Текст книги "Белая сирень"

Автор книги: Юрий Нагибин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 29 (всего у книги 30 страниц)

Мельхиор протягивает ему свою фляжку. Бальтазар жадно, захлебываясь и обливаясь, пьет. Фляжка пуста, но он еще не утолил жажды. Гаспар дает ему свою фляжку. Алазар отбирает фляжку.

– Нельзя столько пить, – говорит он, – королю будет плохо.

Бальтазар что-то ворчит, злобно поглядывая на Алазара. Похоже, он уже забыл, что обязан ему спасением.

– Видите, он пролил воду, – говорит Алазар. – Его живот уже полон.

– Пусть пьет и льет, – беспечно отозвался Гаспар. – Неужто я для друга пожалею воды?

– Надо беречь воду, – строго говорит Алазар. – Мы еще вспомним о каждой даром пролитой капле. Пустыня жестока к беспечным.

Гаспару не нравится этот выговор, он грозно вращает белками глаз, но подчиняется…

70. В глухой тьме проклюнулась светлая точка. Разрослась, стала шаром, и вот уже взметнулись вверх красные языки пламени. Это Алазар, набрав в пещере разного древесного мусора, разжег костер.

Короли сидят у костра. Судя по остаткам пищи на песке, они подкрепились, но бодрости им это не прибавило. Бальтазар пришел в себя, но вид у него крайне измученный. Его пошатывает, и если бы не дружеская опека Гаспара, он свалился бы в костер.

Алазар подкидывает хворосту. Высокое, сильное, весело бьющее пламя как будто съедает заполонивший пространство туман. Воздух расчищается прямо на глазах, вокруг дивно светлеет.

Вот уже путники отчетливо видят друг друга, затем они видят лежащих верблюдов, темный зев пещеры, о которой говорил Алазар, ступенчатый склон, уходящий в яснеющую даль.

Пространство открывается широко вокруг: барханы в розоватом отсвете заалевшего вечерней зарей неба, прозрачные и тоже с розовым исподом легкие облака. Ветер, дующий теперь слабыми, ласковыми порывами, уносит последние клочья тумана. Воздух снова прозрачен, пространство зримо во все концы, и пустыня уже не кажется такой враждебной и страшной.

Мельхиор сидел лицом к пустыне, спиной к бивуаку. И он первый увидел то, что и мы видим его глазами.

71. Совсем неподалеку от бивуака возникли приветливые строения Белого города. В вечереющем алом воздухе они кажутся несколько призрачными, зыбкими, то словно тают, то отчетливо возникают вновь.

По изморщиненной щеке Мельхиора заструились слезы. Два других короля глядят на него с изумлением.

– Белый город! – говорит Мельхиор. – Разве вы не видите Белый город?

Они недоуменно вглядываются в даль и, похоже, действительно ничего не видят.

– Белый город!.. – повторяет, как заклинание, Мельхиор. – Белый город!..

Теперь и они видят: в синеве и алости прорезается прекрасный Белый город, сверкающий, как снежные вершины высоких гор, такой манящий и такой близкий, что протяни руку – и ты его коснешься.

– Белый город!.. – шепчут потрясенные короли.

Радость преобразила измученное лицо Бальтазара, а простодушный Гаспар вскочил и пустился в пляс.

Лишь Алазар оставался безучастен к общей радости и даже не смотрел в сторону Белого города.

Как ни радовались короли, они все же заметили угрюмую отстраненность Алазара.

– Тебе нет дела до Белого города? – язвительно спросил Мельхиор.

– Я пчеловод, потерявший своих пчел, – угрюмо ответил Алазар. – Я ищу их, а не Белый город.

– Не притворяйся дурачком, – вернулся к старой теме Бальтазар. – Ты прекрасно знаешь, что возвестила Вифлеемская звезда.

– Возможно, догадываюсь, – медленно проговорил Алазар. – В меру своего слабого разума. Но прошу вас, не надо меня упрекать, не надо говорить о Белом городе.

– Ты не смеешь указывать нам! – вскипел Бальтазар. – Кто ты и кто мы!

Кроткое лицо Алазара напряглось и выострилось.

– Я знаю свое место. Но я знаю также, что никакого Белого города нет. Здесь нет. До него еще идти и идти.

– А что же мы видим? – засмеялся Гаспар.

– Игру света и тени земли на горизонте, дрожание не успокоившегося воздуха. Ваше тоскующее воображение построило этот город.

