Текст книги "Том 4. Часть 2. Голливуд. Конец немого кино. 1919-1929"

Автор книги: Жорж Садуль

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 40 страниц)

* «Cahiers du cinema*, 1962, avr., N 130. ** Чарлз Линдберг (1902—1974) – американский летчик, впервые (в 1927 году) осуществивший беспосадочный перелет из Америки в Европу – из Нью-Йорка в Париж.– Примеч. ред.

*** Фильм «Брак поневоле» снимали три режиссера: Э. Сэдгуик, Д. Себастиан и Э. Эрл.– Примеч. ред.

Он словно лунатик, способный идти по краю постели и не падать. Бастер Китон – не механическое существо, а лунатик. Или, если хотите, существо, обуреваемое идеей фикс – любовью. И он воплощает ее в жизнь – женится на красивой актрисе против ее воли. Идеяфикс – доставить пьяную женщину в ее дом; и он ее доставляет, несмотря ни на что. Двадцать раз она соскальзывает с его плеча, и двадцать раз он водружает ее обратно. Сто раз она падает с постели, и сто раз он водворяет ее на место. И ни разу у него не меняется выражение лица! Поскольку сцена становится бесконечной и переходит границы так называемого хорошего вкуса, то после первого приступа смеха вы ощущаете неловкость. Эта сцена иа экране вызывает страдание, похожее на страдание во сне, когда идешь вверх по лестнице, каждая ступенька которой уходит из-под ног» *.

Эта сцена была, без сомнения, лучшей в довольно неровном фильме. Взяв на службу Китона, Ирвинг Тальберг.дал ему продюсера, своего зятя Лоуренса Вейнгартена. Руди Блеш писал по этому поводу:

«Как-то утром после просмотра отснятых кадров Вейнгартен повернулся к монтажеру и сказал: «Не трудитесь приводить эту сцену в порядок. Я не люблю таких вещей в моих фильмах».

– Я бешено сражался ради спасения этой сцены,– Ьспоминает Китон.– Она вызывала самый большой взрыв смеха.

В вызвавшей разногласия сцене Бастер пытается уложить в постель свою супругу, после того как оба они .сверх меры накачались на свадьбе шампанским. Именно .эта сцена спасла фильм – и прежде всего из-за ловкости 'Китона при обращении с реквизитом, а «реквизитом» !была в данном случае исключительно красивая женщина. <...>

За любую хорошую сцену из «Брака поневоле» пришлось вести борьбу с тем или иным руководителем *МГМ». <„.>

Эксперты оттачивали свои нападки, сражения ужесточались, а каждая победа означала то или иное наказание. «Я думаю,– говорит сегодня Бастер,– что Ларри Вейнгартен разозлился, особенно после того, как сцена с постелью завоевала широкую популярность. Боже мой, Приходилось сражаться из-за очевидного, а они отказы-

* «Presence du cinema*, 1962, sept./ocl.,N 15/16.

вались меня слушать». Постепенно у Китона сложилась репутация «несговорчивого», и его стали всем и вся попрекать. Ну а Ларри Вейнгартен отправился заседать в административный совет фирмы» *.

«Что касается непонимания,– писал Ж.-П. Лебель,– то гениальный мим и автор «Алчности» – братья; и тогр и другого глупые торговцы лишили возможности выражения и обрекли их на ложную славу, работу ради хлеба насущного и лживые и фальшивые похвалы» **. Истины ради стоит отметить, что, к несчастью для Китона и всех кинолюбителей, он очень неудачно переступил порог звукового кино. Фатти мог с легкостью беседовать с публикой. Но не Бастер. С появлением звука публике захотелось и слышать фильмы. Если Харпо Маркс смог остаться на экране иемым, то только потому, что его брат Гручо не переставая выдавал свои воскресные шуточки... Китон благожелательно относился к звуковому кино. Он говорил: «В Нью-Йорке продюсеры платили бешеные деньги, пытаясь заручиться услугами драматических авторов, композиторов-песенников и театральных режиссеров. Мне пришлось работать с этими людьми и студией, тщетно убеждая их, что из-за особенностей моей мимической игры звук для нас губителен и речь надо свести к минимуму, делая упор на сцены без больших диалогов, но с музыкальным фоном. Только в этом случае мы не отойдем от принципов немых комических фильмов»***.

