Текст книги "Путешествие на Луну (ЛП)"

Автор книги: Жорж Ле Фор

Соавторы: Жорж Ле Фор
сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 21 страниц)

ГЛАВА VIII

Возвращение Гонтрана. – Жестокий удар. – Печальные дни. – Господин Вячеслав Сломка. – Встреча двух друзей. – Г. Сломка недоволен. – Его взгляды на женщин. – Гонтран насильно приводит приятеля к своей невесте. – Траур. – Представление. – Современный оракул. – Совет инженера. – «Шар!» – Верное средство освободить старого ученого. – План г-на Сломки.

С трепещущим сердцем приближался Гонтран к жилищу своей невесты, придумывая всевозможные способы передать ей страшную весть, чтобы внезапный удар не отразился слишком жестоко на хрупком организме молодой девушки. Мрачный Василий тащился за молодым человеком, бормоча сквозь зубы всевозможные проклятия всем «немцам» земного шара. Вот наконец и скромный дом Михаила Васильевича. Нерешительно взялся граф Фламмарион за ручку звонка и несколько раз дернул. Двери отворила горничная.

– А где-же барин-то, Василий Кузьмич? – удивленно спросила она Василия, снимая пальто с Гонтрана.

Верный слуга в ответ лишь махнул рукой и отвернулся, чтобы скрыть навернувшиеся на глаза слезы.

– Папа приехал?! – раздалось вдруг радостное восклицание, и в переднюю вбежала Леночка. Увидев печальные фигуры своего жениха и Василия, молодая девушка мгновенно сообразила, что случилось несчастье. Побледнев, как полотно, она лихорадочно схватила руку Гонтрана и прерывающимся голосом вскричала:

– Папа?! Что с ним? Где он?!

– Не беспокойтесь, ради Бога не беспокойтесь, дорогая Елена Михайловна… – потерявшись, начал молодой дипломат.

– Он умер?? Ах! – и с этим восклицанием девушка, как подкошенный цветок, повалилась на землю. Гонтран едва успел поддержать ее.

Осыпая невесту нежными словами, перепуганный граф умолял ее не убиваться так, уверял, что Михаил Васильевич жив и здоров, что его заключение, вероятно, будет непродолжительно, что он со своей стороны приложит все старания к освобождению старого ученого.

– Так он в тюрьме? Да? – рыдая, спросила Леночка. Затем, видя, что Гонтран медлит ответом, она с живостью прибавила.

– Умоляю вас, не мучьте меня неизвестностью, откройте мне всю истину, не скрывая!..

Молодой дипломат вынужден был рассказать все, случившееся с Михаилом Васильевичем в Австрии. Когда он окончил, молодая девушка вытерла слезы и твердым голосом сказала.

– Его надо освободить, во что бы то ни стало! Ведь мы с вами добьемся этого, граф, но правда-ли?

Гонтран стал горячо клясться, что готов пожертвовать всем для спасения отца его невесты. Наконец ему удалось кое-как успокоить Леночку, и она вместе с женихом принялась обдумывать всевозможные средства освободить Михаила Васильевича из мрачных казематов Петервардейна.

В эти печальные дни граф Фламмарион был единственным утешителем молодой девушки, верным товарищем ее и преданным другом. Свято соблюдая слово, данное несчастному отцу, он окружил Елену Михайловну самыми нежными заботами, самым предупредительным вниманием, сохраняя в то же время к ней безупречно почтительное отношение.

Не щадя хлопот и усилий, граф обращался ко всем своим влиятельным знакомым, прося их содействия в деле освобождения старого профессора. Но австрийская тюрьма не так-то легко выпускает раз захваченную ею добычу, – одна за другой, рушились надежды Гонтрана. Уже отчаявшись сам в избавлении Михаила Васильевича, он тем не менее продолжал ободрять и обнадеживать Леночку.

Однажды, задумчивый и печальный, молодой человек возвращался от своей невесты, напрягая все силы своего ума, чтобы придумать какое-нибудь средство избавить Михаила Васильевича от заключения. Но все было напрасно, – казалось, все средства были исчерпаны.

В эту минуту какой-то господин, быстро проходя мимо графа, так сильно толкнул его, что Гонтран не мог удержаться от раздраженного восклицания:

– Какой черт там толкается?!

