Текст книги "В стране мехов (иллюстрации Риу Эдуарда)"
Автор книги: Жюль Габриэль Верн
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 22 страниц)
Карпентария? Помнишь это знойное синее небо, без единого облака?
– Нет, дочь моя, я не обладаю даром так все запоминать, как ты.
У тебя удерживаются все впечатления, у меня они забываются.
– Как, Мэдж! – воскликнула Полина Барнетт, – ты забыла тропическую
жару Индии и Австралии? У тебя не осталось в памяти, какие мы
испытывали мучения, когда у нас не было воды в пустыне, как солнце
жгло нас до самых костей, как даже ночью мы не испытывали облегчения?
– Нет, Полина, нет, – ответила Мэдж, укутываясь плотнее в мех,—
я ничего не помню! Как мне помнить эту жару и муки жажды, когда мы
Сани опрокинулись.
сейчас окружены льдом, и мне достаточно опустить руку из саней, чтобы
захватить полную горсть снега! Ты мне говоришь о жаре в то время, как
мы дрожим от холода. Ты вспоминаешь о палящих лучах солнца, когда
у меня от солнца не тает даже лед на губах! Нет, дочь моя, не уверяй
меня, что где-нибудь существует жара, не утверждай, что я когда-то жаловалась
на жару: я тебе не поверю!
Полина Барнетт не могла удержаться от улыбки.
– Тебе, верно, очень холодно, бедная моя Мэдж? – проговорила она.
– Признаться, мне очень холодно, но не скажу, чтоб эта температура
мне не нравилась. Даже напротив. Климат здесь должен быть очень
здоров, и я уверена, что буду себя прекрасно чувствовать в этой части
Америки. Это положительно прекрасная страна!
– Да, Мэдж, страна восхитительная! Мы еще не видели всех чудес, которые в ней находятся. Но подожди, дай нам доехать до Ледовитого
океана, дай наступить зиме с ее снежным покровом, с ее гигантскими
льдинами, с ее бурями, северными сияниями, долгою шестимесячною
ночью, и ты тогда поймешь, как разнообразна и богата природа.
Так говорила увлекаясь миссис Барнетт. На этом далеком севере, в
суровом климате фантазия заставляла ее замечать лишь одни красоты
северной природы и создавать поэтические картины. Но Мэдж, как более
положительная женщина, отдавала себе полный отчет в предстоящих им
во время путешествия опасностях и в лишениях, которые им придется
испытать во время зимовки в тридцати градусах расстояния от полюса.
Действительно, сколько людей погибло в этом суровом климате, в
борьбе с лишениями, с физическими и моральными мучениями! Правда, отряду Джаспера Гобсона не было поручено достигнуть непременно самых
высоких широт земного шара. Они, понятно, не должны были достигнуть
полюса и итти по следам Парри, Росса, Мак-Клура, Кане, Мортона. Но
за полярным кругом все опасности и лишения уже одинаковы. Гобсон
вовсе не намеревался перейти за семидесятую параллель, но ведь Франклин
со своими несчастными спутниками погиб от холода и голода,
не перейдя даже за шестьдесят восьмую параллель северной широты!
В санях, занимаемых мистером и миссис Джолифф, разговор был совсем
иного рода. Может быть, капрал выпил на прощанье немного больше
обыкновенного, так как он решался противоречить своей супруге, что
случалось с ним лишь при исключительных обстоятельствах.
– Нет, дорогая, – говорил капрал, – нет, бояться вам нечего! Ведь
я – чорт возьми – умею управлять даже лошадьми, не то что этими собаками!
– Я не сомневаюсь в твоем умении, – отвечала миссис Джолифф, —
я только советую тебе умерить немного свой пыл. Смотри, ты уже впереди
всех, и я слышу, что лейтенант Гобсон кричит, чтобы ты занял
назначенное твоим саням место.
– Пусть себе кричит, пусть кричит.
И капрал еще подогнал собак концом своего длинного кнута.
– Осторожнее, Джолифф! – повторяла его жена. – Не гони так! Ведь
теперь начинается спуск!
– Спуск!– вскричал капрал. – Вы называете это спуском, миссис
Джолифф? Это подъем, а не спуск.
– Я тебе говорю, что мы спускаемся с горы!
– А я утверждаю, что мы едем на гору. Видите, как собаки тянут?
