Текст книги "Глубина 11 тысяч метров. Солнце под водой"
Автор книги: Жак Пикар
сообщить о нарушении
Текущая страница: 22 (всего у книги 33 страниц)
27. Начало
Спускаюсь в мезоскаф. Внутри светло, как днем, все огни включены, и яркое освещение резко контрастирует с вечерними сумерками. Дон Казимир и Эрвин Эберсолд быстро производят предстартовую проверку по таблице, каждый пункт которой контролируется по меньшей мере двумя членами экипажа.
20.35, почти минута, как мы задраили люк. Отчетливо слышим, как кто-то или что-то стучится снаружи. Аквалангист? Веревка, которую дергает волной? Загадка осталась неразгаданной.
Док Казимир – или попросту «Каз» – включает подводный телефон, устройство, благодаря которому человеческий голос преодолевает толщу воды, вроде того как радио транслирует нашу речь в земной атмосфере и в космосе; только здесь используются звуковые волны, а не волны Герца, способные лишь в особых случаях распространяться в воде. В нашем телефоне несущая волна 8,087 килогерц передает частоты от 8,3 до 10,7 килогерц, а это позволяет нам сверх предназначенных для нас импульсов слышать многие звуки моря.
Каз вызывает «Приватира» – обеспечивающее судно, арендованное военными моряками у алюминиевой компании «Рейнольдс интернешнл», построившей исследовательскую подводную лодку «Алюминавт».
– «Приватир», «Приватир», я – «Франклин». Прием.
Журчание.
– «Приватир», «Приватир», я – «Франклин». Прием.
Опять журчание.
– «Приватир», «Приватир», – минуты три твердит Каз, но в ответ только море журчит.
Озабоченно переглядываемся. На борту четыре телефона, на старте все они должны работать безотказно!
Дон обращается к радио, устанавливает связь и спрашивает, был ли слышен наш телефонный вызов. Ответ хотя и отрицательный, однако утешительный: поверхность еще видит нас в свете своих прожекторов, поэтому там пока не включали подводного телефона.
В 20.40 все в порядке. Можно открывать клапаны затопления. Море относительно спокойно, а все-таки под водой будет еще спокойнее: волны качают мезоскаф – ощущение не из приятных. Обычно, чтобы ускорить погружение, мы пускаем ходовые двигатели; на этот раз воздерживаемся, бережем аккумуляторную батарею. Мезоскаф идет под воду плавно, не спеша. Если аппарат правильно вывешен с учетом температуры и плотности воды в месте погружения, ему понадобится четырнадцать минут, чтобы совсем скрыться под водой. Я стою в носовой полусфере и через иллюминатор в люке смотрю на рубку, она еще четко вырисовывается на фоне ночного неба. Эберсолд занял пилотский пост, Казимир – рядом с ним. Каждый занят своим делом.
20.54, рубка совсем ушла под воду. Аппарат был вывешен как следует, старт состоялся.
У нас намечено, что для начала «Бен Франклин» проведет часть ночи на грунте, на глубине 500–600 метров. Это позволит нам сориентироваться и произвести напоследок еще одну, решающую проверку всего технического и научного оборудования; заодно Фрэнк Басби познакомится поближе с морским дном в районе Палм-Бича. Намечены еще точки, где мы, если позволит обстановка, будем на несколько часов садиться на грунт, чтобы Басби мог заниматься своими исследованиями.
В бункерах «Бена Франклина» было достаточно железной дроби, чтобы аппарат дошел до самого дна. Предполагалось, что мы сбросим три порции дроби. Во-первых, в ходе погружения для компенсации избыточного балласта, который мы намеренно приняли, чтобы лодка не застряла на поверхности. Во-вторых, во время стоянки на грунте, чтобы компенсировать охлаждение и вызванное им увеличение плотности воды. И наконец, чтобы всплыть до отметки 200 метров – предполагаемой средней глубины нашего дрейфа. После этого у нас останется только аварийный твердый балласт.
