Текст книги "Мария Федоровна"

Автор книги: Юлия Кудрина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 39 (всего у книги 42 страниц)

Глава четвертая
СНОВА ЛОНДОН. ВЫНУЖДЕННЫЙ ВИЗИТ

В конце ноября 1922 года датская пресса сообщила, что Мария Федоровна покидает Данию, чтобы обосноваться в Англии. За этим решением вдовствующей императрицы стоял директор датской Восточно-Азиатской компании X. Н. Андерсен – известный финансист, опиравшийся на прочные торгово-экономические связи с британскими партнерами и мечтавший о превращении Копенгагена в центр мировой торговли на Балтийском море. Революция в России помешала реализации этих планов, однако Андерсену удалось спасти значительную часть капиталов Восточно-Азиатской компании. В 1920-е годы он активно выступал за установление торгово-экономических отношений между Данией и Советской Россией и даже обещал, как свидетельствуют документы архивов МИДа России, большевикам кредиты. Бывшая российская императрица, являясь центром притяжения русских эмигрантов, вызывала раздражение большевистских функционеров. Андерсен, находясь в дружеских отношениях с Марией Федоровной, убедил ее выехать в Англию.

В 1920 году произошел крах Хандельсбанка, руководимого Эмилем Глюкштадтом. Мария Федоровна имела в банке заем в размере 803 тысяч крон, из которых гарантированными были 639 тысяч крон. Восточно-Азиатская компания и Хандельсбанк в равной степени несли ответственность за эти суммы. Когда банк обанкротился, гарантом кредита стала компания X. Н. Андерсена. Родной брат Марии Федоровны принц Вальдемар, разоренный в результате биржевых спекуляций и неосмотрительных инвестиций банка, также не был в состоянии оказать финансовую помощь вдовствующей императрице. Одна надежда была на Андерсена, который воспользовался сложившейся ситуацией и убедил Марию Федоровну выехать в Англию.

В декабре 1922 года датское правительство объявило о закрытии русской царской миссии в Копенгагене и вскоре обратилось к правительству РСФСР через находившегося на Лозаннской конференции Г. В. Чичерина с предложением об урегулировании советско-датских отношений. 23 апреля 1923 года было подписано так называемое предварительное соглашение на правительственной основе. Вскоре соглашение было одобрено риксдагом и королем Кристианом X. 15 июня состоялся обмен ратификационными грамотами.

В дневниковых записях императрицы содержатся короткие повествования о встречах в Англии с различного рода людьми – русскими и иностранцами разных социальных слоев и положения. 30 июня (13 июля) Мария Федоровна приняла митрополита Евлогия, «о котором, – писала она в дневнике, – сложилось очень хорошее впечатление. Он здесь находится на конференции, устроенной англиканской церковью, которая очень интересуется нашей [Русской Православной]. Архиепископ Кентерберийский и епископ Лондонский особенно интересуются этим вопросом в плане объединения церквей».

В Англии Мария Федоровна много болела. И хотя между ней и сестрой Александрой сохранилась нежная привязанность, она тосковала по Дании, своему родному Видёре, тем простым людям, которые служили там и с которыми она постоянно общалась. Они любили императрицу и помогали теперь скрасить ее существование. Это были горничные, лакеи, в том числе садовник Кристенсен и его жена София. Когда Мария Федоровна узнала, что без ее ведома была уволена часть ее прислуги, а многим служившим во дворце Видёре не выплачивают жалованье, ее возмущению не было конца.«…Получила письмо от бедняги Мадсена, который пишет, что уволен Рёрдамом. Это неправильно, ведь я отсутствую еще так недолго. Как все это грустно!»

