Текст книги "Путешествие на Луну (ЛП)"

Автор книги: Жорж Ле Фор

Соавторы: Жорж Ле Фор
сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 21 страниц)

Сломка с изумлением взглянул на него.

– Как!.. Да ты, по-видимому, не понимаешь системы нашего аппарата?

– Очень смутно, – отвечал, улыбаясь, граф.

– Вот и видно, что тебя более интересуют глазки m-lle Елены!.. – с досадой проговорил инженер. – Чудак, да без масла мы упадем с высоты почти 500 метров!

Гонтран невольно испустил крик испуга, обративший на себя внимание Леночки и ее отца.

– Что такое? – с беспокойством спросила девушка.

– Ничего, ничего… – поспешил успокоить ее приятель графа. – Мы советуемся с Гонтраном, где бы купить петроля[2]2
  Petrol (англ.) – бензин, газолин, автомобильное топливо.


[Закрыть].

– Надо подождать, пока стемнеет, и затем опуститься около какого-нибудь городка, – не иначе, – посоветовала Елена Михайловна.

– Да, мы так и сделаем, – одобрил совет Вячеслав.

Через час солнце закатилось за вершины Альп, видневшихся на горизонте, на небе показался серебряный диск Луны, и вечерняя мгла начала быстро окутывать землю. "Альбатрос", совершенно лишенный топлива, опустился в пустынных окрестностях какого-то селения. В то время как инженер, при помощи Елены, наскоро сооружал палатку для ночлега, Гонтран вместе с Михаилом Васильевичем сходили в местечко и купили новый запас петроля.

На следующее утро, с восходом солнца, "Альбатрос" продолжал свой путь. Скоро перед глазами воздухоплавателей развернулась зеркальная гладь Адриатики, блестевшая под лучами восходящего светила. При виде этой волшебной панорамы Леночка не могла удержаться от восторженного восклицания.

– Ах, какая чудная картина!

Недовольное ворчание г-н Сломки было ответом на слова молодой девушки.

– А вот подует норд и занесет нас за сто миль от берега в море, тогда перестанете восторгаться! – проговорил инженер. – Хорошо еще, что мы скоро повернём на северо-запад, в Швейцарию.

– Разве мы полетим через Альпы? – спросила невеста Гонтрана.

Капитан "Альбатроса" утвердительно кивнул головой.

– Но ведь тогда придется подниматься очень высоко?

– Да, не менее четырёх – пяти тысяч метров.

– Подвергаться Альпийской стуже!.. – недовольно протянула молодая девушка. – Что касается меня, то я с гораздо большим бы удовольствием предпочла видеть плодоносные, радостные долины Италии, чем эту ужасную панораму снежных вершин и ледников… Я убеждена, что и папа присоединится к моему мнению.

– Если таково ваше желание, дорогая Елена Михайловна, – вмешался в разговор Гонтран, – то нечего и говорить более, полетим, Вячеслав, над Италией, – ведь тебе не всё ли равно, с какой стороны достигнуть Франции?

– Очень ты легко относишься ко всему! – огрызнулся на приятеля Сломка.

– Ну, полно, полно, старина, – улыбаясь, проговорил граф, – будь хоть раз в жизни галантным кавалером!

– Хорошо, как угодно, – пожал плечами командир "Альбатроса" и, повернув штурвал, направил аэроплан на юго-запад.

"Альбатрос", словно гигантская птица, понесся над долиной По, сопровождаемый испуганными криками обитателей Верхней Италии. Венеция, Падуя, Верона, Брешия и Бергамо – все эти знаменитые города один за другим промелькнули пред глазами воздухоплавателей.

Над Турином инженер снова изменил курс своего воздушного судна и направил его на северо-запад, где сверкали под лучами солнца снежные вершины приморских Альп.

