Текст книги "Глубина 11 тысяч метров. Солнце под водой"
Автор книги: Жак Пикар
сообщить о нарушении
Текущая страница: 29 (всего у книги 33 страниц)
56. Визит «Койота»
6 августа снова и снова испытываем дегазатор, предназначенный для борьбы с окисью углерода. Тщетно. Пропорция угарного газа в воздухе достигла уже 30-миллионных, превышена цифра 25-миллионных – предел, установленный перед стартом. Кстати, в приключенческом романе Элистера Маклина «Полярная станция „Зебра“», которым сейчас увлечен Фрэнк Басби, автор, говоря о жизни на борту атомной лодки, утверждает, будто 30 процентов окиси углерода – нормальная пропорция!
7 августа. «Эль Койот», гидроплан, о котором я уже писал, пролетает над нами. Он идет зигзагами над Гольфстримом, чтобы точно определить его направление и подтвердить показания «Линча». Немножко удачи, и мы, пожалуй, смогли бы увидеть через иллюминаторы сброшенные им батитермографы. Увы, как ни широк обзор (в мезоскафе есть точка, с которой можно видеть море сразу через двенадцать иллюминаторов), все-таки видимость ограничена, и ни один из этих приборов не попадает в наше поле зрения. Но с навигацией все в порядке, последние двое суток мы точно следуем «среднестатическим курсом» Гольфстрима.
Во второй половине дня предлагаю снова опуститься до 500 метров и провести там в виде эксперимента четыре часа, а поверхность попросим определить местонахождение мезоскафа перед спуском и после нашего возвращения на прежний горизонт, – это позволит точно вычислить скорость течения на данной глубине. Казимир выслушивает мое предложение без особого энтузиазма, так как в планах экспедиции ничего подобного не значится. Тем не менее простота операции плюс интересные результаты, которые она сулит, соблазняют его, и мы с Фрэнком начинаем приготовления к ночной вылазке. Вряд ли можно ожидать большой разницы в скорости, если учесть, что здесь, на глубине около 300 метров, скорость течения относительно поверхности всего 0,2 узла.
Вообще за последнее время течение гораздо однороднее, чем было в начале дрейфа. И внутренние волны значительно меньше. В последнюю минуту вылазка на глубину откладывается, потому что «Линч» вынужден уйти: у одного из матросов сердечный приступ, его надо срочно доставить на берег. К счастью, доктор Джессеп определяет, что случай неопасный. Морские пограничники встретят «Линч», и больному окажут всю необходимую помощь. Но с погружением придется подождать до ночи на 10 августа, когда вернется «Линч», располагающий необходимым оборудованием для точной навигации.
На следующий день, в понедельник 8 августа, регистрируем, что средняя двенадцатичасовая скорость была 3,3 узла. На поверхности тихо, степень волнения моря – ноль. Наши товарищи видят китов и акул. Сайрус Эплер, капитан «Приватира», поймал акулу длиной больше полутора метров.
57. Приближаемся к Бермудам
Ураган «Анна» скрылся. Мы продвинулись так далеко на восток, что скоро окажемся за пределами моей карты. Остался в запасе только один лист, и, если мезоскаф будет идти тем же курсом с прежней скоростью, через три дня этот лист тоже кончится.
Теперь мы заметно отклоняемся на юго-восток от так называемой «среднестатической траектории» Гольфстрима. Но «среднестатическая траектория» – понятие условное, на самом деле мы по-прежнему в Гольфстриме, идем с ним одним курсом. Как бы то ни было, под вечер выясняется, что сейчас от нас до Бермудских островов ближе, чем до Нью-Лондона. Увы, как ни заманчивы эти острова, мы до них не дойдем, потому что Гольфстрим огибает их на почтительном расстоянии по широкой, местами концентрической дуге. Ни Бермуды, ни Саргассово море не лежат на пути Гольфстрима.
Глубина тут изрядная – больше 5 тысяч метров. Когда мы разговариваем по телефону, эхо подчас доносит до нас целые предложения более отчетливо, чем прямой канал. Жизнь на борту, как всегда, протекает спокойно, сейчас все спят, кроме нас с Кеном. Глубина 276 метров; докладываю Кену, что кончилась Французская революция (другими словами, температура 17,93 °C); соленость 36,10 промилле; скорость звука 1521,9 метра в секунду. Влажность воздуха терпимая, недаром с потолка, будто летучие мыши в амбаре, свисает больше сотни мешочков силикагеля.
