Текст книги "Путешествие на Луну (ЛП)"

Автор книги: Жорж Ле Фор

Соавторы: Жорж Ле Фор
сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 21 страниц)

ГЛАВА ХХVI

Гонтран начинает увлекаться астрономией. – Открытие. – Планета Фламмариона. – Странное тело. – Это Шарп! – Каким образом Теодор Шарп встретился с нашими героями. – Близкое столкновение. – Сбились с пути.

Путешествие на Луну совершалось вполне благополучно. Скорость вагона-гранаты не оставляла желать ничего лучшего. К концу вторых суток пути пройденная дорога равнялась 168 тысячам километров, и старый ученый надеялся через сорок часов достигнуть пояса равновесия, отстоящего от земли на 78.500 миль.

Все пассажиры вагона с увлечением занимались каждый своим делом. Даже Гонтран бросил своё far niente и нашел себе занятие, поглотившее все его внимание: он наблюдал постепенное уменьшение земного полумесяца, утопавшего в солнечных лучах, и непрерывное увеличение Луны, которая словно громадный рефлектор, повешенный в воздухе, стояла на зените. При помощи зрительной трубы, данной ему Михаилом Васильевичем, молодой человек в подробности изучал поверхность земного спутника, залитую слабым пепельным светом. Ему отлично были видны темные пятна морей и блестящие точки, которые граф не замедлил определить, как извержения лунных вулканов…

Был уже четвертый день путешествия. Вагон-граната пролетел более шестидесяти тысяч миль, как вдруг одно происшествие глубоко взволновало всех его пассажиров.

Это случилось утром. Выпив обычную чашку арроурута, Гонтран поднялся наверх, в лабораторию, чтобы взглянуть на Луну в большой телескоп Михаила Васильевича.

Не прошло и пяти минут после ухода графа, как остававшиеся внизу остальные путешественники услышали его громкий крик. Беспокоясь за своего приятеля, Сломка мигом кинулся по лестнице.

– Что такое случилось? – спросил он, входя в лабораторию.

– Друг мой, я… я открыл спутника Луны!

Взрыв хохота был ответом на заявление Гонтрана.

– Чему же ты смеёшься? – обиженно произнёс молодой дипломат.

– Ты с ума сходишь…

– Ну, уж это скорее можно сказать про тебя.

– Почему же?

– У Луны нет спутников.

– Но я…

– Говори потише: беда, если тебя услышит Михаил Васильевич!..

Гонтран встал и, передавая телескоп приятелю, произнес:

– Смотри сам в таком случае…

Пожав плечами, инженер занял место друга, но едва он приставил глаз к окуляру трубы, как недоверчивая улыбка сбежала с его лица, сменившись выражением величайшего удивления.

– Совершенно верно! – прошептал он. Затем, оставив телескоп, Сломка наклонился над лестницей и закричал:

– Профессор, зайдите-ка сюда на минутку!

Старый учёный живо взбежал по ступенькам.

– Что угодно? – спросил он.

– Гонтран заметил в пространстве какое-то странное тело, – я не смею назвать его планетою, – тело, которое как-будто вращается около Луны…

Михаил Васильевич более не слушал. Он присел к окуляру и в свою очередь принялся смотреть. Долго наблюдал он, молча, странный феномен, наконец встал, быстро обернулся и заключил графа в свои объятия.

– Дорогой мой Гонтран… сын мой… вы гениальный человек!

И слезы радости покатились по щекам старика.

– Вам принадлежит честь открытия нового астероида, новой маленькой планеты, – сказал он, снова обнимая Гонтрана. – Я даю этой планете имя планеты Фламмариона…

Сломка подпрыгнул от удивления и побежал вниз.

– M-lle Елена, Гонтран открыл новую планету! – громогласно заявил он. Леночка широко раскрыла глаза.

– Каким же это образом? – спросила молодая девушка.