Между тем погода, до сих пор прекрасная, быстро изменилась. Подул сильный северный ветер. Небо стало заволакивать облаками…

Чем хуже становилась погода, тем беспокойнее делался приятель Гонтрана. Его лицо, обыкновенно весёлое, приняло суровый вид, губы озабоченно сжались… Каждую минуту он с беспокойством посматривал на барометр, изредка переводя недовольный взгляд на своих спутников, беспечно любовавшихся чудными картинами Италии. Наконец Гонтран, случайно обернувшись, поймал этот взгляд своего друга.

– Ты опасаешься чего-нибудь? – спросил он.

Вместо ответа г-н Сломка, ткнул пальцем сначала на буссоль, потом на барометр, который быстро падал.

– Что же? – повторил свой вопрос Гонтран. – Нам грозит опасность?

Командир аэроплана пожал плечами.

– В нашем положении все опасно, – хмуро сказал он. – Посмотри на эти облака, громоздящиеся на вершинах гор… Заметь, какая сырость в воздухе… Наконец взгляни на багровый цвет солнца… Всё это – предвестники бури.

Гонтран беспокойно взглянул на невесту.

– Что же делать? – упавшим голосом произнёс он.

Инженер, не отвечая, повернул кран паровика, и пар со свистом устремился в поршни. Весь аппарат задрожал, лопасти винтов завертелись с головокружительной быстротою, и "Альбатрос" стрелой полетел вперед… Но скоро сильные порывы ветра остановили его полет. Словно раненая пища, аэроплан стал метаться из стороны в сторону, мало подвигаясь вперед…

ГЛАВА XII

Буря. – Ужасное положение. – «Альбатрос» падает. – Крушение в воздушном океане. – Пожар. – Падение. – Спасены! – Ученный спор. – Аэролит, комета или молния? – Недоразумение объясняется! – Приглашение. – Обсерватория Ниццы. – Большой рефрактор. – Эйфелева башня. – Печаль старого ученого. – Советы Гонтрана и Сломки. – Приезд сэра Джонатана Фаренгейта.

Некоторе время «Альбатрос» боролся с напором воздушных течений… Вдруг страшный шквал, поднимая с земли тучи пыли, понёсся прямо на аэроплан. Последний находился в эту минуту над первыми отрогами Альп, на высоте не более двухсот метров над землей.

– Вверх? Вверх! – отчаяние закричал командир "Альбатроса", усиливая огонь в лампе.

Аппарат полетел стрелой и почти отвесно взвился до самых облаков. Но здесь царствовала буря, быть может ещё более свирепая, чем внизу. Не имея возможности бороться с ее порывами, аэроплан сделался игрушкой ветра и беспорядочно метался из стороны в сторону, как утлая ладья среди валов разъярённого океана.

Побледнев от ужаса, воздухоплаватели в немом молчании созерцали окружавшую их борьбу стихий; клочья седых облаков бешено крутились в атмосфере вокруг аппарата, освещаемые лишь зловещим огнем молний. Один молодой инженер не терял хладнокровия, но ненадолго…

Внезапно свист пара, вырывавшегося из поршней аппарата, умолк, и лопасти винтов стали медленнее рассекать воздух… Командир "Альбатроса» испустил невольный крик отчаяния и замер, как статуя, с ужасом смотря на погасавшую лампу: запас петроля весь истощился…

– Мы спускаемся?! – закричал Михаил Васильевич.

– Нет, падаем, – сдавленным голосом отвечал ему Сломка.

Лишенный сил, аэроплан мог служить только парашютом.

– Море! Море! – вдруг новый ужасающий крик заставил воздухоплавателей окаменеть от ужаса. То кричала Елена.

Действительно, внизу, невдалеке расстилалась кипевшая волнами поверхность Средиземного моря. Яростный вихрь нёс аппарат словно легкое перо, как раз в ту сторону, где виднелась водяная пучина…

Молодой инженер, сделав отчаянное усилие, заставил " Альбатроса" еще раз повиноваться его воле. Но вдруг странный громовой удар едва не оглушил несчастных его спутников, и грозное зарево молнии вспыхнуло кругом: одним ударом гроза разбила оба винта аппарата и зажгла его материю… "Альбатрос", словно камень, ринулся вниз…

Все пассажиры аэроплана, наверное, разбились бы вдребезги о камни прибрежья, если бы счастливая мысль не мелькнула в голове инженера: со страшной силой Сломка повернул горизонтально широкую площадь шёлковой материи, служившую рулем. Это несколько замедлило быстроту падения "Альбатроса", однако не прошло и двух минут, как он очутился метрах в десяти над землёю.