Клод Отан-Лара, который работал в 1931—1932 годах в Голливуде над французскими вариантами двух полнометражных фильмов Китона, «Бастер женится» **** и «Влюбленный водопроводчик», говорит, что тогда актера считали в «МГМ» кинозвездой и он даже имел право жить во время съемок фильма в бунгало, построенном на территории студии – привилегия ведущих киноактеров.

Но ни один из его десяти полнометражных фильмов, снятых в период между 1930 и 1933 годами, не имел настоящего успеха. Ему пришлось отправиться в Лондон и Париж и сниматься в плохих условиях. Во Франции он

• Blesh R. Keaton, p. 311—312. •* Lebel J. P. Buster Keaton. Paris, 1964, p. 7. *** Keaton B. A quatre temps (entretien).– In: «Cahiers du Cinema*, 1962, avr., N 130.

**** По-видимому, французское название фильма «Гостиная, спальня н ваиная» («Parlor, Bedroom and Bath», 1931).– Примеч. ред.

играл в «Короле Елисейских полей» (1934, режиссер Макс Носсек), о котором он мне сказал: «Я подписал контракт, не прочтя сценария. А когда он оказался у меня в руках, выяснилось, что это тот самый сюжет, от которого я отказывался в течение десяти лет». В Голливуде его снимали лишь в короткометражных картинах. Его несчастливая звезда привела его даже в Мексику, где он снялся в фильме «Пан на Луне» (1946) *, и в цирк – он дал в парижском цирке Медрано несколько представлений, вернувшись к старой профессии мима.

В конце этого тяжелого периода жизни его трагическое, изможденное лицо появилось в фильмах «Бульвар заходящего солнца», в котором Билли Уайлдер воспользовался бедственным положением актера, и «Огни рампы» его друга Чаплина. Телевидение и его успех на маленьком экране поправили его дела. Он смог переиздать свои старые фильмы. Их демонстрация завершилась полным триумфом. Критики снова открыли Китона, осыпав заслуженными похвалами. Его ретроспективы в Венеции и во Французской синематеке вернули ему заслуженную славу гения. Несмотря на возраст и подорванное здоровье, теперь ему предлагали в фильмах главные роли (а не работу статиста, как в картине «В восемьдесят дней вокруг света», 1956, режиссер М. Андерсон). Он закончил полнометражный фильм в Риме и неожиданно скончался после съемки печальной короткометражки «Фильм» (1965), снятой Алэном Шнейдером по сценарию Сэмюэля Беккета.

«С некоторым опозданием открыли (через тридцать лет, но лучше поздно, чем никогда), что Китон был одним из крупнейших режиссеров в истории кино»,– писал в 1964 году Жан-Пьер Курсодон **. Было бы несправедливо говорить о явной ошибке по поводу «бессмыслицы», «избыточности в игре», «передернутых цитат», «непринужденности»– ведь тогда мы попрекнули бы критика тем, что в 20—30-е годы он не посещал темных кинозальчиков и не читал кинокритики. В свое время критика считала Китона одним из крупнейших кинематографистов. «Сюрреалистическая революция» чествовала его публикацией кадров из его фильмов, молодой критик Репе Клер возносил его до небес, испанец Рафаэль Аль-

* Французское название фильма «Новый граф Снняя Борода» («Е1 morierno Barba Azul»).– Примеч. ред.

** Coursodon J. P. Keaton et Cie. Paris, 1964.

берти посвятил ему поэму. Газета «Нувель ревю франсэз», которая выпускала коллекцию книг с пересказом фильмов, опубликовала «Кинооператора» Китона после «Страстей Жанны д'Арк» Дрейера. Для кинолюбителей 20—30-х годов каждый новый фильм Бастера Китона был событием, и они шли смотреть его, даже если не было денег. Во всех журналах тех времен, издававшихся интеллектуалами, публиковались статьи, в которых о Бастере Китоне говорилось с глубоким восхищением. Вспомните о нескольких статьях в «Синэа-Синэ пур туе» и «Л а ревю дю синема», а также о критическом эссе Луиса Бунюэля, опубликованном в 1927 году в «Кайе д'ар».