Начальный темп погружения – 20 метров в минуту – нас вполне устраивал. Мы предоставили мезоскафу плавно идти на грунт с постепенным замедлением скорости, которая автоматически, не хуже какой-нибудь суперэлектронной вычислительной машины, учитывала целый ряд переменных факторов: охлаждение забортной воды – 30 °C на поверхности, 17,68° на глубине 195 метров, 7,33° на глубине 420 метров, 6,65° на дне (тормозит погружение); сжатие газа в наружных аккумуляторных батареях (этот фактор, особенно поначалу, ускоряет погружение); сжимаемость морской воды (тормозит погружение); сжимаемость корпуса (ускоряет погружение); изменение солености воды (в зависимости от обстоятельств либо ускоряет, либо замедляет погружение).
Уже через три минуты на глубине 70 метров нас окружает обильный планктон; серебрясь в лучах наших светильников, он устремлялся вверх мимо иллюминаторов, будто вихри снега, увлекаемые в небо порывом ветра.
На глубине 300 метров темп погружения уменьшился наполовину – хорошая иллюстрация основного принципа, определяющего стабильность мезоскафа. И все-таки скорость была еще чересчур велика для мягкой посадки на грунт, характер которого мы не знали.
21.27, глубина 450 метров. По эхолоту до дна 60 метров, пора тормозить. Сбрасываем железную дробь четыре раза по десяти секунд; итого отдаем неполных 200 килограммов. В 21.48 наш гайдроп – трос, подвешенный к мезоскафу снизу по примеру гайдропа воздушных шаров, – касается дна и автоматически стабилизирует нас, придавая мезоскафу нулевую плавучесть. Волочась по дну, гайдроп, как и было предусмотрено, прекращает наше погружение в 10 метрах над океанским дном. Естественно, он укреплен на корме, а потому разворачивает мезоскаф по течению там, где оно есть. Здесь действие Гольфстрима только-только прослеживается; тем не менее мы в несколько секунд набираем ход примерно в 1/ 10узла.
Вода удивительно чистая, как это часто бывает на грунте. Планктона сейчас почти нет. Видим изящную креветку на уровне наших центральных иллюминаторов, маленькую анемону на дне, да изредка мелькают мелкие рыбешки, вероятно Myctophidae (светящиеся анчоусы).
Температура внутри аппарата сносная – 26 °C, а вначале было жарковато – 29,5°. Зато намного возросла влажность – с 54 процентов до 79.
Фрэнк и Кен проверяют приборы и готовятся снимать первые показания. Чет занят своим снаряжением. Эрвин – на посту пилота, Каз – на камбузе, ищет способ приготовить обезвоженные продукты так, чтобы они выглядели если не заманчивыми, то по крайней мере съедобными.
А теперь он взялся за телефон:
– «Приватир», «Приватир», я – «Франклин». Прием.
Ответ следует через несколько секунд. Громко, отчетливо, гулко, под аккомпанемент многократных эхо:
– «Франклин», я – «Приватир». Прием.
– «Приватир», я – «Франклин». Скажите, пожалуйста, сколько в пинте чашек? Прием.
Мы во всем, даже в кулинарных делах, зависим от поверхности.
Полночь, а все на ногах. Наш рабочий день только начинается. Вода такая чистая и прозрачная, что стоит снять несколько кадров.
Вот только прохладно что-то становится: 20,5 °C. Стенки покрываются росой. При желании можно собрать эту влагу губками, чтобы не испарялась, когда температура воздуха опять поднимется. У нас так и предусмотрено на случай, если силикагель не будет справляться со своими обязанностями: время от времени погружаться в холодные слои как раз за тем, чтобы пары конденсировались, собирать осевшую влагу и всплывать – будет и суше, и теплее.
