Текст книги "В стране мехов (иллюстрации Риу Эдуарда)"

Автор книги: Жюль Габриэль Верн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 22 страниц)

во льду отверстия держали постоянно открытыми, чтобы можно было

ежедневно наблюдать за постепенным утончением основания острова.

Таяние было очень медленное, но оно прогрессировало с каждым днем.

Можно было решить, что остров не просуществует больше трех недель, тем более, что он направлялся к югу, т.-е. в воды, все более и более

нагреваемые лучами солнца.

В продолжение этой недели, с 19-го по 25-е мая, погода была отвратительная.

Разразилась довольно сильная буря. По небу сверкали молнии,

и гремел гром. Море, взволнованное сильным ветром с северо-запада, подымало волны, которые были очень опасны для острова. Волнение

это угрожало ему гибелью. Поэтому вся колония была настороже, готовая

в любой момент переместиться на плот, платформа которого была уже

готова. На плот были перенесены и запасы пищи и речной воды, припасенные

на всякий случай.

Во время этой бури дождь лил непрерывно, и его струи, проникая

в глубь почвы острова, разрушали его очень сильно. Этот ужасный процесс

разрушения почвы добрался и до льда подпочвы, и он быстро таял.

Во многих местах почва была снесена водою, и голый лед виднелся там

и сям. Тогда колонисты старались засыпать такие обнаженные места

песком и землею, чтобы защитить лед от солнечных лучей. Без этой

предосторожности почва могла бы обратиться в рыхлый лед.

Буря произвела громадные опустошения в окружавших берег озера

рощах. Песок и земля были смыты этим упорным и сильным дождем; деревья, не имея основания, валились в громадном множестве. В одну

ночь весь вид этой части острова, межау озером и старым портом Барнетт, совершенно изменился. Здесь, как бы случайно, кое-где лишь остались

небольшие группы берез и отдельно торчавшие сосны, уцелевшие

от бури. Поэтому было уже совершенно ясно, что разрушение острова началось

и что против этого все человеческие усилия были теперь бессильны.

Все ясно видели, что эфемерный остров исчезал. Лишь один Томас Блэк, мрачный и безмолвный, казалось, не хотел замечать ничего.

Во время бури 23-го мая охотник Сабин, покинув жилище утром,

чуть не утонул во время тумана в образовавшейся за ночь полынье. Это

случилось на том месте, где прежде стояла фактория.

До тех пор дом этот, задерживаемый землею и песком, держался, погрузившись

в лед лишь на три четверти, но волнение моря, действуя снизу, подмыло лед, дом не смог уже выдерживать тяжести нанесенных на него

земли, песку и льда и совершенно провалился в море.

Товарищи Сабина услыхали его крик и вытащили из этой полыньи, пока он еще удерживался за ее скользкие края. Он отделался, таким

образом, одним страхом, хотя это могло кончиться для него очень

плохо.

Несколько позднее доски и бревна этого дома были замечены у берегов, где они плавали, как остатки разбившегося судна. Это были последние

повреждения, причиненные бурей, – повреждения, которые, однако, свидетельствовали еще об относительной прочности острова, позволявшего

буре действовать на себя лишь снизу. Это было похоже на болезнь, разрушающую изнутри, исподволь, незаметно.

В продолжение всего дня 25-го мая ветер дул с северо-востока и не

сильнее обыкновенного сильного бриза: 71) дождь перестал, и море начало

успокаиваться. Ночь прошла без волнений, и утреннее солнце позволило

лейтенанту Гобсону сделать очень хорошее наблюдение. Положение

солнца в полдень дало следующие результаты вычислений: широта—

56° 13' и долгота—170° 23.

Быстрота следования острова по течению была громадна: он прошел

больше восьмисот миль с того места Берингова пролива, откуда двумя

месяцами раньше он начал свое плавание.

Эта быстрота передвижения вселила некоторую надежду в Гобсона.

– Друзья мои,—сказал он своим товарищам, показывая им карту

Берингова моря,– видите ли вы эти Алеутские острова? Они не дальше

двухсот миль от нас, и в девять дней мы можем их достигнуть!