Конечно, за тридцать лет о Китоне понемногу забыли. В 1932 году, предчувствуя свой закат, он писал: «Комический актер в кино не может блистать долгие годы. Четыре года – вот примерный срок его роста и неистощимости воображения».

В этом высказывании чувствуется горечь и слишком большая строгость к себе, как и в его словах, сказанных мне в 1963 году: «Вряд ли комический фильм может выдержать более 75 минут демонстрации. Если «Генерал» имел успех в 1962 году, то только потому, что современная скорость проекторов сократила его на добрых полчаса, ускорив игру актеров».

Он добавлял, что в его лучших полнометражных фильмах есть слабые места и паузы. Китон, артист и ремесленник в лучшем смысле этого слова, любил «хорошо сделанную работу» и был по-настоящему скромен. Он считал, что так и не достиг совершенства. Но, быть может, совершенство суть не что иное, как изобретение академиков? Шедевр не теряет своего величия из-за недостатков. Разве мы меньше восхищаемся Микеланджело из-за неоконченных работ и дефектов в мраморе, который он сам выбирал в Карраре?

Как можно охарактеризовать персонаж Бастера, столь сложный в его кажущейся простоте? Я не согласен с Ж.-П. Курсодоном, считающим его «скалой, скатившейся вниз после какого-то катаклизма». В нем нет ничего от монолита. Его лицо статуи – плоть, а не мрамор. Как в знаменитом фотомонтаже, где он изображает Венеру Милосскую, он – с обрубками рук из мышц и крови, а не из камня. На его «бумажном лице» горят глаза честного и дальновидного человека.

Цитата из Малларме как бы подводит нас к очевидному сравнению с Эдгаром По. Китон – антиромантик, л в его произведении нет места фантастике, даже если .речь идет о «Доме с привидениями» («The Haunted House*, 1921). Он умеет находить необычное в обыденном, .а не в исключительном. Утверждение, что Китон женоненавистник, устарело. На экране (как и в жизни) молодой Китон был постоянно влюблен, как Чаплин или Макс Лиидер.

В последние времена, следуя другой .«философской» моде, Китона стали считать «марсианином», путая равнодушие и невежество с кажущейся невозмутимостью и подчеркивая его основную черту – «некоммуникабельность» в отношениях с людьми, с их механизмами и машинами. Борясь с последними, Бастер превращается в deus ex machina. Не прилагая усилий, он знает, как восторжествовать над ними и использовать парадоксальным, ио эффективным способом. Он обожал механику и принимал послевоенных посетителей Голливуда в бунгало, где целую комнату занимала большая «адская машина для колки орехов» *. Он построил ее из частей «Генерала» и, как бывший его машинист, включал ее перед гостями, демонстрируя, что сей сказочно сложный механизм не в состоянии раздавить даже ореховую скорлупку...

Китон не имеет ничего общего со «скалой». Если Китон в 20-е годы был «гением причудливости», то без всякой связи с рассказчиком-фантастом По и XIX веком или с Кафкой и абсурдностью. И когда мы говорим о его «эстетике коллажа», то соотносим ее с определением Арагона, который вдохновлял сюрреалистов самой манерой организации нечаянных встреч своего персонажа с «зонтиком и швейной машинкой иа столе патологоанатома».

* * *

Расставшись с Мэйбл Норман и перейдя в «Пате», Мак Сеннетт на некоторое время отказался от производства полнометражных фильмов. Его последним крупным открытием был Гарри Лэнгдон (род. в 1884 году), пришедший к нему в 1923 году. Говоря о нем и о Бене Тюрпине, Сеннетт писал в автобиографии: _ «Как и большинство наших «парней»... они пришли из бродячих театров без денег и имени.

* Nisan Н. Portrait de Buster Keaton.—In: «Le magasin du Spectacle., 1946, aoQt, N 4. bp

Гарри Лэнгдон выступал с водевильным номером отчаянных сражений с упрямым автомобилем, который он показывал в маленьких городах. Фрэнк Капра... решил снимать Гарри Лэнгдона сразу, как только увидел его выступление. Гарри выгляел невинным припудренным младенцем с немалой долей хитрости, что и привлекло внимание Капры. И действительно, Лэнгдон был невинен, как дитя. У него имелись отработанные на сцене трюки, которые он мог исполнять по просьбе, но он никогда себе ясно не представлял, что написано в сценарии».