– Берегись! – повелительным голосом закричал командир горевшего аппарата. – Берегись удара! Земля!..

В то же самое мгновение аэроплан рухнул на землю, как смертельно раненая птица. Сильный удар сшиб наших героев, с ног и бросил в разные стороны.

Михаил Васильевич первый оправился. Быстро вскочив на ноги, он бросился к Елене. Молодая девушка бледная как смерть, но совершенно невредимая, кинулась в объятия отца.

– А что с графом?! – вскричал старый учёный, успокоившись за участь дочери.

– Я здесь! – весело отвечал Гонтран, вылезая из оврага, куда его занесло бурей.

– Вот и прекрасно! Значит все целы! Никто не ранен? – спокойным голосом отозвался Сломка, тщетно пытаясь спасти горевшие обломки аппарата.

– Нет! – со вздохом облегчения проговорили в один голос его спутники.

Старый профессор внимательно осмотрелся по сторонам.

– Но, господа, – вдруг сказал он, мы в цивилизованной стране… Вот какая-то обсерватория, – добавил он, указывая на здание, возвышавшееся на ближайший горе и походившее своей формой на жокейскую фуражку.

Вячеслав, взглянув по указанному направлении, снял шляпу с головы и, размахивая ею, заревел, вне себя от радости:

– Ура!!.. Ура, господа!!.. Мы во Франции! Это Ниццкая обсерватория!..

В то время, как наши герои, собравшись вокруг жалких остатков "Альбатроса", совещались о том, что им предпринять далее, в Ниццкой обсерватории царило сильнейшее возбуждение. Человек десять молодых людей, столпившись в длинной галерее обсерватории, жарко спорили о замеченном ими удивительном феномене.

– Это аэролит, уверяю вас, господа, – говорил один, – я прекрасно видел его отличительные признаки. Ведь вспомните…

– Я готов позакладывать голову, что это комета, – пылко прервал оратора другой, – в самом деле, обратите внимание…

– Ни аэролит, ни комета, – уверенным тоном заявил третий, – это просто естественное следствие прошедшей грозы, – молния.

Взрыв иронического смеха был ответом на это заявление, и каждый из спорящих повторил:

– Аэролит!

– Комета!

– Молния!

Увлёкшись спором, противники яростно смотрели друг на друга, размахивая телескопами и зрительными трубами, которые держали в руках. Еще минуту, – и эти мирные инструменты науки могли бы превратиться в оружие битвы.

– Господа, – обратился тогда к расходившимся товарищам наиболее хладнокровный из молодых учёных, – я предлагаю самое верное средство узнать, кто из нас прав – это пойти на разведку. Отправимся на то место, куда упал странный метеор, и там узнаем, что это такое: аэролит, болид или молния?

Предложение было встречено единодушным одобрением, и скоро вся компания двигалась из обсерватории по берегу моря.

Вдруг, на одном повороте дороги, исследователи увидели группу незнакомых людей, которые оживлённо разговаривали о чем-то, сильно жестикулируя руками. Не сомневаясь, что они видят пред собою свидетелей странного феномена, молодые люди пустились бежать и, достигнув наших героев, осыпали последних кучей вопросов:

– Куда он упал?!

– Как она пролетела?!

– Не убила ли она кого-нибудь?!

Михаил Васильевич и его спутники с некоторым беспокойством смотрели на вновь прибывших, удивленные этими вопросами.

– О чем вы говорите, господа? – спросил старый ученый.

– Об аэролите!

– О комете!

