Текст книги "Вела Сезон 1"

Автор книги: Юн Ли

Соавторы: Бекки Чамберс,Ши Лян Хуанг,Риверс Соломон
сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 20 страниц)

Особенно ему.

Ее глаза распахнулись из-за сигнала о сближении. Поврежденный ганьдэский истребитель выровнялся и набирал скорость. Она зафиксировала прицел и выстрелила. Истребитель разлетелся вдребезги. Искорку торжества Асалы задушили сожаления. Она знала, что от нее требуется.

– Асала, – снова заговорил Экрем. Теперь его голос слегка дрожал. – Ты можешь мне объяснить, почему Нико… что с ними случилось?

Она сделала вдох.

– Они думает, что поступает правильно, – ответила она. – Ты ни при чем. Совершенно ни при чем. Они тебя любит.

Пока он это обдумывал, рация затрещала от помех. Затем вернулся его голос – тоже надтреснутый.

– Пожалуйста, скажи им, что я…

Она прицелилась и спустила курок. Пушки довершили дело, оборвав Экрема на полуслове о семье – на его светлой печали. Самый милосердный поступок, что только может быть в ее профессии.

***

Наблюдать за боем через монитор не так уж интересно. Видишь только отрендеренный куб, заполненный разноцветными круглыми огоньками. Нико знали, что каждая такая точка – это человек, и каждый раз, когда точка тухнет, где-то что-то взрывается. Что-то жестокое и страшное. Но видели они только точки, которые ползают туда-сюда и иногда пропадают. Бескровный и бесстрастный способ наблюдения за чем-то совершенно противоположным.

Нико наблюдали за огоньками с тех пор, как отбили управление дронами. Нико знали, что ганьдэские хакеры на планете борются с ними. Слышали на одном из датчиков простой писк каждый раз, когда файрвол ставил атакующих на место. Если будут неприятности, поднимется тревога. Пока ее не было, так что Нико наблюдали на экране боя, какие плоды принес их труд.

Оборонительный отряд «Галы» не переживет это сражение, но он держался – и будет держаться до конца. Поле боя вокруг расчищали дроны. Красный отряд впал в панику – как минимум в замешательство, – пытаясь найти одинаково успешную стратегию и против машин с их алгоритмической точностью, и против непредсказуемых, неподготовленных борцов за свободу, которым нечего терять. Победителей не будет, думали Нико. Бой кончится, когда кончится.

Они следили за двумя конкретными точками, за которыми гналась третья. У обеих точек были номера, и Нико их знали. В ужасе они наблюдали, как знакомые точки столкнулись и замерли. Нико задержали дыхание. Вот на экране три точки. Миг – теперь только две, знакомые. С души упал камень.

Но потом одна точка выстрелила в другую.

– Нет! – воскликнули Нико, но не успело еще это слово сорваться с губ, как все было кончено. Свет – потом отсутствие света. Бескровно, бесстрастно.

Нико пытались вспомнить, как дышать, но грудь сперло, язык не слушался. Пытались закричать, но голос умер. Они глупо осознали, что таращится в место на мониторе, где находилась точка Экрема – ждет, когда она загорится вновь. Это просто ошибка, сбой программы. Трюк Асалы для очередной ее гениальной стратегии. Корабль отца поврежден, да, но все еще там, на месте. Они же теперь сражаются вместе. Они на одной стороне. Зачем Асале надо было его… его… Нет. Нет, огонек Экрема еще вернется. Экрем вернется и скажет Нико, как ему жаль, как жаль, он все исправит, подует и все пройдет.

Но огонек Экрема не вернулся. Как и огоньки хайямского флота, оказавшиеся слишком близко к дронам. Они не вернулись, потому что Нико сделали свое дело.

У меня не оставалось выбора, говорили себе Нико. И у Асалы не было выбора – в конце концов, они сами ее об этом попросили. Нико об этом попросили, и, и, и – и что-то изменилось, у нее была причина, у нее всегда есть хорошая причина... нет. Почему, почему, почемупочемупочему, это же какая-то... вот, смотри, думали они в исступлении, заставляя себя смотреть на точки, принадлежавшие бывшим частям лагеря «Гала». «Ты им помогли. Они выберутся. Мы их спасли. Ты их спасли». Еще не все корабли беженцев добрались до кротовой норы, но кое-кто добрался, и их точки тоже пропали – в какие-то лучшие края.