Короли шумно возмущаются.

– Слепой глупец! – говорит Мельхиор. – Это настоящий город из камня, песчаника и глины, рукотворный город, которому суждено стать легендой.

– Прекрасный город, – подхватывает Бальтазар, – наша цель и спасение.

– Так чего же мы теряем время? – вскричал Гаспар. – Надо немедленно в путь, чтобы успеть туда до темноты.

– Вам не достичь его до темноты, – новым, суровым голосом говорит Алазар. – Вам не достичь его, даже если вы будете скакать всю ночь и заморите своих верблюдов. Ваш путь до настоящего Белого города пройден лишь наполовину, и впереди еще немало тяжких испытаний.

– Ты оказал нам некоторые услуги. – Голос старого Мельхиора дребезжит от раздражения. – Но сейчас мы не желаем тебя слушать.

– Он морочит нам голову, – подхватил Бальтазар. – С какой только целью?

– Время не ждет! – воскликнул Гаспар. – В путь, мои высокие друзья, в путь!

Короли засуетились: они понукают усталых верблюдов, не желающих вставать с земли, пинают их ногами, тащат за повод, кричат.

Алазар смотрит на них без всякой обиды, с тихим сожалением.

Что-то случилось в небе, очевидно, солнце закатилось, отсеклись его лучи, и в недвижном сумеречном воздухе погасли очертания Белого города.

– Где ваш город? – раздался голос Алазара.

Короли смотрят (и мы смотрим их глазами) – и никакого города нет в помине – пустынное небо, в котором кончилась красочная карусель.

Усталое разочарование на лице Мельхиора, злое остолбенение на лице Бальтазара, плаксивый ужас – на лице Гаспара.

Обескураженные и враз обессилевшие, короли молча опускаются на землю.

Пламя костра съеживается, со всех сторон подступает печальная ночь пустыни…

72. Ночь. Проснулся Алазар. Лицо его обращено к набитому звездами небу. Взгляд скользит по серебристой россыпи и наконец останавливается на яркой, будто подмигивающей звездочке в созвездии Андромеды.

Алазар долго смотрит на нее, губы его что-то шепчут. Взор туманится. Он подымает руку к небу и со странным выражением, полузакрыв глаза, гладит ее от пясти до локтя – с той нежностью, с какой гладил бы руку милой жены…

73. Как будто разбуженная чьим-то прикосновением, спящая Кана вздрогнула и открыла глаза. Она посмотрела на свою обнаженную руку, перевела взгляд на полуоткрытую дверь, за которой истаивала мгла, а голоса ночных птиц уже сливались с трелями птиц утренних. Воздух сладок и при вдыхании слегка щиплет слизистую оболочку. Кана смешно морщит нос. Она встает и выходит из дома…

74. Кана глядит в сторону опустевших ульев, осматривается по сторонам, словно ища чего-то, что ворвалось в ее сон и подняло с постели. Но не находит ничего, кроме маленькой, не утратившей и в рассветный час своей яркости звездочки в созвездии, которое ей называл Алазар, но не сохранила ее рассеянная память.

Непроизвольным движением Кана начинает гладить свою руку, и ей кажется, что ее ласкает тот, кто находится сейчас так далеко. Затем она возвращается в дом; налетевший порыв ветра слегка подхватывает и колышет ее рубашку…

75. Пустыня. День. Бредут изнемогшие от жажды люди по зыбучим пескам.

Впереди Алазар, ведущий в поводу Буяна, за ним – гуськом – Мельхиор, Бальтазар и Гаспар. Свободный от тяжелого груза Буян шагает, по обыкновению, мягко и легко; его сородичи, больные, отощавшие, измученные жаждой, и к тому же несущие кладь, ступают тяжело, их пошатывает, кажется, они вот-вот рухнут. Порой они останавливаются, вытягивают худые шеи, словно хотят проглянуть даль своими птичьими глазами. Но впереди только пески, пески, пески, бесконечная цепь барханов.

Мельхиор (он держится за хвост своего верблюда) совсем иссох, съежился, но, сильный духом, старается не показывать, насколько ему плохо, держит голову прямо; если она все же падает на грудь, то он усилием воли вновь вскидывает ее. Губы старого мага потрескались, песок набился в глубокие морщины лба и в подглазья, веки запали.