Лэнгдон многим обязан своему гэгмену и постановщику– юному Фрэнку Капре*.

«Его [Лэнгдона] припрыгивающая походка и колебания,– писал Мак Сеннетт,– делали из него смешного, но симпатичного человека. Вначале мы ие знали, как использовать Лэнгдона,– мы привыкли к тому, что бомбардировали зрителя гэгами и падениями, но по мере появления новых талантов мы находили новые решения».

Гарри Лэнгдон снялся в небольшом количестве фильмов, хотя и создал образ несравненного лунатика, робкого, закомплексованного, по-детски жестокого человека, которого кое-кто сравнивал с Бастером Китоном. У него было постоянно вспухшее, заспанное лицо. Его манеры и одежды подростка контрастировали с помятыми чертами лица. Он воплощал один из человеческих типов американской действительности – глупца и девственника. Женщины настолько страшили его, что после свадьбы [в фильме «Длинные штаны».—Ред.] он тащил свою жену в белой фате в лес, чтобы прикончить ее там выстрелом из револьвера. Этот оригинальный комик вызывал какоето неприятное ощущение, что помешало ему завоевать широкое признание. Будучи последним из пришедших в кино комиков, он в течение нескольких лет пользовался славой, быть может, сравнимой со славой Чаплина. В интервью с Теодором Драйзером, опубликованном в 1928 году (то есть после ухода Лэнгдона от Мака Сеннетта и своих первых провалов), Сеннетт заявил, что Гарри был «самым великим из всех»:

«Да, более великим, чем Чаплин. Лэнгдон наводил на мысль о слабом ребенке, а потому каждый стремился по-

* Капра родился в Палермо в 1897 году. В 1907 году его родители эмигрировали в США, и он на себе познал детство бедняка иммигранта. Его взяли иа работу гэгменом для режиссера Боба Мак-Гоуэна, снимавшего серию «Наша банда» для Хэла Роуча, а затем Уилл Роджерс представил его Маку Сеииетту.

мочь ему. На мой взгляд, он исключительно комичен. <—>

Гамма его эмоций обширнее, чем у Чаплина, а потопу его обаяние выше <...>.

У Лэнгдона та же неистощимая энергия, неудовлетворенность всем, что идет не так, поскольку у него, как и у Чаплина, имеется свое собственное, безошибочное мнение о том, что и как делается. Он не любил, чтобы ктонибудь вмешивался в его дела, хотя, естественно, всегда по контракту находился под руководством других лиц» *.

Это последнее замечание в интервью, опубликованном в журнале «Фотоплей» в конце 20-х годов, противоречит утверждениям Мака Сеннетта, сделанным тридцать лет спустя в автобиографии. Возможно, характер Лэнгдона сильно изменился за три года, проведенных у Сеннетта. Между концом 1923 года («Краденые персики» («Picking Peachers»), выход на экран– 1924 год, режиссер Ирл Кентон) и 1926 годом («Субботний денек» («Saturday Afternoon*), режиссер Гарри Эдварде) он снялся примерно в двадцати пяти двухчастевых лентах, сделавших его кинозвездой. Сеннетт пишет в автобиографии:

«Лэнгдон стал важным персонажем и, к несчастью, осознал это. Он вдруг забыл, что велик лишь в ролях большого ребенка. Он решил, что может быть и бизнесменом. Но его деловые таланты оказались не выше, чем у школьника-переростка. Дело осложнялось его матримониальными приключениями, в которых он проявил ту же неприспособленность, что н в фильмах. Вскоре он пропустил все сроки выплаты алиментов.

Он решил, что если фильмы с Гарри Лэнгдоном приносят много денег Маку Сеннетту, то они должны приносить не меньше и Гарри Лэнгдону. <...>

Другие фирмы всегда переманивали у меня звезд, которые доказали, что служат золотой жилой. Вскоре Лэнгдон получил предложение от «Фёрст нэйшнл». Прекрасное предложение. «Фёрст нэйшнл» давала ему 6 тысяч долларов в неделю и 25 процентов чистого дохода за шесть фильмов, которые будут сняты за два года с бюджетом 150 тысяч долларов каждый.

