Текст книги "Козельск - Могу-болгусун (СИ)"

Автор книги: Юрий Иванов-Милюхин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 24 страниц)

проглотил клубок слюны. – Скажи нам, куда мы сейчас направляемся, чтобы

знать, к чему быть готовыми.

– Вам нужно быть готовыми ко всему и всегда, – резко оборвал его

Бату-хан, он почувствовал, что сумел переломить атмосферу высокомерия

царевичей в свою пользу. – Вы уже устали воевать, что спешите разбежаться по

юртам и укрыться в гаремах под женскими грудями?

– Мы не торопимся по домам и нам не нужны женщины, которые есть

везде, – с вызовом бросил Тангкут, еще один родной брат Бату-хана. – Если ты

ставишь вопрос так, тогда объясни нам, почему мы не пошли на Новагород и

дальше, в страны заходящего солнца, а повернули назад?

Джихангир снова откинулся на спинку трона и незаметно оглянулся на

старого полководца, сидящего за спинами чингизидов, он словно заручался его

поддержкой:

– Потому что здесь наши потери оказались больше, чем в кипчакских

улусах, завоеванных Священным Воителем и платящих нам дань по сей день, – с

нажимом сказал он. – Если бы мы продолжали углубляться в страны заходящего

солнца, мы бы растворились в их землях раньше, чем достигли бы берегов

последнего моря. – Он подождал, пока сказанное им осядет в головах

военачальников, призванных на совет, и продолжил. – Великий Потрясатель

Вселенной сказал, что глубина несет в себе смерть, я сейчас объяснил вам, почему нас ждала бы там смерть. А теперь дополню высказывание моего деда

своей мыслью, к которой пришел в этой стране: Чтобы глубина покорилась, к

ней нужно привыкать постепенно.

Наступило напряженное молчание, и вдруг закрытое пространство шатра

прорезало громкое восклицание, заставившее царевичей обернуться, они увидели

Субудай-багатура, приподнявшегося на ковре и воздевавшего руки к потолку: – Уррагх, джихангир!– хрипло повторил он. – Да будешь ты благословен в

веках, и пусть Тенгрэ, бог Вечного Синего Неба, и бог войны Сульдэ не

обойдут вниманием весь твой род. Дзе, дзе! Ты истинный продолжатель дела

своего великого и мудрого деда!

Бату-хан подождал, пока смолкнут одобрительные отклики, вызванные

неоднозначной реакцией на его ответ старого полководца, обычно сдержанного

при любых обстоятельствах, и поставил точку в вопросе, считавшемся до этого

момента позором для джихангира всей орды: – Вот почему я отдал приказ войску поворачивать обратно. Теперь вы

понимаете, что нужно сначала привыкнуть к завоеванным пространствам, а

заодно набраться сил, и только потом обновленной ордой неудержимо хлынуть

вперед, гася еще тлеющие очаги сопротивления в землях урусутов и зажигая

новые пожары в других странах, которые мы поставим на колени так-же, как

сделали это с урусутами.

И снова послышались одобрительные голоса, которых прибавлялось все

больше, лишь отдельные из царевичей продолжали напускать на себя заносчивый

вид, говорящий больше о их непримиримости к самому саин-хану, нежели к

решениям, принимаемым им. Среди противников оказался Бури, к которому

Бату-хан относился с большим уважением, он ударил ладонью по доспехам на

груди и спросил:

– Джихангир, ты не ответил на вопрос Шейбани, куда ты решил повести

войско, если сейчас копыта наших коней не будут повернуты в сторону

Каменного Пояса и реки Улуг-Кем – Енисея, за которыми раскинулись родные

монгольские степи?

Под куполом шатра воцарилось молчание, в котором ощущалось кроме

любопытства желание опять включиться в спор. Ведь решение курултая могло

быть изменено в любой момент, достаточно было обладателю высшего военного

поста допустить ошибку, которую сочли бы непростительной. Его немедленно

лишили бы звания и заменили бы благосклонность смертной казнью через

отделение головы от туловища, или ломанием хребта, а может быть насаживанием

на кол. Была бы причина, а приемов умерщвления провинившихся в Золотой Орде

существовало множество.

