Текст книги "Путешествие на Луну (ЛП)"

Автор книги: Жорж Ле Фор

Соавторы: Жорж Ле Фор
сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 21 страниц)

ГЛАВА XXIV

Последние приготовления. – Ящики гробы. – Во тьме. – Роковая минута. – Отлет. – Страшная катастрофа. – Что стало с нашими героями. – Мрак и тишина. – Кто чихал в вагоне-гранате. – Все целы. – «Победа!» – Вагон летит на Луну.

Среди мёртвого молчания, царившего в вагоне, часы пробили шесть.

– Еще десять минут остается нам быть на земле, – проговорил Михаил Васильевич.

– То-есть под землей, хотите вы сказать? – заметил Гонтран.

– Не пора ли нам, профессор, окончательно приготовиться к отлету? – спросил Сломка.

– Какие же еще нужны приготовления? – обратился к нему американец.

– Прежде всего тщательно осмотреть, всё ли на месте, плотно ли привинчены гайки, прочны ли ремни, а затем нужно нам самим быть готовыми встретить страшный толчок при отлете.

С этими словами молодой инженер заботливо осмотрел всю внутренность вагона, убедился, что все в порядке, потом вытащил на средину особые ящики, обитые внутри толстым, эластичным слоем мягкого войлока.

– Ну-с, господа ложитесь! – проговорил он.

– Брр!.. – прошептал Гонтран, рассматривая ящики, – точно гробы!..

Тем не менее, чтобы подать пример товарищам, граф первый залез и свой ящик. В соседнем ящике поместилась Елена, за ней старый ученый и Фаренгейт.

В этих приготовлениях прошло около пяти минут. С каждой секундой подземное волнение усиливалось. Гора тряслась, словно крышка на кипящем котле. Очевидно, предсказание испанского монаха-астронома исполнялось: гигантский Котопахи пробуждался от долгого сна, и подземные газы, сжатые в его недрах, каждую секунду готовы были вырваться из своей темницы.

– Можно подумать, что пятьсот тысяч дьяволов силятся вылететь из ада через кратер вулкана, – шутливо проговорил Сломка, ожидавший, пока все его спутники улягутся.

– А что же ты сам не ложишься? – спросил его Гонтран.

– Мне еще надо кое-что сделать до отлета, – ответил инженер.

– Шесть часов восемь минут… Внимание! – дрожащим голосом произнёс старый ученый.

– Наконец-то мы летим! – весело отозвался из своего ящика американец, потирая руки при мысли о встрече с Шарпом.

В этот момент Сломка повернул электрическую кнопку, и в вагоне воцарилась беспросветная тьма. Все смолкли. Слышно было лишь сдержанное дыхание пятерых путешественников и учащённое биение их сердец. Секунды шли в томительной тоске…

Вдруг ужасающий удар чуть не разбил вагона. Слуха путешественников достиг глухой рев вулкана, сопровождаемый пронзительным свистом… Что было далее, они не слышали, потеряв сознание…

Несколько миллионов кубических метров подземного газа разом ринулись через кратер. Под их напором вагон-граната в огневидном облаке вылетел из жерла Котопахи и менее, чем за пять секунд, миновал пределы земной атмосферы. Оставив землю, он понёсся в абсолютной пустоте межпланетного пространства.

Тем временем на земной поверхности разразился целый ряд катастроф. Громадный столб пламени, высотой более полуверсты, появился над кратером Котопахи, и страшный шум на далекое расстояние потряс окрестные страны. Этот столб пламени был виден более чем на двести верст вокруг, кораблями, плывшими по Тихому океану, а волнение атмосферы превратилось в жесточайший ураган, причинённые которым опустошения были неисчислимы.