Так или иначе сейчас «Бен Франклин» заметно остыл. Это увеличило его вес относительно воды, и несколько часов аппарат покоится на грунте, вытянув гайдроп за собой во всю длину. Фрэнк Басби пользуется случаем записать первую серию акустических волн с поверхности. По его просьбе там с минутным интервалом производят десять взрывов; для этого служат капсюли и электродетонатор, установленный на «Приватире». Звуковые волны пронизывают толщу воды и доходят до наших звукоуловителей – гидрофонов, помещенных снаружи мезоскафа. Да мы и без всяких приборов отчетливо слышим взрывы, слышим также чередующиеся эхо, ведь звуковые волны отражаются от поверхности, от грунта, мечутся вверх и вниз, оставляя многократный след на магнитных лентах Кена. Только прокрутив запись и проследив глазами каждый взрыв на экране катодной трубки, Кен выражает свое удовлетворение.
Все в порядке, можно возобновлять дрейф в Гольфстриме. Прежде чем отчаливать, смотрим на прибор, измеряющий скорость течения: 0,2 узла. Значит, примерно такой будет и наша скорость, когда мы снова поднимемся на длину гайдропа и установим нулевую плавучесть.
15 июля. Ровно в час ночи сбрасываю 50 килограммов балласта, потом в восемь приемов еще 100 килограммов. Мягко отрываемся от грунта и в ту же минуту видим, как мимо нас проходит великолепный краб шириной около 30 сантиметров.
Когда определяешь размеры под водой, надо быть осторожным. Без корректирующей линзы на иллюминаторе из-за преломления света все кажется ближе, чем на самом деле, примерно в соотношении 4:3, так что истинное расстояние трудно оценить, да и светильники тоже играют роль. Бывает, глядишь и спрашиваешь себя: то ли эта рыбка маленькая и находится совсем близко, то ли она большая и находится далеко.
Правда, здесь дно на вид не очень плодородное. И тем не менее наш первый медленный дрейф вдоль течения дарит мне яркие впечатления. В кристально чистой толще возникают то креветка, то тропические рыбки, то изумительный скат, который грациозно плывет над грунтом, помахивая изящнейшими плавниками тридцатисантиметровой ширины.
Стрелка прибора, регистрирующего скорость течения, на нуле; значит, трение гайдропа о грунт ничтожно, и мы идем со скоростью течения. Появляется тонкая рыба – явно долгохвост, обычный обитатель этих глубин. Медленно передвигаются великолепные морские ежи диаметром 12–15 сантиметров.
В 2.15 замечаем, что окружающие мезоскаф крупинки планктона начинают обгонять нас. Да и прибор показывает относительную скорость течения – 0,5 узла. Сбрасываем еще немного дроби, чтобы подвсплыть на гайдропе и уравняться в скорости с течением.
Холодновато: 17,5 °C. Плавно идем вперед, носовой прожектор включен; он новой конструкции, с таллиевым стеклом, его зеленоватый свет обладает особенно высокой проникающей способностью. Кроме того, толщу воды впереди нас пронизывает акустический луч сонара марки «ЦТФМ» («непрерывный частотный модулятор»). Он прощупывает море по нашему курсу на расстоянии до 1400 метров, чтобы тотчас дать знать, если вдруг появится какое-нибудь препятствие.
В 2.28 – снова морской еж; в 2.42 – еще один; в 2.45 в лучах наших светильников ярко блестит новехонькая консервная банка. Течение увлекает нас курсом норд-норд-ост; на судовом компасе 025°. Плавно дрейфуем в 8 метрах над грунтом. Влажность понизилась до 54 процентов. Можно поспать несколько часов. День был хороший, плодотворный, только немножко длинный…
За ночь мы еще четыре раза сбросили по 5 килограммов дроби. Это позволило мезоскафу сохранять постоянную глубину в пределах 4–5 метров. Дно практически плоское, и дрейф продолжается без происшествий. Но внутренняя температура опять понизилась и достигла почти 13°. Влажность сносная – 62 процента. Температура моря 6,59°, значит, если мы пробудем здесь еще несколько часов, термометр внутри покажет что-нибудь около 7,5°. К счастью, все наблюдения, намеченные на первый этап, выполнены, можно подниматься к отметке 200 метров – такой будет средняя глубина нашего дрейфа.
28. Вахтенный журнал
Приведу дословно несколько записей из своего журнала с некоторыми пояснениями в скобках:
9.48. 10 кг дроби – немного всплываем.