– Я смотрел в телескоп… – краснея, произнёс Гонтран, спустившийся вслед за приятелем вниз… – и больше ничего…

С этими словами экс дипломат пожал плечами и пробормотал про себя: "Вот как иногда приобретается ученая слава!"

– Тост за графа Фламмариона! – восторженно воскликнул Фаренгейт.

Сломка вынул из буфета стаканы, наполнил их бордо, и каждый выпил в честь виновника нового открытия. Только Михаил Васильевич не принял участия в тосте: он ни за что не хотел сойти вниз, чтобы не потерять из виду новой планеты.

Поглощенный наблюдениями, старый ученый до самого вечера просидел у телескопа, даже не вставая к обеду. Было уже девять часов, когда Сломка и Гонтран услышали сверху его крик.

– Скорее, скорее сюда! – кричал приятелям Михаил Васильевич.

Когда оба поднялись наверх, профессор отодвинулся от телескопа, пропуская к нему Гонтрана.

– Ну-ка, посмотрите, друг мой!

Молодой дипломат приставил глаз к стеклу и не мог удержаться от крика удивления.

– Что вы видите? – спросил старый ученый.

Вместо ответа Гонтран пожал плечами, и уступил свое место Сломке, который был не менее удивлён виденным.

– Ну-с, так эта планета… – начал Михаил Васильевич.

– Это не планета, – перебил его инженер, – это болид, скала, выброшенная одним из лунных вулканов в пространство.

Гонтран отрицательно покачал головой.

– Эх, не то! – проговорил он, снова становясь к телескопу. – Этот метеор имеет странную форму, очень правильную, удлинённую… будто…

Молодой человек остановился, боясь сказать глупость.

– Будто граната, неправда-ли? – подхватил Михаил Васильевич в волнении.

– Вот именно, – отвечал Гонтран.

– Меня тотчас же поразило это сходство…

– Да не граната ли это Шарпа? – воскликнул граф, ударив себя по лбу.

Едва он высказал это предположение, как сейчас же пожалел о том: лицо старого ученого покрылось смертельною бледностью, ноги задрожали, и он вынужден был сесть, чтобы не упасть.

– Да… да… – бормотал старик растерянным голосом, – вы правы, это Шарп!

– Не может быть! – воскликнул Сломка. – Шарп давно уже должен быть на Луне!

Михаил Васильевич, не отвечая, снова погрузился в созерцание загадочного метеора. Вокруг него, неподвижно и молча, стояли все пассажиры вагона, стараясь прочесть на лице старика то, что показывает ему телескоп. Час ужина давно уже настал, но никто и не подумал о еде: мысли всех были заняты открытием Гонтрана.

Так как вагон в значительной мере потерял первоначальную скорость, сообщенную ему вулканом, и двигался гораздо медленнее, чем прежде, то прошло несколько часов, пока он достаточно приблизился к замеченному телу. Наконец около полуночи последнее стало видным даже для невооружённого глаза.

– Да, вы, граф, правы, – проговорил сквозь зубы старый ученый, – я узнаю придуманную мною гранату… Без сомнения, это мерзавец Шарп.

– В таком случае нам представляется прекрасный случай отомстить бездельнику! – воскликнул Фаренгейт.

– Но как же… – начал Сломка, все еще не веря удивительной встрече… – Впрочем, я начинаю понимать…

– Что же вы думаете? – нетерпеливо спросил профессор.

– По словам мистера Фаренгейта, Шарп покинул землю 24 февраля. Значит, теперь уже более месяца, как он носится в пространстве, не достигнув Луны…

– Мы это и без вас видим, – желчно прервал Михаил Васильевич, – что же далее?

– Погодите, профессор… Если так, то единственное возможное объяснение следующее: очевидно, сила еленита была недостаточна, чтобы заставить гранату перелететь через опасный пояс равновесия: достигнув его, ядро Шарпа остановилось, не имея сил ни лететь далее – вследствии земного притяжения, ни упасть назад на Землю – вследствии притяжения Луны.