Бальтазар, хотя он много моложе, выглядит еще хуже; он бредет как во сне, поминутно спотыкается, падает, хватается за верблюжий хвост какими-то слепыми движениями, глаза его опрокинулись, видны одни белки.

Молодой Гаспар держится лучше других, что вполне естественно, но и его силы на исходе…

И все же сдаваться первыми начали животные, а не люди. Вот верблюд Мельхиора остановился, поджал передние ноги, опустился на колени и рухнул на песок тяжелой задней частью.

Напрасно старый король тянул за узду, толкал ногой в бок, приговаривая: «Вставай же! Вставай!» – верблюд не подымался.

Мельхиор освободил его от клади – последних сокровищ своих. Верблюд дернулся раз-другой, с мучительным усилием поднялся и пошел.

Золотое блюдо выпало из развязавшегося мешка и сосредоточило на себе рассеянный свет солнца…

Заметался и упал верблюд Бальтазара. Все было, как и с первым верблюдом. Пришлось и Бальтазару расстаться со своими амфорами…

Приходит черед верблюда Гаспара. И третий маг жертвует коробами с миром, чтобы поднять верблюда и заставить идти вперед…

76. Мучительный путь продолжается. Пустыня иссушена, прожжена солнцем.

Мельхиор остановился и обвел взглядом пустыню. Говорит сам с собой:

– Ни птицы… ни суслика… ни гада ползучего, ни куста, ни травинки, ни колючки… Лишь пески, пески, пески. Где нет воды, нет жизни. Вот она – настоящая пустыня. Как же она ужасна и безнадежна!

Путников мучает жажда. То один, то другой опрокидывает в рот горлышко давно опустевшей фляжки, трясет, лижет языком сухое устьице…

Заволновались верблюды. Вскидывают головы, всхрапывают, порываются перейти на рысь.

И маленький Буян возбужден. Он рвется вперед. Алазар удерживает его. Он вглядывается в даль и замечает какую-то темную точку.

И три короля углядели крошечную точку надежды.

– Оазис! – кричит Гаспар в страшном возбуждении.

– Небо не оставило нас, – торжественно говорит Мельхиор.

– Смотрите, наши терпеливые друзья это поняли, – замечает Бальтазар, указывая на верблюдов.

Измученные животные, все как один, опускаются на колени и позволяют влезть на себя. Мельхиора пришлось подсаживать, настолько он ослабел.

Маленький караван из последних сил затрусил к оазису…

77. То был действительно полузасохший, но по виду действующий колодец. Алазар, достигший его первым, опустил в него ведро, зачерпнул воды и поднес Буяну.

Верблюд облизнул губы шершавым, в зеленоватом обмете языком, как-то странно зарычал и попятился назад. Алазар повторил попытку, тогда Буян ударом головы вышиб у него ведро из рук.

С ликующими криками: «Вода!.. Вода!..» – подскакали короли.

– Это плохая вода, – сказал Алазар. – Буян отказался ее пить.

– Он взбесился, твой верблюд! – закричал Бальтазар. – У него водобоязнь.

– Он покусает наших верблюдов, – испугался Гаспар.

– Придется тебе с ним расстаться, Алазар, – с усилием произнес своим пересохшим ртом Мельхиор.

– Вода отравлена, – жестко сказал Алазар. – Буян знает, что делает. Назад!.. – крикнул он и с силой оттолкнул Бальтазара.

Вперед рванулся Гаспар.

– Назад!.. – кричит Алазар. – Это смерть!..

Они сцепились. Гаспар был мускулистее и тяжелее Алазара, но тот действовал более умело и решительно и не пустил его к воде. В это время Буян отгонял от воды верблюдов. Во все стороны летела желтая пена и клочья шерсти.

На помощь к Гаспару подоспел Бальтазар. Вдвоем они отшвырнули Алазара, Гаспар рванулся к водоему, зачерпнул воды, хотел выпить, но Алазар, изловчившись, успел выбить ведро из его рук. Оно упало на землю, расплескав воду. Гаспар опять накинулся на Алазара.

Верблюд Мельхиора дотянулся до пролитой воды, стал ее лакать, вдруг закричал почти человеческим голосом и в страшных конвульсиях упал на землю. Дернулся раз-другой и затих.

В ужасе отпрянули от страшного места спутники Алазара.

Для Мельхиора испытание оказалось чересчур сильным, он зашатался и упал.

Гаспар поднял старого мага и усадил на своего верблюда.