9.54. 10 кг дроби – немного всплываем.
9.58. 10 кг дроби – немного всплываем.
10.10. 45 м над грунтом. Чет Мэй занимается гимнастикой (главным образом, чтобы согреться).
10.10. (Глубина) 465 м. (Иначе говоря, мы поднялись уже на 45 метров.)
10.18. 461 м. Курс (мезоскафа в течении) 135°. 6,98 °C (температура воды). 6 секунд – 50 м. (То есть 6 секунд сбрасывали балласт, итого 30 килограммов, и поднялись на 50 метров.)
10.27. 15 кг дроби.
10.29. 460 м. 6,99 °C.
10.31. 450 м. 7,00 °C.
…
10.43. 409 м.
10.45. 407 м. 7,23 °C.
10.54. 405 м. 3 секунды (продувания одной уравнительной цистерны дают подъем на) 45 м.
11.03. 407 м. Позволяю ему (мезоскафу) немного спуститься.
11.12. 410 м.
11.13.15 кг дроби.
11.25. 393 м.
11.33. 393 м.
11.38. 393 м. 8,30 °C. Соленость 35,05 промилле. 1494,5 м/сек (скорость звука в воде). Слышно винт «Приватира» (в телефоне). (Один из регистрирующих приборов ВМС издает временами странный звук, словно) кто-то храпит. (Все тридцать дней мы будем слышать этот звук и частенько принимать его за настоящее храпение.)
11.45. 62 процента (влажность). 12,8° (внутренняя температура). 392 м. (Холодно. Эберсолд делает несколько снимков со вспышкой.) Греем руки лампочками.
11.52. 391 м.
12.05. 385 м.
Всплытие происходит так, как было задумано. Мы поднимаемся не спеша, чтобы температура мезоскафа успевала приблизиться к температуре окружающей воды. Нам ничего не стоило бы намного быстрее идти вверх до отметки 200 метров. Но тогда мезоскаф сохранит температуру придонной воды; затем, нагреваясь, он начнет расширяться, его удельный вес станет меньше, и вскоре он опять пойдет вверх. Придется подпускать воду в уравнительные цистерны, но это ограничит возможности для последующих маневров. А мы предпочитаем начать наш месячный дрейф на глубине около 200 метров с пустыми уравнительными цистернами.
И ведь нам некуда спешить. Море все так же прекрасно, хотя при выключенном наружном освещении не больно-то много увидишь. Сейчас нет никаких намеков на биолюминесценцию: ни планктона, ни фосфоресцирующих рыбок.
На глубину 400 метров еще пробивается немного солнечного света, особенно если поглядеть через верхний иллюминатор в сторону поверхности. И даже когда смотришь на дно, глаз улавливает в воде тусклое сияние. Наблюдения, проведенные «Приватиром», говорят о том, что мы находимся в центре течения, так сказать в его «сердце». Нам передают, что на глубине 275 метров температура воды уже 15 °C, а на глубине 175 метров – 18°.
На поверхностном судне или просто «на поверхности» регулярно измеряют температуру, пользуясь так называемыми разовыми батитермографами – новым изобретением, которое сменило старый заслуженный батитермограф. «Разовыми» их называют потому, что эти приборы после первого же употребления, как говорится, списывают в расход.
Речь идет об электрическом термометре в маленькой пластиковой капсуле, с проводом длиной в несколько сот метров, один конец которого присоединен в термометру, другой – к регистрирующему аппарату на борту судна. Наблюдатель бросает прибор в воду, провод разматывается, и по нему идут на поверхность данные о температуре на той глубине, где находится термометр. Размотав весь провод, термометр обрывает его своим весом и идет ко дну. Кривая изменения температуры в зависимости от глубины регистрируется все время, пока работает прибор.
Казалось бы, на каждом измерении терять по прибору – расточительство. На самом деле, если посчитать, сколько времени сберегает команда судна и сколько экономится горючего – ведь теперь не надо останавливаться для каждого измерения, – сколько времени выигрывают те, кто регистрирует показания, то станет ясно, что этот способ намного эффективнее и дешевле прежнего; недаром он так быстро распространился.