– Разве мало мест, где мы можем отдохнуть и пополнить ряды наших войск

новыми кипчакскими воинами вместе с запасом фуража? – ответил саин-хан

вопросом на вопрос. – Священный Воитель наградил хана Джучи, своего сына, а

моего отца, богатым улусом с центром в куманском Сыгнаке, я тоже хочу иметь

свой улус, поэтому я повелеваю. – Джихангир вздернул подбородок вверх, взгляд его черных глаз, отливающих свинцовыми отблесками, остановился на

мгновение на каждом из царевичей и темников, присутствующих на совете. – Как

только мы возьмем крепость Козелеск, орда повернет в куманские степи к

берегам царя всех рек Итилю. Таково мое решение.

На этот раз Субудай-багатур не издал ни звука, потому что новость была

неожиданной не только для царевичей, но и для него самого. Он угнул голову, увенчанную собачьим малахаем, и стал напряженно думать о том, что даст

войску поворот на берега Итиля, и какую из этого выгоду можно будет извлечь.

По берегам великой реки жили булгары, татары, буртасы и множество других

племен, завоеванных монголами и примкнувших добровольно к орде, там была

сочная трава, тучные стада и много женщин. Там протекала жизнь, мало чем

отличавшаяся от жизни в монгольских степях. Но главное, там было спокойно, потому что вокруг не было врагов. Если бы джихангир повел войско в родные

степи, ему пришлось бы услышать немало насмешек от каракорумских родовых

ханов, которые нашли бы к чему прицепиться. А если бы он повернул на Сыгнак, столицу вотчины своего отца, то войско окружали бы враждебные кипчакские

ханы с народом, резко отличавшимся обычаями от степняков. Значит, саин-хан

предпочел вечным разборкам с единокровниками и постоянному напряжению в

среде кипчакских ханов спокойствие и сытую жизнь в итильских улусах. Старый

полководец метнул на хозяина шатра пристальный взгляд единственного глаза, складки на лице начали разглаживаться от самодовольной улыбки. Хорошего

кагана готовил он на трон в Каракоруме, и полководец из него получался

отменный. Он с нескрываемым сожалением посмотрел в сторону царевича Шейбани, не оставлявшего надежды унизить своего более удачливого брата, Субудай уже

точно знал, что ни один из чингизидов не обладает таким блистательным умом, какой достался Бату-хану от его великого деда, непобежденного никем.

– И когда Гуюк-хан обещал взять эту маленькую крепость Козелеск? – с

издевкой спросил Шейбани у джихангира, поигрывая рукояткой плети. – Нам

известно, что он стоит под ней уже третий день.

– Я думаю, что все дело в разливе рек, окружающих городок, хотя не

исключаю, что доблестный сын великого кагана всех монгол прозевал время, когда его можно было захватить врасплох, – небрежно изрек саин-хан, давая

окружающим понять, что так оно и есть на самом деле. – Я отдал Гуюк-хану

приказ, если он не возьмет крепость в два дня, придется оповестить курултай

о его неудаче. И пусть тогда высший совет решает, как поступать с ним

дальше.

– Этот приказ вряд ли будет ему под силу, – с сомнением покачал головой

Орду, молчавший с самого начала совещания. – Мне о Козелеске рассказывал

урусутский купец, который торговал со страной Нанкиясу еще при коназе

Мастиславе, порубившем послов Священного Воителя и сдохшим за эту

провинность как собака под ногами наших воинов. Купец говорил, что Мастислав

укрепил крепость, окруженную водой с трех сторон, высокими стенами, глубокими рвами с крутыми валами, и прорыл между реками каналы, чтобы они

соединились.

– Но мы не можем стоять здесь до тех пор, пока Повозка Вечности не

повернется к нам своим боком, – вскинулся Шейбани. – Коням не хватает зерна, а воины все чаще обращают взор на заводных лошадей.