– Виноват! Тысячу раз простите мою неловкость! – извинился незнакомец и, обернувшись к графу, вежливо приподнял шляпу.

Гонтран увидел пред собою круглое, румяное лицо с живыми черными глазами. Вздёрнутый нос, крупные губы, растрёпанная шевелюра и прихотливо торчавшие во все стороны усы делали физиономию встречного господина очень характерной. Его далеко нельзя было назвать красавцем, тем не менее во всех чертах лица его было что-то, сразу располагавшее к доверию и вызывавшее невольную симпатию к этому человеку. С другой стороны, высокий лоб его свидетельствовал о недюжинном уме незнакомца.

– Боже мой! – воскликнул граф Фламмарион, вглядевшись в это типичное лицо, – да не вы ли господин Вячеслав Сломка!

Незнакомец удивленно взглянул на Гонтрана.

– Как вы знаете мое имя? – спросил он.

Не отвечая на вопрос, молодой дипломат бросился на шею г. Сломки, радостно восклицая:

– Вячеслав! Вячеслав! Неужели ты не узнаёшь меня?!

Озадаченный столь пылким излиянием дружеских чувств, последний в замешательстве бормотал:

– Ей богу… Простите меня, но я…

– Да разве ты забыл Гонтрана Фламмариона?!

Тут настала очередь для г. Сломки не менее бурно выразить свою радость. Сдернув с головы шляпу, он подбросил ее в воздух и стал душить молодого дипломата в объятиях, приговаривая:

– Гонтран! Гонтран!.. Вот так встреча!.. Да как же ты попал в Петербург? – прибавил он потом, когда первые восторги прошли.

Молодой дипломат удивленно посмотрел на друга.

– Как! – спросил он, – разве ты не получал моих писем? Ведь я писал тебе, что служу в здешнем посольстве?

Г-н Сломка энергично ударил себя по лбу.

– Ах, я телятина!.. Конечно, ты писал мне об этом… Но право, среди занятий я все перезабыл.

– Нет, скажи лучше ты, как очутился здесь, в двух тысячах верст от бульвара Монпарнас, где я в последний раз оставил тебя? – перебил его Гонтран.

– Как? Очень просто – я здесь проездом из Швеции, куда ездил по делам. Завтра или послезавтра думаю отправиться на родину, в Австрию, – меня приглашают там на службу. Не хочешь ли провести сегодня вечерок со мной? Повеселимся, поговорим, помянем старину…

При этих словах друга Гонтран вспомнил о постигшем его и Елену Михайловну тяжёлом несчастии и глубоко вздохнул, – ему ли веселиться в эти печальные дни?!

Г. Сломка заметил перемену, происшедшую в лице молодого дипломата.

– Что с тобой? – с беспокойством спросил он.

– Садись, поедем вместе, – отвечал граф, знаком подзывая извозщика. – Я расскажу тебе все дорогой… Меня постигло большое несчастие…

– Большое несчастие? – тревожно переспросил Вячеслав, усаживаясь вместе с Гонтраном в пролетку.

– Да… – и молодой дипломат рассказал своему другу о приключении, случившемся с ними в Австрии.

При первых словах рассказа Сломка прорвал его восклицанием:

– Я слышал об этой истории! В Вене об ней говорили все, так как профессор Осипов пользуется большою известностью и уважением в ученом мире.

Затем Гонтран признался приятелю, что он любит и любим взаимно, красноречиво описал достоинства своей невесты и историю своей любви, своё сватовство и встреченные препятствия к браку.

Во время повествования графа Сломка вертелся на сиденье дрожек, морщил брови, прищелкивал языком, дергал себя за усы, – словом, проявлял все признаки живейшего неудовольствия.

– Ах, чёрт возьми! – воскликнул он наконец, не будучи в состоянии более удержаться. – Если женщина замешалась в твою жизнь, то нет ничего удивительного, что на тебя посыпались всевозможные несчастья!

Не отвечая на эту выходку друга, Гонтран закончил свой рассказ, энергично произнеся:

– Одним словом, я решил, во чтобы то ни стало, добиться руки Елены.

– Елены?.. гм… похоже на Селену… и видно, что отец ее страстный астроном, если даже дочери дал имя: похожее на имя Луны.