«Приватир» и «Линч» (океанографическое вспомогательное судно, которое вскоре присоединится к нам) взяли с собой тысячи новых термометров, и они сослужат нам в экспедиции огромную службу.
29. Затерялись в Гольфстриме
В 14.03 наша глубина 328 метров. Замечаю предмет неправильной формы длиной сантиметров 20–30, он проходит вниз, задевая иллюминатор. Похож на морковку. Скорее всего каракатица. Через несколько минут нас подхватывает какое-то завихрение. По компасу и по смещению отчетливо видимых в воде частиц Фрэнк Басби заключает, что нас относит к югу. Правда, это длится недолго, всего около получаса, но затем возникает более серьезная проблема: подводный телефон не отвечает. Сверху доносятся какие-то невнятные звуки, наши вызовы размножаются четкими эхо, но ответов мы не слышим. В 15.14 ка глубине 300 метров мы приходим к выводу, что «Приватир» потерял нас.
Ситуация не опасная, но не лишенная драматизма. У нас было условлено с «Грамменом» каждые полчаса связываться по телефону с обеспечивающим судном. Поверхность вызывает: «„Бен Франклин“, я – „Приватир“. Прием». Мы отвечаем: «Роджер. Конец». Это так называемая проверка связи. И все.
Дело в том, что подводный телефон, особенно его передающее устройство, расходует ценную электроэнергию. Приемники с обеих сторон постоянно включены, но к передатчику мы на «Бене Франклине» прибегаем только при крайней необходимости.
Железное правило гласит: если час не было связи, иначе говоря, телефон не отвечает и система слежения, о которой я еще расскажу, не действует, «Бен Франклин» обязан всплыть на поверхность. Это правило вошло во все наши соглашения с ВМС и с НАСА. И вот теперь похоже, что нам в ближайший час придется вспомнить об этом правиле, если мы не добьемся удовлетворительной связи.
Кроме двух обычных телефонов, которые обладают сравнительно небольшим радиусом действия, зато потребляют меньше энергии, у нас еще два более мощных, но они жадно пожирают ампер-часы, как только их включат, а потому предназначаются исключительно для аварийных случаев. Их установили на борту накануне старта, и мы еще ни разу не пользовались ими. Теперь пришло время испытать это устройство.
– «Приватир», «Приватир», я – «Франклин». Прием.
Слышим ответ тихо, но отчетливо:
– «Бен Франклин», я – «Приватир». Приготовиться к определению дальности.
Сразу же слабый голос с поверхности начинает отсчет:
– Шесть, пять, четыре, три, два, один, ноль.
Услышав слово «ноль», Дон Казимир немедленно отвечает:
– Есть!
Поверхность при слове «ноль» пустила хронометр, его остановят, как только до них донесется наше «есть!». И отметят, сколько времени звук шел от «Приватира» до «Бена Франклина» и обратно. Зная скорость звука (практически 1500 метров в секунду), поверхность может определить расстояние до мезоскафа. Взяв судно за центр, радиусом, равным этому расстоянию, проводят окружность. Где-то на окружности должен быть мезоскаф.
Судно быстро переходит поближе к полученной точке и повторяет операцию:
– Шесть, пять, четыре, три, два, один, ноль!
– Есть!
Новая окружность либо сечет первую, либо – оптимальный случай – касается ее изнутри. В первом случае у вас два возможных решения, и третье измерение покажет, на каком остановиться. Во втором случае позиция мезоскафа сразу определена. Если же окружности совсем не соприкасаются, поиск начинают сначала.
В принципе дело простое, но действовать нужно быстро, ведь море не чертежная доска, скорость Гольфстрима у поверхности выше, чем на глубине, и мы даже не знаем точно, каким курсом идем. К тому же море не безлюдно, на поверхности есть другие суда, за которыми приходится следить.