По сведениям метеорологов, циклон со скоростью 155 вёрст в час направился к северо-востоку от Эквадора, пресёк Мексиканский залив, потопив на пути пятнадцать кораблей, затем понёсся по территории Соединённых Штатов, срывал крыши, разрушая дома, вырывая с корнями вековые деревья… Через шесть часов ураган миновал американский материк и скрылся в полярном море…

В Южной Америке всё тихоокеанское побережье было потрясено землетрясением, от Квито до Вальпараисо. Особенно страшная катастрофа разразилась над той частью Кордельеров, которая образует, так называемый, узел Пастос. Великолепный фасад иезуитской коллегии в Квито, которым несколько недель тому назад так восхищался Гонтран, треснул снизу до верху. Несколько десятков других зданий столицы Эквадора превратились в груду развалин. Невдалеке оттуда, в Гваяквиле, почва вдруг опустилась и дала расселину шириною в несколько метров, из которой выходил удушливый дым. Короче сказать, в обеих Америках извержение отозвалось множеством катастроф.

В то время как Новый Свет был театром страшных переворотов, виновники этого, казалось, уже потерпели должное возмездие за причинённые ими бедствия. Глубокая тьма царила внутри вагона, не позволяя различить ничего. В этой тьме не раздавалось ни малейшего шума, ни стона, ни даже самого слабого вздоха.

Мрак и гробовое молчание… Вдруг отрывистое, громкое чихание нарушило тишину… За ним второе, третье, четвёртое, и так беспрерывно в течении по крайней мере трёх минут… Очевидно, из пяти пассажиров вагона хоть один да уцелел.

– Чёрт побери! – послышался глухой, прерывающийся голос. – Видно, я простудился!..

Едва голос произнёс эти слова, как в темноте еще кто-то чихнул несколько раз.

– Будьте здоровы! – любезно отозвался первый пассажир вагона-гранаты.

– Ба, да это г-н Сломка! – воссело воскликнул второй. – Так вы живые!..

– А почему это вас удивляет, достопочтеннейший мистер Фаренгейт?

– Помилуйте, это мне доставляет, напротив, большое удовольствие!

– Очень приятно!

– Конечно… Я было уж дрожал при мысли, что заключён с глазу на глаз с четырьмя трупами, – проговорил янки.

– Гм!.. Да, действительно, тогда беседе не хватало бы оживления, – согласился инженер, которому эгоизм американца пришёлся не особенно по вкусу.

Затем вдруг, вспомнив о своем друге, Сломка вскричал дрожащим голосом:

– А что, если наши спутники в самом деле…

Он не имел силы докончить ужасного предположения.

– Кроме нас с вами, никто не шевелится, следовательно… – холодным тоном произнес Фаренгейт.

Холодная дрожь охватила все члены молодого инженера при этих словах. Кое-как, превозмогая волнение, он вылез из своего ящика и пополз на коленях по ковру, ощупывая стенку вагона…

Вдруг радостное восклицание прекратило его поиски: он нащупал пальцами электрическую кнопку. Через секунду яркий свет озарил внутренность гранаты.

– Ура! – воскликнул янки. – Какая приятная вещь свет!

С этими словами Фаренгейт выпрямился, с удовольствием потирая свои члены, онемевшие от долгого лежанья в ящике. Между тем инженер с тревогою подбежал к ящику, где лежал граф Фламмарион.

– Гонтран! – воскликнул он, приподнимая и сильно встряхивая своего друга.

Но молодой граф оставался неподвижен, с закрытыми глазами и сомкнутыми губами.

– Умер! – с ужасом прошептал Сломка.

Не говоря ни слова, американец отстранил его и приложил ухо к груди молодого дипломата.

– Так же умер, как и вы сами! – проговорил он. – Сердце бьется нормально.

– В таком случае подержите его прямо несколько секунд, – сказал Сломка. – Я сейчас приду…

Он подбежал к шкафу, открыл его и поспешно отыскал среди стоявших там склянок флакон с какою-то мутноц беловатой жидкостью. Несколько раз взболтав жидкость, инженер откупорил пузырек и поднес к самому носу своего приятеля.

Почти тотчас же лицо графа изменилось, опущенные веки приподнялись, губы открылись, как-будто желая что-то сказать… Потом вдруг гримаса перекосила лицо ех-дипломата, и он несколько раз сильно чихнул.

– Спасён! – закричал Сломка, бросаясь на шею своему другу.

В ту же секунду новый крик, взволнованный и прерывистый, раздался из соседнего ящика:

– Улетели!.. Мы улетели!.. – То кричал очнувшийся от обморока Михаил Васильевич.

