Текст книги "Путешествие на Луну (ЛП)"

Автор книги: Жорж Ле Фор

Соавторы: Жорж Ле Фор
сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 21 страниц)

ГЛАВА XLVI

Прибытие на Маулидек. – Нетерпение старого ученого. – Оригинальный план. – Фаренгейт остается сторожить Шарпа. – Починка вагона. – Новый способ передвижения. – Затруднения. – Совет Фаренгейта. – Сэр Джонатан превращается в маляра, а граф и его друг – в плотников.

Стояла глубокая полночь, когда аэроплан с нашими героями прибыл в Маулидек, главный город Луны, где был назначен конгресс селенитов. Усталым путешественникам отвели для помещения обширную залу, где они и должны были дожидаться окончания долгой лунной ночи. Теодор Шарп, всё еще охваченный обмороком, был положен в одном углу залы, ящики с драгоценным минералом – в другом.

Отдохнув от трудной дороги, наши знакомцы принялись думать о предстоящем продолжении своей экспедиции. Михаил Васильевич хотел, как можно скорее, окончательно распроститься с Луной, чтобы не упустить благоприятного положения Венеры, назначенной второй станцией межпланетного путешествия. Занятый этой мыслью, старый ученый не мог дождаться конца ночи.

– Да успокойтесь, профессор, – пробовал уговаривать старика инженер. – Человеку, собирающемуся объехать все небесные миры, надо иметь побольше терпения. Что же вы заговорите, когда попадёте в такие страны, где царит вечная ночь?

– Да, да… – с серьезным видом подтвердил Гонтран. – Ведь в небесных пространствах столько разнообразных земель, что, наверное, есть среди них и такие, обитатели которых принуждены вечно спать, тогда как жители других, наоборот, не спят никогда.

Приняв слова обоих друзей за насмешку, старый учёный не отвечал и, повернувшись спиной к ним, принялся наблюдать Венеру, которая ярким зеленоватым светом сияла на темном небосклоне…

Наконец, к великому удовольствию Михаила Васильевича, ночь миновала, показалось Солнце, и можно было приступить к сборам в отъезд.

– А знаете, профессор, – обратился к старику Сломка, – мне пришла в голову блестящая идея.

Старый ученый, принявший за правило относиться подозрительно ко всем идеям Сломки, нахмурил брови.

– Ну, ну, говорите, – проворчал он голосом, не заключавшим в себе ничего одобрительного.

– Хорошо бы, – с таинственным видом сказал инженер, – дать этим селенитам понятие о нас, как о существах чудесных.

– Что же, по вашему мнению, надо сделать?

– Покинем Луну в самый день конгресса…

– А еще лучше, – перебил своего приятеля Гонтран, – отправимся на Венеру прямо из среды собрания селенитских учёных.

Профессор с вопросительным видом взглянул на своего будущего зятя.

– Ведь мы знаем, – объяснил тот, – где соберутся селениты, чтобы выслушать наши сообщения. Ну, так постараемся разыскать поскорее наш вагон, приведем его в порядок, перенесём на место собрания и с последним словом наших речей, среди грома аплодисментов, улетим от поражённых удивлением селенитов.

– Как Магомет из-под носа своих последователей, – вставила Елена.

– Или как Годар, во время одного из праздников в окрестностях Парижа, – с улыбкой заметил Вячеслав Сломка.

Один старый ученый оставался серьезен.

– Ну, так идёт, профессор? – спросил его инженер.

Михаил Васильевич не отвечал, продолжая раздумывать. Если бы оригинальный план отъезда был высказан одним Сломкой, легкомысленным хвастуном Сломкой, то старик, без сомнения, отверг бы его. Но мысль инженера встретила сочувствие в таком солидном и ученом человеке, как Гонтран Фламмарион. – и потому профессор, после некоторого колебания, согласился улететь с Луны в самый день конгресса селенитов.

– Ладно, будь по-вашему, – проговорил он. – Но в таком случае нам надо поскорее разыскать свой вагон и поправить его: я думаю, он потерпел немало повреждений.

– О, это не составит никакой трудности, – заявил Сломка.

