Текст книги "Путешествие на Луну (ЛП)"

Автор книги: Жорж Ле Фор

Соавторы: Жорж Ле Фор
сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 21 страниц)

ГЛАВА XX

Маршрут экспедиции. – Квито. – Прибытие. – Знакомство Гонтрана с американцем. – Упреки г-на Сломки. – «О! любовь любовь!». – Отъезд каравана. – Подъем на Котопахи. – Каменный ход. – Кратер. – Опасный спуск. – Что видел г-н Сломка в кратере Котопахи. – Кипучая работа. – Планы молодого инженера.

В то время как на палубе «Сальвадор-Уркизы» наши герои оплакивали безвременную смерть Гонтрана Фламмариона, последний с лихорадочной поспешностью подготавливал все необходимое для перевозки экспедиции. Покинув, после сейсмографических наблюдений, вершину Котопахи, молодой человек решил, что экспедиция должна направиться ни той дорогой, которою он сам проехал, то есть не чрез Гваяквиль, а через Квито. Он убедился, как длинен и опасен путь от Гваяквиля до Анд, тогда как второй из этих двух городов расположен всего в сорока восьми километрах от Котопахи. Утвердившись в этом решении, Гонтран немедленно поехал в Квито.

Столица Эквадора, Квито – один из самых важных городов Южной Америки, несмотря на то, что он находится на 2.950 метров выше уровня океана, в пустынной, бесплодной местности, с суровым и холодным климатом. Насчитывая до 80 тыс. жителей, он имеет весьма важное торговое значение. Гонтран был крайне удивлен, увидев столько оживленного движения на улицах этого города, заброшенного среди высочайших гор.

Не отличаясь вообще внешнею красотою, столица Экваториальной республики, однако славится массой богатых церквей, библиотекой, имеющей более ста тысяч томов, знаменитым во всей Южной Америке университетом и множеством фабрик. Из всех ее зданий, графу особенно понравилась иезуитская церковь, фасад которой сделан в коринфском стиле из одной цельной глыбы белого камня.

Первым делом Гонтрана по приезде в Квито было – сговориться с капитаном одного из тех плоскодонных пароходов, которые поддерживают сообщение между городом и морским берегом по реке Эсмеральде, – насчет перевозки Михаила Васильевича с его спутниками и багажа. Затем молодой человек вторично съездил на Котопахи, устраивая через каждые пятнадцать километров дороги станции с запасными мулами и погонщиками. После всех этих приготовлений графу оставалось лишь ожидать своих друзей.

Наконец, 26 февраля, долгожданный пароход подошёл к пристани Квито. Едва владея собой, молодой человек кинулся на его палубу и был встречен объятиями старого учёного. Обнявшись затем с Вячеславом, Гонтран в смущении остановился перед покрасневшей от радостного волнения Леночкой.

– Ну, поцелуйте же вашу невесту, – весело проговорил Михаил Васильевич, – вы заслужили это.

– Ах, если бы вы знали, сколько у меня было горя, – прошептала со своей стороны девушка, – мы уже считали вас погибшим.

– Меня погибшим? – изумленно спросил граф. – Кто же мог уверить вас в этой небылице?

Леночка в нескольких словах передала жениху все случившееся с ними во время путешествия.

– Я так много плакала! – закончила она свой рассказ.

– Бедняжка! – проговорил Гонтран, нежно пожимая ее ручку.

– Так этот мерзавец Шарп улетел? – воскликнул он, обращаясь к Михаилу Васильевичу.

– Да, но мы его поймаем, – отвечал вместо профессора Фаренгейт, незаметно подходя сзади.

Гонтран удивленно отодвинулся, осматривая с ног до головы подошедшего незнакомца, который так бесцеремонно вмешался в разговор.

– Позвольте узнать, с кем имею честь… – вежливо, но холодно начал он.

– Джонатан Фаренгейт, из штата Нью-Йорк, – прервал его американец, – человек, которого разбойник Шарп разорил и обокрал, и который рассчитывает на вашу помощь, чтобы наказать вора.

– На мою помощь? – изумленным голосом повторил граф.