Он отделался одним страхом.

– В девять дней!– отвечал сержант Лонг, опуская голову.—Это очень

долго—девять дней!

– К этому я прибавлю,—сказал лейтенант Гобсон,—что, если бы

наш остров двигался по шестьдесят восьмому меридиану, он уже достиг

бы параллели этих островов, но мне совершенно ясно, что Берингово

течение относит его к юго-западу.

Наблюдение это было совершенно верно. Течение все время относило

остров Виктории в сторону от всякой земли, может быть, даже и

от Алеутских островов, которые не простирались дальше семидесятого

меридиана.

Полина Барнетт изучала карту в совершенном молчании. Она смотрела

на поставленную карандашом точку, которая обозначала последнее

положение острова. На этой карте, очень большого масштаба, точка эта, посреди громадного Берингова моря, казалась совершенно ничтожной.

Миссис Барнетт увидела здесь и весь путь, пройденный островом с места

зимовки, ужасный путь, который роковым образом проходил между двумя

материками и, не приблизившись ни к одному из них, теперь, казалось, направлялся в Тихий океан.

Так она размышляла, погруженная в мрачную задумчивость, затем, очнувшись от нее, сказала:

– Но неужели же нельзя управлять движением нашего острова?

Девять дней еще такой же скорости, и мы могли бы тогда достигнуть

Алеутских островов!

Джаспер Гобсон лишь опустил голову. Для него существовал только

один путь спасения–плот. Не следовало ли им пуститься в путь сейчас

же, устроив паруса из подручного материала: скатертей, простынь и одеял, и постараться достигнуть ближайшего берега.

Гобсон посоветовался с сержантом, с Мак-Нэпом, к которому он чувствовал

большую привязанность, с кузнецом Райе и с охотниками Сабином

и Марбром. Обсудив за и против, все единогласно решили, что не

следовало оставлять острова без самой крайней необходимости. Да и в

самом деле, плот ведь у них был последним средством спасения, к тому

же ветер теперь дул с севера, и их уносило бы на нем лишь в открытое

море, вдоль берегов земли.

Следовательно, надо было выжидать и выжидать, пока остров стремительно

несется к Алеутским островам. Когда он приблизится к ним, будет

видно, что надо делать.

Это решение было самым благоразумным, так как, если за все эти

девять дней скорость не уменьшится, то остров или пристанет к одному

из Алеутских островов, или, пройдя мимо, будет совершенно не нужен

колонистам.

Но дальнейшие события готовили путешественникам еще новый удар.

Эта быстрота следования острова, на которую они возлагали такую большую

надежду, очень скоро могла причинить им и большой вред.

В ночь с 26-го на 27-е мая остров Виктории еще раз изменил свое

направление, и последствия этого были весьма важны. Он описал полукруг

вокруг своего центра, и остатки ледяных гор, бывшие на севере, очутились на юге.

В это утро мореплаватели,—если можно дать им это имя,—увидели, что солнце подымается не со стороны мыса Эскимосов, а с горизонта

порта Барнетт.

Какие последствия могли произойти от этой перемены стран света?

Не собирались ли ледяные горы покинуть остров?

В каждом теперь зрело предчувствие нового несчастья, и каждый понял, что хотел выразить солдат Келлет, когда закричал:

– Раньше, чем наступит вечер, мы лишимся винта!

Келлет, конечно, хотел сказать, что ледяные горы, которые не находились

больше на севере, имели тенденцию оторваться. Ведь только ими

и создавалось быстрое движение острова, так как на каждый десяток

сантиметров их возвышения над водой они имели шесть или семь десятков

сантиметров углубления под ее уровнем. Течение напирало на эту

подводную часть ледяных гор и гнало остров. Теперь, ничем больше

не скрепленные с островом, они могли легко быть отнесены течением.

Да, солдат Келлет был совершенно прав. Без этих ледяных гор остров

был вполне похож на судно, лишенное своего винта.