– Как Луны? – с недоумением спросил граф.

– Господин граф, – с комическим негодованием воскликнул приятель Гонтрана, скрестив руки на груди, – ужели вы до сих пор продолжаете ту борьбу с греческими классиками, которую так храбро вели в школе? Разве вы не знаете, – что Селена – по-гречески значит Луна? А еще жених! Вероятно, твоя невеста белокура и бледна, как сама Диана… Впрочем, – прибавил г. Сломка, – какова бы ни была женщина, блондинка, брюнетка, шатенка, – она всегда останется злым гением человека.

Молодой дипломат пожал плечами.

– Ты все такой-же, как был, – проговорил он, – по-прежнему боишься женщин…

– Боюсь и буду бояться до гробовой доски! – воскликнул Сломка.

– Ну, это, положим, сомнительно. – Вернее, – до встречи с первою женщиною, которую полюбишь…

– Перестань! перестань! – в ужасе закричал молодой чех, – или я выпрыгну из пролетки!

Гонтран умолк.

– Ну, а конец твой истории?

– Конец, к прискорбию, очень печален. Профессора Осипова твои соотечественники признали виновным в шпионстве и мятежной агитации и засадили в Петервардейн.

– Гм… Плохо дело… Петервардейн – это смерть… Впрочем, я, может быть, и увижусь с отцом твоей любви, – меня приглашают руководить инженерными работами по сооружению нового арсенала именно в Петервардейне…

В эту минуту дрожки подъехали к дому Михаила Васильевича. Увидав графа, Василий поспешно отворил входную дверь.

– Здесь-то ты и обитаешь? – спросил молодой инженер, слезая с дрожек.

– Нет, здесь живет моя невеста. Сломка сделал движение, чтобы броситься, куда глаза глядят от страшного дома, где живет женщина, но Гонтран схватил его за руку.

– Ради Бога, Вячеслав, – умоляюще произнес он, – пойдем вместе… Я крайне нуждаюсь в твоих советах… – и, несмотря на сопротивление друга, граф потащил его к подъезду дома.

Быстро сбросив на руки Василию пальто, Гонтран первым вошел в гостиную. Леночка встретила его, одетая в глубокий траур. В этом печальном наряде молодая девушка казалась еще прекраснее. Матовая белизна ее лица и роскошные русые волосы – рельефно оттенялись чёрным бархатом. На ресницах девушки, как два бриллианта, сверкали две слезинки.

Увидав жениха, возвратившегося так скоро, она подала ему свою миниатюрную ручку, которую Гонтран покрыл поцелуями, и хотела говорить, но слёзы сдавили ей горло.

– Дорогая Елена Михайловна, ради всего святого не плачьте, – умолял девушку граф. – При виде ваших слёз у меня сердце разрывается на части.

– Бедный папа! – проговорила сквозь слезы Леночка, – в тюрьме! как преступник, как злодей!.. Ужели нам не удастся избавить его от тюрьмы, куда бросили его людская жестокость и несправедливость?!

– К сожалению… но мы испробуем по крайней мере все возможное… – отвечал Гонтран. – Сейчас я встретил одного моего школьного товарища, инженера по профессии, родом чеха. Он слышал уже о печальном происшествии с вашим отцом и живо интересуется его участью. Это человек большого ума, весьма предприимчивый и находчивый, – он может дать нам хороший совет. Вы позволите представить его вам?

– О, пожалуйста.

Гонтран вышел в переднюю, где нерешительно мялся Сломка, подумывая, не лучше ли ему удрать по добру по здорову, – и, взяв его за руку, повел в гостиную.

– Позвольте мне представить вам, дорогая Елена Михайловна, – сказал молодой дипломат, – моего школьного товарища и задушевного друга, ученого инженера, г-на Вячеслава Сломку.

– Добро пожаловать! – подавая гостю руку, приветливо проговорила девушка. – Вы вдвойне приятны в этом доме, как друг г. Фламмариона и как ученый – прибавила она с печальной улыбкой. Молодой инженер неуклюже поклонился.

– M-lle – отвечал он, – мой друг Гонтран уже сказал мне о постигшем вас тяжелом несчастии и просил меня дать свой совет… Увы! К сожалению, я знаю, как крепки бастионы Петервардейна… Впрочем, попытаться можно… Дайте мне только время подумать да принесите, если есть, карту Австрии поподробнее.