Можно ли то же самое сказать об отце?

«Оставить виновных», – сказала Асала на Гань-Дэ. Эхом повторила слова самих Нико.

Нико ав Экрем легли на пол. Теперь будь что будет. Им уже все равно.

***

У клановцев был боевой дух, Кинриг отдавала им должное. Свора, с которой сцепился «Шип», – та, что раскрыла кротовую нору, – была вооружена и подготовлена лучше, чем она ожидала. От уровня их вооружения вскидывались брови и закипала кровь. Она уже мысленно составляла список разведчиков, которых за это понизят – нет, не понизят. Отправят за решетку. Это преступная халатность – проворонить такую огневую мощь на орбите, над головами ее граждан. За это все они сгниют.

«За какую решетку? – переспросил тихий голосок в голове. – Пожизненное заключение мало что значит, если негде строить тюрьмы».

– Взять тот крейсер на прицел, – проревела она. – Они все следуют за ним.

Перехваливать клановцев она тоже не собиралась. Оружие и боевой дух у них были – но не такие, как у нее. Ее просто удивило, что оружие у них вообще есть. На этом все. Неплохо вооружены для отребья, не более. А она – она предводитель свободного народа Гань-Дэ, спасительница, сжатый кулак закона. У нее лучшие корабли в системе, лучшая артиллерия. У этих гальцев есть зубы, но зубы есть и у болонки.

А что такое болонка против льва?

«Шип» обрушил на врагов ад, рельсотроны не умолкали. Пришел отчет о повреждении двигателя. Пусть. Сбой в камере сгорания третьей ступени. Пусть. Синяки да царапины – не больше. Ничто в сравнении с резней, что учинил ее флагман.

– Генерал, нас вызывает их главный корабль, – сказал связист.

Кинриг кивнула.

По рации прозвучал самодовольный голос.

– Я Хафиз из Ордена Борея, – произнесли они. – Мы – не просто эти корабли. Мы есть на каждой планете, мы говорим на каждом языке. Ты уже проиграла. Тебе не дождаться нашей капитуляции.

– Плевать, – сказала Кинриг. – Кому она нужна.

Она заткнула рацию и отдала приказ. В ней все еще бушевала ярость, но осталось место и для удовлетворения, с которым она наблюдала, как корабль бунтарей пожирает сам себя во вспышке прорвавшегося топлива и горящего воздуха.

***

Почему-то ее ситуация казалась логичной. Сорайя летела в древнем шаттле, дребезжащем на последнем издыхании, в трюме, куда набилось на два десятка человек больше, чем корабль в состоянии вместить. Во всем лагере она была одной из немногих, кто не прилетел в него точно так же. То, что улететь ей уготовано именно так, – уместно, хоть и мрачно.

Она поднялась на борт последней, и теперь ей было некуда двинуться между сутолокой впереди и шлюзом позади. Какая-то угрюмая частичка внутри отметила, что, если корпус прорвется, ее высосет первой. Она не знала, хорошо это или плохо. Во всяком случае, она уже ничего не решает.

Всем вокруг было страшно и неудобно. Конечно, то же самое было и в лагере, но в пути это ощущалось иначе. В лагере вопросом было «Когда мы улетим?» В перелете вопросом стало «Куда мы летим?» Оба вопроса – идеальное топливо для переживаний, но лично ей последний казался хуже. Она гадала, что будет с ее каютой, ее вещами. Не то чтобы ее заботили вещи – разве что из-за их сентиментальной ценности. Но больше десятилетия это было ее местом, ее домом. Теперь же все пропало, и даже если тот корабль, на котором она жила, спасется, он уже не будет прежним. Она даже не знала его названия или кому он принадлежал до того, как его приварили к лагерю. Она знала номер блока – и что закуток в этом блоке принадлежит ей. Впредь изменится и это.

Ей казалось, за столько времени она уже усвоила, что ничто не вечно. И, конечно, ей давно не терпелось покинуть лагерь. Но внезапность, панические сборы… ни секунды на прощание.

Где-то в давке завопил младенец, видимо, разделяя ее чувства. Сорайя закрыла глаза и с силой выдохнула. Ее вдруг привела в себя мысль: она же понятия не имеет, сколько они будут добираться от кротовой норы… ну или туда, куда нора ведет.