Ошеломленный такими цифрами, Лэнгдон нанял постановщиками Гарри Эдвардса за 1 тысячу долларов в

^ * Режиссерские пристрастия Сеинетта, никогда ие понимавшего Чаплина и в штыки принимавшего любую комедию, выходившую за тамки «слэпстика», продиктовали ему эту завышенную и необъективную оценку небольшого дарования Лэигдоиа.– Примеч. ред.

неделю, Капру – за 750 и Билла Дженнера в качестве импресарио за 500 долларов».

Утверждения Сеннетта неверны – лучшие фильмы Лэнгдона были сняты не для него, а для новой компании «Гарри Лэнгдон корпорэйшн». Лэнгдон снимался у Мака Сеннетта в двухчастевых лентах. Его единственная полнометражная лента «Его первая страсть» («His First Flame», режиссер Г. Эдварде, сценарист Ф. Капра) была сокращена Сеннеттом с пяти до трех частей. Отказ Сеннетта снимать актера в полнометражных фильмах, повидимому, и побудил уйти Лэнгдона и его съемочную группу.

«Топ, топ, топ» («Тгатр, Tramp, Тгатр», 1926) с дебютанткой Джоан Кроуфорд был первым полнометражным фильмом комика; его снял Гарри Эдварде при сотрудничестве сценариста Фрэнка Капры. Последний дебютировал как режиссер фильмом «Сильный человек» (1926). Картина имела большой успех, и трудно сказать, кто в этом «повинен» – режиссер или великий комик. Некая интриганка убеждает жителя маленького городка Гарри Лэнгдона в том, что он великий спортсмен, но его выступление кончается комическим провалом. В фильме были сцены сновидения в цвете и знаменитые кадры со спортивными велосипедами и автомобилями. В «Длинных штанах» («Long Pants», 1927, режиссер Ф. Капра) юного деревенского жителя (Гарри Лэнгдон) обманывает аферистка. И типичной сценой, характеризующей чтото неприятное в герое, была сцена, где ои на велосипеде со все большей скоростью кружит вокруг автомобиля, в котором сидит женщина, не решаясь заговорить с ней. В беседе с Джеймсом Эйджи (для статьи «Величайшая эра комедии») Капра определил комическую сущность Лэнгдона:

«Капра,– писал Эйджи,– владел ключом к верному управлению Лэнгдоном – «принципом кирпича».

Если у Лэнгдона имелось писаное правило,– объяснял он,– то оно звучало так: единственный союзник – бог. Если Лэнгдона мог спасти от полицейского упавший на того кирпич, то причиной падения этого кирпича ни в коей мере не мог быть сам Лэнгдон».

После «Длинных штанов» Лэнгдон расстался с Капрой н Эдвардсом и сам стал режиссером трех последующих фильмов, которые свидетельствовали о его закате. Джеймс Эйджи цитировал Капру в той же статье:

«Ужас положения в том,– говорит Капра,– что снодетская критика разъяснила ему основу его искусства, ун начал интересоваться женщинами. Слишком больрая жизнь для столь маленького человечка. " Лэнгдон снял еще два фильма, работая со сценаристами-интеллектуалами».

На самом деле этими «сценаристами-интеллектуалами» были его брат Джеймс Лэнгдон и Артур Рипли, приведший от Мака Сеннетта (вместе с Робертом Эдди, Кларенсом Хеннеке, Гарри Мак-Коем и Ирлом Родни). Первый из этих фильмов, «Трое уже толпа» («Three's а Crowcb, 1927), был, скорее, не комическим, а мелодраматическим. По мнению Эйджи, «Трое уже толпа» содержал несколько превосходных сцен, в частности кошмар– матч по боксу. Затем «Фёрст нэйшнл» разорвала контракт с ним. Ему стали давать лишь посредственные роли в двухчастевых короткометражках, где повторялись его старые трюки; теперь они уже не казались смешными. «Он так и не понял, что с ним случилось,– говорил Капра.– Он умер в нищете [1944]. У него не выдержало сердце. Он был самым трагическим персонажем в истории кино».