И опять потянулся жалкий караван по зыбучим пескам в сторону склонившегося к горизонту солнца.

Алазар продолжает путь пешком, остальные на верблюдах. Гаспар и Мельхиор сидят вдвоем…

78. Огромный кроваво-красный шар солнца начал закатываться за горизонт. Прозрачные тени животных и людей вытянулись.

Алазар с Буяном по-прежнему впереди, шаг его все так же упруг.

Бальтазар, недвижный, как мумия, застыл на спине своего верблюда.

Мельхиор и Гаспар опять бредут пешком. Их рослый, но не выносливый верблюд не может вынести двоих. Гаспар поддерживает обессилевшего старика. Пересохшими губами Мельхиор шепчет одно слово:

– Пить!.. Пить!.. Пить!..

79. С бархана на бархан плетется обессилевший караван. Уже закатилось солнце, первые звезды проклюнули небо, когда пал верблюд Гаспара, едва не придавив плетущегося обок с ним Мельхиора.

– Алазар! – крикнул жалобным голосом Гаспар.

Тот подошел. Мельхиор в забытьи все брусил свое: «Пить!.. Пить!.. Пить!..». Алазар потер ему виски, положил руку на лоб. Мельхиор замолк, дыхание его стало ровнее, но глаза оставались полузакрытыми.

– Мы должны сделать привал, – сказал Гаспар, – Мельхиору не выдержать. Пусть он лучше уснет.

– Боюсь, что он уснет вечным сном, – вздохнул Алазар.

– Лучше так, чем бессмысленные мучения. Или он переможет во сне ночь, или душа его безболезненно переселится в иной мир.

– Нет, – горячо говорит Алазар, – мы должны идти дальше. Мы придем к воде, не можем не прийти. Буян чует воду. Посмотрите, как прямо и уверенно он шагает.

И тут раздается слабый голос Мельхиора:

– Я больше не верю тебе, пчеловод. Ты завел нас в этот ад, а теперь упорствуешь из пустого самолюбия.

– Ты давно сбился с дороги, – присоединяет свой голос Бальтазар. – Ты не знаешь, куда идти, только пускаешь пыль в глаза. Ты обманщик, пустой и тщеславный шарлатан!

– Я не хочу тебя обижать, Алазар. – Гаспар пытается смягчить нанесенное тому оскорбление. – Ты неплохой человек, но сейчас ты зря упрямишься. Этот высокий бархан защитит нас от холодного ветра. Мы переночуем, король Мельхиор соберется с силами, и утром мы снова двинемся в путь.

– Я чувствую, что вода близко, – настаивает Алазар. – А мой верблюд знает это. Он – часть великой природы, которая не ошибается.

– Но другие верблюды ничего не чуют, а они…

Гаспар не договорил. Послышался глухой звук падения, это Бальтазар упал с верблюда. Молча, как кукла, и остался недвижим.

– Король умер… – послышался слабый, будто дуновение ветра, голос Мельхиора.

Алазар первым поспел к упавшему. Он распахнул на нем халат, приложил ухо к впалой груди.

– Сердце бьется, – сказал он, – но слабо, слабо.

Гаспар тоже склонился над Бальтазаром и начал массировать ему сердце сильными, ласковыми пальцами.

– Жизнь сама распорядилась, – сказал Алазар.

– Хорошо еще, что не смерть, – отозвался Гаспар.

– Все, Буян, – обратился Алазар к своему верблюду. – Привал.

Буян зло оскалился и мотнул головой. Он едва не вырвал повод из рук хозяина.

– Спокойно, Буян! – прикрикнул Алазар. – Ложись!

Но верблюд не хотел подчиниться. Мотая головой, рыча, как дьявол пустыни, он рвался вперед.

– Ложись, собака! – гневно закричал Алазар и, наверное, впервые замахнулся на своего друга.

Из удлиненного глаза Буяна выкатилась слеза, он не привык к такому обхождению. Не переставая скалиться и рычать, он улегся, отвернувшись от Алазара.

И остальные люди и животные без сил повалились на землю…

80. Ночь набита звездами, кажется, они вот-вот осыплются вниз. Лишь Вифлеемской звезды не видно – то ли погасла, то ли скрылась.

Алазар не спит. Его широко открытые глаза обшаривают небесную твердь. Вот он отыскал маленькую, но яркую, словно бриллиант наивысшей пробы, звездочку в созвездии Андромеды и впился в нее взглядом.