– Что с вами, профессор? – спросил озадаченный Сломка.

– Разве вы не слышали страшный гул, раздавшийся в кратере?

– Ну? – Это извержение Котопахи!

Инженер и Фаренгейт взглянули друг на друга: во время суматохи они совершенно позабыли о том, где находится сейчас их вагон…

Между тем Гонтран, сидя на краю своего ящика, растирал попеременно голову и поясницу.

– Ох! – стонал он. – Я, право, словно упал с колокольни, – так трещит голова! А по спине точно меня сейчас отдули палками!..

Но вдруг боль в голове и спине прекратилась, как по волшебству. Быстро вскочив, молодой человек подбежал к ящику Елены. Молодая девушка лежала, не шевелясь, словно погруженная в глубокий сон.

– Вячеслав! – закричал граф приятелю. – Иди сюда скорей!.. Этот сон меня пугает!..

Одним прыжком Михаил Васильевич был около дочери и взял ее на руки, как малого ребёнка, покрывая поцелуями.

Сломка тихо отстранил старого ученого и поднес к носу девушки тот же пузырёк с белою жидкостью, который так успешно оживил Гонтрана. Не прошло и минуты, как Елена медленно открыла глаза.

– Дорогой папа! – прошептала она, обнимая Михаила Васильевича.

– Гонтран! – прибавила потом девушка, увидев жениха и протягивая ему руку, которую молодой человек покрыл поцелуями.

– Браво! – весело воскликнул Сломка при виде этой картины. – Значит, все целы!.. Решительно я никогда не думал, что путешествие на Луну могло быть так приятно…

Едва профессор убедился, что дочь его находится вне опасности, как оставил ее и поспешил к середине вагона. Здесь он опустился на колени, развязал ремни, прикреплявшие ковер к полу, и начал торопливо открывать находившееся здесь окно. Стекло последнего было настолько толсто, что по нему можно было безопасно ходить. Однако, для предохранения от ударов во время вылета гранаты из жерла, оно было с внешней стороны закрыто металлической ставней, прикреплённой при помощи гаек, выходивших внутрь вагона.

– Отвертку! Скорей отвертку! – лихорадочно проговорил старый ученый.

Сломка бросился к шкафу и живо достал оттуда требуемый инструмент. Вооружившись последним, Михаил Васильевич стал отвинчивать гайки, пока наконец ставня не отворилась, позволяя видеть все, что делалось снаружи. Затем профессор совершил ту же операцию и над другими окнами нижней части вагона.

– Теперь потушите лампы! – приказал он.

Молодой инженер повиновался, и в вагоне снова воцарилась темнота. Михаил Васильевич впился глазами в одно из окон.

– Победа! – закричал он. – Победа! Мы летим на Луну!

Фаренгейт, прижавшись носом к стеклу, таращил глаза, не видя ничего, кроме глубокой тьмы.

– Ради Бога! – воскликнул он наконец, – я очень желал бы знать, дорогой профессор, почему вы думаете, что мы покинули Землю?

– Да просто потому, что нас теперь окружает густая тьма… Между тем, если бы мы упали назад на нашу планету, то увидели бы вокруг себя почву, освещенную Луной. Если бы, затем, мы упали, например, в Тихий океан, то почувствовали бы колыхание волн… Итак я повторю: мы улетели…

– Но ведь такая же тьма была и в кратере, Михаил Васильевич! – возразил Гонтран.

– Так что же? – с иронией спросил профессор.

– А может быть, мы все еще находимся в жерле вулкана?

Не говоря ни слова, старый ученый схватил графа за руку и подвел к одному из окон.

– Видели вы это из своего кратера? – спросил он, указывая рукой, чрез толстое стекло, на созвездия, чудным блеском горевшие во тьме,

– Остается узнать, – проговорил Сломка, – хватит ли двигательной силы, чтобы доставить нас в сферу лунного притяжения.

– Увидим! – был сухой ответ профессора.

ГЛАВА ХХV

Наивная просьба графа. – Важный вопрос о воздухе. – Где же Луна? – Испуг молодого экс-дипломата. – Г-н Сломка в роли профессора. – Кое-что о неподвижных звездах. – Первая ночь в вагоне. – Пробуждение. – Недомогание и его причина. – После завтрака. – Занятия путешественников.