– И такое положение наблюдается во всех туменах, – поддержал его Бури, не знавший, на кого выплеснуть ярость, всегда клокотавшую у него в груди. Джихангир обхватил пальцами концы подлокотников на троне, отчего

золотые перстни с многочисленными в них драгоценными камнями брызнули во все

стороны разноцветными искрами. Он прекрасно понимал, что каждый лишний день, проведенный в неприветливой стране урусутов, облюбованной несметными

полчищами злых духов – мангусов, дыбджитов, лусутов, сабдыков и туйдгэров, отнимал у войска не только силы, но и жизни. Но уходить из этой страны, оставляя за спиной рассадник сопротивления, грозящий потерей всего смысла

похода, он не помышлял. Бату-хан помнил, что говорил ему в детстве великий

дед – любое дело должно иметь свой конец. Не покосившись на старого

полководца, как делал это всегда, когда обсуждались главные темы, он чуть

подался вперед и жестко сказал:

– Завтра с наступлением утра Непобедимый с тысячей кешиктенов

выдвинется к стенам Козелеска и выяснит обстановку на месте. Если Гуюк-хан

со своим любимцем темником Бурундаем допустили оплошность, на смену им

пойдут тумены Кадана и Бури...

Старый полководец медленно продвигался на саврасом коне вдоль русла

реки Другуски, тело его наклонилось вперед, одна рука с плетью висела вдоль

туловища, вторая была прижата как обычно к груди, а единственный глаз

сверлил все, что вызывало у него интерес. Впереди шел отряд разведчиков во

главе с джагуном, за ним качались в седлах Непобедимые, отборные воины

охраны, вооруженные до зубов и с тугом полководца над головами, они были и

сзади, отсекая разноцветный хвост из сиятельной свиты. Вскоре показалось

место, где защитники крепости сумели разбить плотину точным попаданием болта

и потопить в воде многих воинов из тумена Бурундая. Дальше виднелись следы

от подъемного моста, притянутого канатами к воротам на проездной башне, а

ближе к месту бывшей плотины сохранились следы от постоянного моста, снесенного половодьем или же столкнутого в воду самими защитниками. Другуска

не успела войти в берега, она не успокоилась, продолжая закручивать

водовороты и нести к Жиздре, с которой была соединена искусственным каналом, бревна, коряги, трупы животных и людей. Луг тоже не просох, представляя из

себя пропитанную водой равнину с первыми зелеными ростками травы, к которым

тянулись мордами оголодавшие кони. Всадники то и дело поддергивали уздечки

или кололи холки наконечниками стрел. Субудай остановил жеребца возле воды, завертел головой, впитывая картину, открывшуюся ему. Луг позади него был

заболоченным, с глубокими канавами и рытвинами, заполненными водой, он не

годился не только для нападения на город лавой, но даже для того, чтобы

протащить по нему стенобитные машины, и конца весеннему разливу не было

видно. А без машин взять стены крепости высотой до десяти, а кое-где до

пятнадцати сажен, сложенные из вековых дубов с землей между ними, не

представлялось возможным. Кроме того, бревна были обмазаны глиной, а по низу

укрыты дерном, чтобы в нем гасли горящие стрелы. Это были не каменные стены

и башни, как в кипчакских городах, которые раскалывались орехами от

снарядов, пущенных метательными машинами, от этих они должны были

отскакивать как от железных. Вдобавок, стены имели вогнутую конфигурацию и

стояли на холме с вогнутым основанием, подмытым рекой, что позволяло

защитникам не только посыпать нападавших спереди и сверху стрелами и

дротиками и поливать их горячей смолой, но и расстреливать с обеих боков.

Особенно это удобно было делать с надвратной и угловых башен, до них было

примерно три четверти полета стрелы, и это означало, что если у защитников

имелись хорошие луки, они могли вести по отряду полководца прицельную

стрельбу. Но старый воин не боялся урусутских стрел, он знал, что его жизнь

находится в руках бога войны Сульдэ, который хранит ее всегда и везде от

любого посягательства. Если бы это было не так, то его давно бы уже не было.