Очень смутно, как сквозь густой туман, увидел он свою жену, мающуюся на постели. Она одна, доброй женщины, которой он поручил ее, почему-то нет рядом.

Внезапно Кана перестала стонать. Она глядит в растворенную дверь на яркую, как бриллиант, звездочку в созвездии Андромеды.

Глаза Алазара и Каны встречаются – они видят друг друга. Во взгляде мужчины – любовь и тревога, во взгляде женщины – любовь и укор.

– Тебе плохо, родная? – шепчет Алазар. – Потерпи еще немного. Я скоро вернусь. Мы больше никогда не будем разлучаться. Уж ничто не уведет меня от тебя.

Кана подымает руку и тылом ладони закрывает глаза. Теперь она не видит ни соединяющей ее с мужем звезды, ни, стало быть, Алазара. И ее изображение в его глазах начинает зыбиться, меркнуть, а там и совсем исчезает.

– Кажется, я понимаю… – шепчет Алазар. – Ты не хочешь никакого волшебства. Ты уходишь из моей сказки. Тебе не нужны тайны ночи. Ты вся из простой дневной жизни, и я должен стать таким же?..

Он не слышит ответа, но ответ есть в его собственном сердце…

81. Алазар проснулся, когда солнце уже поднялось в небе. Буяна не было рядом, песок хранил впадину его тела.

Короли спали. Впрочем, с уверенностью это можно было сказать лишь о Гаспаре. Мельхиор и Бальтазар производили впечатление трупов.

С тревогой Алазар подошел к ним и убедился, что они дышат. А вот верблюд Гаспара был мертв.

– Где Буян, где верблюд Бальтазара? – бормочет вслух Алазар.

Он огляделся. Едва различимые следы вели к высокому, как стена, бархану. Алазар вскарабкался на бархан и увидел море. Оно было в нескольких шагах от их бивуака, скрытое песчаным валом.

– Вот почему так бесился Буян! – продолжает думать вслух Алазар. – Привел нас прямо к воде, а ему не поверили. Прости своего глупого хозяина, Буян.

А Буян был неподалеку, вместе с верблюдом Бальтазара он стоял по брюхо в воде, лакая влагу жизни. То было пресное море, озеро, огромный водоем со сладкой питьевой водой!

Алазар сбежал вниз, крича что-то приветственное Буяну. Но обиженный верблюд не отозвался, даже не посмотрел в сторону хозяина.

Алазар окунулся, вздымая брызги, вынырнул; он пил горстями воду и хохотал.

Буян с приободрившимся верблюдом Бальтазара затеяли игры. Они носились друг за дружкой по берегу, с размаху плюхались в воду, валялись, брыкались, словом, наслаждались жизнью…

82. Бивуак. Алазар растолкал королей. Они очнулись не от его настойчивых толчков, а от магического слова «вода».

Короли добрели до воды и погрузили в нее свои измученные тела. Они зачерпывали воду ладошкой, но этого показалось мало, и они стали лакать воду прямо из озера, как верблюды.

Алазар наблюдал за ними с доброй улыбкой. Внезапно он насторожился: в воздухе слышался странный шум, обернувшийся так хорошо знакомым пчелиным гудом.

Алазар вертел головой, как бы пытаясь избавиться от наваждения, но гудящий звук не исчезает.

Алазар таращит глаза – пусто, ничего, кроме дрожащего марева перегретого воздуха. Только над озером выписывает круги большая птица на неподвижных крыльях да барахтаются в воде три короля и два верблюда.

А гуд меж тем становится все отчетливее, плотнее и громче.

– Где вы? – обращается Алазар в пустоту. – Вы здесь, рядом, но я вас не вижу. Вы стали незримыми? Или вы превратились в звук, в музыку пчелиного роя? И ваша песня – награда за мой поиск? Спасибо, мне милы ваши слившиеся в один голоса, но для моего сына это будет очень бедная колыбельная.

И тут он увидел налетающий рой, плотный, как птичье гнездо, его рой, в этом не могло быть ошибки, хотя и сильно поредевший.

Пчелы подлетели чуть не к самому его лицу и принялись отплясывать кружевной танец.

– Что с вами случилось? – спрашивает Алазар. – Почему вы покинули меня?..

Пчелы пляшут, жужжат, он улавливает радостную ноту в их жужжании, но не слышит ответа на свои вопросы.