После непродолжительного совещания решено было всей компанией отправиться сначала в Кюир, а оттуда к месту падения, чтобы отыскать летучий вагон и переправить его на пункт, назначенный для отъезда.

Но когда наступил момент осуществить этот план, Джонатан Фаренгейт наотрез отказался следовать за прочими.

– Отправляйтесь без меня, – сказал он, – а я останусь здесь… Взамен же меня вы можете захватит с собой хоть того же Телингу.

– Но что вы станете делать здесь? – с удивлением спросили американца прочие путешественники.

– Я буду наблюдать за Шарпом и не отойду от него ни на шаг, – отвечал упрямый янки.

– А ведь это правда! – вскричал Сломка: – Шарп в таком положении, что его немыслимо оставить одного.

– Господа, – обратилась к компании Елена, – тогда самое лучшие – поезжайте вы в Кюир вчетвером, а я здесь останусь заботиться об этом несчастном.

– Ну, нет! – воскликнул Гонтран. – Михаил Васильевич, пожалуйста не позволяйте m-lle Елене оставаться одной с этим человеком.

– Чего же бояться? – спросила молодая девушка. – Вы видите, что этот несчастный не в состоянии сделать ни одного движения. Если бы не его дыхание, можно было бы принять его за мертвеца.

– Все это так, дорогая моя, – возразил граф, – но тем не менее я никогда не допущу чтобы вы остались наедине с ним.

Все ждали окончательного решения от Михаила Васильевича.

– Конечно, – произнёс тот, выслушав мнения своих спутников, – нам было бы гораздо лучше воспользоваться драгоценной помощью сэра Джонатана… Однако, уж если кому оставаться при Шарпе, так это ему, а не Елене.

С этими словами профессор подал знак к отъезду. Елена надела аппарат для дыхания, так как быстрый полёт по воздуху захватывал у неё дух, и первой взошла в лодочку аэроплана, где уже стоял бесстрастный, как всегда, Телинга. Гонтран, сопровождаемый Сломкой, последовал за своей невестой. Наконец Михаил Васильевич взошел последним. Повинуясь его команде, селенит повернул рычаг, и воздушное судно понеслось к Кюиру, оставив американца одного у постели умирающего.

Теодор Шарп действительно вполне заслуживал этого последнего названия. Прошло уже более недели с тех пор, как враги нашли его в горах Вечного Света, а между тем он всё еще продолжал без движения лежать на своем ложе, и совершенно походил бы на покойника, если бы Сломка время от времени не констатировал слабое биение его сердца, и если бы ему не вводили, каждые двенадцать часов, по небольшой порции Либиховского экстракта[11]11
  Либиховский экстракт – мясной экстракт, изготовляемый по технологии немецкого химика Юстуса Фрайхерра фон Либиха, был очень популярен в середине XIX века во Франции, Великобритании, США и др. странах. Продвигался на рынок как дешевый и долго сохраняющий свои свойства заменитель мяса.


[Закрыть] через насильно раскрытый рот. Несмотря на все это, Джонатан Фаренгейт стерег своего врага с такой же бдительностью, как если бы тот ежеминутно готов был сделать попытку к побегу. Ненависть американца, казалось, затихшая от времени, вспыхнула с новой силой, когда он очутился лицом к лицу со своим врагом.

Впрочем, янки даже пальцем не тронул Шарпа, пока тот продолжал оставаться беспомощным: при всей грубости, сухости и жестокости своей натуры, Фаренгейт знал законы чести и соблюдал их. Напротив, он молил Бога совершить чудо и возвратить Теодору Шарпу здоровье.

За то потом… О, потом будет дело иное!.. Жестокая улыбка появлялась, при мысли о будущей расплате, на губах мстительного американца, он стискивал свои длинные, жёлтые зубы и сжимал пальцы в солидной величины кулаки.

Как на зло янки, чудо, однако не происходило: прошло уже три дня со времени отъезда Михаила Васильевича, а Шарп все оставался в прежнем положении – бесчувственным и недвижимым. Наконец Фаренгейт потерял терпение и решился оставить больного под надзором селенитов, а сам отправился помогать своим спутникам в их работе.

Старый ученый нашел свой вагон в самом плачевном состоянии. Особенно повреждена была нижняя часть: поддон гранаты был исковеркан и разбит на несколько кусков, так что нашим героям стоило больших усилий привести его в исправное состояние.