На следующий день в честь нашего последнего уикенда под водой развиваем скорость 4 узла. Курс ост-зюйд-ост – прямо в открытое море. В каком порту закончится наше плавание?
Независимо от скорости и курса под бдительным акустическим надзором нашего эскорта продолжаем свою работу, соблюдая заведенный порядок. Сегодня опять пора менять пластины с гидроокисью лития, потому что содержание углекислого газа в нашей атмосфере приближается к предельной норме – 1,5 процента. Вообще-то я не совсем доволен этим методом. Коль скоро имеющаяся на борту гидроокись лития держит углекислый газ в рамках 1,5 процента, значит, в принципе она могла бы поглощать всю выдыхаемую нами углекислоту. Но в таком случае зачем доводить процент до полутора, когда и одного-то много? Надо добиться, чтобы гидроокись лития работала более эффективно.
Мне возражают, что 1,5 процента – неодолимый рубеж, на большее пластины не способны, потому что происходит их полное насыщение углекислотой. Но такой ответ, естественно, меня не удовлетворяет, ведь это значит всего-навсего, что наши пластины сконструированы не оптимальным образом, необходимо их усовершенствовать.
Кстати, и мешочки с силикагелем неудачно устроены – они велики, а это снижает их эффективность. Если то же количество силикагеля правильно распределить, относительная влажность будет держаться в пределах 60–70 процентов, а не 70–80, как сейчас. Но в общем и целом атмосфера внутри мезоскафа вполне сносная, разве что могло быть на несколько градусов потеплее.
Вечером 9 августа наконец уходим на глубину. Мне, как уже говорилось, хочется, в частности, проверить скорость течения на глубине 500 метров. А Фрэнк и Кен воспользуются случаем провести еще несколько акустических замеров. Погружение идет строго по плану, «как по-писаному», из чего следует, во-первых, что параметры водной толщи здесь достаточно стабильны, во-вторых, что мы неплохо освоили наше судно и научились управлять им без ошибки даже в сравнительно сложной обстановке.
Через полтора часа стабилизируемся на глубине 500 метров, и «Линч» сообщает наше точное местонахождение, определенное по системе «Лоран С». Четыре часа «Бен Франклин» остается на заданной глубине, отклоняясь от нее не больше чем на высоту корпуса.
Взрывы, производимые поверхностью, отдаются в аппарате сильно, даже чересчур, весь корпус вздрагивает под ударами взрывных волн. Кстати, в этот раз и случилось то, о чем я говорил раньше: с одной из полок свалился какой-то предмет. По нашей просьбе «Линч» отходит подальше и занимает положение в 2,5 километра от точки, находящейся над нами.
Поверхность сообщает, что конец экспедиции и выход экипажа из «Бена Франклина» намечен на утро 14 августа, а не на вечер 13, «когда кончается наш срок». Меня это вполне устраивает, но кое-кто из моих товарищей бурно возмущается не столько из-за отсрочки, сколько потому, что наверху распорядились, даже не посоветовавшись с нами. Что поделаешь, поверхность, хотя и действует из лучших побуждений, когда передает нам полученные приказы или собственные решения, еще не научилась действовать в духе товарищества, который утвердился в мезоскафе. Но поскольку «навязанное» нам решение продиктовано здравым смыслом, досада быстро проходит, и вот мы уже снова острим по телефону.
– «Бен Франклин», «Бен Франклин». Прием.
– «Приватир», я – «Бен Франклин». Прием.
– «Бен Франклин», Басби на месте?
Что можно ответить на такой вопрос?
– «Приватир», я – «Бен Франклин». Фрэнка Басби нет. Он только что вышел, и никто не знает, когда он вернется…
В 0.40, перед тем как нам возвращаться к отметке 200 метров, «Линч» повторно определяет наше местонахождение, а следовательно, и ход. На глубине 500 метров скорость Гольфстрима здесь все та же: ровно 3 узла. Быстро подсчитываем, что масса движущейся вместе с нами воды составляет минимум 75 миллионов кубических метров в секунду. Но скорее всего эту цифру следует увеличить в несколько раз, ведь течение может простираться вдесятеро глубже отметки 500 метров.