На слова Келлета тогда никто не ответил. Не прошло и четверти

часа, как раздался ужасный треск. Масса ледяных гор поколебалась, вдруг разорвалась и, оторвавшись от берега, понеслась быстро к югу, оставив остров далеко за собою.

XXI. Остров превращается в островок

Через три часа последние глыбы ледяных гор исчезли за горизонтом.

Это быстрое их исчезновение теперь показывало, что сам остров был

почти неподвижен и что вся сила течения была сосредоточена внизу, а не на поверхности моря.

Наблюдение над положением острова было сделано в полдень, и

оно показало, что за двадцать четыре часа остров не прошел ни одной

мили.

Оставался еще один единственный шанс спасения: встреча с китоловным

судном, которое, проходя мимо, сняло бы их, будут ли они еще на

острове, или же на плоту. Остров находился под 54° 33' широты и

1 7 7 ° 1 9 ' долготы, во многих стах милях от берегов Алеутских островов.

Лейтенант Гобсон в этот день вновь собрал товарищей и спросил, что им делать?

Все были теперь одного мнения: жить на острове, пока он не затонет, так как его величина могла лучше сопротивляться превратностям

моря; потом, когда остров разрушится, пересесть на плот и плыть.

Плыть!..

Плот был совершенно окончен. Мак-Нап устроил на нем обширную

каюту, в роде шалаша, в которой все путешественники могли найти

приют. Была поставлена мачта и заготовлены паруса, которые можно

было употребить в дело при первой необходимости. Плот был отличный.

Если бы ветер был попутный, и море было достаточно спокойно, то, может

быть, на нем еще можно было и спастись.

Джаспер Гобсон осмотрел продовольственные запасы. Запасы эти немного

истощились, так как вред, нанесенный лавиною, отразился и на

них. Но дичи на острове было еще много и запасы можно было ею пополнить.

Охотники, конечно, не замедлили настрелять оленей, зайцев и

разной другой дичи и ею пополнить заготовку консервов и сушеного

мяса.В общем здоровье членов колонии было прекрасно. В эту умеренную

зиму они вообще мало болели, а страдания моральные еще не успели

обессилить их физически. Они совершенно безбоязненно относились к тому

моменту, когда они принуждены будут покинуть остров или, вернее

сказать, когда острову вздумается покинуть их; гораздо больше устрашало

их предстоящее плавание на мало надежном плоту по бесконечным

водным пространствам, где они должны были подвергаться всевозможным

случайностям погоды. Даже при обыкновенной погоде волны могли заливать

плот и делать их пребывание на нем весьма тяжелым. Надо за метить

и то, что люди эти не были привычными к морским скитаниям

моряками, которые не побоялись бы и на нескольких досках пуститься в

плавание; это были простые солдаты, привыкшие иметь дело с твердой

почвой под ногами. Их остров был хрупок, он был лишь наслоен на

тонкой льдине, но все же поверх этого льда была земля и песок, а на

земле этой росла трава и даже целые рощи; с ними жили животные, остров совершенно не страдал от волнений, и его можно было считать

почти неподвижным. Да, они любили его—этот остров Викторию, на

котором жили почти два года, этот остров, который они исходили во

всех направлениях, который они заселили и который устоял до сих пор

при стольких переворотах! Нет, они покинут его с глубочайшим сожалением

и покинут лишь тогда, когда его уже не будет больше под

ногами!

Мысли эти были известны лейтенанту Гобсону, и он находил их

вполне естественными. Он знал, что его товарищи лишь в силу необходимости

перейдут на плот, но час этот все приближался, так как в этих

уже совершенно темных водах остров должен быть скоро растаять. Признаки

такой его участи вскоре появились, ними пренебрегать уже было невозможно.

Плот, на котором им предстояло искать спасения, имел в длину и

ширину по десять метров, т.-е. в нем было сто квадратных метров. Его

настилка возвышалась почти на метр над водой, и невысокий сплошной

борт защищал его от небольших волн. По середине палубы была устроена

настоящая каюта, которая могла вместить до двадцати человек.