Впрочем, Михаил Васильевич был так учен, Сломка – так изобретателен, Гонтран – так ловок и Фаренгейт – так энергичен, что все вместе они довольно скоро справились с трудной задачей.

Когда внешность вагона была приведена в порядок, старый ученый и его помощники перешли к внутренности. Здесь работа была уже несравненно легче: нужно было только поправить поломанные шкафы, прибить упавшие полки, заменить разбитые при падении лампы, починить люстру и привести в исправное состояние электрические провода, кой-где оказавшиеся порванными.

Когда все было сделано, вагон принял свой первоначальный вид. Оставалось лишь наполнить его резервуары сгущенным кислородом, а затем приспособить к новому способу передвижения, для чего его пришлось переправить из Кюира, где происходили все вышеописанные работы, в Маулидек.

Здесь Михаил Васильевич первым делом занялся сгущением кислорода. Покончив с этим, он вынул привезённые с Земли приёмники для светочувствительного минерала: это были

полусферические сосуды из толстого стекла, имевшие каждый до полуметра в диаметре. Драгоценное вещество, до тех пор сохранявшееся в мешках, лежавших в тщательно заколоченных ящиках, было вынуто оттуда при искусственном освещении и со всевозможными предосторожностями пересыпано в приемники. Все эти операции происходили при закрытых окнах, в темноте, которую едва освещал свет красного фонаря.

– Так в этих-то приемниках и будет помещаться ваш драгоценный минерал? – спросил старика Сломка, помогавший ему в работе.

– Ну, да, конечно.

– А где вы поместите сами приемники?

– Конечно, снаружи вагона.

Недоверчивая улыбка появилась на лице инженера.

– Чему вы улыбаетесь?.. – с досадой спросил Михаил Васильевич. – К каждому приёмнику я намерен приспособить, особый механизм, посредством которого можно будет, по желанию, защищать светочувствительное вещество от действия солнца шарообразной металлической крышкой. Таким образом мы будем в состоянии регулировать скорость вагона…

Соломка хотел что-то возразить старому ученому, но его опередил Гонтран.

– Наша скорость будет регулироваться, – это прекрасно, – проговорил граф. – Но остается еще вопрос о направлении: ведь если свет будет нашим двигателем, то вагон будет иметь возможность двигаться только по направлению к Солнцу, и ни в какую другую сторону.

– Совершенно верно, – подтвердил инженер. – Таким образом мы будем в состоянии посетить только те планеты, которые лежат между Землей и Солнцем, то есть Венеру и Меркурий, а Марс, Юпитер и все прочие планеты останутся для нас недостижимы.

– Кроме того, – прибавил Гонтран, желая щегольнуть своими астрономическими познаниями, – сколько времени продолжится наше путешествие? Ведь от Земли до Меркурия более двадцати миллионов миль, и чтобы перелететь это громадное расстояние, нужны целые месяцы, если не годы.

Подавленный возражениями, старый ученый не знал, что сказать в ответ, но его выручил Фаренгейт, до сих пор не промолвивший ни слова.

– By god! – воскликнул янки, – да чего же вы затрудняетесь, профессор? Стоит только выкрасить весь вагон снаружи этим веществом, и у нас получится обширная светочувствительная поверхность, благодаря которой скорость вагона значительно увеличится.

Михаил Васильевич поднял опущенную голову, взглянул на американца и, крепко пожав его руку, с чувством поблагодарил за дельный совет, после чего обратился к Гонтрану и его приятелю.

– Нет, мы не будем, граф, в дороге целые месяцы и годы, – сказа он, – нет, г-н Сломка, мы не будем двигаться только по направлению к Солнцу. Как советует сэр Джонатан, мы выкрасим весь свой вагон светочувствительным веществом и таким образом достигнем громадной скорости. Что касается направления, то, чтобы изменять его, мы приделаем к своему вагону широкую платформу, составленную из вращающихся пластинок, одна сторона которых будет покрыта этим веществом, а другая – нет. Заставляя эти пластинки вращаться, мы легко достигнем желаемого направления…

С этими словами старый ученый схватил бумагу и карандаш, быстро произвел вычисление и прибавил:

Наибольшая скорость, какой мы достигнем при этом, будет 20.000 метров в секунду, т. е. 18.000 миль в час… Следовательно, чтобы долетель до Меркурия, нам понадобится не более сорока суток.