После «Преследователя» («TheChaser», 1928) и «Сердечных хлопот» («Heart ТгоиЫе», 1928) «Фёрст нэйшнл» отделалась от Лэнгдона. Первый из них был возвратом к стилю Мака Сеннетта и его первых фильмов. Но с появлением звука прокатчики не простили ему коммерческого провала «Трое уже толпа» и «Сердечных хлопот». Жан Кокто писал: «Гарри Лэнгдон всегда восхищал меня (он, если я не ошибаюсь, разорил своих продюсеров)». На самом деле это они разорили его. поскольку рн перестал быть хорошим помещением капитала.

После Ллойда, Китона и Лэнгдона появилось еще несколько одаренных комиков, которым повезло меньше, хотя они и создали несколько персонажей и вдохнули в них жизнь. Среди них был Ларри Семон, забытый во Франции, ио не в Италии. Клоун с фальшивым носом и напудренным лицом, он выступал с экстравагантными гэгами и был Андре Дидом 20-х годов *. Ои довел меха-

к * Андре Дид (1884—1931) – комический актер, известный во Рранцни под прозвищами Еуаро и Грибуй, в Италии – Кретинетти, ? России – Глупышкии. Сниматься начал с 1903 года. Расцвет его ■творчества ПрИшелся на годы> предшествовавшие первой мировой B0M"f. Подробнее о нем см.: Садуль Ж. Всеобщая история кино, т. 1, Р. 406-407; т. 2, с. 119—120, 159-160.– Примеч. ред.

нику комизма до логического конца. Робер Деснос превозносил его в 1925 году («Синема», с. 133):

«На этой неделе в «Америкен» показывали «Зиготобэкалейщика»– превосходный, неожиданный фильм, где комические падения, шутливые и лукавые животные (rioявившися на экране несколько лет назад), взрывы и невероятные акробатические штучки следуют друг за другом в каких-то сказочных обстоятельствах, являясь как отражение рока. Зигото – главное лицо среди группы великолепных статистов постсеннеттовского периода, а его предыдущие фильмы – «Зигото за кулисами», «Зигото у контрабандистов», «Зигото играет в гольф» – волнуют не меньше, чем притчи Пиранделло».

В 1924 году Ларри Семон ушел из «Вайтаграфа» и перестал сниматься в короткометражных фильмах. В студии «ФБО» его звезда быстро закатилась. Он умер в 1928 году, успев отлично сыграть одну из вторых ролей в «Трущобах» Штернберга *.

Куда более тонкий и экстравагантный комик Ол СентДжон исчез еще быстрее. После четырех лет работы в «Фокс», в «Саншайн комедиз», его перевели на вторые роли; кризис 1929 года разорил его. Рэймонд Гриффит и Реджинальд Денни были скорее комедийными, чем комическими актерами. Бен Тюрпин специализировался на пародиях популярных фильмов, в которых этот косоглазый премьер Мака Сеннетта изображал Валентино или Штрогейма.

Во Франции комиков различали по их прозвищам. Китон – Малек и Фриго, Ллойд – Он (Lui), Семон – Зигото, Гарри Поллард – Боситрон (Beaucitron), СентДжон – Пикрат, Хэнк Манн – Бильбоке и т. д. Все они исчезли с приходом в кино звука, но первые признаки их упадка появились раньше. В 1925 году Мак Сеннетт объявил в своей производственной программе, что «основой комического двухчастевого фильма, как и в драме, служит сценарий. Наша программа на будущий год развивается в этом направлении. Пятичастевая история, сжатая до двух частей,– вот цель, которую мы преследуем в наших комических фильмах. Возросшее значение сценария требует изменения типа актера для новых картин. Усатый и глупый актер обречен на скорое исчезно-

* Дополнительно о Л. Семоне см.: Садуль Ж. Всеобщая история кино, т. 3, с. 277—279. «Трущобы» («Underworld») —• фильм Д. фон Штернберга 1927 года.– Примеч. ред. '•

венйе, поскольку он уже не смешит публику. Ныне смех вызывают комические ситуации, а не клоунские наряды. Конечно, гротескные комики будут существовать всегда, но подлинная киноистория требует большего или меньшего количества реальных, правдоподобных персонажей. Р частности, в романтической истории требуется иметь правдоподобных юношу и девушку. Продюсер комических фильмов требует хороших находок, удачных гэгов. Удачные гэги так же необходимы для создания фильма, как и негатив для фотографии. Сюжет, гэги и правдоподобные персонажи – вот основа нового типа двухчастевого фильма» *.