Леночка встала, вышла из гостиной и чрез минуту вернулась, держа и руках огромную карту Австро-Венгерской империи превосходного Готского издания.

Разложив ее на столе, Сломка внимательно принялся рассматривать карту, по временам бормоча что-то сквозь зубы. Молодая девушка и Гонтран с надеждой смотрели на неказистую фигуру инженера. Настало общее молчание.

– Да! – прорвал его наконец приятель графа, – действительно, обыкновенными способами освободить вашего папа, m-lle, невозможно.

– Как, – вскричала Леночка, – и слезы снова блеснули на ее глазах, – и вы отчаиваетесь спасти моего отца?

Вячеслав сделал энергический жест рукою.

– Позвольте, позвольте! – воскликнул он. – Я сказал только, что вашего папа нельзя выручить обыкновенными способами. Крепки стены Петервардейна, бдительно охраняются его казематы. Даже если бы г. Осипову и удалось вырваться из них, – со стороны суши крепость окружена патрулями и караульными постами, а по Дунаю постоянно шмыгают дозорные на паровых шлюпках… Его непременно схватят…

– Но в таком случае, – сказал Гонтран, – по-твоему, Михаилу Васильевичу нельзя бежать ни сухим путем, ни водою. Что-же остается?

– А воздух? Почему ты думаешь, что этот путь хуже других?

– Шар! – с энтузиазмом вскричал граф. – Да, это мысль гениальная?

– Шар! – негодующим тоном передразнил Гонтрана приятель. – Да что ты поделаешь, позволь спросить со своим шаром? А если, вместо Петервардейна, твой шар спустится где-нибудь в Средиземном море, – тогда что?

– Тогда… – в замешательстве остановился, потупив голову, молодой дипломат.

– Я вам повторяю, – с торжествующим видом сказал г. Сломка, смотря попеременно то на хозяйку, то на приятеля, – что воздух есть единственный путь, которым может спастись г. Осипов.

– Воздух!.. Воздух!.. Слышали мы, что воздух, – нетерпеливо перебил инженера Гонтран, – да как ты полетишь по воздуху?

– Средство есть, и средство верное!..

При этих словах Леночка быстро встала и, схватив обе руки гостя, произнесла дрожащим голосом:

– Ужели это правда? Но нет… Не обманываетесь ли вы пустой надеждою? О, если бы вы могли освободить моего доброго папа!..

– Дорогая Елена Михайловна, – ответил Сломка, – будьте уверены, что я сделаю всё, что могу.

Затем, обратившись к Гонтрану, молодой инженер спросил:

– Готов ли ты на некоторые пожертвования для этой цели?

– Я готов для этого пожертвовать даже жизнью, – пылко отвечал граф.

– Ну, такой жертвы не понадобится, – улыбнулся его приятель.

– Что же нужно?

– Прежде всего добудь себе отпуск.

– Сегодня же вечером еду в посольство и попрошу генерала Шанзи уволить меня на несколько месяцев – отвечал граф. Леночка бросила на жениха взгляд, полный благодарности.

– О, Гонтран! – нежно проговорила она. Молодой дипломат взял ее маленькие ручки и, целуя их, произнёс:

– Что значит это ничтожное пожертвование, лишь бы только мне удалось, благодаря ему, отереть ваши слезы и вызвать улыбку на ваши губки.

Сломка слегка пожал плачами.

– Эти влюблённые, – пробормотал он, – всегда и везде одинаковы. У всех одни и те-же фразы, какие вечно повторяются с самого сотворения Адама и Евы.

– Что ты там ворчишь? – перебил своего приятеля Гонтран.

– Я говорю, что твоего отпуска еще недостаточно, – мне нужны деньги, тысяч пятьдесят.

– Опять-таки сегодня-же вечером я напишу тебе чек на эту сумму, – ответил, не задумываясь, молодой дипломат. Затем он прибавил на ухо Вячеславу:

– Только пожалуйста будь по-экономнее: это все мое состояние.

– Гонтран, – воскликнула, услышав великодушный ответ жениха, Леночка, – я не хочу…

– Дело идет о спасении вашего отца, m-lle, – бесцеремонно перебил ее Сломка.