Теперь он начал понимать, почему тумены Гуюк – хана до сих пор не добились

успеха, успев положить у основания крепости множество не только кипчакских

воинов, но и монгол с татарами. Он медленно, шаг за шагом, осматривал

местность, изредка смаргивая с глаза влагу, набегавшую на него от

напряжения. На небольшом расстоянии от другого берега реки поднимался над

землей пологий вал, на котором еще не растаял лед, сверкавший в лучах солнца

между зазорами в наваленных на него ветках, тряпках и неубранных трупах

ордынцев и урусутских хашаров. Значит применить турусы – осадные башни на

колесах, тоже было нельзя. За валом угадывался глубокий ров, доверху

заполненный тоже смердевшими трупами, над которыми кружили тучи кёрмёсов –

душ убитых воинов, и чтобы перескочить по нему на другую сторону не

требовалось ни досок, ни бревен. И почти сразу за рвом вырастал этот холм, или гора с подточенными весенними водами боками, вернее, это был утес с

плоским верхом и конусообразным основанием, на котором высились стены

крепости. Ни одна камнеметательная машина не смогла бы перебросить через них

снаряды, как не был бы эффективным и обстрел ими дубовых бревен, плотно

пригнанных друг к другу. Камни или не долетали бы, или теряли убойную силу, отскакивая от столетних стволов как горох от стола. А без машин осада

крепости была бы бесполезной.

Субудай смачно выбил сопли и вытер нос рукавом шубы, затем легонько

тронул коня медными шпорами и поехал вдоль реки к месту напротив подъемного

моста. Но увидев обгорелые остовы посадских избушек и обугленные колья

частокола вокруг, завернул морду коня и закачался в седле в обратную

сторону. Он понял, что горожане заранее сожгли внешние укрепления вместе с

избами подгородних, чтобы ордынцы не смогли ни укрыться, ни отдохнуть, ни

воспользоваться строительным материалом. А еще они сделали это для лучшего

обзора местности. Кроме того, с обеих сторон дороги, ведущей к переправе и

дальше к главным воротам, из земли торчали затесанные концы врытых в землю

бревен-надолбов с наклоном вперед, а сама дорога была очень узкой, как мост

через ров, разметанный заблаговременно, следы от которого отпечатались на

краях этого рва. То есть, кони могли бы обломать себе на этом участке не

только ноги, но и вспороть брюха. Старый полководец доехал почти до угловой

башни с другой стороны крепости и снова удивился тому, как природа

постаралась оградить ее от нападений. На этот раз защитники всего лишь

прорыли еще один канал, соединив Другуску с другой небольшой рекой под

названием Клютома, за которой поднимался все тот-же вал с обледенелыми

боками, высотой примерно три сажени, и виднелись края рва, обшитые обрубом –

ошкуренными бревнами. А с острожной-посадской стороны вал был насыпан

высотой не менее пяти сажен, да еще обмазан глиной, которой было много в

этих местах, и хорошенько полит водой. Вряд ли кому из попавших в глубокий

ров удалось выбраться из него самостоятельно, тем более, добежать до стены, неприступной как везде.

– Дзе, дзе, кюрюльтю-желанная моя, – пробормотал Субудай себе под нос, признавая и надежность крепостных стен, и удачное расположение крепости на

неприступном утесе. И усмехнулся странноватой улыбкой, появлявшейся на его

лице только тогда, когда нужно было принять важное решение. – Ты ощетинилась

всем, что оказалось возле тебя, как юная девственная дочь кипчакского эмира.

Но ведь девственницы все равно становятся женами, а потом матерями, редко

какой из них удается укрыться за каменными стенами монастырей и сохранить

девственность для бога. Эта участь не для тебя, неприступный Козелеск, если, конечно, ты не предпочтешь смерть насилию над тобой.