– О молнии!

Удивленный ещё более, профессор Осипов попятился назад.

– Какой аэролит? Какая комета? Какая молния? Я не понимаю… – проговорил он.

– Так вы ничего не видели? – разочарованным тоном спросили молодые люди.

Михаил Васильевич отрицательно покачал головою.

– Решительно ничего, – отвечал он. – Но кто вы, господа, такие, и чего ищете?..

– Мы студенты, занимающиеся в обсерватории Ниццы астрономией, – ответил один из молодых людей.

Едва он произнес эти слова, как старый ученый бросился к нему, стал душить в своих объятиях и восторженно закричал:

– Астрономы!.. Астрономы!..

На этот раз студентам в свою очередь пришлось попятиться и подумать, что они имеют дело с сумасшедшим.

– Дело вот в чем, – сказал тот, которого Михаил Васильевич обнимал с таким жаром, – к концу грозы мы заметили один крайне любопытный феномен, над которым тщетно ломали свои головы: одни из нас решили, что это аэролит, другие – что комета, третьи – что это просто молния…

Взрыв хохота сопровождал эти слова. Смеялся Сломка, который, подойдя к студентам, произнес:

– Ну, господа, вы все отчасти правы и отчасти неправы: то, что вы видели, действительно походило на аэролит, так как упало из атмосферы; походило и на комету, так как имело хвост; наконец могло быть принято и за молнию, так как было воспламенено. И все-таки это ни аэролит, ни комета, ни молния.

– Что же это такое? – в один голос спросили заинтересованные слушатели молодого инженера.

– Это аэростат, или точнее аэроплан, – отвечал последний, указывая на разбросанные по земле остатки " Альбатроса", – и вы видели наше падение.

– Но кто же вы такие, господа? – спросили наших героев студенты.

– Моё имя слишком малоизвестно, – скромно ответил Сломка. – Но вот этот мой спутник, – продолжал он, указывая на Михаила Васильевича, – должен быть вам известен… Это профессор Осипов из Петербурга.

Услышав столь известное в науке имя, студенты с уважением сняли шляпы, и один из них, который уже раньше беседовал со старым ученым, подошёл к нему со словами:

– Уважаемый учитель, – сказал он взволнованным голосом, – позвольте мне от лица всего французского студенчества, знающего ваши труды и восхищающегося ими, пожать вам руку… Позвольте также рассчитывать, что вы окажете нам честь, приняв наше гостеприимство в обсерватории: там всегда найдется помещение для друзей, в том числе и для вас с вашими спутниками.

Михаил Васильевич взглянул на Леночку и отвечал:

– Я не стал бы, господа, злоупотреблять вашею добротою… Но долгий путь истощил силы моей дочери, и это заставляет меня с благодарностью принять ваше предложение.

Старый учёный подал руку молодой девушке, которая едва держалась на ногах от усталости, и все тронулись по направлению к обсерватории.

Ниццкая обсерватория построена на вершине Мон-Боронского холма и возвышается почти на пятьдесят метров над уровнем моря. Из ее окон открываются восхитительнейшие виды, – с одной стороны на безбрежный простор Средиземного моря, с другой – на долину Пайльон, обрамлённую на горизонте снежною цепью Альп. Помимо ее климатических условий, в высшей степени благоприятных для подобного учреждения, – сама местность, в которой находится обсерватория, одна могла бы заставить выстроить последнюю именно здесь, чтобы взор учёных, утомленный созерцанием небесных светил, мог отдохнуть на этих прелестных ландшафтах. В этом случае строитель обсерватории, Бишофсгейм, руководился не только требованиями науки, но и вкусом художника.

Но чем особенно славится обсерватория Ниццы, так это своим громадным телескопом, величайшим в мире. Объектив этого гиганта имеет диаметр в 76 сантиметров, а фокусное расстояние в 18 метров. Вместе со станком исполинская труба весит не менее 25.000 килограммов, и эта громадная масса однако покоряется простой часовой пружине.