Корабль мотнуло влево, и теперь закричал не только младенец. Пассажиры не слышали, что происходит снаружи, не видели, но – о, они знали. Люди спотыкались и падали друг на друга, пока пилот корабля (кем бы он ни был) делал все, что мог, чтобы увернуться от обстрела (опять же, кто бы в них не стрелял). Беженцы начинали паниковать. Слышались матерщина, вопли, отчаянные молитвы, бессловесные всхлипы.

«Здесь я и умру», – подумала она. Такая возможность существовала всегда, и все же теперь от нее леденела кровь.

Сорайя призвала последние крупицы своей стойкости.

– Люди, послушайте! – выкрикнула она, выталкивая слова откуда-то из глубины легких. – Паника не поможет. Мы долетим. У нас есть шанс. Держитесь друг за друга. Помогайте тем, кто не может стоять. Мы справимся.

Шум затих, но не прекратился. Зато поверх него раскатился голос старика: «О зима, зима, прошу, уходи назад…» Сорайя узнала его – Аде, из прачечной. Вечно пел, несмотря на угнетающую вонь химического раствора. Пел он и сейчас – уютную старомодную народную песню из тех, в которых все знают каждое слово, хотя спроси – никто не ответит, откуда: «Я скучаю по солнцу и по зеленой траве…»

Присоединились новые голоса. Некрасивые, не в лад. Но не в том суть. «Прошу, забери свой снегопад и растай…»

Кто-то все еще всхлипывал. Кто-то все еще молился. Но песня человек за человеком набирала силу. Кто-то взял Сорайю за руку. Она сжала ее в ответ и запела во весь голос. «Впусти весну, чтобы мы…»

Они все еще пели, когда по ним попали и свет погас.

***

Асалу не смущала профессия убийцы. Она знала, что это ужасно, но давно с этим свыклась. Некоторые смерти ее тревожили или не давали потом заснуть. Это тоже норма.

Впрочем, уже давно смерть не приносила скорбь.

Она уставилась из кабины на кавардак в космосе. «Шип» прорывался через небо – дикий молень, преследовавший стадо Хафиза. От отряда обороны Асалы ничего не осталось – некого больше считать. Хайямский флот рассеялся, воюя с дронами или гоняя остатки Красного отряда.

Тяжесть в груди ушла – последние остатки притворства, будто все это должна подчищать она. Она свою работу сделала. Сделала. Хватит с нее.

Она определила сигнал Дайо. Все еще на месте. С души упал еще один камень. Она не опоздала. Гоночный дарт рванул к новой цели на всей скорости.

Рация перехватила разноголосицу – переговоры ганьдэсцев. Сплошь скрежет и помехи, но она разобрала причину их вполне оправданной паники – изменения гравитации и ошибочные орбиты. Асала чуть не вызвала Нико, чтобы это подтвердить… но нет. Нет, сейчас она не рискнет ничего просить у Нико.

Если пилоты не ошибаются, Гань-Дэ подписан смертный приговор. Теперь она видела планету из окна – укутанный облаками яркий шарик, точно такой же, как и все остальные. По нему не скажешь, что он умирает. С другой стороны, не скажешь и по Гипатии, да и Эратос наверняка из космоса виделся прекрасным и невредимым. Люди говорят о гибели планет так, словно раскалывается сама земля, но это вовсе не так драматично. Существованию самой сферы ничего не грозит. Имеет значение только внутренняя механика того тоненького слоя марли, той луковой кожицы атмосферы, что липнет к гористой поверхности, словно утренняя роса. Самый узкий краешек, на котором держится все.

Этим воинственным миркам мало было заморить свое солнце голодом. Теперь они принялись играть планетами в бильярд. Она вспоминала жителей Гань-Дэ, которые помогли им с Нико перейти горы, вспоминала фермеров и чердак в мастерской, полный ящиков на черный день. Они этого не заслуживали.

А она это заслуживает? А Экрем? А Кинриг? А Хафиз? А инженеры, впервые предложившие добычу водорода из солнца? А политики, согласные на все, что набьет им карманы? А ура-патриоты, агитаторы, любители мышления «наши-против-ваших» – они при всей своей жадности, ненависти и глупости заслужили наказание такого масштаба? Наказания в целом заслуживают все они, включая ее. Пощечину, нож в горло. Но не целый же мир. Не каждый мир. Приговором за их преступления, даже вместе взятые, не могло быть вымирание. Даже если оно происходит по их вине.