Как выяснилось потом, «Приватир» потерял нас не только потому, что людям не хватало навыка, который им еще предстояло приобрести. Была и другая причина: на несколько минут наших товарищей отвлекли радиовызовы с земли, а близость других судов вынудила «Приватира» изменить курс.
Но все хорошо, что хорошо кончается: в 15.39 связь полностью восстановлена, можно снова вести слежение. Если бы не мощный аварийный телефон и если бы не замечательное искусство команды обеспечивающего судна, пришлось бы нам всплывать, чтобы установить радиосвязь и визуальный контакт, а потом уже возобновлять подводный дрейф. Такой перерыв был бы нам совсем некстати, особенно на второй день экспедиции.
Слово «слежение» требует кое-каких объяснений. Само собой разумеется, что навигация, подразумевая под этим словом точное определение нашей позиции, могла производиться только с поверхности. Сами мы чаще всего могли определить лишь свою глубину да в некоторых случаях общее направление нашего дрейфа, пока скорость аппарата не сравнялась со скоростью течения (на это нередко уходило несколько часов) и взвешенные частицы перемещались относительно нас. А на поверхности судно может определить свое место либо классическим астрономическим методом, либо, если небо пасмурное, системой «Лоран», в нашем случае – системой «Лоран А» на «Приватире» и системами «Лоран А» и «Лоран С» на «Линче». [74]74
Система Лоран – длинноволновая радионавигационная система, позволяющая при помощи сети береговых радиостанций определять местоположение судна.
[Закрыть]Система «Лоран» заключается в том, что фиксируются чрезвычайно малые, но все-таки поддающиеся измерению промежутки времени между поступлением импульсов с двух разных радиостанций, работающих синхронно. Система «С» подобна системе «А», только еще более совершенна и точна. Таким образом, «Приватир», как и любое надводное судно, мог определить свое место с большой степенью точности, зависящей от условий радиоприема, но во всяком случае в пределах одной мили, а то и полмили.
Но «Приватир», кроме того, должен был следить за нами. Для этого у нас на борту было четыре акустических прибора. Во-первых, два ответчика, установленных «Грамменом». Эти приборы молчат, пока не поступит запрос. Когда же поверхность посылает звуковой сигнал, пронизывающий воду со скоростью около полутора тысяч метров в секунду, они отзываются на «стук» ответным сигналом. Приняв его, поверхность может вычислить расстояние до аппарата и его место.
Два других навигационных прибора установлены Научно-исследовательским центром ВМС. Один из них – ответчик, позволяющий определить расстояние; другой – датчик, излучающий каждые две секунды резкий двойной сигнал частотой 4 тысячи герц, по которому поверхность узнает наше место и глубину. Практически это наш единственный непрерывно действующий маячок. Каждые две секунды разряжается конденсатор, он-то и производит звук, несущий через толщу воды наверх свежие данные о том, где мы находимся.
В любой точке мезоскафа мы отчетливо слышим его днем и ночью, постоянно, неизменно. Это еще одно звено, соединяющее нас с поверхностью. Поверхность тоже слышит его постоянно. Мы слышим его даже когда спим, едим, разговариваем, слышим, подчас сами того не сознавая. Он мог стать назойливым, невыносимым, мог в полчаса свести нас с ума. На самом же деле он нас только радует, он стал нашим другом, вестником, который внушает нам уверенность.
Иногда мы несколько минут подряд подсчитывали сигналы, проверяя исправность прибора, как доктор проверяет пульс пациента. Наш «звоночек» всегда пребывал в отличном здравии, его не брали ни вода, ни соль, ни давление, ни температура; ничто не могло отвлечь его от исполнения своего долга. Каждые две секунды – сигнал, сигнал, сигнал.
И когда число сигналов достигло 1 296 000, пришла пора всплывать и открывать люк навстречу солнцу.
Весь вечер и часть ночи «Бен Франклин» плавно поднимался. В 15.11 было сброшено еще 15 килограммов дроби, и к полуночи без какой-либо дальнейшей регулировки мезоскаф стабилизировался на отметке 200 метров. Температура внутри аппарата была примерно равна температуре забортной воды.