Одно из чудес современной техники составляет и тот купол, под которым находится гигантский инструмент: имея 21 метр в диаметре и более 30 метров высоты, он весит около 95.000 килограммов! Можно было бы на первый взгляд подумать, что это колоссальное сооружение для своего движения нуждается в значительной силе. Ничуть не бывало! Его строитель, прославленный впоследствии сооружением высочайшей в мире башни, инженер Эйфель, придумал в высшей степени остроумное приспособление, делающее вращение купола доступным даже слабой руке ребенка. Вместо того, чтобы утвердить купол на металлических валах, – как устроены подвижные башни в других обсерваториях, – он заставил его плавать на поверхности воды, налитой в герметически закрытый водоём. Достаточно ничтожного усилия, чтобы тяжелая башня стала вращаться, скользя своим основанием по поверхности воды.

Нечего и говорить, что первым делом Михаила Васильевича, по прибытии в обсерваторию, был осмотр всех этих чудес. Сначала, увлеченный всем виденным, всецело отдавшись своему любимому занятию, – созерцанию небесных пространств, старый ученый позабыл про свои невзгоды. Но когда вечером он присоединился к своим спутникам в небольшой зале, куда им подали ужин, то все заметили, что лицо старика носит печать глубокой грусти. Первая обратила на это внимание Леночка.

– Дорогой папа, – с участием спросила она, нежно обнимая рукой шею отца, – что с тобою? Какое тайное горе печалит тебя?

Михаил Васильевич покачал головой и тихо отвечал:

– Право, со мной ничего, милая Леночка.

Молодая девушка пытливо взглянула в глаза отцу, затем обратила свой затуманившийся взгляд на жениха. Гонтран понял, что требуется его участие, и, подойдя к старому ученому, весело проговорил:

– Держу пари, дорогой Михаил Васильевич, что я знаю причину вашей грусти.

Отец Леночки смутился, но не отвечал ничего.

– Готов биться, на что угодно, – продолжал молодой дипломат, – что виновница вашей печали – эта знаменитая труба, которая позволила вам вновь любоваться, после долгого промежутка, чудесами неба.

Старый профессор энергично тряхнул головою.

– В самом деле, – прошептал он. – как давно я не имел возможности созерцать мои дорогие лунные пустыни!.. Действительно, этот волшебный инструмент напомнил мне прежнюю счастливую жизнь в Петербурге, когда я не был еще тем, что я есть теперь, – несчастным изгнанником.

– И вы, конечно, вспомнили о своем проекте?

– Тс!! – прервал своего собеседника Михаил Васильевич, указывая взглядом на молодого инженера, который сидел в другом углу залы, уткнувшись в какую-то старинную книгу. – Не говорите этого при нем: зачем так доверять постороннему человеку?

При этих словах отца молодая девушка не могла удержаться от улыбки.

– Напрасно, дорогой папа, таиться от г-на Сломки, – заметила она. – Он все знает.

– Как! Зачем-же ему сказали? – проговорил, меняясь в лице, старый ученый.

– Он так интересовался вашей судьбой… Кроме того, я пригласил его принять участие в нашем путешествии по небу, – оправдывался Гонтран.

Михаил Васильевич недовольно пожал плечами.

– Что за идея пришла вам!.. не понимаю, – пробормотал он.

– Притом же Вячеслав только с этим условием согласился вас спасти, – сказал граф.

– Меня спасти!.. меня спасти!.. – проговорил профессор. – Да разве он меня спас? Уж не тем ли, что построил аппарат по вашим планам?.. Но ведь это его ремесло… Право, дорогой Гонтран, мне кажется, что вы слишком добры относительно вашего приятеля, который только и ищет случая, чтобы стушевать вас…

– Но, дорогой профессор, позвольте…

– Нет, но позволю! – с азартом прервал графа старый учёный. – Я все время прекрасно видел его старания вылезти вперед… Во время нашего путешествия, всякий раз, как я обращался к вам с вопросом, г-н Сломка непременно совался со своими ответами… Но он только попусту тратит время!