– Да… Бесполезно скрывать, граф, – профессор Осипов рассказал мне все.

– Всё?

– Все… о вулкане, сейсмографе и о прочем… Я вижу, что вы так же скромны, как и талантливы.

С этими словами Фаренгейт протянул жениху Елены свою широкую руку, добавив:

– Пожмите ее, граф… Если бы вы не были французом, то были бы достойны быть американцем.

Ответив на рукопожатие янки, Гонтран отошел в сторону, где стоял Вячеслав Сломка, и тихо сказал ему:

– Вот еще один чудак, для которого я – светило науки. Это просто несчастье…

– Ну, будет об этом, – нетерпеливо перебил ех-дипломата его приятель. – А вот скажи лучше, зачем ты сыграл со мною такую шутку?.. Ведь мы уговорились с тобою насчет телеграммы, которую ты должен был прислать по приезде в Америку? А вместо того ты… Что это значит?

– Это значит, что меня стали мучить угрызения совести, и я, вместо того чтобы спокойно поживать себе в Аспинвале, согласно твоему плану, – на самом деле отправился на Котопахи и там испытал мой сейсмограф…

– То есть мой, ты хочешь сказать? – прервал Сломка.

– Ах, прости пожалуйста, но я так увлекся своею ролью…

– Ладно, ладно, продолжай… Так сейсмограф?

– Действовал на диво.

– Ну, ей-Богу, не ожидал этого… Впрочем не ошибся ли ты, Гонтран?

– Погоди, сам увидишь.

– Так ты, значит, серьёзно думаешь отправиться в заоблачное путешествие?

– По крайней мере все сделать для него. Но ведь в последнюю минуту может вдруг произойти какое-нибудь непредвиденное обстоятельство, которое помешает нашему путешествию.

Молодой инженер покачал головою.

– В последнюю минуту… в последнюю минуту… – пробормотал он, – ну, а если ничего не случится?

– Тогда я полечу с Еленой и посмотрим, каков будет наш медовый месяц на месяце.

Сломка отчаянно махнул рукой.

– О, любовь, любовь! – произнес он трагическим голосом.

На следующее утро, с рассветом, длинный караван двигался по улицам Квито, направляясь к городским воротам. Во главе каравана, рядом с проводником, ехал верхом Сломка. За ним, на красивых мулах ехала влюблённая парочка. Далее двигались Михаил Васильевич и Джонатан Фаренгейт, сопровождаемые толпой механиков, землекопов, каменщиков и других рабочих, нанятых графом. Вьючные мулы и их погонщики составляли хвост каравана, который заключал в себе всего сорок пять человек, и столько же четвероногих.

К вечеру того же дня наши герои достигли цели своего путешествия, вулкана Котопахи, и остановились у его подошвы. Мулы были тотчас разгружены и пущены на подножный корм, а люди улеглись в разбитых палатках, чтобы приготовиться к ожидавшему их трудному подъёму: в течении следующего дня необходимо было подняться по крайней мере на километр выше полосы вечного снега.

Этому подъему значительно помогло то обстоятельство, что Гонтран, взбираясь в первый раз на вершину вулкана, имел предосторожность повсюду оставить за собою крепкие и длинные веревочные лестницы, прикреплённые к скалам при помощи железных крючьев.

Медленно двигаясь шаг за шагом, экспедиция к десяти часам утра успела сделать около пятисот – шестисот метров, как вдруг Сломка, рассматривавший своими зоркими глазами каждую извилину скал, заметил в одном месте горного склона, между утёсами, какое-то отверстие. Проникнув через последнее, наши герои увидели извилистый каменный коридор, уходящий внутрь горы, и, недолго думая, пустились его исследовать. После часовой ходьбы, Сломка, шедший впереди, огласил подземелье радостным криком "ура!" – каменный ход привел его к самому жерлу вулкана…

Услышав крик инженера, Михаил Васильевич поспешил к отверстию ужасной пасти гиганта, стараясь рассмотреть его огненное чрево. Но напрасно взгляд его пытался измерить мрачную глубину, – он не увидел ничего, кроме страшной бездны, в которую никогда не проникал солнечный луч. Измерения, произведенные при помощи лота, показали, что исполинская труба, при стофутовом наружном диаметре, имеет около 4.000 футов глубины. Не доверяя, однако показаниям лота, г-н Сломка решил лично отравиться для исследования дна кратера.