Вокруг каюты были прикреплены большие сундуки для провизии и бочка

с водою с солидными железными шинами. Мачта, вышиной в десять

метров, стояла посредине и была оттянута на все четыре угла солидными

канатами. Мачта должна была нести четырехугольный парус, который

мог служить лишь при попутном ветре. Все остальные направления для

этого плота были невозможны, хотя к нему и был приделан, на всякий

случай, руль.

Таково было судно, построенное плотником. На нем должны были

искать спасения двадцать человек, не считая ребенка Мак-Напа. Плот

пока тихо покачивался на волнах озера, привязанный к берегу крепким

канатом. Конечно, он был выстроен с большей заботой и тщательностью, чем те плоты, которые строятся потерпевшими кораблекрушение в море: он был прочнее и лучше оснащен, но, в конце-концов, это был все же

не более, как плот.

1-го июня произошел новый инцидент. Солдат Гоппе был послан к

озеру, чтобы принести воды для надобностей кухни. Миссис Джолифф,

попробовав эту воду, нашла ее соленою. Она позвала Гоппе и сказала

ему, что ей нужна пресная вода, а не морская. Гоппе отвечал, что он

брал эту воду в озере. Конечно, дело дошло до лейтенанта. Выслушав

доклад Гоппе, он побледнел и затем бросился сам к озеру. .

Вода в нем была абсолютно соленая! Было ясно, что дно озера лопнуло, и морская вода уже забралась в него.

Когда это стало известно, ужас проник в сердца всех.

Плот был почти залит водой.

– Нет больше пресно л воды!—воскликнули все в один голос.

Озеро Барнетт исчезло вслед за ручьем Полины!

Но лейтенант Гобсон тотчас же успокоил своих товарищей относительно

пресной воды.

– Ведь у нас нет недостатка во льде, друзья,—сказал он.—Не бойтесь

же ничего! Мы возьмем несколько кусков нашего острова и их

растопим; надеюсь, что мы не выпьем всего острова?—прибавил он с

улыбкой.

Морская вода, замерзая, утрачивает свою соль, так же, как и при

испарении. Поэтому, отколов несколько кусков льда и растопив его, можно всегда получить любое количество совершенно пресной воды.

Но нельзя было относиться легко и к этому источнику: остров мог

скоро совершенно растаять и провалиться весь, точно так же, как провалилось

дно озера. Почва озера была уже так ненадежна, что Гобсон

больше не позволял никому из людей отлучаться: они рисковали провалиться

в бездну.

Казалось, что и животные почувствовали близкую опасность. Они все

сгруппировались вокруг старой фактории. С тех пор, как исчезла пресная

вода, можно было видеть, как они лизали ледяные глыбы, таявшие на

солнце. Чувствуя себя погибшими, некоторые из зверей теперь сделались

словно сумасшедшими, особенно волки, которые, слоняясь громадными

стаями, издавали нестерпимый рев. Пушные звери оставались все время

вокруг провала, который образовался на месте старого дома. Здесь можно

было бы насчитать до ста их разновидностей. Медведи ходили в окрестностях, одинаково безопасные для людей и для зверей. Повидимому,

они были очень озабочены и, казалось, искали у человека благосклонной

помощи против опасности, которую они чуяли инстинктивно и которой

сами не могли предотвратить.

Птицы, еще недавно столь многочисленные, начали мало-по~малу исчезать.

В последние дни громадные стаи перелетных птиц, сила крыльев

которых позволяла им перелетать громадные пространства, между прочим, лебеди, улетели к югу, где первой встречной твердой землей были Але

утские острова, убежище более надежное для них. Отлет этот был замечен

Полиной Барнетт и Мэдж, которые были в это время на берегу.

– Эти птицы находят на нашем острове себе пищу, и между тем

улетают,—сказала Полина Барнетт,—несомненно это они делают не без

причины, бедная моя Мэдж!

– Да,—ответила Мэдж,– этот отлет вполне в их интересах. Но если

они нас предостерегают своим отлетом, то нам необходимо принять это

предостережение во внимание. Я нахожу, что и все остальные животные

встревожены сейчас несколько больше, чем это замечалось до сих пор.