Гонтран смотрел на свою невесту, тщетно стараясь подавить просившуюся на его губы улыбку.

– Однако, дорогой Михаил Васильевич, – снова обратился он, – вы еще не объяснили нам причину своей печали.

Старый профессор схватил его за руки.

– Эх, – с горечью проговорил он, – да разве вы уже не угадали ее?.. Да, я действительно думал о своем проекте, осуществлению которого посвятил всю свою жизнь. Как-же мне не печалиться, видя себя ограбленным, обобранным? Этот презренный лишил меня самого дорогого…

– По что вам мешает снова взяться за дело? – спросил молодой дипломат. – Правда, ваши бумаги, ваши планы и чертежи захвачены, но стоит вам заняться несколько дней, – и вы снова можете все воспроизвести на бумаге.

– А деньги? – задал вопрос старик.

– Деньги? – озадаченным тоном повторил граф.

Настало минутное молчание. Вдруг Сломка, давно уже прислушивавшийся к их разговору, поднял голову от книги и сказал:

– А отчего вам, г-н Осипов, не попробовать обратиться к общественной помощи? Объясните ваш проект, заинтересуйте им капиталистов, затем откройте подписку… Во Франции очень ценят ученых, а русский учёный для французов вдвойне симпатичен…

Старый профессор грустно покачал головой.

– Я не сомневаюсь, г-н Сломка, – отвечал он, – что добился бы таким образом успеха… Но, к несчастию, время не терпит ни малейшего отлагательства, а для исполнения вашего плана нужно много времени.

– Нет времени?!.. Но надеюсь, что вы еще не собираетесь умирать, Михаил Васильевич? – шутливо заметил граф. – Я редко видал в ваши лета людей таких свежих и бодрых, как вы.

– Я не про то говорю, – вы меня не поняли…

– Про что же?

– Согласитесь, что ведь Шарп украл мои бумаги вовсе не для того, чтобы они валялись в папках… Вероятно, он поспешил ими воспользоваться во время моего заключения.

– Ну?

– А в результате выходит, – отвечал старый ученый, с грустью поникнув головою, – что мне остаётся только умереть… Предположим даже, что я успею собрать необходимый капитал… Для осуществления проекта все-таки понадобится время, и я лишь вторым прибуду на девственную почву Луны…

– Однако, позвольте, г-н Осипов! – прервал старика инженер. – Прежде чем предаваться отчаянию, нужно убедиться, что Шарп действительно намерен воспользоваться вашими планами… Даже, если последнее окажется и справедливым, нужно предварительно удостовериться, насколько он опередил вас.

– Г-н Сломка прав, – сказала девушка, целуя отца в лоб. – Не падай духом, папа, и не теряй напрасно времени… Напиши в Вену своим знакомым и осведомись у них, как идут дела Шарпа, – вероятно, раз последний задумал выполнит такой гигантский проект, то он не может скрывать его от всех.

– Со своей стороны, – добавил Гонтран, – я напишу в Венское посольство и тоже попрошу навести справки.

Не теряя времени, старый учёный и граф Фламмарион засели за письма. Они успели уже написать по полудюжине, как вдруг в комнату поспешно вошёл молодой инженер.

– Михаил Васильевич, – сказал он, – только что в обсерваторию прибыл один американский астроном.

– Его имя?

– Джонатан Фаренгейт.

– Гм!.. Фаренгейт!.. – с минуту припоминал профессор, потирая себе лоб. – Нет, не помню. Зачем же он приехал?

– Один студент передавал мне, что цель приезда Фаренгейта – произвести несколько наблюдений над Луной при помощи большего рефрактора.

– Над Луною?.. Странно… А не знаете, какая цель этих наблюдений? – озабоченно спросил Михаил Васильевич.

– Пока не знаю… Но, по-видимому, Фаренгейт объяснит это на собрании, которое он созывает в библиотеке обсерватории… Вы также приглашены туда.