По этому поводу между обоими друзьями сначала возник было лёгкий спор, так как Гонтран, желая отличиться перед невестой каким-нибудь героическим подвигом, ни за что не хотел уступить своему приятелю права первым спуститься в жерло.

– Хорошо, – сказал наконец Сломка, после напрасных убеждений, – пусть сам Михаил Васильевич решит, кому из нас спускаться в вулкан: тебе или мне.

Молодой дипломат хотел возразить, но профессор круто оборвал его.

– Г-н Сломка прав, – заявил он решительным тоном, – он открыл этот подземный путь к кратеру, ему принадлежит и право выбора.

Услышав такое решение, инженер немедленно принялся за приготовления к опасному путешествию. Над бездной установили нечто вроде подвесного моста с блоком посредине. Через блок был пропущен длинный, около 1.500 метров, канат, один конец которого был намотан на прочный вал. К другому концу была привязана доска с железными крючьями. Сломка уселся на эту доску, вооружённый электрической лампочкой Трувэ, чтобы освещать бездну, и длинным багром, – чтобы отталкиваться от стен.

– Внимание! – сказал молодой инженер, когда все было готово к спуску. – У меня в кармане лежит заряженный револьвер: если вы услышите один выстрел, то приостановите спуск; два выстрела один за другим покажут, что меня нужно поднять; наконец, три выстрела подряд послужат сигналом того, что меня нужно поднимать как можно скорее.

Взволнованный опасностью, которой подвергался его приятель, граф с чувством пожал его руку.

– Не беспокойся, – сказал он, – я сам буду следить за твоими сигналами.

– All right! – невозмутимо отвечал ему инженер.

Два дюжих молодца, удерживавшие вал, стали медленно вращать его рукоятку, и Сломка мало по малу начал опускаться в бездонную пропасть. Молодой граф, наклонившись над жерлом, с беспокойством следил за воздушным путешествием своего приятеля, но скоро свет лампы, быстро уменьшавшийся, совершенно исчез в темноте… А веревка все развертывалась…

Прошло пять томительных минут. Вдруг звук выстрела, как едва различимое эхо, достиг уха Гонтрана.

– Стоп! – скомандовал он. Вал моментально остановился. Растянувшись ничком у края бездны, граф с бьющимся сердцем прислушивался к дальнейшим сигналам друга. Но смертельная тишина царила в пропасти, и ни один звук не нарушал могильного молчания. Так прошло около десяти минут. Наконец два выстрела подали сигнал к подъему.

По команде молодого дипломата, четыре здоровых рабочих принялись вращать вал, и через полчаса из мрака бездны вынырнула голова Сломки. Гонтран с облегченным сердцем кинулся к своему другу и, прежде чем тот успел опомниться, несколько раз заключил его в свои объятия. При этих проявлениях дружбы, замедливших рассказ инженера о всем виденном, Михаил Васильевич недовольно процедил что-то сквозь зубы.

– Ну, – наконец потерял он терпение, – ну, какой же результат вашей экспедиции, г-н Сломка?

– Прежде всего очень неприятный: во-первых, я сильно ударился при падении на дно…

– Но жерло! – перебил его старик, – в каком состоянии вы нашли жерло кратера?!

– Во-вторых, я изжарил себе пятки на чертовски горячих камнях… Хорошо еще, что я догадался надеть сапоги с толстыми подошвами…

– Но вулкан? Что вы окажете о вулкане? – воскликнул, сгорая от нетерпения, профессор.

– Я уверен, что он близок к извержению… В-третьих, я уронил мой револьвер… В-четвертых, моя лампа погасла, а там была такая адская темнота… брр…

Не владея более собой, Михаил Васильевич схватил рассказчика за грудь.

– Послушайте, да разве вы спускались в кратер с целью только испытать сильные ощущения? – закричал он.