Челнок Дайо ждал. Матовый металлический овал казенного производства, совершенно непримечательный, но для Асалы он словно хранил целую вселенную. Ее руки тряслись, когда она пристраивалась к нему крошечным трюмом судна. Этого она тоже не заслужила. Асала убила друга – а ее за это вознаграждают тем, что, казалось, утрачено навсегда.

Но дело и не в Асале. Дело в Дайо. В Дайо, которая любила ее. Изменила ее к лучшему. Асала не знала, чем занималась сестра в прошедшие годы, но не сомневалась: судя по тому немногому, что она сегодня видела, ее руки тоже по локоть в крови. Возможно, и Дайо не заслуживала спасения. А возможно, сама постановка вопроса, кто чего заслуживает, изначально неправильна. Ведь на этом сосредоточились все: Нико, Кинриг, Экрем, Хафиз, даже Сорайя – правда, Сорайя из милосердия. Кто заслуживает спасения и почему? Словно кто-то из них может ответить на такой вопрос. Словно кто-то из них бог.

Сейчас Асала спасет Дайо не потому, что заслуживает эту радость, и не потому, что этого заслуживает сама Дайо. Она ее спасет, потому что этого требует любовь.

В мыслях мелькнула картинка: вот Нико входит в кабинет Экрема так много месяцев назад. Гордый отец представляет их. Выросший ребенок, цветущий от внимания. Между ними тоже была любовь.

Эту мысль она похоронила как можно быстрее.

В гоночном дарте был минимальный трюм, предназначенный для легких грузов и припасов. Асала чуть не рассмеялась. «Легкий груз», – подумала она, вспоминая, как бабушка беспокойно хватала Дайо за худые щечки и потом подсовывала еще плошку сладкого крема. От крошечной радости воспоминания что-то внутри застенало. Когда-то она твердо решила, что отныне это не для нее – эти уютные семейные пустяки. И все же она здесь, полная надежд, как дурочка.

Она проверила, что скафандр и шлем загерметизированы, потом начала открывать люк. Услышала ровное шипение контролируемой разгерметизации и поняла, что теряет драгоценный воздух. Это ее не волновало. Если Дайо не дышит, то и Асале воздух ни к чему.

Из трюма поплыли медицинские припасы и случайные инструменты. Асала оглядела приборную панель, нашла управление манипулятором трюма. Вытянула его и включила на его конце электромагнит. Почувствовала притяжение, потом стук. Манипулятор внес челнок внутрь, поместив на решетку за ее креслом. Тот едва вмещался в трюм.

Асала торопливо закрыла люк и включила наддув. Кислородные баки застонали от усилий. Наконец индикатор на датчике вспыхнул зеленым. На это тут же отреагировал челнок, автоматически сдвинув внешнюю крышку, когда обнаружил пригодную для дыхания среду. Асала сняла шлем и выкрутила свои имплантаты до упора. Визг двигателей стал практически невыносим, как и шипение воздуха, и ранее не слышный гул панели управления. Она поморщилась от какофонии, но потерпеть надо было всего-то секунду, пока она не найдет один крошечный звук, погребенный под толщей остальных.

И вот он: Дайо делает ровный вдох.

***

Теперь космос усеивали останки повстанческих судов и отбросы, что ранее на них летели. «Шип» торжествующе плыл через мусор, но радости в этой победе не было. Не считая переговоров пилотов и далекой вибрации остывающих рельсотронов, на мостике Кинриг было тихо, как на похоронах.

За стеклом корчились края кротовой норы.

– Она сжимается? – спросила генерал у инженера.

Инженер ответила пустым взглядом.

– Видимо, генерал.

– Но ничего не изменится, да?

– Для планеты? Нет. – По лицу женщины струились слезы. – Нельзя передвинуть планету на место.

Кинриг взглянула на женщину.

– Я не знаю твоего имени.

– Нур аветт Дана, кима.

– У тебя есть семья, Нур?

– Нет, кима.

– Друзья?

– Не сказала бы, кима.

– Тогда по кому ты льешь слезы?

Нур медленно оглянулась на Кинриг, не понимая вопроса.

– По Гань-Дэ, – сказала она задушенным голосом, и ее тон подразумевал, что ответ очевиден.