В этот же день Гобсон отдал приказ перенести на плот большую

часть съестных припасов, запас воды и все пожитки обитателей острова.

Было решено также, что на плот все переберутся сегодня. Но, как нарочно, море было бурно, а в этом маленьком средиземном море, образованном

теми же водами Берингова моря на месте бывшего пресного

озера, волны вздымались не менее сердито. Заключенные в сравнительно

небольшом пространстве, волны очень сильно раскачивали плот, разбиваясь

с ожесточением о его невысокие борта. Это походило на целую

бурю в маленьком озере, которое было, впрочем, так же глубоко, как

и море. Плот был почти залит водой, и пришлось с него вынести на

берег все то, что раньше было на него уложено.

Понятно, что при таком положении вещей лейтенант Гобсон не настаивал

на пересадке. Приходилось еще одну ночь провести на берегу.

Завтра, если море утихнет, будет назначено переселение.

Конечно, окончательное перемещение женщин и солдат из их береговых

жилищ на плот должно было совершиться лишь к моменту самого

отплытия.

В конце-концов, ночь была гораздо лучше, чем можно было ожидать.

Ветер начал утихать. Море улеглось мало-по-малу. Повидимому, это был

лишь шквал, который прошел с необыкновенной быстротой. К восьми

часам вечера волны почти упали, и слышны были лишь небольшие

всплески воды.

Конечно, остров уже не мог избежать своей грядущей участи: но вес

же было более желательно, чтобы он таял постепенно, а не был весь

вдруг разбит бурею. А это могло случиться каждую минуту, когда его

окружали громадные волны.

После бури наступил легкий туман, который, впрочем, мог исчезнуть

ночью. Он явился на севере и покрыл собою большую часть острова.

Собираясь ложиться спать, Джаспер Гобсон посетил озеро, чтобы посмотреть, достаточно ли крепко привязан плот к берегу. Для большей

прочности канат был лишний раз обернут вокруг толстых березовых

пней. Впрочем, если бы плот даже и оторвался, то затеряться он все же

не мог: озеро было невелико.

XXII. Следующие четыре дня

Ночь, т.-е. час сумерек между вечерней и утренней зарей, прошла

спокойно. Проснувшись, лейтенант решил, что надо отплыть в этот же

день. Он отправился к озеру.

Туман был еще довольно густ, но сквозь него уже прорывались солнечные

лучи. Небо очистилось, благодаря прошедшей грозе, и день обещал

быть очень теплым.

Когда Джаспер Гобсон подходил к берегу, он плохо различал его окутанную

туманом поверхность.

В это время к лейтенанту подошли пришедшие за ним на берег Барнетт

и Мэдж.

Туман начинал понемногу рассеиваться. Он медленно расплылся, но

плота все еще не было видно.

Наконец налетевший порыв ветра угнал остатки тумана...

Плота не было! Не было и озера! Только одно беспредельное море

предстало взору пораженных ужасом лейтенанта и его спутниц. Все трое

не могли удержаться от крика отчаяния! Их остров превратился в

островок! Плот же, составлявший их последнюю надежду, исчез бесследно!

Шесть седьмых прежней местности мыса Батурста, подмытые водою, провалились за ночь в море, а плот уплыл, унеся с собою и последнюю

возможность спасения.

Стоя над обрывом, беспомощные, без надежды на будущее, несчастные

впали в полное отчаяние. Можно себе представить, как тяжело было

положение лейтенанта среди этих обезумевших от горя людей. Двадцать

человек ютились на этом островке, без единого теперь куска дерева, уносясь навстречу верной гибели. Даже новый плот не из чего сделать, так как оставшиеся от жилища доски были совершенно непригодны

для его постройки. Существование колонистов зависело теперь от продолжительности

существования острова, которое могло продлиться не

больше нескольких дней, потому что наступил июнь месяц, и температура

стояла выше двадцати градусов.