Старый ученый задумался.

– Да, пожалуй, это верно, – произнёс он.

– Что же, – обратился к приятелю Гонтран, – граната Шарпа так и останется вечно висеть в пространстве между Землей и Луною?

– Нет, возможно, что какая-нибудь причина выведет ее из этого положения.

– Какая же причина!

– А, например, притяжение постороннего тела, двигающегося в пространстве, – оно в состоянии вывести гранату из равновесия.

Пока Сломка давал эти пояснения, Фаренгейт, прижавшись лицом к окну, бросал свирепые взгляды на приближавшийся снаряд, построенный Шарпом на его доллары.

– А, мошенник!.. А, мерзавец!.. – рычал он, с яростью сжимая кулаки.

Между тем старый ученый продолжал смотреть в телескоп.

– Мы направляемся прямо на него! – прошептал он.

– Тем лучше, – закричал янки, – свалим его, раздавим, разобьем вдребезги!

Михаил Васильевич пожал плечами.

– Все это прекрасно, – отвечал американцу Гонтран, – но, думая о мести, нужно прежде всего позаботиться о собственной безопасности… Что может произойти из нашей встречи!

– Все зависит от нашей скорости, – произнес профессор, – или мы налетим на гранату Шарпа и уничтожим, или минуем ее и увлечем с собою…

– И она будет вращаться вокруг нас, как спутник? – воскликнул Гонтран.

Михаил Васильевич оторвался от окуляра и удивленно посмотрел на своего будущего зятя.

– Вы, конечно, шутите? – заметил он, – ведь вы знаете, что это несогласно с законами небесной механики?!

– Между тем это было бы чудесно, – восхищался ех-дипломат; – граната Шарпа вращалась бы вокруг нас, мы вокруг Луны, Луна вокруг Земли, Земля вокруг Солнца, а Солнце…

Гонтран не нашел, вокруг чего могло бы вращаться Солнце, и потому замолчал.

– Очевидно, – сказал Сломка, – Шарп не будет вращаться вокруг нас, а будет за нами следовать.

– И, благодаря нам, он достигнет Луны, – скрежеща зубами, проговорил старый ученый.

– Эх, нет ли какого сродства послать в мошенника заряд с динамитом? – воскликнул Фаренгейт. – О, если бы мы были в Америке!

– К несчастью, мы немножко далеко от Америки, – улыбнувшись заметил Сломка.

Вагон-граната наших героев все ближе и ближе подвигался к снаряду Шарпа. Отделявшее их расстояние скоро не превышало сотни километров.

К пяти часам утра это расстояние сократилось до десяти миль. В свой телескоп Михаил Васильевич мог видеть два худых, изможденных лица, прислонившиеся к одному из окон гранаты Шарпа; горящие глаза пассажиров последней были устремлены на вагон наших друзей.

В одном из лиц старый ученый узнал самого Теодора Шарпа. Что касается другого лица, то, по заявлению Фаренгейта, оно принадлежало Герману Шнейдеру, препаратору и тени Венского астронома…

Когда оба снаряда сблизились ещё больше, вдруг произошло странное явление: граната Шарпа, казалось, покинула точку пространства, где была прикована неведомой силой, и направилась прямо на вагон наших героев.

– Мы пропали, – воскликнул Гонтран, – она летит на нас!

Михаил Васильевич, тщательно определив взаимное положение обоих тел при помощи секстанта, отер выступивший у него на лбу пот. Сам хладнокровный Сломка, несмотря на все усилия казаться спокойным, имел встревоженный вид. Лишь Фаренгейт, забыв об опасности, радостно кричал, видя, как уменьшается расстояние, отделяющее его от врага.

– А, разбойник, теперь ты не уйдешь от меня! – злобно говорил он, грозя кулаком.

Так прошло несколько минут.

– Ну, что же? – недоумевающе спросил своего приятеля Гонтран.