В 8.00, в воскресенье 10 августа, мы висим на глубине 160 метров, температура потока 19,58 °C. Обращаю внимание на обволакивающее нас со всех сторон огромное облако мельчайших зеленовато-бурых крупинок, его плотность от 200 до 400 частиц на кубический метр. Что это – водоросли (вполне возможно на данной глубине), представители фитоплактона, которых я упоминал выше, или просто муть, принесенная откуда-то издалека? Обращаюсь с этим вопросом к Франку, но он считает, что это не играет совершенно никакой роли. Его основная специальность – геология.
58. На краю карты
10 августа в 10.00 наша глубина 151 метр, и мы находимся в струе, которая постепенно поднимается, так что через три четверти часа аппарат уже на глубине 142 метров. Время от времени слышим, как из аккумуляторных батарей вырывается газ, а от этого мезоскаф становится легче. Нам непременно надо опуститься поглубже. Но одна из наших уравнительных цистерн заполнена, а в другой после вылазки к отметке 500 метров находится воздух под давлением 50 атмосфер. Объем цистерны – около 350 метров; значит, в ней примерно 17,5 тысяч литров воздуха, это около 23 килограммов. Сейчас давление воды 14 атмосфер, и, чтобы она пошла в цистерну, надо оттуда сбросить по меньшей мере 35 атмосфер. Таким образом, излишек воздуха составляет примерно 16 килограммов (350 литров при среднем давлении 35 килограммов на квадратный сантиметр). Парадоксальная ситуация: прежде чем принять балласт для погружения, мы должны отдать 16 килограммов (в наших масштабах это огромная величина), иначе вода просто не пойдет в цистерну.
Мезоскаф пользуется случаем подняться до отметки 110 метров. Но тут мы принимаем, наконец, воду в уравнительную цистерну, аппарат снова набирает глубину и зависает у отметки 140 метров с тенденцией к дальнейшему погружению, потому что теперь мы попали в нисходящую струю. К тому же мы идем на восток со скоростью 3–4 узла. Если скорость и курс не изменятся, завтра нас может унести за край последнего листа нашей карты.
Ничего, главное, мы держимся в пределах Гольфстрима, на полпути между его северной «стеной» и центром, во всяком случае, если определять центр не по скоростям, а по температурам. Так что, по всей вероятности, наш дрейф с течением не прервется до 14 августа.
11 августа. Опять на поверхности сильное волнение, назревает шторм, и нашим сопровождающим становится трудно определять свое местонахождение. Система «Лоран», о которой я рассказывал, обеспечивает высокую точность при благоприятных условиях в ионосфере и атмосфере, но в шторм и она не выручает. Тут даже «Линч» – специальное океанографическое научно-исследовательское судно, оснащенное системами «Лоран А» и «Лоран С», – ничего не может сделать. Для спутниковой навигации он еще не оборудован. А вообще-то необходимое снаряжение уже производится, и летающие по околоземной орбите навигационные спутники позволяют добиваться неслыханной точности. Используя эффект Доплера, устанавливают расположение судна по отношению к спутникам, затем определяют его местонахождение по таблицам, которые регулярно публикуются. Больше того, спутники устроены так остроумно, что сами периодически сообщают свои координаты, чтобы можно было внести необходимые поправки. Разумеется, координаты рассчитываются на Земле и передаются на спутники, а те по команде повторяют их.
Во всяком случае, когда настает время отмечать наше местонахождение (мы приготовились сделать это на стенке мезоскафа, потому что при такой скорости дрейфа нас уже должно было вынести за пределы карты), к нашему удивлению, оказывается, что курс круто изменился и мы теперь идем на норд-норд-ост. Так что с картой рано прощаться.
59. Горячий чай и ураганы
Сегодня ночью мы в предпоследний раз опустимся к отметке 500 метров. Но перед этим на борту происходит примечательное событие: Кен Хэг, чтобы согреть нас, заваривает настоящий чай на английский лад. Дон Казимир предоставляет в его распоряжение маленький электрический чайник и, что еще важнее, выделяет 125 ватт-часов на то, чтобы вскипятить воду. Кен достает из-под своей койки пронесенную тайком на борт банку дарджилингского чая и заварной чайничек из севрского фарфора. Молча, сосредоточенно, как это принято в Великобритании, он отмеряет положенное количество чаинок, молока и сахара, и вот уже мы наслаждаемся напитком, какого не пили несколько недель, чудесным нектаром, который выгодно отличается от божественного своей материальностью.