– Скажи пожалуйста, Вячеслав, – обратился граф своему приятелю, – нельзя ли открыть окно нашего вагона?

– Открыть?!.. Зачем?

– Чтобы освежить немного воздух, чёрт возьми! Здесь можно задохнуться.

К счастию, молодой человек говорил почти шепотом, так что до слуха Михаила Васильевича долетали лишь отдельные слова.

– Но, глупый, ведь мы теперь летим в пустоте! – прошептал, наклонившись к уху собеседника, Сломка.

Лицо экс-дипломата приняло выражение глубочайшего изумления.

– В пустоте? – повторил он. – Так мы уже пролетели всю земную атмосферу?

Инженер взглянул на хронометр.

– Да, – отвечал он, – мы покинули ее пояс уже двадцать одну с половиною минуту тому назад.

– Так где же мы теперь?

Сломка бросил взгляд в сторону старого ученого.

– Тише, несчастный, тише! – прошептал он. – Если твой будущий тесть услышал бы твои слова, всё бы пропало… Пространство, которое мы теперь пролетаем, наполнено невесомою жидкостью, называемою светоносным эфиром. Плотность последнего равна нулю, и, следовательно, его можно сравнить с абсолютной пустотой, какую мы получаем при помощи воздушного насоса… Понятно поэтому, – если мы откроем окна вагона, то не только не запасемся свежим воздухом, ни и лишимся того, какой у нас есть…

– Но, мистер Сломка, – прервал объяснения инженера Фаренгейт, прислушивавшийся к его словам, – я прекрасно помню проекты мерзавца Шарпа: он говорил, что Луна совершенно лишена воздуха. Как же мы будем на ней дышать? Есть ли у вас, как у него, каучуковые скафандры и резервуары с воздухом?

– Конечно, – с улыбкой отвечал инженер. – Неужели же вы думаете, что, отправляясь в столь опасное путешествие, мы не позаботились предусмотреть все случайности? Хотя, по убеждению профессора Осипова, на Луне и достаточно воздуха для человеческих легких, однако мой предусмотрительный друг, граф Фламмарион, заказал шесть аппаратов, с которыми мы можем безнаказанно разгуливать даже в безвоздушном пространстве.

– О, если так… Впрочем, для меня лично нужно лишь столько воздуха, чтобы иметь возможность схватить подлого Шарпа и задушить его.

С этими словами мстительный янки повернулся к окну и стал вглядываться в окружающую тьму, между тем как Гонтран и Елена разместились у другого окна.

– Что за чёрт! – воскликнул он, через минуту отрываясь от своих наблюдений, – где же Луна? Неужели она будет настолько неделикатна, что не придёт на свидание с нами?

– Если потрудитесь подняться наверх, то увидите ее, – ответил Сломка.

– Вероятно, со времени нашего отъезда она значительно увеличилась? – спросил в свою очередь Гонтран.

– Поднимись наверх, если не лень, и увидишь сам, – лаконично ответил инженер.

Граф быстро поднялся по лестнице и вошел в темную лабораторию. Вдруг его нога задела кого-то, стоявшего на коленях.

– Кто тут лезет?! – раздалось раздражённое восклицание.

– Ах, это вы, дорогой профессор!.. Тысячу извинений!.. Но что вы здесь делаете в впотьмах?

– Это вы, граф? Помогите пожалуйста: я уже десять минут никак не могу отвинтить проклятую гайку, которая держит ставень окна…

С этими словами Михаил Васильевич так энергично дёрнул отвертку, что гайка отскочила, и старик, потеряв равновесие, полетел на Гонтрана, который в свою очередь не удержался на ногах и покатился на пол.

Экс-дипломат закричал, но не от боли, хотя он во время падения сильно ударился затылком, а от удивления: мягкий серебристый свет ворвался через окно и наполнил лабораторию.

– Луна? – вопросительно закричал он.