Молодая девушка покраснела и, потупившись, прошептала:

– Я не хочу, чтобы граф разорялся из-за нас.

– Ах, – с жаром вскричал молодой дипломат, – если бы у меня были миллионы, я и не задумался бы отдать их для спасения отца дорогой для меня особы?

– В таком случае, – холодно отвечал молодой инженер, – г-н Осипов спасен. Завтра мы едем с тобою, Гонтран, в Париж и приготовим там все нужное для освобождения узника.

– А твоя служба?

– К чёрту службу.

– Но я не могу ее оставить одну, – тихо сказал другу граф, знаком указывая на Леночку.

– Ах, эти женщины! – пробормотал с досадой молодой инженер. – Ну, да ладно, оставайся пока здесь, я один поеду и всё приготовлю, а потом приглашу и тебя.

Сказав это, господин Сломка энергично забегал по комнате, отчаянно теребя свои курчавые волосы, – признак, что он был всецело поглощён какой-нибудь идеей. Наконец Гонтран остановил приятеля.

– Но скажи нам, Вячеслав, – обратился к нему молодой дипломат, – что ты намерен делать? В чем заключается твой план?

Инженер остановился.

– Мой план очень прост, – отвечал он, – я уже сказал, что воздух – единственный путь для освобождения профессора Осипова, а так как воздушным шаром нельзя управлять, то нужно построить аппарат, который бы мог плавать в атмосфере по воле воздухоплавателя.

– Значит, тот-же шар, только особого устройства?

– О, далеко нет: я подразумеваю аппарат тяжелее воздуха, не аэростат, а аэроплан.

Граф недоумевающе посмотрел на своего друга.

– Ты не понимаешь меня? – спросил тот. Молодой дипломат с легкой улыбкой взглянул на свою невесту и проговорил:

– Так как Михаила Васильевича здесь нет, то могу откровенно признаться тебе, милый Вячеслав, что я решительный профан во всем, что пахнет наукою… Да, я тебя не понимаю.

– Ну, так и не старайся понять… Ведь ты веришь мне?

– Безусловно.

– Прекрасно. Так я и не буду посвящать тебя в подробности моего плана, тем более, что уже поздно. Не забывай, что я приехал вчера вечером, после 53 часов пути, а завтра в первом часу уже должен быть в вагоне.

С этими словами г-н Сломка взглянул на часы…

ГЛАВА IX

Что стало с г. Сломкой? – Решение молодой девушки. – Переодевание. – Разлука. – «Все готово, приезжай». – Жилище инженера. – Встреча друзей. – Сломка и граф Фламмарион отравляются осматривать аппарат. – Необыкновенная «пища». – Разочарование Гонтрана. – Бумажный змей. – Проект г-на Сломки. – Молодой дипломат приходит в восторг. – Разговор о женитьбе.

Через два, месяца после разговора, описанного в предыдущей главе, Елена Михайловна спросила графа:

– Дорогой друг мой, что вы думаете о вашем приятеле, г-не Сломке. Гонтран задумался.

– Решительно не понимаю, что с ним делается, – отвечал он, – все мои письма к нему остались без ответа; недавно посланная телеграмма имела ту же участь.

– Знаете, что? – проговорила молодая девушка, – я полагаю, что ваш приятель, сначала надавав прекрасных обещаний, в конце концов предпочел просто отправиться на место службы.

Молодой дипломат быстро вскочил со своего места.

– Что вы говорите, дорогая Елена Михайловна!.. вскричал он.

– Да, да, – стояла на своем Леночка, – всего вероятнее, что он нашел невыгодным жертвовать своими интересами для старика, которого он даже не знает.

– Но это невозможно! Через две недели после отъезда Вячеслава я получил извещение от моего нотариуса, что последний выдал ему пятьдесят тысяч франков.

Молодая девушка склонила голову.

– Быть может, – в раздумье проговорила она, – г-н Сломка воспользовался этими деньгами для каких-либо других целей…

– Нет, нет! – с жаром прорвал свою невесту Гонтран, – я знаю Вячеслава, – это честнейший малый… Надо подождать еще.