После чая не совсем приятный разговор с поверхностью: принято сообщение о новом урагане. Сколько времени нужно нам, чтобы всплыть, если это окажется необходимым?.. Затем – куда более отрадная, хотя и односторонняя, беседа с отрядом дельфинов. И наконец можно приступать к погружению.
На посту пилота – Эрвин. В 20.00 он открывает клапаны одной из уравнительных цистерн. Через два часа мы зависаем на глубине 500 метров, и «Линч» может взрывать свои акустические снаряды. Фрэнк Басби заранее просит судно отойти в сторону на три-четыре километра. Глупо будет, если нас взорвут за два дня до завершения экспедиции.
Вечером на борту царит приподнятое настроение. До нашего отпуска осталось совсем немного. Вот только эта новая депрессия – область пониженного давления – нас беспокоит. Всякий знает, как трудно предсказать поведение существа, подверженного депрессии. И хотя для серьезных тревог пока нет основания, все же лучше быть начеку. В 00.05 мы начинаем всплывать, и к 7.00 двенадцатого августа снова стабилизируемся у отметки 200 метров. Температура 18,55 °C – та же самая, что была на этой глубине двенадцать часов назад, перед началом погружения. Мы, несомненно, находимся в Гольфстриме, однако данные о нашем местонахождении снова озадачивают нас: теперь мы идем точно на север, на полуостров Новая Шотландия!
На поверхности опять скверная погода. Билл Рэнд говорит мне по телефону, что зыбь достигает восьми метров в высоту да ветер гонит и треплет частую волну.
Правда, это еще не ураган, а очень сильное волнение. Сам ураган, по всем данным, бушует километрах в четырехстах от нас. Полагаю, нам было бы не сладко, если бы в такую погоду пришлось всплывать на поверхность и идти на буксире за «Приватиром». Но за сутки погода может еще наладиться.
Или окончательно испортиться. Как раз в такую погоду мы всплывали около Гуама в 1960 году, после погружения на глубину 11 тысяч метров, и ничего, справились. Правда, тогда нас эскортировали мощный эсминец и морское буксирное судно, оснащенное всем необходимым для такой операции.
В разгар бури поверхность сообщает приятную новость. Корабль морской пограничной охраны «Кук Инлет» с одной из так называемых постоянных плавучих баз в Северной Атлантике, которые служат метеостанциями, пунктами привязки и спасательными центрами для судов и самолетов, пересекающих океан, сменяется с дежурства на станции «Экоу» и будет в нескольких часах хода от нашей вероятной позиции, когда мы послезавтра всплывем на поверхность.
Экипаж мезоскафа ликует. Прежде всего мы надеемся, что «Кук Инлет» примет нас на борт и доставит на берег за полтора дня; это самый быстрый способ, на какой мы можем рассчитывать. Кроме того, у нас условлено, что после всплытия, независимо от погоды, все бумаги и снаряжение должны быть доставлены на «Приватир» и тот берет мезоскаф на буксир. Помощь «Кука Инлета» тут будет кстати, ведь морские пограничники не боятся трудностей и опасностей, они прошли хорошую школу и обучены проводить спасательные операции в любую погоду на любых морях земного шара.
Люди морской пограничной охраны всегда вызывали у меня симпатию. Сама служба требует от них предусмотрительности (они разрабатывают правила безопасности на морях), зоркости, навыка в спасании и самопожертвования (ведь море и пограничников не щадит, невзирая на их отвагу и прекрасную подготовку). Теперь нас больше всего волнует уже не наша позиция (как ни странно, мы продолжаем дрейфовать на север, так что за последний лист карты не выйдем), а местонахождение «Кук Инлета». Вечером 12 августа он находится в 300 километрах к востоку от нас. Его скорость около 14 узлов, он заведомо раньше нас придет к месту встречи. Но нам уже сообщили, что корабль будет ждать, и мы с благодарностью думаем о моряках, которые готовы задержаться, чтобы взять нас с собой, хотя им не терпится поскорее вернуться в родной порт и увидеть своих близких.