Старый учёный не отвечал. Одним прыжком он вскочил на ноги, схватил зрительную трубу и погрузился в созерцание дорогого светила. Заинтересованный Гонтран, подойдя к нему, расслышал его шёпот:

– Наконец-то я могу изучить поверхность Луны…

Молодой человек более не слушал. Устрашённый мыслью подвергнуться вопросам профессора, он незаметно попятился назад и тихонько спустился по лестнице.

– Ну, что, видел ли Луну? – спросил его Сломка. Гонтран испуганно приложил палец к губам.

– Тсс!.. – проговорил он. – Я бегу от Михаила Васильевича, пока он не вздумал задавать мне свои головоломные вопросы.

– Эх ты, трус! – покатился со смеху инженер.

– Спасибо за комплимент! – возразил граф. – Хотел бы я тебя видеть на своем месте, – стал ли бы ты рисковать одним глупым ответом испортить все свое счастье.

Сломка пожал плечами.

– Счастье! – пробормотал он сквозь зубы. – Ах, если бы я был уверен, что какая-нибудь грубая ошибка в селенографии может спасти тебя от пропасти, называемой женитьбой!..

В это время Елена, также поднимавшаяся наверх, спустилась по лестнице и подошла к инженеру.

– М-р Вячеслав, – обратилась она, – мне пришла в голову одна хорошая мысль.

– Какая?

– Пока папа занят созерцанием Луны, не будете ли вы добры сообщить Гонтрану некоторые сведения из астрономии… Это позволило бы ему не попасть впросак, когда вопросы папа застанут его в вашем отсутствии.

– Браво! – шутливым тоном воскликнул граф. – Вячеслав, я приглашаю тебя быть моим учителем. О вознаграждении за уроки мы поговорим потом.

Инженер сделал кислую гримасу. Однако Гонтран схватил его за руку и притащил к одному из окон.

– Ну, – проговорил он, – расскажи мне что-нибудь про эти созвездия…

– Прежде всего, – докторальным тоном начал Сломка, – этих созвездий на самом деле не существует: лишь положение земли в межпланетном пространстве обусловливают их кажущееся существование, в действительности же отдельные звезды, видимые для нас в составе известных созвездий, принадлежат совершенно различным системам и нередко удалены одна от другой на неизмеримые расстояния. Если бы мы перенеслись с Земли на другую планету, вид звездного неба был бы там совсем иной, вследствие перемещения нашей точки зрения. Словом, созвездия созданы перспективой. Кроме того, каждая из этих звезд, кажущихся нам неподвижными, на самом деле движется, притом весьма быстро…

– Таким образом веков через пятьсот… – вмешался Гонтран.

– Вид неба с земли будет совершенно другой. – Инженер смолк на минуту. – Всё меняется, все преобразовывается в природе, – начал он потом задумчивым голосом. – Благодаря этому беспрерывному движению, которое и есть жизнь, – смерть никогда не будет царствовать во вселенной.

Затем Сломка думал продолжать свои объяснения, как Гонтран, положив ему руку на плечо, сказал полушутя, полусерьезно:

– Друг мой, ты был бы плохим профессором, так как, вместо самых простых вещей, прямо начал с глубоких мудрствований… расскажи лучше о чем-нибудь попроще, – ну, хоть о Луне…

В это время в вагоне раздалось громкое зевание: то Джонатан Фаренгейт проявлял свою непреодолимую охоту спать. Почти тотчас же, – ничто так не заразительно, как сон, – и оба приятеля почувствовали сильное желание растянуться в своих гамаках.

– Господа, – сказала Елена, бросив взгляд на стенные часы, – уже одиннадцать! Время, пожалуй, нам и отдохнуть. Спокойной ночи!

Молодая девушка с милою улыбкой протянула руку своим спутникам и взошла наверх. Через пять минут после ее ухода лампы были потушены, и наши друзья, закутавшись в одеяла, храпели на весь вагон…

Яркий свет, бивший в лицо Гонтрану, заставил его на следующий день проснуться рано утром.

– Чёрт возьми, уже и день настал! – проговорил он и, усевшись на краю гамака, начал протирать опухшие от сна глаза.

Вслед за графом проснулись оба его компаньона.

– Далеко ли мы от Земли? – спросил инженера американец. Сломка посмотрел на часы.

– Уже шесть! Вероятно, за истекшие полсуток мы пролетели немало, – ответил он.