– Скажите мне так понятно и ясно, как вы умеете это делать, – просит Алазар. – Не хотите?.. Или я отвык от вашего языка, забыл его? А может, вы забыли мою речь в разлуке?.. Мы же не стали чужими? Вы танцуете передо мной, а перед вами танцует моя душа…

Кружевной танец продолжается…

83. Бивуак. Короли умылись, утолили жажду, наполнили свои фляжки, теперь они готовы к продолжению путешествия.

Сейчас они допивают зеленый чай у потухшего костра, впервые допустив в свой круг Алазара, Мельхиор, чередуя глоток чаи с затяжкой из красиво инкрустированного кальяна, Ведет такую речь:

– Мы долго приглядывались к тебе, Алазар, проверяли тебя и пришли к общему выводу: ты эту проверку выдержал.

Алазар глубоким поклоном поблагодарил мудрецов за лестный отзыв и признание его скромных заслуг.

– Провидение послало нам жесточайшие испытания, – продолжает Мельхиор, – это мудро и справедливо. Мы идем к Божественному Младенцу, а оттуда в вечность. Достойны ли избранники такой высокой чести? Все наши спутники или погибли, или трусливо бежали, или, хуже того, оказались гнусными предателями. Один ты не уронил себя, хотя и не принадлежал к числу наших людей. Мы считаем, что ты достоин вместе с нами явиться в Вифлеем.

Мельхиор кончил на высокой ноте, и оба короля выразили согласие с ним: Бальтазар – по обыкновению, сдержанно, Гаспар – шумно и радостно.

Ответ Алазара ошеломил королей.

– Благодарю вас, высокочтимый король Мельхиор, мудрейший из мудрых, от всей души недостойного, но преданного ученика благодарю за щедрое приглашение. Благодарю вас, великие короли и светочи, – повернулся он к Бальтазару и Гаспару и каждому отвесил поклон. – Но я не заслужил этой чести. И не могу принять вашего воистину царского дара.

– Что это значит? – мгновенно вскипел Бальтазар.

– Я уже говорил вам, что не ставил себе возвышенных целей, когда пустился в путь. Я искал своих пчел, сейчас нашел их, или они нашли меня, и должен вернуться домой.

– Что значит «домой», Алазар? – укоризненно сказал Мельхиор. – Сейчас дом праведных там, где распахнулись глаза Божественного Дитяти.

– Наверное, я недостаточно праведен, – возразил Алазар. – И для меня мой дом, где моя жена, которая должна вот-вот родить. Я нужен ей и будущему ребенку больше, чем Вифлеемскому Младенцу. Да, – твердо сказал он, предупреждая возражение Бальтазара. – Мое место возле нее. Она зовет меня. Я видел ее измученные глаза, которые она потом закрыла, потому что сердится на меня.

– Что значит «видел»? – ехидно спрашивает Бальтазар. – Неужели у тебя такое острое зрение?

Похоже, вечные придирки и стойкое недоброжелательство мага вывели из терпения Алазара. Он был покладистый и добрый человек, но с чувством собственного достоинства. Он оставался спокоен, лишь в голосе зазвенел металл:

– «Видеть» значит «видеть» – глазами. Этой ночью я видел свою жену, как и почти все предыдущие ночи.

Это задело Мельхиора.

– Мы тоже умеем видеть то, чего видеть нельзя. Мои спутники, короли Бальтазар и Гаспар, видят на земле, а я вижу на земле и в небе. Но мне нужна труба, Бальтазару – порошки или курения, Гаспару – зеркала. Без этих приспособлений никакое волшебство невозможно.

– Я не волшебник, – говорит Алазар. – Да, я начал учиться тайноведению, но с этим покончено. Я больше не верю в волшебство.

– Во что же ты веришь? – спросил Мельхиор.

– Верю в воображение и чувства. Курения, зеркала и прочие средства служат лишь для возбуждения собственных чувств человека и его фантазии, обычно дремлющих в нем.

– Вон как заговорил мой робкий ученик! – Мельхиор улыбается, но в глазах его злость. – А ты можешь привести пример?

– Да! Мы уговорились с женой в одно и то же время смотреть на яркую звездочку в созвездии Андромеды и сильно-сильно думать друг о друге. И что же – в эти мгновения мы видим друг друга и догадываемся, о чем каждый думает, чего он хочет. Я прочел в глазах жены горе и ожидание. Ей плохо, она ждет меня назад.