Елена Михайловна несколько мгновений молчала, затем сказала голосом, в котором слышалась нескрываемая горечь:

– Ждать! Опять ждать! Когда мой бедный отец, в мрачной тюрьме, влачит жалкое существование среди преступников и убийц, обвиняя меня, свою дочь, которая не хочет оказать ему никакой помощи!..

– Но что же мы можем поделать?! – вскричал Гонтран.

– Попытаться увидеть его… Если я не могу освободить бедного папа, то но крайней мере облегчу его участь.

– Елена Михайловна, что вы задумали?

– Я решила ехать в Австрию, и к отъезду моему все уже готово. Молодой человек не верил своим ушам.

– Вы едете – проговорил он, совершенно ошеломлённый… – Но ведь австрийская полиция на самой же границе остановит вас!

– Я это знаю, – твердо возразила молодая девушка, – и намерена принять некоторые предосторожности, чтобы избегнуть внимания сыщиков.

С этими словами Леночка вышла и через несколько минут явилась перед удивлённым Гонтраном в костюме венгерской крестьянки.

– В этом наряде, – сказала она, – никто не узнает во мне дочери несчастного профессора Осипова. А теперь посмотрите мой маршрут, – и молодая девушка разложила пред женихом географическую карту, – видите, сначала я отравлюсь, через Яссы и Бухарест, по железной дороге в Браилов; здесь переоденусь и буду продолжать путь по Дунаю, на пароходе австрийского Ллойда, до самого Петервардейна…

– Но ведь это чистое безумие! – не мог удержаться молодой дипломат.

– Безумие или нет, г-н граф, но я непременно выполню свой план.

По твердому тону, которым были сказаны эти слова, Гонтран увидел, что всякое противоречие с его стороны будет бесполезно.

– Когда же вы думаете отправиться? – спросил он дрожащим голосом.

– Завтра.

– Завтра?! Так скоро! – вскричал он, хватая Леночку за руку.

– Нет, это и так уже поздно… Вспомните о том, кто страдает, одинокий, в темнице…

– Позвольте мне по крайней мере сопровождать вас! – умолял граф. Леночка отрицательно покачала головою.

– Нельзя… Это привлечет внимание полиции и погубит весь замысел.

Гонтран сделал жест отчаяния.

– Конец моему счастию! – с тоской проговорил он.

– Нет! – энергично возразила его невеста. – Будьте мужественны, граф… Мы ещё увидимся, клянусь вам… Внутреннее чувство подсказывает мне это…

Она произнесла эти слова с такой уверенностью, что граф и сам почувствовал слабую надежду…

На другой день, утром, молодой дипломат, печальный и убитый, явился на вокзал Николаевской железной дороги, надолго проститься с той, за кого он с радостью отдал бы саму жизнь. В последние минуты перед разлукой он пожирал глазами это милое личико, подернутое тенью грусти, эти русые волосы, своевольно выбивавшиеся из-под шляпы, эти голубые глаза, на которых блистала слеза… Не отрываясь от дорогого образа, Гонтран словно хотел на всю жизнь запечатлеть его в своей душе…

В последний раз свистнула машина, и скоро поезд, выбрасывая клубы дыма, тронулся по направлению к Москве… Молодой дипломат тоскливо смотрел в ту сторону, где из окна вагона развевался белый платок… Наконец поезд исчез в туманной дали, и Гонтран почувствовал, словно что-то порвалось в его сердце.

* * *

Прошло несколько дней со времени отъезда Леночки, дней тоски и одиночества для молодого дипломата. Граф Фламмарион подумывал уже о том, чтобы бросить службу в опротивевшем ему Петербурге, как вдруг он получает из Парижа лаконическую телеграмму:

«Все готово. Приезжай. В. Сломка».

Прочитав ее, Гонтран испустил крик радости.

– Верный друг, – сказал он, – я знал, что ты не можешь не исполнить обещанного!

Только мысль о невесте омрачала радость молодого человека. Через шестьдесят часов Гонтран уже был в Париже и, наняв фиакр, приказал вести себя на бульвар Монпарнас, где обитал его друг, под самой крышей одного высокого дома.