– Но сколько именно? – осведомился Гонтран.

– Сколько?.. Чтобы точно ответить на этот вопрос, мне бы следовало сделать одно довольно простое, в сущности, вычисление… Но ведь, все равно, ты не поймешь.

– Очень возможно, – согласился граф, – так как голова у меня словно налита свинцом… Неужели я болен? – с беспокойством добавил он. – Но нет: это, наверно, от перемены воздуха.

Сломка энергично хлопнул себя по лбу.

– У меня также какой-то шум в ушах… Но ты открыл мне глаза на причину недомогания: мы больны, только не от перемены воздуха, а как раз наоборот, – нужно скорее очистить воздух вагона, испорченный нашим дыханием, от излишка углекислоты.

– Как же это?

– Очень просто. Сломка вытащил из шкафа склянку с прозрачными, бесцветными кристаллами и положил их в плоские блюдца, которые расставил на полу. Затем он открыл кран от резервуара с чистым кислородом.

Через пять минут кристаллы, которые были ничто иное, как едкий кали, впитали в себя всю углекислоту и превратились в белый непрозрачный порошок обыкновенного поташа. Тогда инженер поднял блюдца и поставил их на место, закрыв потом и кислородный кран.

– Ну, что? – спросил он своих спутников. – Теперь лучше?

– Дышится, как на берегу моря, – отвечал Гонтран.

– Можно подумать, что находишься в долинах Фар-Веста, – добавил в свою очередь Фаренгейт.

Оба бодро вскочили со своих гамаков и уже кончали их уборку, как подъемная дверь верхнего этажа отворилась, и в ней показалось улыбающееся лицо Михаила Васильевича.

– Господа, – весело обратился он, – завтрак готов: чашка арроурута[7]7
  Арроурут – крахмальная мука, получаемая из корневищ, клубней и плодов некоторых тропических растений.


[Закрыть]… Утром ничего не может быть лучше.

Действительно, вслед за ним спускалась Елена, неся поднос с пятью дымящимися чашками. С помощью Гонтрана молодая девушка быстро накрыла на стол.

– Ура, мисс Елена! – закричал Фаренгейт, – ни одна хозяйка Соединенных Штатов не могла бы приготовить лучшего арроурута!

Михаил Васильевич, в несколько глотков осушив свою чашку и наскоро прожевав гренки, встал и поднялся в свою обсерваторию.

Окончив завтрак, Гонтран зевнул во весь рот и спросил:

– Ну, что же мы теперь будем делать? Ужасная скука!..

– Если хочешь иметь занятие, то в этом недостатка не будет, – заметил его приятель.

– Охотно!.. Что надо делать? – Помочь мне вести дневник нашего путешествия: определять скорость вагона, показания инструментов, положение светил…

Молодой человек с сомнением покачал головой.

– Если ничего лучшего не можешь предложить, то я тебе не помощник.

Затем, обращаясь и Елене, граф спросил:

– А вам, m-lle, не могу ли я быть чем-нибудь полезен?

– Не думаю, – отвечала молодая девушка, – мое дело для вас совершено незнакомо.

С этими словами Леночка вынула из шкафа какую-то книгу и уселась на диван.

– Что это за книга? – спросил Гонтран, – если это не секрет…

– О, нисколько! – отвечала, улыбаясь, его собеседница, – это поварская книга: я хочу ее изучить, чтобы иметь возможность из наличной провизии готовить вам более разнообразные блюда.

Раздосадованный граф наклонился и, отойдя от девушки, предложил свои услуги американцу.

– О, я буду очень рад, если вы поможете мне свести запущенные счета…

Гонтран сделал недовольную гримасу.

– Ну, нет, благодарю вас, – проговорил он и, растянувшись на диване, стал с нетерпением ожидать, когда подадут кофе.

Выпив кофе, каждый из пассажиров вагона вернулся к своим занятиям. Что касается несчастного графа, то он примостился у окна и целый день наблюдал небесное пространство, заинтересованный происходившими в нем явлениями: то либо бороздили болиды, быстро летя от одной планеты к другой; то комета пробегала, как огненный змей, задевая своим хвостом звезды…