Лицо старого воина сморщилось в страшную гримассу, похожую на ухмылку

злого дыбджита, когда его не задобрили очередным кровавым жертвоприношением, он потянул уздечку на себя и хотел уже ехать с инспекцией дальше, как вдруг

в предплечье, защищенное доспехами, ударил наконечник урусутской стрелы с

белым оперением. От неожиданности железный воин застыл на месте и раскрыл

рот, ощущая, как по телу разливается мерзкое чувство животного страха, который трудно поддавался укрощению. Он скосил глаз на стрелу, пытаясь

понять, насколько глубоко наконечник вошел в тело, и застонал, выдавливая

страх через по прежнему открытый рот. Древко под его взглядом медленно

опустилось вниз и достало нижним концом до седла, оставалось смахнуть его с

груди и зло выругаться, чтобы тут-же вознести хвалу Сульдэ, всемогущему и

всевидящему. Субудай так и сделал, утирая рукавом шубы липкую слизь под

носом, а потом этим же рукавом не менее липкую влагу на помутневшем от

переживаний глазу. К нему уже спешили тургауды и юртджи с испуганными

лицами, на которых проступало вечное раболепие, но он резко махнул правой

рукой, чтобы они не приближались, затем хлестнул жеребца плетью и поскакал

вдоль реки, подальше от опасного места. Теперь он с еще большим усердием

старался впитать в себя увиденное, чтобы потом в спокойной обстановке найти

единственный ключик, подходящий к воротам шкатулки, прячущей внутри

неизвестное, и оттого более желанное. Остальное доделали бы не знавшие

пощады воины орды, которыми командовал. Субудай поднялся по склону бугра

напротив угловой башни на его вершину и осмотрел панораму местности, раскинувшуюся под копытами коня. С южной стороны стены были защищены только

валом, здесь он был еще выше – сажен шесть, и глубоким рвом, над которым

громоздилась воротная башня. Всех башен было восемь – две главных с воротами

и шесть глухих, построенных прямо на стенах для того, чтобы в них укрывались

ратники. Третья река – Березовка, тоже стремившаяся к Жиздре, прикрывала

лишь один из углов, потом начиналось большое поле с карачевской дорогой по

его середине, убегавшей за горизонт. Дальний край словно обрывался, увенчанный зубцами и башнями на стене, за ней сверкала полой водой широкая

лента Жиздры, за которой открывалась равнина с темной стеной леса, упиравшегося в небо вершинами деревьев. Весь городок был как на ладони, видны были церкви, детинец, хоромы с деревянными избами, люди, ходившие по

просторным, не как в азиатских городах с домами из глины, улицам, ратники, сверкавшие оружием и доспехами. Но ключи можно было подобрать только с одной

стороны – с напольной, открытой всем ветрам. Стены остальных трех сторон не

нуждались в защитниках, их надежно защищала природа, щедрая в этих краях на

проявление во многих видах, и не ласковая к чужакам. Там можно было посадить

в башни только лучников, чтобы они стреляли без передыха. Субудай покосился

на отметину, оставленную урусутской стрелой на груди, и снова прохрипел о

том, чего хотелось душе:

– Дзе, дзе, кюрюльтю-Козелеск, ты сам скоро отдашься в мои железные

объятия.

Саврасый конь вскинул высоким задом и ходко пошел отмерять расстояние

до походного шатра Гуюк-хана, не предупрежденного о визите Непобедимого к

нему. За ним легко снялись лошади кешиктенов-личной гвардии старого

полководца с нашивками на рукавах и с умбонами-металлическими выступами на

круглых щитах. Головы воинов прикрывали блестящие шлемы, а в руках они

держали копья с длинными древками, под наконечниками которых развевались

конские хвосты и пятиугольные разноцветные знамена. И только после них

пластались над землей кони свиты из наиболее приближенных лиц с пучками

цветных перьев над шишаками шлемов, по бокам мотались вместительные саадаки

для луков и колчанов. И чем меньше было стрел в колчане, тем знатнее был

нойон или хан. Но и к этим людям Субудай-багатур был равнодушен, как ко всем

остальным в орде, он терпел их только потому, что кому-то надо было

исполнять его приказы и поручения, и двигать многие десятки тысяч нукеров в

направлении, нужном ему.