Занимаемые здесь молодым инженером апартаменты далеко не были роскошны. Они состояли всего из двух обширных комнат, из окон которых виднелась величественная панорама северной части Парижа. Одна из комнат служила вместе библиотекой, рабочим кабинетом, обсерваторией и гостиной. Другая исполняла роль лаборатории и спальни. На последнее ее назначение указывала стоявшая у стены простая железная кровать с тонким, как блин, матрасом и вытертым одеялом.

В углу лаборатории находилась печь, вся уставленная тиглями и ретортами разнообразных размеров, среди которых возвышался перегонный куб с змеевиком. Расположенные по стенам столы были заняты множеством склянок с химическими веществами, массой колб, эпруветок и пробирных цилиндров. На большом столе у окна стояли химические весы и, под стеклянным колпаком, большой микроскоп со всеми принадлежностями.

В другой комнате, – библиотеке, вместо столов, по стенам стояли огромные стеклянные шкафы с книгами и физическими инструментами: электрическими машинами разных систем, пневматическими насосами, гальваническими элементами, фотографическими приборами, телескопами, лупам и и т. п. Всю меблировку этой комнаты составляли несколько трехногих стульев, оборванная кушетка и этажерка. Ни ковров, ни картин, ни даже занавесок на окнах не было и в помине. Г-н Сломка, хотя и не был монахом, совершенно не признавал всех подобных прихотей.

Книги, аппараты, да еще коллекция трубок, развешанных по стенам, – вот все, о чем он заботился.

– Это ты! – воскликнул он, увидев входившего Гонтрана.

– А ты разве не ждал меня?

– Ждал, как же, но не ранее как через несколько дней. Я не предполагал – прибавил он с насмешливой улыбкой, – что у тебя хватит храбрости уехать из Петербурга так скоро.

При этих словах лицо Гонтрана подернулось облаком печали.

– Увы! – проговорил он, – вот уже восемь дней, как Елена уехала.

– Как! Куда?

Молодой дипломат в коротких словах передал приятелю о замысле молодой девушки.

– Ах, эти женщины! – с досадой воскликнул Всячеслав, выслушав Гонтрана и запуская всю пятерню в свои густые волосы. Самая лучшая из них никуда не годится!

С этими словами хозяин стал шагать по комнате, насвистывая сквозь зубы какую-то песенку. Потом, остановившись, он отрывисто спросил гостя:

– Что, ты не очень устал с дороги? Можешь сопровождать меня?

– Куда?

– В Ножан-на-Марне.

– А что делать?

– Посмотреть на мой аппарат.

– Едем.

Через час оба приятеля уже сходили с трамвая около Венсенского форта и пешком направились по тенистым аллеям парка. Миновав Фонтенэ, Сломка свернул в один из глухих переулков и остановился у двери, на которой висел огромный замок. Молодой инженер вынул из кармана ключ и вложил его в замочную скважину. Дверь отворилась, и оба спутника очутились на обширном пустыре, среди которого одиноко возвышался большой сарай.

– Но где-же твой славный аппарат? – спросил оглядываясь по сторонам, Гонтран.

– Там, – указал рукой на сарай г. Сломка. – Он не собран еще, во-первых, потому, что двигатель не готов, а кроме того и места в сарае мало… Я должен был придать своей птице весьма большие размеры, чтобы она была в состоянии поднять четырех человек.

– Твоей птице! – воскликнул граф.

Инженер улыбнулся.

– Сейчас ты увидишь, почему я ее так называю, – и с этими словами Сломка отворил двери сарая.

Гонтран увидел на полу последнего около дюжины металлических частей, странной формы, тщательно отполированных; здесь же лежали свернутые в трубку куски шелковой ткани и других материй; наконец вдоль стен, на полках, были разложены различные слесарные инструменты и физические приборы.

Любопытство молодого дипломата, при взгляде на эти вещи, мгновенно сменилось глубоким разочарованием.

– Это-то и есть все, что ты успел сделать?.. Это-то и есть твоя птица? – протянул он.

– Как! "Все, что успел сделать"!.. Поверь, что я не тратил времени даром, – отвечал инженер.

Гонтран указал на куски материи.

– Ты хочешь сделать шар? – спросил он друга. – Нет, не шар, а аэроплан.