– Видишь сам: граната этого мерзавца следует за нашей и упадёт на Луну вместе с нами.

– Хоть бы он переломал себе все кости при падении, проклятый! – проворчал мстительный янки.

Вдруг крик ярости вырвался из груди молодого инженера.

– Что такое? – спросили все в один голос.

– Ядро негодяя, своим притяжением, сбило нас с пути!

– Что же будет? – беспокойно спросила Елена.

– А будет, вероятно, то, что мы не упадем на Луну, а станем вечно вращаться вокруг неё в пространстве. – хладнокровно отвечал Сломка.

ГЛАВА XXVII

Каким образом достопочтенный американский гражданин попал на удочку Теодора Шарпа. – Венский астроном и его друзья, – Отлет двух немцев на Луну. – Страшное известие. – Ядро остановилось. – Одни в небесной пустыне. – Ужасная перспектива. – Что замышлял Теодор Шарп.

Теперь нам пора пополнить краткий рассказ Джонатана Фаренгейта об отъезде Шарпа. Как и все граждане Нового Света, Фаренгейт был в высокой степени наделён практическим смыслом, делающим осторожных янки неуязвимыми со стороны самых искусных мошенников. Тем удивительнее было то, что американец не обратил никакого внимания на веское заявление Михаила Васильевича, сделанное старым ученым в Ниццкой обсерватории. А между тем ему следовало бы повнимательнее следить за человеком, которому предоставили в распоряжение несколько миллионов долларов.

"Горбатого только могила исправит", – гласит народная мудрость. Можно смело ставить сто против одного, что тот, кто украл в понедельник, украдет и во вторник. Достопочтенному сэру не мешало бы помнить это, но дело в том, что у Фаренгейта голова шла кругом при одной мысли о необыкновенном путешествии.

Подумайте только: лететь на Луну! Какая необыкновенная вещь! Как возвысит она, как прославит во всем свете его, Фаренгейта, бывшего до сих пор простым скотоводом, нажившимся от продажи сала!.. Это был первый пункт, ослепивший тщеславного американца и усыпивший его обычную осторожность.

Во-вторых, как человек практичный, Фаренгейт видел в путешествии на Луну и обильную жатву долларов. Убежденный доводами Шарпа, он рассчитывал, что алмазные россыпи Луны сторицей возвратят затраченный на предприятие капитал.

Наконец, было еще третье обстоятельство, побуждавшее американца ухватиться за предложение австрийского астронома. Уже несколько лет Фаренгейт состоял членом Нью-Йоркского "Клуба оригиналов", одно название которого достаточно объясняет его цели и характер. В члены этого клуба принимались лица, сделавшие какую-либо эксцентричность, выходящую из ряда вот обыкновенной жизни. Для этих господ было высшей честью, если на них прохожие указывали пальцами, говоря: "Это оригинал!" В Европе последнее слово заменили бы словом "сумасшедший".

Но самой заветной мечтою, к которой стремилось честолюбие членов "Клуба оригиналов", было – попасть в председатели клуба, вице-председатели, секретари или члены комитета. Само собою разумеется, что эти почетные должности давались лицам, выкинувшим наиболее сумасбродные эксцентричности.

Фаренгейт давно уже сгорал от желания какой-нибудь необыкновенной выходкой обратить на себя всеобщее внимание, чтобы добиться председательства. К несчастью, не одного его обуяло подобное честолюбие, и каждый год достопочтенный сэр встречал конкурента, который перебивал у него почётное кресло.

Фаренгейт начинал уже отчаиваться, как вдруг ему подвернулся Шарп со своим головокружительным проектом.

Теперь президентство, без сомнения, за ним, Джонатаном Фаренгейтом! Кто может соперничать с человеком, проделавшим 96.000 миль в пространстве?!