Но сколько он ни уверял, собаки вовсе не тянули. Спуск, напротив, был очень заметен. Сани летели с головокружительной быстротой и уже
немного опередили всех. Мистера и миссис Джолифф подбрасывало немилосердно.
Толчки от неровности почвы делались все ощутительнее.
Супруги сталкивались, их подбрасывало то вправо, то влево. Но капрал ничего
не хотел слушать: ни предостережений жены, ни крика лейтенанта
Гобсона. Лейтенант, понимая опасность такой бешеной езды, стал сам
подгонять своих собак, чтобы догнать неосторожных ездоков, а за ним и
все остальные сани понеслись с такой же быстротой, боясь отстать.
Капрал несся все быстрее и быстрее. Эта быстрота его опьяняла. Он
жестикулировал, кричал, размахивая кнутом, как настоящий спортсмен.
– Замечательно удобный кнут! – приговаривал он. – Как эскимосы
им великолепно орудуют!
– Но ведь ты не эскимос! – вскричала миссис Джолифф, тщетно
стараясь удержать мужа за руку.
– Я всегда утверждал, – продолжал капрал, – что эскимосы умеют
кончиком кнута задеть собак за какое угодно место. Они могут даже оторвать
кнутом кончик уха, если им заблагорассудится. Сейчас попробую это
сделать.
– Не пробуй, Джолифф, не пробуй! – кричала его жена, испуганная
почти до обморока.
– Не бойтесь, мисисс Джолифф, не бойтесь! Я только накажу вот
эту пятую справа, чтоб она не упрямилась. Вот ей!..
Но, должно быть, капрал не был еще вполне эскимосом и не особенно
умел управлять кнутом, так как кнут, развернувшись со свистом
во всю длину, почему-то не задел ни одной собаки, а обвился вокруг
шеи самого мистера Джолиффа и сбил с него шапку. Возможно, что не
будь этой шапки, капрал оторвал бы кончик собственного уха.
В ту же минуту собаки бросились в сторону, сани опрокинулись, и
супруги вылетели в снег. К счастью, снегу было много, и они не пострадали.
Но какой позор для капрала! И как на него посмотрела его жена!
А какие упреки ему пришлось выслушать от лейтенанта Гобсона!
Сани подняли, но было решено, что управление ими (как, впрочем, и
всем остальным) будет отныне принадлежать миссисс Джолифф.
Пристыженный капрал должен был согласиться, и прерванное путешествие
возобновилось.
В продолжение следующих двух недель не случилось ничего особенного.
Погода была все время благоприятная, температура сносная, и
1-го мая путешественники прибыли в форт Предприятия.
VI. Драка „вапити"
Путешественники проехали уже около двухсот миль со дня отъезда
из форта Соединения. Им пришлось ехать безостановочно, проводя дни
и ночи в санях, и они изнемогали от усталости, когда, наконец, достигли
берегов озера Снур, где возвышался форт Предприятия.
Форт этот, построенный лишь несколько лет тому назад Компанией
Гудзоновой бухты, имел, в сущности, мало значения и предназначался лишь
для хранения съестных припасов. Он служил станцией для маленьких отрядов, сопровождавших партии мехов, которые направлялись от Большого
Медвежьего озера, находившегося в трехстах милях к северо-западу. Гарнизон
его состоял из дюжины солдат, сам же форт – из деревянного дома, обнесенного забором. Но несмотря на отсутствие удобств в этом строении, спутники лейтенанта Гобсона поместились в нем с видимым удовольствием
и отдыхали в продолжение двух дней.
Здесь влияние полярной весны было гораздо заметнее. Снег понемногу
таял и не замерзал больше по ночам. Кое-где уже зеленел мох, и
бледные цветы поднимали из-за камней свои венчики. Пробуждение природы
после долгой зимней спячки ласкало взор, утомленный однообразием
снегов, и глаз с восторгом останавливался на этих первых образчиках
арктической флоры.
Барнетт и Гобсон, воспользовавшись свободным временем, принялись
осматривать берега маленького озера. Они оба понимали и любили природу.
Оба бродили вместе, то проваливаясь в снег, то перепрыгивая ручейки, образовавшиеся под влиянием солнечных лучей. Лед на озере Снур
был еще крепок, и ни одна трещина не указывала на его скорое вскрытие.
Обрушившиеся на озеро ледяные глыбы поднимались на его крепкой
поверхности живописными массами и, освещенные лучами солнца, переливали
всеми цветами, точно осколки громадной радуги, разбитой мощною
рукой и рассыпанной по озеру.