В 19.45, образно говоря, выходим на финишную прямую. Кассетный проигрыватель выдает на полную мощность вальс Штрауса, мы готовимся к последней, прощальной вылазке на глубину 500 метров. В пилотском кресле – Эрвин. Предстоящее погружение для него уже не проблема, но все-таки ему надо держать ухо востро. Правда, теперь, даже если мы потеряем Гольфстрим, не случится ничего страшного. Данных собрано столько, что на обработку их уйдет не один месяц.
60. Последний раз на глубину
Продолжаем идти на север со скоростью 3–4 узла. Спуск занимает всего два часа, и на нижней отметке мы проводим только час – сколько нужно, чтобы провести акустические измерения. До дна около 5 тысяч метров. Температура воды на глубине 500 метров 12,59 °C, а у Палм-Бича на той же отметке было около 6,5°. Видимо, здесь Гольфстрим простирается очень глубоко.
Подъем проходит как праздник. Мы включили один из самых мощных прожекторов; он потребляет тысячу ватт, зато дает в три раза больше света, чем обычная лампочка такой же мощности. Всплываем медленно, чтобы и планктон поспевал за нами. В честь нашей последней вылазки море устроило феерический спектакль. Танцы сальп, медузы, золотые и серебряные ожерелья, ювелирные изделия, напоминающие искусство Микен и Этрурии… Это великолепие сопровождает нас все 300 метров подъема, плавает, извивается, скользит вокруг мезоскафа, и он идет словно сквозь волшебную страну. Прямо перед моим иллюминатором возникает акула – и снова растворяется в кромешном мраке, не найдя ничего интересного для себя. Кажется, это была синяя акула, Prionace glauca, особенно стройная и изящная, с острым рылом и длинными грудными плавниками. Синие акулы предпочитают как раз тот район, который мы сейчас проходим, им нравятся температуры от 7 до 21 °C (в момент встречи с ней температура воды была около 19 °C).
Начинается последний день, 13 августа. У нас задумано, что «Бен Франклин» весь этот день будет «качаться» между отметками 200 и 300 метров. Готовимся уже к завтрашнему всплытию, с великим удовольствием, но и не без грусти. Мы привыкли к нашей подводной жизни. На борту мезоскафа так удобно и уютно; правда, система жизнеобеспечения напоследок барахлит по мелочам. Содержание окиси углерода в воздухе достигло сорокамиллионных, это уже предел, который превышать нельзя. Капризничают также некоторые трубы. Но в целом все идет превосходно.
Мы свыклись и с температурой (19 °C), и с влажностью (сейчас она составляет 73 процента). Внутреннее давление мало-помалу росло, хотя мы следили за тем, чтобы подача кислорода была в норме, и хотя углекислый газ поглощался отменно. А виноват в этом один пневморедуктор, который с самого начала был не совсем герметичным. Как только была выявлена неисправность, мы стали держать его закрытым, открывали в самых крайних случаях, да и то ненадолго. Сейчас давление воздуха в мезоскафе 1,12 килограмма на квадратный сантиметр (на старте было 1,01), это столько же, сколько испытывает ныряльщик на глубине одного метра.
Такое превышение переносится человеком безболезненно, даже если длится несколько недель.
61. Глубинный рассеивающий слой
В 10.00 тринадцатого августа принимаем телефонный вызов. «Атлантис II», ультрасовременное океанографическое судно Вудсхолского института, проходя над нами, запрашивает, не надо ли чем-нибудь помочь. На судне есть всевозможные акустические приборы, можно провести интересные совместные измерения. Справляемся, не замечено ли в этом районе каких-либо следов глубинного рассеивающего слоя. Ответ, увы, отрицательный. На борту «Атлантиса II» находится доктор Фаглистер, один из тех специалистов по Гольфстриму, с которыми я встречался тринадцать лет назад. Но наша экспедиция практически завершена, поэтому мы ограничиваемся короткой дружеской беседой.