– Успокойтесь, профессор, – со смехом отвечал ему инженер, – и будьте довольны. Нельзя было надеяться найти ничего лучшего: вулканическая труба совершенно вертикальна, – на этот счёт не может быть никакого сомнения, так как я сам служил отвесом; далее, на глубине полутора тысяч метров ее диаметр сужается до десяти футов, – ровно та самая величина, какую нам нужно; наконец, дно ее лежит на мощной глыбе обсидиана.

– Но в таком случае кратер не имеет сообщения с внутренностью вулкана, с самым очагом подземного огня? – воскликнул Михаил Васильевич.

– Конечно, нет! Мы имеем дело с запертым вулканом.

– Как же так? Значит, мы не можем им воспользоваться?

– Напротив, именно это нам и нужно.

– Признаюсь, не понимаю… Объяснитесь!

– Извольте… При таком состоянии жерла мы имеем возможность работать в полной уверенности, что никакое частное извержение не уничтожит наших приспособлений, да и нас самих… А когда мы окончим работу, – стоит только взорвать скалу несколькими килограммами еленита, и дело в шляпе: проход для подземных газов будет открыт.

– При этом, кроме того, наша граната полетит не тогда, когда захочет Котопахи, а когда мы сами пожелаем, – вставил Гонтран.

– Совершенно верно, – подтвердил Сломка. – Итак теперь мы будем делать вот что: в то время как слесаря и механики займутся распаковкой всех частей прибора, плотники пусть построят подвесную платформу, на которой могло бы поместиться человек десять; эту платформу мы будем спускать на дно кратера, и каменщики, находясь на ней, будут выравнивать кирками и скобелями все шероховатости стенок жерла… Если вулканическая труба будет превращена в правильный цилиндр на протяжении метров трехсот, начиная от основания, то этого будет достаточно.

Выслушав Сломку, старый ученый повернулся к Гонтрану.

– Ну, а ваше мнение, граф? – спросил он жениха своей дочери.

– Я вполне разделяю взгляды Вячеслава, – с важностью отвечал ех-дипломат.

С этого дня в недрах вулкана закипела неустанная работа. Кратер Котопахи превратился в настоящий муравейник; его гробовая тишина сменилась беспрестанным стуком кирок и визгом скобелей, а беспросветный мрак там и сям прорезали яркие лучи электрических ламп. В то же время другие рабочие не дремали снаружи, распаковывая и собирая все части вагона-гранаты.

За шесть дней граната была совершенно готова, а каменная труба так хорошо округлена, что не оставалось желать в этом отношении ничего лучшего. Покончив с этой важной работой, Сломка исследовал толщину каменного пласта, служившего дном кратера. Он оказался не толще 40–50 футов, – пустяки для нескольких килограммов еленита.

Получив эти результаты, молодой инженер пробуравил в нескольких местах обсидиановую глыбу на пятнадцать футов в глубину и заложил в скважинах заряды, которые могли бы разорвать на части двенадцать метров камня. От каждого заряда шли две медные, покрытые гуттаперчей проволоки, соединённые с аппаратом Брегета, – эти проволоки должны были служить проводниками для электрической искры, которая вызовет взрыв.

ГЛАВА XXI

Джонатан Фаренгейт не в духе. – Горячий спор. – Неудержимое красноречие Михаила Васильевича. – История извержений Котопахи. – Янки задет за живое, – Последние работы. – Прощальный ужин. – Речь профессора. – Одни у вулкана. – Перед сном. – Вопросы Леночки и ответы ее отца.

Однажды вечером, когда герои нашего романа ужинали в палатке, служившей столовою, между Джонатаном Фаренгейтом и Гонтраном Фламмарионом завязался горячий спор.

В этот день, первый раз после приезда, американец согласился сопровождать графа на дно кратера; но удушливая жара, царившая в гигантской трубе, заставила его тотчас же подняться обратно. Это привело янки в такое скверное настроение духа, что он только ждал повода сорвать на ком-нибудь свое раздражение.

– Что с вами, мистер Фаренгейт? – спросил Сломка, заметив нахмуренное лицо американца.