– Какая великолепная картина, мистер Гобсон!– повторяла Полина
Барнетт.– Какое разнообразие переливов! Не правда ли, кажется точно
смотришь в громадный калейдоскоп? Но, может быть, вам это уже не так
интересно, как мне, которая видит это зрелище первый раз в жизни?
– Нет, – отвечал лейтенант.– Хотя я и родился на этом материке
и провел на нем все детство и юность, однако, я не могу не любоваться
подобной красотой. Но если вы приходите в такое восхищение от северной
природы в то время, когда она находится под действием солнца, то
что же вы скажете о ней во время зимних холодов? Признаюсь, милэди, что драгоценное для жарких стран солнце портит мой арктический материк!
у – – В самом деле, мистер Гобсон? – улыбнулась на это замечание
Полина Барнетт.– А я нахожу, что солнце прекрасный товарищ в дороге, и не следует жаловаться, что оно греет, тем более – в полярных
странах.
– Я, миледи, из числа тех, которые думают, что надо посещать Сибирь
зимою, а Сахару летом. Тогда страна сохраняет свой характерный
вид. Нет, солнце – светило тропического пояса и жарких стран. Но оно
положительно не на месте в тридцати градусах от полюса! Небо этой
страны должно быть ясным, холодным небом зимы, покрытым мириадами
звезд и озаренным временами блеском северного сияния. Здесь страна
ночи, а не дня, миледи, и эта долгая полярная ночь готовит вам много
чудес и восторгов.
– Мистер Гобсон,– спросила Полина Барнетт,– были вы когда-нибудь
в умеренных поясах Европы и Америки?
– Да, миледи, и нашел в них много прекрасного. Но с тем большим
удовольствием и восхищением я возвратился на свой родной север. Я северянин, привык к морозам, переношу их легко и могу, как эскимосы,
прожить целые месяцы в снеговом домике.
– Мистер Гобсон, – сказала путешественница, – вы так хорошо умеете
говорить о таком опасном враге, как мороз, что перестаешь чувствовать
страх. Как бы вы далеко ни поехали к северу, мы поедем вместе с вами.
– Отлично, миледи, отлично. Если все наши спутники, и солдаты, и
женщины, сумеют быть такими же решительными, то мы проникнем далеко
на север.
– Вы пока не можете пожаловаться на начало нашего путешествия.
До сих пор не было никаких приключений, погода стоит все время благоприятная
для санной езды, температура вполне сносная! Одним словом,
все складывается для нас отлично.
– Совершенно верно. Но именно вот это солнце, которым вы так
восхищаетесь, доставит нам немало препятствий и затруднений.
– Что вы хотите этим сказать, мистер Гобсон?
– То, что это солнце изменит скоро своим теплом вид и природу
страны, что снег начнет таять, санная дорога будет испорчена, и задыхающиеся
собаки уже не будут в состоянии везти нас с быстротою стрелы, что реки и озера освободятся от льда, и нам придется или объезжать их, или переправляться в брод. Все эти изменения в природе, милэди, скажутся
запозданиями, усталостью и опасностями, из которых наименьшая —
проваливающийся под ногами снег и лавины, скатывающиеся с ледяных
гор. Да, вот что готовит нам это солнце, которое с каждым днем поднимается
все выше и выше над горизонтом! Вот что запомните хорошенько, милэди! Из четырех элементов древней космогонии33 лишь один вам здесь
необходим, это – воздух. Остальные три: земля, огонь и вода должны бы
для нас совсем не существовать! Они противны самой природе полярных
стран!..
Полина Барнетт могла бы опровергнуть его доводы, но ей нравилась
страстная любовь лейтенанта к этой стране: верная гарантия, что он не
отступит ни перед какими препятствиями.
Гобсон был вполне прав, негодуя на солнце и ожидая от него всевозможных
затруднений. Это стало вполне ясным, когда три дня спустя,
4-го мая, путешественники тронулись в путь. Термометр даже в самые
холодные часы ночи показывал тридцать два градуса выше нуля. На обширных
равнинах была полная оттепель. Снег превращался в воду. Неровности
почвы, образовавшейся из скал первоначальной формации, возникших
в очень древние геологические эпохи, сильно ощущались путешественниками, которых подбрасывало во все стороны. Собаки бежали
легкой рысцой по тяжелой дороге, и теперь можно было бы смело передать
кнут неосторожному капралу Джолиффу. Ни его крик, ни подбадривание
кнутом не заставили бы собак бежать скорее.