Ослеплённый блистательной перспективой, достойный американец до последнего момента заблуждался насчет истинных намерений Теодора Шарпа. Его подозрений не возбуждали ни загадочные улыбки, ни двусмысленные фразы последнего, ни таинственные беседы, которые коллега Михаила Васильевича вел со своими двумя помощниками, Германом Шнейдером и Францем Фишером.

О чем говорили три немца? Узнать это было очень трудно, так как Шарп имел предосторожность разбить свою палатку в месте, отдаленном и открытом, так что ни один нескромный не мог, подкравшись, подслушивать его слов. Но если бы Фаренгейт имел возможность узнать, о чем шептались Шарп и его друзья, то ему во многом пришлось бы изменить свое мнение о немецком профессоре. Он узнал бы, что Шарп думает единственно о своей славе и выгоде, – выгоде, так как астроном так же любил деньги, как и науку, а путешествие на Луну, позволяя покрыть славою его имя, не мешало набить и карманы. Что касается интересов Фаренгейта, то о них Шарп и не помышлял…

Наконец наступил день отлета экспедиции. Шарп собрал около себя всех рабочих, трудившихся над устройством чудовищной пушки, и голосом, которому он старался придать растроганное выражение, произнес следующие слова:

– Дорогие мои друзья! – да позволено будет мне назвать так всех вас: инженеров, мастеров, простых рабочих, словом, всех, кто с таким рвением помогал мне привести в исполнение мой смелый проект, – дорогие друзья мои! Наши общие труды увенчались успехом, и теперь наступил решительный момент сделать последний шаг. Позвольте же мне, прежде чем расстаться с вами, поблагодарить вас…

Тут Фаренгейт перебил речь оратора.

– Со своей стороны и я благодарю вас, – сказал он взволнованным голосом, – благодарю от имени "Общества лунных копей" и от имени своей великой родины, звёздное знамя которой покроется новой славой, если моя попытка увенчается успехом…

Сказав это, американец быстро обернулся, чтобы расслышать шёпот, раздавшийся за его спиною, – то Шарп и его друзья тихо беседовали между собой. Однако Фаренгейту удалось схватить лишь последние слова, которыми обменялись немцы.

– Поняли? – спросил своих помощников Шарп.

– Поняли, хорошо, – отвечали те.

Затем астроном снова выступил вперёд и жестом руки попросил у собравшихся внимания.

– Ровно в восемь часов тридцать пять минут, – сказал он, – заряды еленита будут взорваны, и ядро, в котором поместятся: уважаемый сэр Джонатан, я и герр Шнайдер, – понесётся в пространство… Чтобы избегнуть опасности, которой угрожает взрыв, я советовал бы вам, господа, немедленно уехать с острова.

Громкое: ура! встретило это заявление. Потом все рабочие по очереди пожали Шарпу руку и стали готовиться к отъезду. Несмотря на предостережение профессора, последний грозил затянуться, так как пароход стоял довольно далеко от берега, а между тем для перевозки людей были всего две небольших лодки.

– Но каким же способом воспламенится еленит, – спросил Фаренгейт, оставшись один с тремя немцами.

– Не беспокойтесь, мой друг Фишер сделает все в нужный момент, – успокоил американца Шарп. Затем, посмотрев на свой хронометр, ученый обратился к Фишеру с вопросом:

– Который у вас час?

– Семь с четвертью, секунда в секунду, – отвечал тот, бросив взгляд на часы.

– Ваши часы вперед на тридцать семь секунд, любезный друг, – сказал Шарп серьезным тоном. – Переведите их… Минуту отъезда не следует ускорять ни на одну секунду.

Едва заметная улыбка зазмеилась при этом на тонких губах астронома.

– Итак, – продолжал он, – нам остается быть на земле час двадцать минут. Если хотите, любезный Шнейдер, то мы можем за это время еще раз осмотреть внутренность нашего вагона…

Ничего не подозревая, Фаренгейт помог своим спутникам спуститься в жерло гигантской пушки, а сам отправился торопить мешкавших рабочих.