Затем, прочитав недоумение в глазах приятеля, Сломка поспешил объяснить ему:

– Ты знаешь, конечно, что такое бумажный змей, и понимаешь принцип, в силу которого он летает: ведь он движется против ветра на бечёвке, другой конец которой находится в руках человека запускающего змея… Прекрасно. Теперь представь, что я заменю бечёвку двигателем, толкающим змея с такой же скоростью, как это делает тот, кто держит другой конец бечёвки… Очевидно, результат получится совершенно одинаковый.

– То есть твой змей останется неподвижным в воздухе, если сопротивление не будет изменяться, но если оно будет колебаться, то змей или поднимется, или упадет?

Г-н Сломка утвердительно кивнул головою.

– О, как жаль! – с комизмом воскликнул Гонтран – что Михаил Васильевич не слышит меня в эту минуту! Он подумал бы, что его будущий зять на самом деле астроном! Как обрадовался бы старец, что мои познания в механике столь обширны!

Затем, меняя шутливый топ, граф серьёзно спросил приятеля:

– Надеюсь, однако, что ты не заставишь меня лететь на бумажном змее?

– А почему нет? – хладнокровно отвечал инженер.

Граф посмотрел на г. Сломку и потом, указывая пальцем на лоб, с состраданием проговорил:

– Да у тебя, Вячеслав, видно здесь…

– Ты думаешь, что я сошел с ума? – вскричал инженер. – Хорошо же! Смотри, слушай и старайся понять!

С этими словами приятель Гонтрана схватил валявшийся на полу кусок угля и быстро набросал им на выбеленной стене эскиз своей машины.

– Что это такое? – с недоумением спросил жених Леночки, смотря на чертёж и ничего не понимая.

– Это! – вскричал Вячеслав, – это мой бумажный змей. Прежде всего, мы имеем здесь огромную поверхность из лакированной шелковой ткани, с площадью около четырёхсот квадратных метров, устроенную таким образом, что, в случае порчи машины, она может заменить собою парашют… Понимаешь?

– О, пока всё для меня ясно, как ключевая вода!.. Но вот насчет порчи машины и парашюта – это мне не правится… бррр!..

– Здесь, – продолжал инженер, не обращая внимания на слова приятеля, – на том месте, которое я назову головою моего змея, в передней его части, находятся два винта, лопасти которых, диаметром в три метра, сделаны также из шелковой материи, натянутой на стальную раму.

– Ага! Это и есть, верно, вот эти машины! – догадался Гонтран, указывая ва странные приборы, прежде всего обратившие на себя внимание молодого дипломата, при входе его в сарай.

– Вот, вот!.. они самые, – с улыбкой отвечал инженер. – Вот эти-то "машины" – как ты их называешь, – могут делать триста оборотов в минуту, будучи вращаемы паровым двигателем моей системы… Объяснить тебе его устройство?

– Нет, нет! Ради Бога избавь! – с неподдельным ужасом вскричал граф. – Моя голова и так трещит от всего, что я услышал, и теперь ты потеряешь только понапрасну время… А впрочем… этот двигатель, где он у тебя помещается… Уж не на самой ли материи твоего змея?

– Почему-же нет? И, сделав углем крест посредине самого змея г-н Сломка прибавил: – вот где его место.

– Но его вес… и, кроме того, нужные для паровой машины огонь и вода!..

– Терпение, терпение! – прервал приятеля инженер. – Сейчас мы дойдем и до них. Прежде всего заметь, что мой змей, благодаря винтам, будет делать не менее пятидесяти метров в секунду, – скорость во всяком случае совершенно достаточная, чтобы сопротивление воздуха преодолевало тяжесть всего аппарата.

– Ну, в таком случае с твоим змеем повторится та же история, какую ты предсказывал моему воздушному шару, – смеясь, возразил Гонтран. – Он будет игрушкой ветров и вместо Петервардейна занесет нас в Средиземное море.

Сломка пожал плечами.

– Эх! – сказал он, – а на что-же руль-то?

И несколькими штрихами угля инженер нарисовал в задней части аппарата треугольную плоскость, походившую на громадный рыбий хвост.

– Вот, – прибавил молодой чех, – при помощи чего мы будем в состоянии по желанию менять направление полета нашего воздушного судна.

– В самом деле! – догадался граф. – Прекрасная мысль!.. Теперь скажи мне два слова о твоем двигателе.