Путешественникам приходилось иногда выходить из саней и итти пешком, чтобы дать собакам отдохнуть. Этим обстоятельством не замедлили
воспользоваться охотники отряда, тем более, что местность становилась
все обильнее дичью. Полина Барнетт и Мэдж наблюдали за охотой с большим
интересом. Томаса Блэка, напротив, все, касающееся охоты, нисколько
не интересовало. Ведь он приехал в этот отдаленный край не для охоты
на куниц или горностаев, а исключительно, чтобы наблюдать луну в то
время, когда она своим диском покроет диск солнца. Зато как только
ночное светило показывалось на небе, нетерпеливый ученый начинал пожирать
его глазами. На это лейтенант обыкновенно говорил ему:
“ А что, мистер Блэк, если вдруг луна почему-нибудь не явится на
свидание 18-го июля 1860-го года? Вот, я думаю, вам будет это неприятно!
– Мистер Гобсон, – отвечал серьезно астроном, – если б луна позволила
себе это сделать, я привлек бы ее к ответственности.
Главными охотниками отряда были солдаты Марбр и Сабин, оба отлично
знавшие свое дело. Они достигли удивительной ловкости, и самый
искусный индеец не мог бы превзойти их в меткости глаза и верности
руки. Они были одновременно и звероловами, и охотниками. Они знали
всякого рода ловушки и западни, которыми ловят куниц, выдр, волков, лисиц, медведей и других зверей. Не было ни одного способа ловли зверей, который бы не был им известен, и капитан Кравенти поступил очень предусмотрительно, назначив их в экспедиционный отряд лейтенанта Гобсона.
Во время пути Марбр и Сабин не имели, понятно, возможности устраивать
западни, так как они могли удаляться от отряда не больше, как часа
на два, и довольствовались поневоле лишь той дичью, которая встречалась
по дороге. Однако, им посчастливилось убить одного из тех больших
жвачных животных американской фауны, которые редко встречаются под
такой высокой широтой.
Как-то утром, 15-го мая, Марбр и Сабин получили от лейтенанта разрешение
итти по только что ими открытым свежим следам, и Гобсон захотел
сопровождать их вместе с Полиной Барнетт.
Следы должны были принадлежать полдюжине больших ланей, в этом
не могло быть сомнения, а Марбр и Сабин были настолько в этом уверены, что могли назвать даже породу этих ланей.
– Мне кажется, что присутствие здесь этих животных вас удивляет, мистер Гобсон? – спросила лейтенанта Полина Барнетт.
– Да, милэди, я удивлен, так как эти животные очень редко встречаются
за пятьдесят седьмым градусом северной широты. Мы находим
их во время охоты лишь на южном берегу Невольничьего озера, где растет
между ивами и тополями особый сорт диких роз, которые эти животные
очень любят.
– В таком случае, надо думать, эти жвачные животные, как и пушные
звери, спасаются от преследования охотников в более спокойные
края.—
Я не могу дать другого объяснения их присутствию на шестьдесят
пятой параллели, – ответил лейтенант, – если только наши охотники
не ошиблись в определении этих следов.
– Нет, лейтенант, – ответил Сабин, – нет! Ни Марбр, ни я не ошиблись.
Эти следы принадлежат ланям, которые известны между охотниками
под именем красных ланей или „вапити".
– Совершенно верно, – подтвердил Марбр. – Такие старые охотники, как мы, не дадутся в обман. Слышите, господин лейтенант, этот странный
свист?
Джаспер Гобсон, Полина Барнетт и оба солдата находились в это
время у подошвы небольшого холма, на который не трудно было взобраться, благодаря стаявшему снегу, и они поспешили это сделать. Свист, на который обратил их внимание Марбр, все продолжался. Иногда к нему
примешивался крик, напоминавший крик осла, и это подтверждало предположение
охотников.
Джаспер Гобсон, Полина Барнетт, Марбр и Сабин, взобравшись на
холм, принялись осматривать расстилавшуюся перед их глазами равнину.
Почва была по большей части покрыта снегом, только местами резко выделялись
зеленые полосы. Кое-где торчали еще обнаженные деревья. На
горизонте возвышались ясно очерченные ледяные горы.
– Вон, вон вапити! – вскричали одновременно Сабин и Марбр, указывая
на группу животных в четверти мили от них.
– Что они делают?—спросила путешественница.