Прошло около получаса. На острове, в ожидании отъезда, оставалось еще человек пятьдесят. Вдруг огромный столб пламени вырвался из жерла орудия, он потряс остров до самого основания и взволновал море: Франц Фишер взорвал заряд еленита более, чем за три четверти часа, до назначенного срока, и Шарп со Шнейдером одни полетели в пространство…

Первое время путешествие обоих соумышленников совершалось как нельзя лучше. Лишь на четвертый день, измеряя угловое расстояние между землёй и ее спутником, Шарп нахмурил брови, и проклятие сорвалось с его губ: скорость ядра быстро уменьшалась.

Узнав ужасную новость, Шнейдер побледнел.

– Лишь бы нам миновать пояс равновесия! – прошептал он, стараясь казаться спокойным. Шарп с сомнением покачал головой.

– Едва-ли, вернее мы дойдем только до этого пояса, – проворчал он.

– Может быть, это потому, что мы улетели раньше срока! – с упреком обратился к нему Шнейдер.

– Дурак!.. Ужели ты думаешь, что я мог бы сделать подобную глупость?! Нет, мы вылетели вовремя… Чтобы провести идиота Фаренгейта, я и Франц просто поставили наши часы на три четверти назад…

Весь день и всю ночь несчастные были на ногах, с ужасом замечая, как с каждым часом замедляется полет ядра. Вдруг Шарп дико вскрикнул: граната достигла границы, где притяжение Луны и Земли уравновешивалось, и неподвижно повисла в пространстве.

– Тысяча дьяволов! Мы остановились!

Убедившись в своем ужасном положении, астроном упал на диван, с отчаянным взглядом, стиснутыми зубами и судорожно сжатыми кулаками.

– Мы погибли! – отозвался его спутник, как жалобное эхо.

Затем, собравшись с духом, несчастный через силу задал Шарпу страшный вопрос:

– Неправда ли, ведь у нас нет никакой надежды на спасение?

– Мы осуждены вечно быть прикованными к этому месту, пока…

– Пока что?! – спросил Шнейдер, хватаясь за последнюю надежду.

– Пока влияние какого-нибудь тела не увлечет нас из этого пояса, – убитым тоном отвечал Шарп.

– Значит, мы безвозвратно погибли…

Потянулись долгие, томительные дни страшного ожидания. Прошла неделя, другая, третья, целый месяц, а ничто не являлось на помощь, ничто не могло подать даже слабого луча надежды.

С первых же дней путники должны были прикрепить винтами всю мебель вагона, так как он терял равновесие от малейшего толчка. Они сами должны были удерживаться от порывистых движений во избежание падений и ударов. Шнейдер, убитый нравственно, искал утешения на дне бутылки, надеясь залить вином мучительную мысль о неизбежной смерти. Что касается Шарпа, то он по целым дням не спускал глаз с телескопа, в безумной надежде заметить причину, ниспосланную Провидением и могущую вывести ядро из его мёртвого покоя.

Каждый день он подходил к резервуарам с кислородом, чтобы определить, сколько еще дней оставалось жить ему и его спутнику.

И не раз, видя, как быстро уничтожается запас драгоценного газа, Шарп бросал дикие взгляды на пьяного Шнейдера, храпевшего на своём гамаке. При этом губы венского астронома судорожно подергивались и руки сжимались в кулаки. Мысль, что смерть спутника продлит вдвое его собственную жизнь, – все чаще и чаще приходила ему в голову…

– Ах, проклятый Осипов! – вскричал однажды Шарп, после нескольких часов бесплодного наблюдения пространств небесной пустыни, – кто бы мог подумать, что его вычисления были ошибочны и взрывчатая сила еленита недостаточна!

И, ударив кулаком по столу, на котором лежали бумаги с вычислениями, несчастный проскрежетал:

– О, если бы никогда не было его пороха и пушки!..

Теодор Шарп забывал, что и тем и другим он завладел при помощи бесчестной уловки…