Среди деревьев показался золотистый, покрытый шелковой материей, шатер

Гуюк-хана, сына Угедэя, кагана всех монгол, навстречу кешиктенам бросились

со свирепыми лицами его тургауды, охранявшие вход. Они наклонили пики вперед

и уперлись наконечниками в горла коней телохранителей Субудая, прикрыв свои

груди щитами, из глоток вырвался устрашающий рев. Непобедимый натянул повод, перебросив через седло здоровую ногу, он с трудом сполз на землю и

сгорбившись заковылял ко входу в шатер, не обращая ни на кого внимания.

Поверх шубы у него болталась из стороны в сторону золотая пайцза с головой

тигра и квадратными письменами, предупреждающими всех о том, что тот, кто не

окажет чести обладателю сего знака, достоин смерти. Тургауды Гуюк-хана

подняли острия копий, склонили головы в знак почтения и признания заслуг

старого воина. Субудай откинул полог и, перетащив больную ногу через высокий

порог, вошел в полутемный шатер, освещенный несколькими китайскими

светильниками. Здоровый глаз у него принялся ощупывать всех, кто сидел на

ковриках поверх толстых войлочных подкладок, разложенных вдоль стен. Сын

кагана высился напротив входа на небольшом возвышении, покрытом шемаханским

ковром, подобрав под себя ноги в зеленых сапогах и набросив поверх кольчуги

арабский парчевый халат, расшитый золотыми нитками. На плоском лице с

острыми черными зрачками, бегающими между припухших век, отражалось

раздражение от неудач последних дней. Правая рука поглаживала рукоятку

кипчакского хутуга-кинжала в ножнах, обшитых бархатом и усыпанных

драгоценными камнями, левая вертела рукоятку плети о семи хвостах.

Просверлив вошедшего не слишком дружелюбным взглядом, Гуюк-хан напустил на

себя удивление, не торопясь с таким-же восклицанием. Субудай не стал ему

мешать искать подходящее междометие, он продолжил, стоя у входа, изучать

гостей. Здесь были несколько царевичей, трое темников с позолоченными

пайцзами на шеях во главе с Бурундаем и его сыновьями, начальниками полков, и вездесущий Бури, занимавший на этот раз место рядом с хозяином шатра по

его правую руку. Бури тоже напрягся, не зная, как себя вести. Старый воин

снисходительно усмехнулся, ожидая приглашения пройти вглубь шатра и

присоединиться к присутствующим, он отлично понимал царевича-полукровку, мечтающего о том, чтобы все чингизиды признали его равным себе. И пока

тишина, наступившая с его приходом, не прервалась, первоначальное намерение

принять участие в совете уступило у него место совершенно другим мыслям.

– Непобедимый, я рад, что ты решил посетить мой шатер и послушать наши

мнения по поводу крепости Козелеск, которую мои тумены не смогли взять

сходу, – нарушил тишину Гуюк-хан. Он повел ладонью вокруг себя. – Ты можешь

занять среди нас место там, где тебе захочется.

Старый полководец, в ответ на запоздалое приглашение, едва заметно

наклонил голову и пробурчал:

– Сиятельный, я признателен тебе за оказанную честь присоединиться к

членам твоего военного совета, – он махнул здоровой рукой, показывая, что не

стоит о нем беспокоиться. – Но я хотел бы предложить тебе проехаться со мной

до крепости и на месте обсудить вопрос о ее штурме.

– Ты нащупал в ее стенах брешь! – подскочил на ковре Гуюк-хан, не в

силах справиться с нетерпением, охватившим его. – С какой стороны ты решил

нанести удар?

– Не спеши, Сиятельный, талые воды не сошли и сойдут еще не скоро, к

тому-же, даругачи-начальник не успел подтянуть сюда камнеметные машины, вместе с этими требюше из страны Окситании, – остановил его Субудай. – Пока

мы только примеримся, где лучше разместить машины и самострелы, чтобы одни

пробили наконец в стене урусутской крепости нужную брешь, а работа вторых

принесла наибольшую пользу нашим воинам.