– Что со мной? Что со мной?.. – запальчиво закричал Фаренгейт. – А то, что я считаю ваше предприятие шарлатанством.

Услышав эти слова, Михаил Васильевич покраснел от гнева.

– Объяснитесь пожалуйста, что вы хотите сказать этим выражением, милостивый государь? – сердито произнес он.

– Я думаю, что мысль взорвать гранитную громаду в пятьдесят футов толщиною может прийти в голову только сумасшедшему… Вы считаете это пустяки, пятьдесят футов?

– Да, это пустяки для еленита.

– Ну, пусть так!.. допустим, что глыба обсидиана превращена в обломки… Чему же она даст проход? – Ничему… Слышите ли вы? – Ничему… Ваш испанский иезуит – пустомеля, а его предсказания – вздор… Ваш Котопахи более не вулкан, как и его собрат Чимборасо, – а обыкновенная гора.

Старый ученый встал. Сломка и граф последовали его примеру.

– И это вы, мистер Фаренгейт, – воскликнул Гонтран, – вы, американец, позволяете себе клеветать на американский вулкан?

– Для меня Америка – только Соединённые Штаты… Остальное меня не касается.

– Котопахи не вулкан? – в свою очередь воскликнул Михаил Васильевич, сильно задетый словами янки. – Но это самая ужасная огнедышащая гора в целом свете… Вы говорите, что он потух? Но вы помните страшное извержение 15 февраля 1843 года, поглотившее столько жертв?

Фаренгейт кивнул головой.

– Притом извержение 1843 года, – продолжал старый ученный, воодушевляясь, – еще не из самых ужасных: в 1698 году от действия подземных сил Котопахи раскололась скала и тысячу футов; в 1738 году…

– Эх, перейдемте прямо к делу, дорогой профессор, – пробовал было остановить своего собеседника американец; но удержать старого ученого, раз он сел на своего любимого конька, было делом нелёгким.

– …В 1738 году газовые вулканы Турбако, которые мы видели, поднимаясь сюда, усилили свою деятельность и вызвали страшные потрясения…

– Ради Бога…

– В 1744 году, – не слушая, продолжал старый ученый, – Котопахи был причиною целого наводнения. История не знает в своих летописях другого подобного явления: в одну ночь вечные снега, покрывавшие вершину вулкана, растаяли и образовали бурный поток, смывший с лица земли весь город Такунга… Но это еще не всё!

Джонатан Фаренгейт, оставив напрасные попытки удержать красноречие Михаила Васильевича, наконец философски подчинился своей участи и принялся ожесточенно дымить сигарой.

– В 1758 году произошло новое извержение Котопахи, настолько сильное, что в Гваякиле, более чем за двести километров, был слышен день и ночь шум вулкана, напоминавший гул артиллерийских залпов… В 1768 году было ещё лучше: рев Котопахи был слышан в Гонде, почти за 900 километров… Но все это пустяки сравнительно с извержением вулкана в начале нынешнего столетия. В 1808 году пламя вулкана поднималось вверх более километра над кратером, озаряя всю страну на далекое расстояние блеском пожара; громадные камни, целые скалы летели из жерла с начальною скоростью в 2.800, даже в 8.000 метров… И этого-то огнедышащего великана вы считаете потухшим только потому, что он молчал последние тридцать лет? Но разве эта почва ничего не говорит вам? Разве вы не заметили быстрого таяния снегов? Не чувствуете увеличивающегося жара? Разве вы не слышите наконец признаков волнения в недрах земли?

– А мой сейсмограф! – вмешался Гонтран, – разве вы считаете его за картонную игрушку? Полноте, мистер Фаренгейт, предсказанное извержение непременно будет, а в случае надобности мы его ускорим, мы его сами вызовем… Тогда увидите, что почва, которую мы теперь топчем, заключает в себе достаточно паров и газов, чтобы бросить нашу гранату на триста тысяч километров в пространство!.. Наконец, – прибавил граф не без иронии, – если вы не доверяете нашему предприятию, то еще не поздно отказаться от путешествия в неведомые миры.

Фаренгейт гордо выпрямился.