И тут до Бальтазара, самого нетерпячего, но и самого практичного, дошел не философский, а весьма житейский смысл решения Алазара.

– Это все пустая болтовня, – сказал он резко. – Как можешь ты оставить нас? Ты завел нас сюда, ты обязан нас вывести. Звезда Вифлеемская погасла, и мы не знаем, куда идти.

– Король Бальтазар прав, – авторитетно заявил Мельхиор, в пылу спора упустивший, чем грозит им уход Алазара. – Человек не смеет самовольно бросать ношу, которую возложило на него провидение.

– Я вам больше не нужен, все так же спокойно и твердо говорит Алазар. – Держитесь берега озера. А звезда воссияет опять. Она встанет над Вифлеемом, в когда вы достигните города; она окажется над Соломенной кровлей Божьей хижины.

– Какая самоуверенность! – вскричал Бальтазар. – Тебе что, дано высшее знание?

– Это дано каждому, желающему слышать. Все должно исполниться по пророчеству.

– Ты изворотлив! – сказал Мельхиор. – Этому я тебя не учил.

– Это все правда, – вздохнул Алазар. – Мне нечего больше сказать.

И тут в их спор вмешался Гаспар. Он долго собирался с силами и наконец обрел их.

– Я впервые позволю себе не согласиться со старшими. Мы должны вернуться домой, как и Алазар, хотя по другой причине.

– Гаспар, опомнись! – беспомощно сказал Мельхиор.

– Простите меня, мудрейший, но паломничество наше лишилось смысла. Мы ничего не можем принести Божественному Младенцу. Мы вышли королями, а стали нищими. Наш караван разграблен, верблюды угнаны или пали, дары исчезли. Чем можем мы выразить свое поклонение? У нас ничего не осталось, кроме рубища, прикрывающего наши измученные тела.

– В бедности нет стыда, – возразил Бальтазар. – Пастухи, первыми зашедшие в вертеп, были оборваны, грязны и вонючи, но удостоились великого блага лицезреть Мать и Дитя.

– И это говорите вы, Бальтазар! – всплеснул руками Гаспар. – Вы, такой гордый и самолюбивый! Вы готовы приползти к святой хижине, как жалкий побирушка?

Глаза Бальтазара вспыхнули, но он промолчал. Заговорил Мельхиор слабым, больным голосом:

– Грустно, бесконечно грустно признать свое поражение, но молодой король прав. Мы стали нищими, нам нечего делать в Вифлееме. Провидение было против нас.

– Великие короли, не преувеличивайте своей бедности, – с непривычной раскованностью сказал Алазар. – Неужели у вас ничего не осталось?

– Не тебе судить, – сурово отозвался Мельхиор. – Ведь ты не знаешь тайного смысла наших даров.

– Отчего же? – спокойно и благожелательно произнес Алазар. – Зная мудрость королей, догадаться нетрудно. Дар Мельхиора – золото, дар Бальтазара – ладан, дар Гаспара – миро.

– Как ты узнал об этом, юноша? – озадачился Мельхиор.

– Ваши дары должны восславить три ипостаси Мессии: короля, человека, Бога. И вы можете осуществить свой высокий замысел.

– Ты соришь словами.

– Что осталось у вас, высокочтимый Мельхиор?

Мельхиор показал тоненькую золотую цепочку.

– Что у вас, почтенный Бальтазар?

Бальтазар показал коробочку с ладаном.

– У вас, добрый Гаспар?

Гаспар показал пузырек с миром.

– Господь, явившийся в мир, не нуждается в богатстве, ибо не для богатых Царство Божие. Конечно, цепочка пригодится бедной семье, но золото Мельхиора лишь символ, знак, а слитки и россыпи не нужны Высшему Существу.

– Дни, проведенные возле нас, не пропали для тебя даром, славный юноша! – вскричал повеселевший Мельхиор. – Ты сам не знаешь, как ты поумнел.

– И ладан, и миро, – Алазар поклонился, – не более чем знаки. Найдется кому кадить Богочеловеку и кому умаслить Ему главу и усталые члены.

– А ведь он прав! – вскричал Гаспар. – Как мы сами не сообразили!

Бальтазар поморщился на эту простодушную реплику, но чувствовалось, что он согласен с Гаспаром.