– Они дерутся, милэди,—ответил Гобсон.—Это их обыкновенное
занятие, когда полярное солнце разгорячит им кровь. Вот вам еще пагубное
влияние этого светила.
С того места, где находились Джаспер Гобсон, Полина Барнетт и их
спутники, были отлично видны вапити. Это были великолепные животные
из породы ланей, известные под различными названиями: олени
с круглыми рогами, американские олени, серые и красные лани. Эти
грациозные вапити обладали тонкими, точно выточенными ногами. Их
бурая шерсть имела местами красноватый оттенок, который летом становился
еще ярче. По их белым, гордо стоящим рогам можно легко
узнать свирепых самцов, так как самки совершенно лишены этого украшения.
Вапити водились прежде во всех местностях Северной Америки,
особенно в Соединенных Штатах, но, благодаря усиленной расчистке
лесов, они принуждены были переселиться в более глухие места Канады.
Однако и там они не могли долго жить спокойно и перешли ближе к Гудзонову
заливу. Вапити, в сущности, животное холодных стран, но, как
и заметил лейтенант, они обыкновенно не встречаются за пятьдесят седьмой
параллелью. Если же они и зашли так далеко, то только потому, что спасались от беспощадного преследования индейцев-чипевезов и рассчитывали
найти покой в пустыне.
Вапити продолжали ожесточенно драться. Они не заметили охотников, вмешательство которых, впрочем, не заставило бы их прекратить борьбу.
Марбр и Сабин прекрасно знали, что во время драки вапити ничего не
видят; к ним можно свободно подойти и стрелять на каком угодно расстоянии.
Лейтенант, удивленный нерешительностью охотников, спросил,
наконец, почему они не стреляют.
– Извините, господин лейтенант,—сказал Марбр.—Будем беречь наш
порох и пули, так как эти животные будут драться, пока не убьют друг
друга, и нам останется только воспользоваться добычей.
– Разве вапити представляют какую-нибудь ценность?—спросила
Полина Барнетт.
– Да, милэди, из их шкуры выделывается очень дорогая кожа.
Натертая салом и мозгами самого животного, кожа эта делается чрезвычайно
мягкой и одинаково хорошо выносит и сухость, и сырость. Поэтому-
то индейцы так усердно охотятся на вапити.
– А мясо их вкусно?
– Не особенно, милэди,– отвечал лейтенант,—скорее даже невкусно.
Оно твердо, не сочно, и как только снимешь его с огня, жир сейчас же
застывает и прилипает к зубам. Поэтому мясо вапити дешевле всякого
другого; в крайности едят, конечно, и его.
Разговаривая таким образом, они заметили вдруг резкую перемену
в стаде вапити. Почуяли ли они охотников или просто устали? З а исклк^
чением двух больших вапити, все стадо вдруг понеслось с необыкновенной
быстротой. Через несколько секунд животные исчезли так быстро, что ни
одна лошадь не была бы в состоянии их догнать.
Но два великолепных вапити не покинули поле битвы. Упершись
задними ногами в землю, сцепившись рогами, они продолжали драться.
Они походили на борцов, которые, схватив противника, уже не отпускают
его и, топчась на одном месте, выжидают решительного момента.
– С каким, однако, остервенением они дерутся!—воскликнула Полина
Барнетт.
– Да,—ответил Гобсон,—вапити злопамятны и мстительны и, наверное, сводят здесь старые счеты!
– Но почему же не подойти к ним теперь, когда они ослеплены
злобой?
– Мы еще успеем сделать это, милэди, они от нас теперь не уйдут.
Если бы мы были в трех шагах от них, с наведенными ружьями, они
и тогда не тронулись бы с места!—сказал Марбр.
– В самом деле.
– Безусловно. Вапити погибнут на этом самом месте, если не от
наших выстрелов, то от волчьих зубов.
– Я не понимаю, что вы хотите этим сказать, мистер Гобсон,—сказала
путешественница.
– В таком случае, подойдите, милэди, к этим животным и не бойтесь
их спугнуть– они не убегут от нас, как справедливо заметил наш охотник.
Полина Барнетт спустилась с холма в сопровождении Сабина, Марбра
и лейтенанта, и они в несколько минут прошли расстояние, отделявшее
их от вапити. Животные не тронулись с места. Они, точно бараны, стукались
головами и казались неразрывно связанными друг с другом.
Действительно, в пылу сражения их рога так тесно переплелись, что