– Американец, сэр, никогда не отказывается от своего слова, – сухо заметил он, – я сказал, что поеду с вами, и поеду, хотя бы даже был уверен, что упаду и разобьюсь вдребезги…

Так окончился этот спор, имевший своим результатом еще более сильное скрепление уз, соединявших наших героев.

На следующий день на дно кратера стали опускать стальные ящики, предназначенные для сжатого воздуха. Одновременно с тем сборка частей вагона-гранаты настолько подвинулась, что оставалось лишь установить его на место.

Ящики для сжатого воздуха были расположены так, что между гранитным слоем и дном нижнего ящика оставалось пространство в пятьдесят футов. Они поддерживались над этим пространством при помощи укрепленных в стене чугунных консолей. Далее, около стен нижней части трубы были установлены четыре высоких колонны, назначение которых было направлять ядро в начале полета.

Когда все это было готово, вагон-граната был спущен в жерло кратера с помощью огромного крана, заменившего собою первоначальный вал, и поставлен на ящиках. Это было выполнено 22 марта. В тот же день восемь человек принялись работать у помп, накачивая воздух в стальные резервуары, а прочие начали наполнять внутренность вагона необходимыми для путешествия вещами.

Наконец 24 марта всё было закончено. Двадцати четырёхдневной работы сорока пяти человек оказалось вполне достаточно, чтобы превратить жерло вулкана в гигантскую пушку и зарядить ее необыкновенным снарядом.

Вечером Михаил Васильевич устроил для всех рабочих прощальный ужин. За десертом он встал и взволнованным голосом произнёс краткую речь.

– Друзья мои, – начал старый ученый, – вспомните о наших условиях: я обещал вознаградить каждого из вас по заслугам в тот день, когда работа будет полностью закончена. Сегодня, этот день настал. Благодарю вас за усердие и преданность, которые вы выказали по отношению ко мне. Судно, которое привезло нас сюда, ждет вас в Аспинвале, чтобы доставить обратно на берега Франции. Уезжайте же отсюда, уезжайте немедля, так как вулкан завтра же начнет изрыгать подземное пламя, и никогда не было и не будет извержения ужаснее, чем предстоящее…

При этих словах глухой ропот пробежал по рядам рабочих. Каждому послышался уже гул в недрах земли, словно старый исполин пробуждался от долгого сна, негодуя на дерзких нарушителей своего покоя.

Окончив прощальную речь, Михаил Васильевич поднял свой бокал, и все чокнулись за успех экспедиции.

Через час после того расплата была окончена, и рабочие удалились с вулкана, довольные щедрым вознаграждением. Осипов, его дочь и три спутника готовились одни провести ночь.

– Дорогой папочка, – спросила девушка, ложась спать, – а когда мы полетим?

– Завтра, 25 марта, дитя моё, в шесть часов десять минут вечера.

– Но разве ты уверен, что извержение последует как раз в этот момент?

– Милая моя, извержение последует тогда, когда я захочу.

– Как же это?

– Просто при помощи того автоматического взрывателя Брегета, который помощник мастера унёс с собой.

– А! – тихо прошептала Леночка. Она не сказала более ни слова, но легко было прочесть по ее лицу, что ответ отца был для девушки далеко не понятен.

– Ты, кажется, не поняла? – спросил Михаил Васильевич.

– По правде сказать, папочка…

– Это очень просто: на высоте двух тысяч метров отсюда, в недрах горы, мы нашли большую природную пещеру. В это-то убежище помощник мастера поместит индукционный аппарат, соединенный с часовым механизмом: в назначенное время аппарат произведет электрический ток, который, посредством проводящей проволоки, достигнет зарядов еленита, заложенных в обсидиане, и взорвет их.

После нескольких минут молчания Леночка еще раз спросила:

– А сколько времени, папочка, продолжится наше путешествие?

– Около сотни часов, я рассчитываю достигнуть Луны 29 марта, в момент ее полнолуния… Мы не можем выбрать более благоприятное время.

Удовлетворившись этим ответом, девушка опустила головку на подушку и через пять минут уже уносилась на крыльях сна туда, куда бесстрашный гений ее отца должен был перенести ее на самом деле через несколько часов.