Кинриг опустилась в кресло всем весом. Сама она не лила слез. Ее слезами были слезы Нур. Замерзшие слезы всех отважных ганьдэских пилотов, теперь паривших в вакууме среди обломков, – тоже ее. Будущие грозовые дожди, моря, набегающие на пороги и некогда сияющие улицы, – это тоже горе Кинриг, оплакивающей любимую планету.

Кротовая нора пробыла открытой двадцать минут. Кинриг держала фронт при осаде Халиена полгода. Прослужила в армии пятьдесят два года. Всю свою жизнь она страдала и проливала кровь и пот во имя Гань-Дэ. И все же – двадцать минут. Двадцати минут хватило, чтобы перечеркнуть все ее труды.

В войне всегда надо учитывать два уровня: непосредственные задачи битвы и долгую перспективу. Битва закончена. А на поверхности планеты начиналась новая. Ее советники соберут цифры и доклады, придут к более определенным выводам, чем Нур. Они переживут шок, потом начнут строить планы, проводить эвакуацию, разрабатывать стратегии. Найдут способ пережить грядущие дни.

Но годы? Но десятилетия? Сколько еще Гань-Дэ будет пригодна к проживанию? Если у них нет родины, то кто они такие?

Нет. Она этого не потерпит. Она не станет смотреть, как ее гордый народ побирается, клянчит, как клановцы, кланяется перед какой-то другой планетой и забывает свое наследие. Поражение в битве – с этой горечью она бы справилась. Но перед ней стоит аннигиляция. Полное уничтожение.

Она скорее выколет себе глаза, чем это допустит.

– Вперед, – сказала она навигатору.

Тот не понял.

– Генерал?

На нее уставился весь мостик. Она сплела пальцы в перчатках и кивнула. Долгая перспектива.

– Перед нами два развития событий. В одном мы завладеем технологией, которую от нас унесли за эту дверь, и приручим ее сами. С ее помощью мы вернемся и заберем соплеменников в безопасный край. Во втором нашей родине конец. Гань-Дэ конец, и ни одна технология ее не спасет, никакую дверь нельзя будет открыть вновь.

Ее дети, ее внуки. Ее разрывали воспоминания о них.

– В этом будущем мы – это все, что останется от нашей культуры. Мы – знаменосцы. Мы те, кто воссоздаст все вновь. – Она ответила на взгляды экипажа. Они впали в ярость и смятение, как и она под внешним фасадом. – И в любом будущем – я вам клянусь… – Она с силой показала за стекло. – Мы истребим извергов, что это сделали. Мы принесем справедливое возмездие за наш мир.

Встал молодой офицер и отдал честь.

– До самой смерти, генерал, – сказал он, повторяя присягу, которую принял, когда получил эту униформу.

Один за другим офицеры последовали его примеру.

– До самой смерти.

– До самой смерти.

– До самой смерти.

«Шип» двинулся вперед – флагман мощи и гнева – и вошел в смыкающийся зев в неведомое.

***

Почему они не погибли?

Да, конечно, безоружный устаревший корабль – не приоритетная цель, но Нико уже должны были погибнуть. Они на это надеялись, надеялись, что дроны снова переметнутся к своим хозяевам, неразборчивый ганьдэсец или хайямец расчистит игровое поле – какая уже на самом деле разница кто? Они лежали на полу и ждали. Умоляли. Взрыв – это быстро, вакуум – чуть дольше. Но сойдет что угодно. Или даже... даже если корабль возьмут на абордаж, даже если победителю понадобится что-то из обломков, то они просто пристрелят Нико без лишних слов, это очевидно. И это сойдет, лишь бы поскорее.

Затрещала рация.

– Диспетчерская?

Нико открыли глаза. Снова закрыли. Это не для них. Им ничего не нужно делать.

– Диспетчерская? Прием?

Нико сели, тупо уставившись на свою импровизированную рабочую станцию, словно увидели ее впервые. Все было как во сне, словно их тело принадлежало кому-то другому.

– Прием? Есть там кто живой?

Нико медленно потянулись к столу.

– Да, прием, я вас слышу. Кто говорит?

– О, слава долбаным богам, – произнес голос с другого конца. – Это капитан Баник, корабль «Стрела». Э-э, бывший блок G.

Нико понятия не имели, кто это.

– Ну и?

– Это точно диспетчерская?

– Это… – Нико оглядели помещение, где находились только они и труп. – То, что от нее осталось.