Пораженные необычайной смелостью замысла профессора, оба приятеля ничего по отвечали.

– Вы еще сомневаетесь? – с улыбкой спросил их старый ученый. – Хорошо… вы убедитесь, когда увидите всё на деле.

Несмотря на свое предубеждение, Гонтран и Сломка, вместе с Фаренгейтом, горячо принялись за выполнение отважного проекта. Прежде всего они приготовили клеевую краску, затем превратили светочувствительное вещество в тонкий порошок, очистили его от посторонних примесей и прибавили к краске. Когда все было готово, Фаренгейт вооружился кистью и начал окрашивать всю наружную поверхность вагона, опять-таки при искусственном освещении. Гонтран же и Сломка тем временем построили широкую платформу из двадцати четырёх отдельных пластинок, которые могли, по желанию, вращаться на осях то в ту, то в другую сторону.

ГЛАВА XLVII

Отказ янки. – Шарп исчез. – Тщательные поиски. – Конгресс селенитов. – Речь лунного астронома. – Рассказ старого ученого. – Селениты обижены. – Внезапное появление Шарпа. – Враги. – Страшный взрыв. – Похищение. – Финал.

К утру того дня, когда был назначен конгресс селенитов, наши герои закончили работу по отделке вагона и переправили последний в тот кратер, который должен был служить местом собрания жителей Луны.

– А что мы станем делать с Шарпом? – спросил старого ученого Вячеслав Сломка.

Наморщенный лоб Михаила Васильевича подсказал инженеру, что эта мысль сильно тревожит старика.

– Что? – переспросил, задумавшись, профессор. – Я право во знаю.

– Конечно, нельзя покидать несчастного в этом состоянии, – сострадательно заметила Елена.

– Сделай мы это хоть на минуту, Шарп, наверное, умрет, – подтвердил Сломка.

– Доверьте его в таком случае мне, профессор, – обратился к старому ученому Джонатан Фаренгейт.

– Вам?!

– Да, мне… Я употреблю всевозможные усилия, чтобы спасти его. Но когда Шарп встанет на ноги, то…

Американец не договорил, но сверкнувший в его взорах огонь красноречивее всяких слов указал на чувство мести, которым дышал янки.

– Так вы нас хотите покинуть? – воскликнул Гонтран.

– Дорогой граф, – обратился к нему Фаренгейт, – когда я присоединялся к вам на Земле, то не имел иной цели, как достигнуть Луны и отыскать здесь злодея Шарпа. Эта цель мной достигнута, и потому я не вижу нужды продолжать свои странствования.

Михаил Васильевич с удивлением пожал плечами.

– Но неужели, – спросил он, – вас не привлекает перспектива увидеть все чудеса неба, которые прежде вы могли наблюдать лишь на расстоянии миллионов миль?

Американец покачал головой.

– Эх, что мне эти чудеса! Откровенно говоря, профессор, я и прежде гораздо больше занимался свиными тушами, чем звездами и планетами… И теперь для меня гораздо приятнее разглядывать лицо Теодора Шарпа, чем поверхность Марса и Сатурна, несмотря на всю прелесть последних…

Изложенный разговор наши герои вели по дороге, возвращаясь с работы по устройству вагона в свое помещение. Достигнув последнего, Фаренгейт первым вошёл в залу, но едва успел сделать в ней несколько шагов, как яростный крик вырвался из его груди:

– Шарп!.. Шарп!..

Ярость едва не задушила американца: с покрасневшим лицом, выкатившимися глазами, раскрытым ртом – он походил на поражённого апоплексическим ударом. Услышав крик янки, остальные спутники быстро вбежали в залу и, остолбенев от изумления, глядели на постель, где Шарп лежал без движения почти пятнадцать дней.

Она была пуста.

– Негодяй обманул нас! – яростно крикнул Гонтран.

Старый учёный обернулся к Сломке и тоном упрека спросил его: – Как же вы уверяли, что Шарп находится при смерти?

