот день лейтенант и миссис Барнетт вернулись в форт грустные

и молчаливые. *

Однако, несмотря на невозможность отъезда, все приготовления к нему

продолжались с прежним усердием. Нельзя было пренебрегать ничем, что только могло обеспечить безопасность похода. И надо было иметь

в виду не только трудность и утомительность пути, но и все причуды

этой полярной природы, с таким трудом поддающейся исследованию

человека.

Особенное внимание было обращено на упряжь собак. Им предоставили

свободно бегать вокруг форта, чтобы набраться сил и поразмять

отяжелевшие от долгого бездействия члены. В сущности, все собаки были

в прекрасном виде и могли безбоязненно предпринять какое угодно путешествие.

Также внимательно были осмотрены и сани, которым предстояло

выдержать сильные толчки от неровностей ледяного поля. Осмотр и поправка

их были всецело возложены на плотника Мак-Напа и его работников.

Кроме того, было сделано двое новых больших саней-повозок: одни

для перевозки провизии, другие для мехов. Их должны были везти прекрасно

выезженные олени. Меха представляли, пожалуй, лишний багаж,

без которого можно было обойтись, но лейтенант хотел непременно соблюсти

интересы Компании Гудзонова залива, решив, что расстанется

с мехами лишь в том случае, если они затруднят передвижение всего

каравана.

Что касается съестных припасов, то их надо было взять как можно

больше и уложить в тюки, удобные для перевозки. Рассчитывать на охоту

нельзя было ни в каком случае, потому что, раз установится путь, все

животные не замедлят покинуть остров и, конечно, опередят путешественников.

Поэтому на большие сани нагрузили сушеное мясо, пироги из зайцев, сушеную рыбу, сухари, запас которых был, к сожалению, невелик, щавеля, ложечной травы, водки и спирта для приготовления горячей пищи.

Гобсону очень хотелось захватить с собой топлива, так как на расстоянии

шестисот миль они не должны были встретить ни одного дерева, ни одного

куста, ни даже моха. Но такой тяжести не было возможности везти с собой, и от нее пришлось отказаться. Что касается теплой одежды, то в ней

недостатка не предвиделось, а в случае надобности можно было приняться

и за меха.

Томас Блэк, сидевший безвыходно в своей комнате и не принимавший

ни в чем никакого участия, появился лишь тогда, когда узнал, что

день отъезда окончательно назначен. Но и тут он занялся исключительно

санями, предназначенными для его особы, его инструментов и вещей.

Он делал все молча, и никто не мог добиться от него ни одного слова.

Он, казалось, все забыл, даже то, что он был астрономом, и со дня не-

удавшегося затмения не обращал больше внимания ни на какие явления: ни северное сияние, ни кольцо вокруг солнца, ни ложная луна,—ничто

его больше не интересовало.

В эти последние дни все так усердно занялись приготовлениями, что

18-го числа утром уже можно было пуститься в путь.

К несчастью, ледяное поле все еще не было достаточно крепко. Хотя

температура и понизилась, но холод все же не был настолько силен, чтобы сковать всю поверхность поля. Снег шел мелкий, неровный. Лейтенант, Марбр и Сабин ежедневно осматривали берега от мыса Михаила

до бывшего залива Моржей. Они отважились даже пройти около мили

по льду, при чем убедились, что он был весь в трещинах, буграх [и

промоинах. Не только сани, но и пешеходы с трудом могли бы преодолеть

все препятствия. Во время этого странствования путешественники

устали до изнеможения и думали, что не будут в состоянии вернуться

на остров по этой поминутно изменяющейся среди подвижных

льдов дороге.

Действительно, казалось, сама природа была против бедных исследователей.

18-го и 19-го ноября термометр поднялся, а барометр, напротив, стал понижаться. Эта перемена должна была привести к самым

печальным последствиям. Становилось все теплее, небо стало покрываться

тучами. При тридцати четырех градусах Фаренгейта пошел уже не снег, а проливной дождь, размывший во многих местах ледяную кору. Легко

представить себе также влияние этих ливней на ледяные горы, продолжавшие

с грохотом разваливаться. Казалось, наступила оттепель. Продолжавший

разведки Гобсон пришел однажды в полное отчаяние. 2 0 -го разразилась

опять сильнейшая буря, в роде той, которая бушевала над островом

месяц тому назад. Выйти в такую бурю не было возможности, и кр-

лонистам пришлось просидеть взаперти в продолжение пяти дней.

XIII. Через ледяное поле

Наконец, 22-го ноября погода начала понемногу изменяться. В течение

нескольких часов ураган почти утих. Подувший с севера ветер понизил

температуру на несколько градусов. Некоторые перелетные птицы

исчезли. Может быть, теперь уже можно было надеяться, что температура, наконец, станет так низка, как ей следовало бы уже давно стать

в это время года и в этой широте. Зимовщики от души жалели, что мороз

не был еще суров, и ртуть не падала до пятидесяти пяти градусов ниже

нуля, как это бывало неоднократно прошлою зимою.

Джаспер Гобсон решил больше не медлить с отъездом. Утром 2 2 -го ноября

все обитатели форта Надежды были уже совершенно готовы покинуть

остров, который, наконец, слился с ледяным полем, протянувшимся

до Американского материка на шестьсот слишком миль.

Ровно в одиннадцать с половиною часов утра, при сероватой, но спокойной

погоде и при великолепном северном сиянии, которое освещало

небо от горизонта до зенита, лейтенант Гобсон подал сигнал выступления.

Собаки были в упряжи. Три запряжки прирученных оленей были

приготовлены с санями. В полной тишине все выступили по направлению

к мысу Михаила, откуда было решено спуститься на поверхность бесконечной

ледяной пустыни.

Караван прошел сначала по опушке лесистого холма, а потом мимо

озера Барнетт, и каждый, при повороте к озеру, невольно обертывался, чтобы в последний раз взглянуть на мыс Батурст, который покидали

безвозвратно. При свете северного сияния вдали обрисовывалось еще

несколько снежных холмов, и две или три белевшиеся линии еще указывали

очертания самой фактории. Белели кое-где и самые стены. Из труб

форта подымался еще дым последних вспышек догоравшего топлива. Так

покидали они свой форт Надежды, который стоил его недавним обитателям

стольких трудов, забот и жертв, а теперь оставался бесполезный, никому больше не нужный.

– Прощай, прощай, наш бедный полярный дом!—воскликнула Полина

Барнетт, махнув в последний раз рукою.

С тяжелыми думами, в грустном молчании все пустились в путь.

Через час отряд достиг мыса Михаила, обогнув полынью, которую

небольшой мороз не успел еще сковать. До этого места неудобства путешествия

еще были невелики, так как поверхность острова Виктории была

довольно гладкой. Но на море было совершенно по-другому. Ледяное

поле под давлением громадных сплошных льдов севера покрылось холмами, буграми и даже целыми ледяными горами, между которыми приходилось

ценою неимоверных усилий, ценою тяжелой усталости отыскивать

удобные проходы.

К вечеру этого дня было сделано лишь несколько миль по ледяному