– Ладно, хорошо. – По голосу слышалось, что говорящий с трудом держит себя в руках. – Я… у меня на борту пятьдесят человек. Главные двигатели отказали, мы не успеем в кротовую нору вовремя. Я не… что нам делать?

Нико уставились перед собой.

– Прием?

– Да… да, я здесь, прием. – Нико пытались пробраться через кашу, в которую превратились мозги. Ну почему они просто не погибли?

«А вот эти пятьдесят человек погибнут, – ответила какая-то их частичка, – если ты сейчас ничего не сделаешь».

– Вы… вы под огнем? – спросили Нико.

– Нет. Нет, весь кошмар сосредоточился у норы. А мы и от стыковочного узла еле отползли.

– Так. Так. – «Думай». Они открыли общий канал. – Говорит… диспетчерская всем оставшимся кораблям «Галы». Пожалуйста, дайте сигнал, если вы все еще рядом с лагерем.

На экране загорелось около десятка огоньков.

– Так, отлично. Эм-м, так, дайте сигнал, если у вас остались хотя бы маневровые двигатели. Чтобы перемещаться хотя бы на небольшую дальность.

Ответили три огонька.

Три корабля. Ладно. Нико пригладили волосы и выдохнули. Эти три корабля не назвать рабочими, но они хотя бы могли летать. Могли подбирать людей и перевозить… к… ним. Судно Нико сдохло, зато в нем много воздуха и места. Уже что-то. Это поможет.

– Ладно, все корабли, которые могут двигаться, слушайте. Мы найдем всех, кто отстал, и… что-нибудь придумаем. – Нико смотрели на крошечные огоньки на экране, все еще выискивая тот, которого там не было. Нико должны были погибнуть. Но не погибли, и теперь их ждала работа.

***

– Дайо? – спросила Асала, снова приводя дарт в движение. Хоть ее измотала битва, ей хватало ума не засиживаться на месте. – Дайо, ты меня слышишь?

Дайо дышала, но не отвечала. Без сознания, решила Асала. Недостаток кислорода. Травма при катапультировании. Жива – вот что главное. Асала осмотрит ее, как только они… как только…

Куда им теперь лететь?

Асала рассмеялась из-за собственной непредусмотрительности. На этот случай у нее плана не было. Ведь она-то думала, что умрет. Куда ей податься? Кто их примет? Где они будут в безопасности?

Семья, сказала Кинриг о своем солдате-должнике. Жена на Гань-Дэ.

Гань-Дэ в беде, сказали по рации.

Дайо захочет вернуться несмотря ни на что, знала Асала. Этого бы хотела она сама, если бы речь шла о семье. Об этом говорил уже сам челнок в трюме.

Но доберется ли она вообще до Гань-Дэ? Даже если взломаны платформы, Асала не видела ни единой возможности долететь до поверхности. А если бы они и смогли приземлиться живыми, нельзя и вообразить, что их не пристрелят, стоит им сойти с корабля.

Уровень топлива на датчике с каждой секундой падал. Как и уровень кислорода.

На этой стороне не осталось никого, кто ей поможет. Остатки лагеря «Гала» мертвы либо умирают. Неизвестно, выжила ли Сорайя. Если выжили Нико, их она ни о чем просить не может. И «Шип» остался непобежденным, хотя куда он делся? Этот вопрос придется отложить на потом.

Кротовая нора замерцала. Снова загорелись звезды там, где их совсем недавно затмевали ее края.

– Пожалуйста, прости меня, Дайо, – сказала она. – Когда очнешься – прошу, пойми меня.

Она бросила гоночный дарт к кротовой норе, стиснув зубы и прожигая топливо. Быстрее, корабль мчался все быстрее, пока его не потащило с силой что-то еще. Асала чувствовала, что с преодолением последней невидимой границы судно захватила неодолимая тяга. Подчиняясь импульсу, она вырубила движки, не зная, как они себя поведут в этом неизведанном пространстве. И оказалась права – они не понадобились. Корабль плавно скользил по искусственной дороге. Она не знала, насколько быстро. Корабль двигался, но ничего сверх этого сказать было нельзя. Здесь все находилось за пределами ее понимания. Не существовало ни цветов, ни форм – лишь тьма в ее абсолютной ипостаси. Вселенная за пределами мягкого свечения из кабины пропала – и Асала пришла в ужас. Хотелось выбраться отсюда, но это уже было невозможно. Она не могла полететь назад. Только сквозь.

На той стороне ждал свет.