Деснос, который провозглашал Мака Сеннетта «освободителем кино», уже в 1927 году ощутил переход к голливудскому конформизму (с. 167):

«Мы прекрасно знаем, какие безумные идеи лежат в основе сценария – идеи волшебных сказок и мечтателей, которых весь мир презирает, но которым он обязан всем очарованием жизни.

Кем были бы без него Фатти (такой великолепный и столь несправедливо забытый, воплощение ярости и отчаяния), Бастер Китон, Зигото**, Сент-Джон?

Значение комедий Мака Сеннетта для развития кино огромно. Но не помешало ли американское лицемерие в очередной раз свободному развитию?».

В 1928 году Мак Сеннетт был вынужден покинуть «Пате» и перейти в «Эдьюкэйшнл», более мелкую фирму, где он уже только повторялся. До конца периода немого кино американская комическая школа казалась неистощимой; презрение к ней лучших умов в Соединенных Штатах компенсировалось в Европе почти снобистским увлечением Сент-Джоном или Китоном. Пришла эра звукового кино, и наступил резкий конец комической школы. Остановимся на пороге новой эры.

* «Moving Picture World*, 1925, 18 apr., N 7; in: Turconi D.

'°P– cit., p. 71—72. . ** В действительности ни Бастер Китон, ни Знгото никогда ие

?работали на Мака Сеннетта. Деснос, конечно, имеет в виду косвенное влияние.

Глава LVII

РОБЕРТ ФЛАЭРТИ И ДОКУМЕНТАЛЬНОЕ КИНО

Коммерческая мишура великого Голливуда резко контрастировала с усилиями «честного одиночки» – Роберта Флаэрти, создателя школы постановочных документальных фильмов. Ирландец по крови, этот великий кинематографист был траппером *, исследователем и разведчиком Крайнего Севера Канады. Жан Гремийон рассказал о его происхождении в статье, которую написал во время турне с лекциями по киноклубам: «Роберт Джозеф Флаэрти родился 16 февраля 1884 года в Айрон Моунтин, штат Мичиган. Его дед прибыл из Ирландии в Квебек в середине прошлого века, и вскоре целое племя Флаэрти рассеялось по югу Канады и северу Соединенных Штатов. В ту эпоху в штатах Мичиган и Миннесота шла интенсивная добыча железных и медных руд, создавались состояния, и отец Флаэрти решил заняться разработками месторождений. Но крах 1893 года, вызвавший панику во всей Америке, нанес тяжелый удар по юному Роберту и его семейству» **.

Отец увез сына в шахтерский поселок на канадской границе, где последний открыл для себя цивилизацию индейцев. Он успешно закончил шахтерскую школу в Мичигане и там же встретился со своей будущей женой, которая всю свою жизнь была его самым близким сотрудником.

«Некоторое время они жили в лесных районах, но недолго, поскольку Флаэрти, как ему казалось, начал великое дело своей жизни. В первые годы нашего века началось бурное развитие южиой Канады, и молодой человек, с детства готовившийся к карьере горного инженера, мог легко найти работу. Но в Роберте Флаэрти сидел бесенок, который заставлял его заглядывать за горизонт,

* Траппер (trapper) – охотник на пушного зверя.– Примеч.

пер.

** ОгетШоп J. A la trace de I'homme.– In: «Cinema-56», N 9/10.

«где лежали нетронутые земли Крайнего Севера, отданные много веков назад на откуп фирме «Гудзон бэй ком*пани», которую интересовали лишь меха и места рыбной 'ловли. А ведь могло случиться так, что в этом далеком цо большей части неисследованном краю имелись и другие богатства кроме норки, моржей и китов. Быть может, золотоносные слои, выходящие на поверхность в горах Месаби и Меномини на севере Соединенных Штатов, доходят и до восточного побережья Гудзонова залива.

В 1910 году Флаэрти предпринял первую из пяти исследовательских экспедиций к северу, которые растянулись иа шесть лет».