Лейтенант решил обойти снова островок, чтобы отыскать наиболее

крепкую его часть, менее угрожающую обвалом. Ему сопутствовали миссис

Барнетт и Мэдж.

– Неужели ты еще можешь надеяться?—спросила путешественница

у своей верной подруги.

– Я всегда надеюсь!—ответила Мэдж.

Миссис Барнетт ничего не сказала и пошла рядом с лейтенантом по берегу, который остался целым на протяжении восьми миль. Обвал случился

у мыса Эскимосов по кривой линии, достигавшей озера, берега

которого омывались теперь морем. Пролом продолжался до берега, лежащего

между мысом Батурст и бывшим портом Барнетт. Островок

представлял теперь продолговатую полосу в одну милю шириною.

Из сорока квадратных миль, составляющих прежде поверхность острова, теперь не осталось и двадцати!

Внимательно осмотрев все части островка, лейтенант пришел к убеждению, что самая надежная его часть все же та, на которой находилась

фактория. Поэтому он решил не менять места стоянки, тем более, что

и животные инстинктивно занимали этот же пункт.

Однако, всеми было замечено, что число бегавших на воле животных: жвачных, грызунов и собак, сильно уменьшилось: они, очевидно, погибли

во время обвала. Больше всего было еще грызунов. Испуганный медведь

ходил взад и вперед по островку, точно дикий зверь, засаженный в

клетку.

Около пяти часов дня лейтенант вернулся со своими спутницами домой

и нашел всех товарищей, мужчин и женщин, в самом удрученном

настроении. Никто не разговаривал между собою. Миссис Джолифф молча

готовила какое-то кушанье. Сабин, удрученный меньше других, ходил по

острову, отыскивая свежую дичь. Что касается астронома, то он сидел

в стороне от всех, глядя безучастно на море. Его, казалось, ничто больше

не удивляло.

Джаспер Гобсон сообщил товарищам результат своих наблюдений и

советовал им не удаляться от места стоянки, так как у мыса Эскимосов

обнаруживалась возможность нового разрушения.

День был жаркий. Выкопанные для воды льдины таяли сами собой.

С берегов отделялись тонкие полоски льда, расплываясь и тая в воде.

Размываемый в основании теплыми водами, островок заметно понизился.

В эту ночь никто не спал. Да и кто мог бы заснуть, когда ежеминутно

можно было ждать гибели? Лишь малютка, прижавшись к матери,

ни на минуту его теперь не покидавшей, безмятежно спал, сладко улыбаясь

во сне.

На следующее утро снова на безоблачном небе засияло солнце. За

ночь не произошло никакой перемены, и островок сохранял прежнее положение.

В этот день великолепная лисица, страшно испуганная, вбежала в лагерь

и больше не хотела оттуда выйти. Всевозможные пушные звери

пришли искать убежища к фактории. Недоставало только волков, погибших

на месте провала, которое служило им прежде местом пребывания.

Белый медведь, движимый инстинктом, не отходил от мыса Батурст, а

озабоченные пушные звери бродили тут же, нисколько не опасаясь людей.

Общая опасность подвела под один уровень инстинкт и рассудок.

Около полудня колонистам пришлось пережить очень сильную тревогу, окончившуюся, однако, ничем.

Сабин, стоявший на самой возвышенной части островка и наблюдавший

за морем, вдруг громко закричал:

– Корабль! Корабль!

Зажгли костер …

Все бросились к охотнику. Лейтенант смотрел на него вопрошающе.

Сабин указал на восток, где чуть виднелось белое облачко. Все, затаив дыхание, смотрели на белую точку, принимавшую постепенно

очертания корабля.

Что это было судно, не могло быть никакого сомнения: через полчаса

его стало видно вполне ясно.

К несчастью, корабль плыл с восточной стороны, т.-е. противоположной

той, куда был унесен плот. Судно это, принадлежавшее, вероятно, китоловам, зашло случайно в эти воды, так как, не встретив плота, оно

не могло подозревать о нуждающихся в помощи колонистах.