– Пусть лучше требюше разобьют ворота Козелеска вдребезги, чем они

будут бесполезно долбить дубовые бревна вокруг него, – воздел Гуюк-хан руки, он поднялся со своего места. – Тогда нашим воинам не придется карабкаться на

его стены.

Царевичи и темники повскакивали вслед за ним на ноги, ожидая, кого из

них возьмут с собой два лица, наиболее влиятельных в орде, все они были

нацелены только на победу, а какой ценой она достанется, их мало

интересовало. Зато за эту победу на поле брани можно было получить право

быть первым в разграблении побежденного города и захвата в плен лучших его

жителей – мастеровых людей, молодых женщин и детей, не доросших до оси

колеса. А еще в награду от курултая принять в свое управление после

возвращения из похода богатый улус и власть, настоящую и безграничную. Это

было куда лучше, нежели путаться под ногами у своих же удачливых

родственников, успевших прорваться к подножию трона, и чувствовать себя

всегда униженным, тем более, выпрашивать у них милостей. Но старый

полководец, не спрашивая согласия Сиятельного, поманил за собой только

царевича Бури, внука Джагатая, еще двух царевичей, внуков хана Тули, и

темника Бурундая с двумя его сыновьями. Избранные вышли вслед за Субудаем из

шатра, вскочили на коней и надели на левые руки китайские металлические щиты

с умбонами, украшенные иероглифами, которые до этого были приторочены сбоку

седел. Царевичи и темники ждали, пока старый полководец с помощью своих

кешиктенов заберется в удобное седло с изодранными попоной и потником, служившими с тех времен, когда он совершал набеги на южные и восточные

страны вместе со своим другом Священным Воителем. Поезд неспеша тронулся к

выходу из леса, за которым раскинулась равнина, наполовину затопленная

полыми водами. Это была пойма реки Жиздры, ее нужно было объехать кружным

путем, чтобы приблизиться к стенам крепости с южной стороны на максимально

близкое расстояние.

– Сиятельный, мне рассказали, что когда река была под снегом, один из

твоих десятников повел воинов на штурм Козелеска, – переходя на крупную

рысь, с издевкой напомнил Субудай скакавшему рядом с ним Гуюк-хану. –

Говорят, что за ним едва не последовали остальные сотни.

– Ему сразу же отрубили голову, – поморщился Гуюк-хан, для которого

этот случай стал началом позора в неудачной осаде города. – А его десяток

разоружили и приставили к машинам, чтобы они тащили их через леса вместе с

боолами-рабами.

– Боолов надо беречь, они дороже урусутских хашаров, не желающих

работать на новых нойнонов.

– Непобедимый, как только их пригонят живыми в монгольские улусы, с них

уже никогда не снимут цепей и деревянных колодок, надетых здесь наспех, –

сын кагана передернул плечами и постарался замять неприятную для него

тему. – Сначала нам нужно расколоть крепкий орешек, тогда мы пополним ряды

хашаров, погибших во рвах и на валу от стрел своих же соплеменников, новыми

их толпами.

– Это так, – согласился Субудай, поджимая морщинистые губы. Отряд вырвался из леса на поле с южной стороны крепости и поскакал к ее

стенам, под копытами лошадей чавкала не просохшая земля, успевшая покрыться

зелеными ростками травы. Они стремились вверх под лучами подобревшего солнца

как тесто для лепешек в глиняном горшке, замешанное сброженным молоком. Но

на удивительно синем низком небе, в отличие от степного, бледно-голубого и

высокого, продолжали ворочаться темные космы туч, обремененные морями воды и

прошиваемые насквозь огненными всполохами. Урусутские дыбджиты и мангусы

копили ярость, чтобы обрушить ее в один прекрасный момент на воинов орды и

заставить отступить в степи. Но многочисленные шаманы, состоящие при каждой

тысяче и сотне, не прекращали камлания ни днем, ни ночью, они били в бубны и

катались по земле, исходя потоками пены, призывая степных лусутов разогнать

тучи и вешние воды, и осушить земляной покров, чтобы тумены коней с

всадниками на них не вязли копытами в урусутской грязи, а скакали по зеленым

равнинам как по желтым степям с каменной землей. Результата пока не было, страна урусутов не спешила признавать силу орды, сопротивляясь не только