– Ну что же, – вновь обрел свою важность Мельхиор. – Теперь, когда мы во всем разобрались и приняли решение, я вновь от лица троих повторяю свое приглашение, Алазар. Идем с нами, – он чуть помолчал для значительности, – как равный с равными.

– Да разве я могу претендовать на равенство с королями! – воскликнул Алазар. – Если я и король, то пчелиный, да и в том сомневаюсь. Вы верны своему долгу, я – своему. Вам я больше не нужен, вы – у цели. А мой путь ведет назад.

– Ты обедняешь свою жизнь, Алазар, – без обычного гонора, а просто и душевно сказал Мельхиор. – Ты соприкоснулся с высшим, как же можешь ты стремиться вниз? Не думай, я понимаю, ты хочешь прочно стоять на земле, но ведь есть небо.

– Это сильные слова, король Мельхиор. Но у каждого свое небо. Я не уклонился от службы провидению. Встал и пошел, как праотец Авраам, неведомо куда. Мой путь оказался короче, и прошел я его до конца. Эта песня спета. Теперь во мне звучит другая песня – семьи, очага, отцовства. Я прощаюсь с вами, великие короли, навсегда. В вечности мы не встретимся.

Алазар низко-низко поклонился, свистом позвал верблюда, вскочил на него и поскакал.

– Прощай, Алазар!.. Прощай, друг!.. – крикнул вдогон Гаспар.

Мельхиор поднял руку, словно благословлял Алазара.

Бальтазар отвернулся…

84. Темная ночь. Короли понуро бредут следом за последним верблюдом вдоль озера, отражающего слабый свет звезд. Похоже, они опять пали духом, головы потуплены, ноги едва волочатся…

85. Утро. Алазар отдыхает у бочажка с водой. Рядом Буян пощипывает жесткой губой колючку. В воздухе кружится, словно танцуя, пчелиный рой.

– Я все-таки хочу знать, почему вы улетели? – говорит Алазар пчелам. – И почему вернулись?.. Я ничего не понимаю. Люди называют меня вашим королем, но какой я король? Скорее, слуга, к тому же нерадивый… А ваш настоящий король… он умер или вы его убили?

Пчелы не отвечают, продолжая свой приветливый танец.

– Вы же умные, куда умнее меня, – не успокаивается Алазар. – Что все это значило?.. Знамение?.. Тайна?..

Ничто не меняется в кружащемся пчелином строю.

– А если тут другое, вполне житейское? Сосед сунул какую-то гадость в улей, а вы такие отзывчивые на все: на запахи, на шумы, на свет и темноту. Бедный старый король умер, а вы улетели…

Пчелы жужжат громче, и танец их становится более бурным.

– Кажется, я угадал?.. – смеется Алазар. – Надо лучше следить за ульями. И за соседом. Он глуп, ленив и дьявольски завистлив. А может, помочь ему стать хорошим пчеловодом, и он перестанет вредничать?..

Веселый танец пчел…

86. Короли бредут по берегу озера. Накатываются волны на песчаную отмель. Их пена фосфоресцирует. Однообразный шум укачивает, усыпляет путников, и они бредут как во сне.

Внезапно они очнулись, потому что замолкла колыбельная воды. И тут со страхом обнаружили, что светящаяся оторочка исчезла. Озера как не бывало.

Опять во все стороны простиралась черная безнадежная пустыня.

Бедные путники всполошились.

Мельхиор. Куда идти?

Гаспар. Озеро нам изменило!

Бальтазар. Не озеро, а хитрый Алазар нам изменил.

Гаспар. Неправда!

Бальтазар. Он заманил нас и бросил. А сам спешит к святой колыбели, чтобы присвоить себе всю честь.

Мельхиор. А я было поверил в него!

Гаспар. Неужели и он обманщик?

Бальтазар. Плебеи все испорчены до мозга костей.

Мельхиор. Какое падение нравов!

Гаспар. Я задушу его собственными руками!

Мельхиор. Силы небесные! Что это?.. Нет, смотрите правее. Неужели опять галлюцинация?..

Нет, то не было галлюцинацией: в небе стояло прекрасное светило – святая Звезда Вифлеема.

Была долгая пауза, затем раздался голос Гаспара:

– Прости нас, Алазар!..

87. Бодро несет Буян Алазара, и уже вдали виднеются кровли его родного селения. Рой выпущен на свободу и золотистой сеткой несется впереди своего хозяина…