Заметили ли на судне их еле возвышавшийся над морем несчастный

островок? Увидят ли они сигналы, которые при ярком дневном свете не

могут быть хорошо заметны? Ночью можно было бы развести видимый

на далекое расстояние огонь. Но если судно, не дождавшись ночи, уйдет

назад? Несмотря на все эти тревожные мысли, колонисты поспешили

дать несколько ружейных выстрелов.

Корабль начал приближаться! Можно было ясно различить три высокие

мачты. Очевидно, это были ново-архангельские китоловы, направляющиеся

к Берингову проливу. Судно двигалось к северу, и опытный моряк

сейчас же заметил бы, что оно не направлялось к острову. Но ведь, может быть, остров еще не был замечен?

– Если они только заметят остров,—прошептал лейтенант на ухо

сержанту Лонгу,—то ни за что не пойдут к нему навстречу!

Джаспер Гобсон сказал это не без основания. Корабли в этой местности

больше всего боятся столкновения с ледяными горами и большими

льдинами и, завидя их, тотчас изменяют направление.

Нет возможности описать все, что перечувствовали колонисты, переходя

от надежды к отчаянию. До двух часов они продолжали верить,

что спасение близко!

Корабль продолжал приближаться. Сделано было еще несколько ружейных

залпов; зажгли даже костер, употребив на него старые бревна

помещения.

Но все было напрасно. Корабль или не заметил их, или, напротив, заметив, поспешил удалиться.

В половине третьего он, уменьшаясь в размере, удалялся все больше

и больше к северо-востоку и вскоре совершенно исчез. С ним исчезла

и последняя надежда.

Один из солдат, Келлет, с истерическим хохотом начал кататься по

земле. Его можно было принять за сумасшедшего.

Полина Барнетт взглянула вопросительно в лицо Мэдж, точно спрашивая

ее, надеялась ли она еще?

Мэдж отвернулась...

Вечером этого рокового дня послышался вдруг треск. Это развалилась

и обрушилась большая часть острова. Раздались дикие крики погибающих

животных. От островка теперь оставалось лишь небольшое пространство—

от затонувшего дома до разрушенного мыса Батурст.

Острова больше не было, он превратился в простую льдину!

XXIII. На льдине

Льдина, простая льдина, в виде неправильного треугольника, тридцать

метров в ширину и около пятидесяти в длину! На этой льдине двадцать

один человек, сотня животных и медведь жались в ужасе друг к другу

в ожидании смерти!

Какое ужасное положение! Все молчали, боясь двинуться, чтобы не

вызвать окончательного разрушения льдины.

К пище, приготовленной миссис Джолифф, никто не прикоснулся.

К чему, когда впереди была лишь смерть?

Большинство провело ночь на воздухе. Они предпочитали погибнуть

на воле, а не в сарае из досок.

На следующее утро, 5-го июня, яркое солнце залило своими лучами

маленькую кучку отчаявшихся людей. Все попрежнему хранили молчание, избегая встречаться взглядом. Некоторые с тревогой оглядывали

горизонт, центром которого была их льдина.

Море было совершенно пустынно. Ни островка, ни паруса, ни даже льдины.

Льдина, на которой находились колонисты, была, очевидно, последней, странствующей еще по морю!

Температура все повышалась. Ветер утих, и страшное спокойствие

висело в воздухе. Волны медленно колыхали остатки земли и льда, составляющие

остров Виктории. Он подымался и опускался, как обломок;

впрочем, он и был лишь обломком.

Во всяком случае, обломок, чем бы онн и был—куском ли мачты или

доской, но он плавает, держится на поверхности и не тает. Тогда как

льдина во всякое время может растаять от горячих солнечных лучей..

Этот последний кусок льдины был самым толстым, почему он и дер-, жался дольше всех. Долгие холода Полярного моря хорошо насытили его

в те многочисленные годы, когда мыс Батурст составлял отдаленнейшую

оконечность американского материка.