каждой крепостью, но и маленькой весью. Субудай подскакал к земляным

укреплениям, направил коня вдоль них к городским воротам, стараясь держаться

подальше от башен и заборол с лучниками. Пробоина в доспехе на груди

заставляла коситься на нее, наводя на мысль, что защитники успели

обзавестись ордынскими луками, делая вылазки не только ко рву с валом, заваленным трупами нападавших, но и вглубь войска. Он остановился напротив

воротной башни, оглядывая в который раз мощные ряды дубовых стволов, плотно

лежащих друг на друге. Это было единственное место, достойное внимания, потому что сюда можно было согнать много воинов, чтобы они вели непрерывную

атаку, подкрепив боевой порыв работой камнеметательных машин, бросающих

огромные валуны по воротам. В то время как защитникам мешали бы нарастить

численность рядов узкие проходы внутри стен и тесные башни с узкими

бойницами. Непобедимый подождал, пока Гуюк-хан с тремя царевичами и темник

Бурундай с сыновьями осмотрятся и в головах начнут зарождаться

самостоятельные мысли о штурме, чтобы было чем уравнивать в споре противные

стороны, и указал здоровой рукой на место перед рвом, через который был

когда-то перекинут мост:

– Там нужно установить два окситанских требюше, они мощнее стенобитных

машин, привезенных нами из страны Нанкиясу, и бьют камнями прицельнее, – он

потянулся пальцами к подбородку, украшенному редкими седыми волосами, и

продолжил. – А китайские камнеметы можно перестроить с помощью китайских

мастеров под метание горшков с горящей смолой, солнце начало пригревать

сильнее и мокрые крыши на избах внутри крепости стали сохнуть быстрее. Когда

начнется пожар, тогда защитники будут менее собранными из-за дум о своем

хозяйстве, а значит, менее сильными. Камнеметы можно будет разместить вдоль

стены на равном расстоянии, чтобы они навели среди населения больше паники.

– Ты прав, Субудай-багатур, нам нужно сосредоточить удары требюше

только на воротах, чтобы разбить камнями дубовые плахи, и чтобы обе

половинки развалились на части как можно быстрее. Тогда в прорыв бросятся

неудержимые сотни воинов и сопротивление защитников будет сломлено, –

согласился Сиятельный, не преминув высказать свое мнение. – Но я считаю, что

с западной стороны, где протекают две реки, соединенные между собой каналом, стены нужно атаковать тоже камнеметательными машинами. Там находятся главные

ворота крепости, которые урусутам необходимо защищать, а значит, им придется

распылять силы.

– Сиятельный, на той стороне у войска будет очень маленький участок для

атаки на город, потому что луг, во первых, в канавах и рытвинах, к тому же

до сих пор заболоченный, – попытался возразить старый полководец. – Во

вторых, река Другуска впадает там в Жиздру, образуя широкое устье, через

которое невозможно метать камни из машин. Пока воины и хашары перекинут

мосты, от урусутских стрел их может погибнуть тысячи. В третьих, стены там

намного выше, чем в других местах из-за того, что обе реки подмыли берег

холма, на котором стоит крепость, увеличив, соответственно, его высоту.

Гуюк-хан нетерпеливо передернул плечами, он не желал мириться с

положением ведомого, в которое его хотели поставить, ведь он был сыном

великого кагана всех монгол, обойденного курултаем в значимости, когда

джихангиром войска, уходившего в поход к последнему морю, был назначен

презренный Бату-хан, у которого в жилах текла меркитская кровь.

– Непобедимый, я несколько дней приступал к северо-западной стороне