Именно в эти годы Флаэрти почти случайно открыл для себя кино. Как рассказывала его жена, «во время третьей экспедиции ее руководитель сказал ему: «А почему бы вам не взять с собой одну из этих странных машин, которые получили название киносъемочных камер?» С горением новичка-энтузиаста Боб отснял около 25 тысяч метров пленки о своих друзьях по путешествию, об эскимосах. Но, привезя фильм в Торонто для монтажа, ои уронил на него сигарету, и все сгорело. Но он не расстроился. И сказал: «Фильм был плохой». Фильм был буквально нашпигован различными сведениями об этом странном и интересном народе, но информация носила не тот характер, который был ему нужен. Три года он прожил вместе с ними как один из них, ежедневно испытывая опасности охоты ради пропитания. Этот народ, говорил он, располагает куда меньшими богатствами, чем другие народы мира, и однако он счастлив. Это самые счастливые люди из всех, кого он знал. «Единственная причина, по которой я стремлюсь создать этот фильм,– мое огромное восхищение этим народом». .Он знал и любил сюжет будущей картины; никто не знал его лучше и не любил больше. Роберт пока еще не изучил своего рабочего инструмента – камеры. «Я научился исследовать,– повторял ои,– но пока не научился выявлять». Он решил вернуться на север и начать все сначала» *.

Флаэрти снял свой первый документальный фильм в .1914—1916 годах в районе Баффинова залива камерой «Белл-Хауэлл», приобретенной в 1913 году. Он сделал фрагмент (или копию), передающий суть фильма и вы-

!гг • La methode de Robert Flaherty.– In: «Image et son», 1965, avr.,

державший множество демонстраций, но затем решил не снимать заново погибший фильм. Ему хотелось «показать эскимосов не с точки зрения цивилизованных людей, а так, как они сами себя видят». При финансовой поддержке крупного торговца мехами он приступил к съемкам фильма «Нанук с севера», героями которого стали его друзья эскимосы. Он прожил с ними пятнадцать месяцев в 1920—1921 годах в районе порта Гурон (Гудзонов залив), требуя, чтобы они продолжали свою повседневную жизнь перед камерой, с которой очень быстро свыклись. Фрэнсис Флаэрти писала:

«Ему помогали Нанук и еще три эскимоса – Веталтук, Тукалук и Крошка Томми. Они делали для него все. Когда ему понадобилась свежая вода для проявки, они проделали прорубь в двухметровом льду реки и наполнили бочки водой со льдинками и оленьими шерстинками, сыпавшимися с их одежд. Они отфильтровали ее и нагрели на печке, на которой готовили пищу. Когда возникла нужда в сушилке, они прочесали весь берег на многие километры и собрали весь плавник, необходимый для ее постройки. Когда же наступило время печатать копии, возникли настоящие трудности – привезенное электрооборудование не давало достаточно света. Как они вышли из положения? Они закоптили окошко, оставив кусочек, равный по размеру кадру, и Боб сделал копию при слабом свете арктического солнца. Камеры несколько раз падали в морскую воду, и их приходилось разбирать, чистить и собирать. Эскимосы обучились и этому. Но не знали, для чего это нужно. Они никогда не видели ии одного фильма.

И вот однажды Боб установил проектор, повесил на стену одеяло и пригласил в хижину всех – мужчин, женщин и детей. Он снял Нанука, проткнувшего копьем моржа, моржа, бьющегося в прибрежных водах, и Наиука, пытающегося вытащить его на берег. Проектор включился, и в хижине установилась мертвая тишина. Они увидели на экране двигающегося человека и узнали в нем Нанука. Но Нанук сидел рядом с ними в хижине, и они не понимали этого. Когда же они увидели моржа, то, по словам Боба, началась настоящая паника. «Держи его крепче!—завопили они.– Держи!» И бросились к экрану, толкаясь и опрокидывая стулья, чтобы помочь Нануку удержать моржа.

И только тут до них дошло, что к чему. Речь шла об бхоте, а они были великими охотниками. Они умели ор' ганизовать охоту и взяли дело в. свои руки. «Надо провести охоту, на медведя,– объявил Нанук,– поскольку это – величайшая из охот». Найти берлогу медведя легко по пару от его дыхания, вырывающегося наружу. Ножом Нанук расширит вход, разъяренная медведица с ревом выскочит из берлоги; на нее набросятся собаки; она будет отбрасывать их... «И тогда,– сказал Нанук – я выйду против нее с одним гарпуном. Разве это не будет доброй охотой?»