В данный момент льдина возвышалась еще на полтора—два метра над

уровнем моря. Можно было предположить, что и основание ее было

такой же толщины. Но если, плывя по этим тихим водам, она не рисковала

на что-либо наскочить и разбиться, то все же ей предстояло неминуемо

растаять. Это и было заметно по ее берегам, от которых постоянно

отпадали и скатывались в бездну куски.

Подобный обвал случился в тот же день на месте жилища, находившегося

на самой окраине льдины. В сарае, к счастью, никто не находился, но от него ничего не уцелело, кроме нескольких досок и стропил от

крыши. Погибла почти вся утварь и все астрономические инструменты.

Колонисты спасались теперь, взобравшись на холм, где уже ничто не

защищало их от непогоды.

Там же находилось несколько уцелевших инструментов и воздушный

резервуар, благодаря которому Джаспер Гобсон набрал несколько ведер

дождевой воды.

Около четырех часов дня Келлет, уже обнаруживший раз некоторые

признаки помешательства, подошел к Полине Барнетт и сказал ей тихим

голосом:

– Милэди, я хочу утопиться.

– Келлет!—вскричала путешественница.

– Я вам повторяю, что хочу утопиться. Я все обдумал. Больше ничего

не остается, лучше самому покончить.

– Келлет,—сказала Полина Барнетт, взяв за руку солдата, глаза

которого лихорадочно блестели,—нет, Келлет, вы этого не сделаете!

– Сделаю непременно, милэди, и так как вы были всегда очень добры

к нам, я не хотел умереть, не простившись с вами. Прощайте же, милэди!

С этими словами Келлет направился к морю. Миссис Барнетт в ужасе

старалась его удержать. На ее крик прибежали лейтенант и сержант

Лонг. Они присоединились к путешественнице, уговаривая Келлета отказаться

от своего намерения. Но несчастный солдат не соглашался и качал

отрицательно головой.

Можно ли было просветлить его затуманенный рассудок? Конечно, нет. А между тем этот пример, если бы Келлет бросился в море, мог

подействовать удручающе на других! Почем знать, не последовали ли бы

его примеру и некоторые из его товарищей? Нет, надо было во что бы

то ни стало удержать его от самоубийства.

– Келлет,—сказала Полина Барнетт, ласково глядя на солдата,—

чувствуете ли вы ко мне хоть немного дружбы?

– Да, милэди,– спокойно отвечал Келлет.

– Так вот, Келлет, если хотите, мы умрем вместе... но не сегодня.

– Но, милэди!..

– Нет, нет, Келлет, сегодня я не могу, я еще не приготовилась...

лучше завтра... вы согласны, не правда ли?

Солдат посмотрел пристально на отважную женщину. Он сначала колебался

и смотрел с завистью на расстилавшееся перед ним море, затем, проведя рукою по лицу, покорно ответил:

– Завтра!

После этого он медленно отправился назад к своим товарищам.

– Бедный малый!– сказала миссис Барнетт,—я упросила его подождать

до завтра. А, может быть, мы и не доживем до тех пор.

Однако, Гобсон, продолжавший надеяться, спрашивал себя, нет ли

какого-нибудь способа продержаться на острове до тех пор, пока он не

приблизится к материку.

Полина и Мэдж не расставались ни на минуту. Калюмах лежала около

своей подруги, стараясь согреть ее. Миссис Мак-Нап, закутанная

в оставшиеся от богатого склада форта Надежды меха, дремала, прижимая

к груди ребенка.

Остальные лежали неподвижно, точно трупы, выброшенные на берег

после кораблекрушения. Ни один звук не нарушил этой ужасной тишины.

Иногда раздавался легкий плеск отваливавшихся льдинок.

По временам сержант Лонг приподымался, осматриваясь, и снова ложился.

В самом конце льдины, точно громадная белая куча, лежал неподвижно

медведь.

Сумерки продолжались один час. В это время не произошло ничего

нового. Утренний туман принял немного бурый оттенок на востоке. Несколько

облачков поплыло по небу, и вскоре яркое солнце осветило поверхность моря.

Первой заботой лейтенанта было, конечно, осмотреть льдину. Поверхность