– Я бегу за ним, и если найду, то клянусь, – представлю вам живым или мертвым.

С этими словами инженер схватил висевший на стене карабин и бросился из залы. Фаренгейт и Гонтран последовали его примеру.

Однако, спустя четыре часа, преследователи возвратились с пустыми руками: все трое не могли открыть ни малейшего следа беглеца.

– Будем настороже, – проговорил Фаренгейт, – этот разбойник и состоянии наделать нам много хлопот.

Едва он произнёс эти слова, как в залу вошел Телинга и пригласил путешественников на собрание. Делать нечего, пришлось пока отложить поиски и отправиться на конгресс.

Кратер, где был назначен последний, представлял необыкновенное зрелище: целые миллионы селенитов бесчисленной толпой наводнили всю его поверхность; там и сам среди мужчин виднелись и селенитские дамы в своих оригинальных головных уборах, легких платьях и черных трико; в стороне, на небольшом возвышении, стоял готовый к отъезду вагон-граната, тщательно закрытый от солнечных лучей тентом.

Селенитка

Едва наши герои показались в собрании, как в кратере настала мертвая тишина, и директор Маулидекской обсерватории громким голосом начал:

– Дорогие мои соотечественники! Все вы, откликнувшиеся на мой призыв и собравшиеся сюда с разных концов Луны, узнайте, что пространство, отделяющее нас от Земли, наконец преодолено смелыми обитателями этой планеты, отважившимися на опасное путешествие из любви к науке.

Итак, великая завеса, скрывавшая от нас многое, упала; тайны природы открыты нашим глазам; мы знаем теперь, что и в других мирах вселенной есть жизнь, и что, когда Луна мертвой и оледенелой будет двигаться в пространстве, – иное человечество, более юное, будет продолжать наш путь к прогрессу и совершенству.

Что может быть чудеснее этого факта?! Какое событие, начинающее новую эру в нашей истории! Отныне мы будем непосредственно сообщаться с обитателями миров, плавающих в океане Бесконечного…

Здесь оратор сделал паузу, чтобы перевести дух, после чего обратился к Михаилу Васильевичу:

– Теперь говори ты, славный ученый, – поведай нам о своем смелом путешествии и опиши родную планету, чтобы мы могли все это записать в скрижали нашей истории.

Старый ученый встал и начал повесть о своих приключениях. Когда он дошел до объяснения мотивов своей экспедиции и сообщил, что главным из них было желание удостовериться, обитаема ли Луна, – Телинга прервал его вопросом:

– А разве на Земле не верят в обитаемость небесных миров и в частности нашей Луны?

– По правде сказать, – отвечал профессор, бросая взгляд на Джонатана Фаренгейта, – девять десятых моих соотечественников нисколько не интересуются планетами и звездами, даже едва ли знают их имена. Что касается ученых, то до сих пор еще вопрос относительно обитаемости небесных миров служит предметом горячих споров. Знаменитейшие из наших астрономов полагают, что жизнь возможна только на Земле, а все другие планеты кажутся им совершенно пустынными. В частности, относительно Луны они рассуждают так: "Лишённая воды и атмосферной оболочки, Луна не представляет ни одного из тех метеорологических явлений, какие имеют место на Земле: на ней нет ни дождя, ни облаков, ни ветров, ни бурь, ни града. Это – пустынная, молчаливая, безжизненная масса, где нет ни растительности, ни животных… А если даже она и имеет обитателей, то последние – существа, лишенные всякого чувства, всякой душевной способности, – существа инертные и грубые.

Эти слова вызвали среди селенитов крик негодования.

– Рассуждения земных астрономов, – сказал Михаилу Васильевичу Телинга, когда крики толпы улеглись, – показывают, что или они обладают крайне несовершенными оптическими инструментами, или просто слепы. Уж если кому, так скорее нам можно считать вашу планету необитаемою, благодаря ее тяжелой атмосфере, ее бурным метеорологическим явлениям, ее постоянно волнующимся океанам… Однако мы и не думаем считать Землю только маяком, освещающим наш мир, как это думают у вас о Луне.