Не один я – Басби и Хэг тоже огорчены отсутствием глубинного рассеивающего слоя. Еще ни одна подводная лодка, ни один океанографический отряд не находился в таких благоприятных условиях для изучения этого таинственного слоя. Известно, что он отражает звуковые и ультразвуковые сигналы, посланные с поверхности, из-за этого кажется, что дно гораздо ближе, чем это есть на самом деле.
И еще одно интересное обстоятельство: рассеивающие слои не привязаны к какому-то одному горизонту. Мало того, что глубина их варьирует в зависимости от географических координат, времени года, а также других факторов, которые кажутся нам случайными, потому что мы в них не разобрались, – она еще систематически меняется в течение суток. Ночью рассеивающий слой поднимается ближе к поверхности, а на рассвете уходит вглубь и обычно зависает между отметками 400 и 800 метров.
Множество исследователей занимались этой проблемой. Долго считали, что рассеивающие слои всецело образованы планктоном, например упоминавшимися выше эвфаузиидами, но строгие эксперименты как будто не подтверждают эту гипотезу. Теперь говорят о слоях живых организмов в более широком смысле – когда это планктон, когда рыба, в частности Myctophidae, когда те и другие вместе. Myctophidae, они же светящиеся анчоусы из подотряда миктофовидных, широко представлены в океане; известно не меньше ста видов. Это мелкие рыбки (5–15 сантиметров), большинство – светящиеся, с «фонариками», или фотофорами, на теле и хвосте. Днем они держатся на глубине около 800 метров, вечером поднимаются к поверхности.
Мы надеялись, что будем проводить часы, если не сутки в рассеивающих слоях, сможем подниматься и опускаться вместе с ними, снимать их на кино– и фотопленку, исследовать, какие акустические волны лучше их пронизывают, а какие отражаются. Увы, уже тридцатый день экспедиции, а ни «Бен Франклин», ни «Приватир», ни «Линч», ни даже «Атлантис II» не наблюдали поблизости ничего похожего на рассеивающий слой. Не пришлось нам использовать для решения этой задачи все то, чем мы сильны: специальное акустическое оборудование, съемочные камеры, стабильность, высокая маневренность. Ничего, у нас еще есть время.
День проходит спокойно. Члены экипажа превратились в уборщиц. Мы считаем делом чести навести безупречную чистоту на борту к моменту всплытия на поверхность. Все надо как следует упаковать. На торговом судне за это отвечает первый помощник капитана, но у нас нет первого помощника, и все трудятся.
Работа несложная, ведь мы с самого начала поддерживали образцовый порядок. «Бену Франклину» предстоит долгая буксировка – больше 1000 километров, если мы пойдем в Нью-Йорк, притом в любую погоду. Правда, сегодня море ведет себя потише; во всяком случае в 20.00 поверхность сообщила, что волнение достигает всего двух баллов по шкале Бофорта, скорость ветра 10–15 узлов, безоблачно. Мы в 800 километрах от Портленда, штат Мэн, где «Кук Инлет», надо думать, высадит экипаж на берег. В 20.00 слушаем новости, в последний раз для нас звучит «Голос Гольфстрима». И в последний раз Чет Мэй включает на проигрывателе «Желтую субмарину».
Снова и снова глядим на часы и громко объявляем о наступлении очередного юбилея.
20.25. Месяц с начала дрейфа.
20.34. Месяц, как мы задраили люк.
20.54. Месяц, как мезоскаф ушел под воду у Палм-Бича.
Последняя ночь. Все спокойно. Сегодня нам не до сна. Решено всплыть в 8.00 четырнадцатого августа. Подъем (в 1.15 наша глубина – 300 метров) должен происходить постепенно, чтобы газ из аккумуляторов выходил плавно, не увлекая с собой электролит или масло. В это же время надо тщательно уложить в полиэтиленовые мешочки наши записи, документы, магнитоленты, пленки и камеры. Мешочков на борту хватает, они служили тарой для продуктов, одежды, постели и множества других вещей. Может быть, это они повинны в избытке окиси углерода в нашей атмосфере?
И вот уже все готово, вещи лежат в носовом полушарии, осталось только перенести их на шлюпку, когда она подойдет за нами. Круглый стол в «кают-компании» разобран, кресла укреплены вдоль стенок, трап, тридцать дней висевший под потолком, приставлен к люку, который завтра утром пропустит нас в рубку.