Кое-как успокоив обиженных обитателей земного спутника, Михаил Васильевич продолжал свое повествование, но был скоро опять прерван одним из селенитов:

– А что это за люди упали одновременно с вами, на горы Вечного Света?

Старый ученый покраснел от гнева.

– Одного из них я не знаю. – отвечал он, – это того, который умер. Что касается его спутника, то он – вор, укравший у меня способ межпланетного сообщения. Он построил себе изобретенную мной пушку и, пользуясь ее громадной силой, отправился на Луну…

– Чтобы исследовать алмазные копи, которые существовали лишь в его воображении! – докончил Фаренгейт, вне себя от гнева.

Не успел янки проговорить свой фразу, как на возвышении, где стоял готовый к отъезду вагон, показался чей-то высокий, мрачный силуэт, и резкий голос прокричал по-английски:

– Джонатан Фаренгейт, вы лжёте!

Это был Теодор Шарп, нашедший себе, как оказалось, верное убежище в вагоне наших героев, где его и в голову не пришло искать ни Фаренгейту, ни Соломке, ни Гонтрану.

Увидев своего врага, Михаил Васильевич онемел от изумления. Что касается Фаренгейта, то он бросился на Шарпа с намерением растерзать его, но был удержан крепкими руками графа и его приятеля.

– Пустите меня, пустите! – кричал он вырываясь. – Я хочу убить… задушить этого злодея!..

Но молодые люди, думая, что Шарп не уйдет теперь от правосудия, крепко держали разъяренного янки. Между тем селениты, не понимая языка, которым говорили враги, с удивлением спрашивали себя, что это случилось с их гостями.

Наконец Михаил Васильевич пришёл в себя.

– Теодор Шарп, – сказал он, задыхаясь от негодования, – вы предатель и вор! Я краснею за своих собратий, за всех астрономов, к числу которых вы принадлежите… Ваше бесчестное поведение заслуживало бы жестокой мести, и обстоятельства позволяют нам отмстить вам… Но мы не хотим вашей жизни… Пусть для вас послужит наказанием то, что мы без помехи будем продолжать своё путешествие, тогда как вы останетесь здесь, в чуждой стране, один, без друга, среди населения, которое будет презирать вас, лжеца и преступника…

– Хи-ха-ха! – злобно рассмеялся Шарп, глаза которого сверкали огнём дьявольской злобы. – Так ты, значит, на свой долю берёшь славу, исполнение всех своих желаний, а мне оставляешь прозрение, одиночество, смерть. Ну, нет, этого не будет, господин Осипов!..

Тем временем Фаренгейт успел наконец вырваться из рук инженера и Гонтрана и кинулся на Шарпа, сквозь расступившуюся толпу селенитов. Остальные путешественники поспешили за ним, чтобы удержать американца от необузданных выходок.

Но Шарп и не подумал бежать от своих неприятелей. Напротив, он спустился с холма и пошел навстречу нашим героям. Последние были уже близко, как вдруг Венский астроном выхватил из кармана металлическую гильзу и кинул ее в Фаренгейта…

Мгновенно страшный взрыв потряс Луну. Американец, как сноп, упал на спину. Михаил Васильевич, Сломка, Гонтран – все были оглушены, окружены дымом, забросаны замлей и осколками камней. Среди селенитов произошла давка и раздались крики ужаса.

Пользуясь суматохой, Шарп бросился вперед, схватил бесчувственную Елену и с быстротой, какую нельзя было ожидать от человека его лет, кинулся назад к вагону-гранате.

– Дочь моя! – раздирающим душу голосом вскричал старый учёный.

Гонтран и Сломка, пришедши в себя, кинулись за похитителем. Но не успели они пробежать и половины расстояния, отделявшего их от вагона, как покрывала слетели с последнего, и вагон, словно бриллиант, засверкал под лучами солнца.

Тут только молодые люди поняли намерение Шарпа и оцепенели от ужаса…

А вагон, повинуясь могучей силе притяжения солнечных лучей, взвился вверх, на мгновение сверкнул, подобно молнии, в пространстве и исчез в сияющей лазури неба, унося с собой похитителя и жертву.

Увидев это, Михаил Васильевич, точно пораженный ударом, вскрикнул и упал без чувств.

Конец первой книги.