Сестра Марии Федоровны английская королева Александра, как видно из дневниковых записей Марии Федоровны, также переживала, что дорогих для нее старых служащих Видёре рассчитывают одного за другим. «Аликс вышла из себя из-за того, что нашего дорогого старого садовника отправили на пенсию. Какой стыд!» – записала императрица Мария Федоровна 13 (26) февраля 1923 года. 14 (27) февраля: «Отправилась к Аликс, которая снова начала говорить на ту же тему. И мы снова сильно разволновались, так что в конце концов я почувствовала себя плохо. Я написала Акселю (датский принц, племянник Марии Федоровны. – Ю. К.),что мы не можем позволять выгонять наших старых, дорогих нам людей. Пришла Аликс и также написала Акселю пару строк, где отчитала его за то, что он не сообщил ей об этой отставке». Продолжение этой темы находим мы в записях императрицы от 10 (23) марта 1923 года: «Получив письмо от Рёрдама, Аликс была вне себя, ибо он написал, что уже совсем не занимается нашими делами и делами в Видёре, так как теперь все делает Аксель. Я совершенно не понимаю, почему он не подчиняется указаниям Аликс и не выплачивает деньги, которые она только что ему направила для нашего дорогого старого садовника и для остальной бедной прислуги. Это совершенно отвратительно и заставляет нас обеих расстраиваться».

Находясь в Англии, Мария Федоровна получила письмо от принца Акселя, в котором он даже просил ее жить экономно. Однако вскоре Марии Федоровне стало известно, что в Дании создан специальный комитет по сбору денег в ее поддержку. 11 (24) января 1923 года в Англию с этим известием приехал принц Аксель. «Это очень трогательно, – писала императрица в дневнике, – но я попросила Акселя передать, что я невероятно этим тронута и очень всем благодарна за такую прекрасную идею, однако принять эти пожертвования не смогу, особенно теперь, когда все в Дании так много потеряли» (имеется в виду крах Ландсманбанка. – Ю. К.).

31 января Мария Федоровна встретилась с датским послом в Лондоне графом Алефельдтом. Он рассказал ей о намерениях многих датчан участвовать в сборе средств для нее. «Я ответила, что глубоко тронута и очень благодарна, однако я не нахожу возможным принять их (пожертвования. – Ю. К.).В ответ он протестовал и сказал, что я должна с этим согласиться…»

В марте 1924 года граф Алефельдт сообщал из Лондона в датское министерство иностранных дел, что он получил от вдовствующей императрицы письмо, в котором говорилось: «Я не нахожу слов высказать то, как глубоко тронута этим новым свидетельством выражения мне симпатии, и прошу Вас передать Дарителю мою самую глубочайшую благодарность».

24 июля (6 августа) Марию Федоровну посетил французский аббат Джозеф Роланд, который выразил ей свою благодарность за то, что в течение первых трех лет войны Россия спасала Францию. «Я, – писала императрица, – сказала ему, что мне очень приятно и радостно слышать об этом, так как многие уже совершенно забыли этот факт». (Подчеркнуто Марией Федоровной.)

Знаменательной и интересной, с точки зрения оценки самой Марией Федоровной своего нового положения и той роли, которую она могла бы сыграть в деле сплочения антибольшевистских сил, явилась ее встреча 10 января 1923 года с бывшим членом Государственного совета, председателем Совета министров (1916) А. Ф. Треповым, который не признал отречения царя и в эмиграции пытался сплотить силы для восстановления династии при финансовой и военной поддержке Германии. «Он провел у меня час и говорил много по животрепещущему вопросу – о необходимости держаться вместе, чтобы спасти Россию». Оценивая ситуацию и свое нынешнее положение в эмиграции, Мария Федоровна дала следующую оценку своих возможностей в деле объединения сил, направленных на борьбу за Россию: «Я первая готова отстаивать эту позицию, однако вряд ли теперь смогу сыграть какую-либо значительную роль…»

Особенно волнующим было для Марии Федоровны свидание с женой ее любимого Миши, пропавшего в Сибири, – Натальей Сергеевной Брасовой, которая в это время с сыном находилась в Англии. Заключение брака вопреки воле царя и матери на долгие годы оставило глубокий негативный след. После свидания Мария Федоровна записала в дневнике: «В 1 ½ приняла Брасову с маленьким сыном, которому теперь 12 лет. Он очень вырос с тех пор, как я видела его в последний раз. Он такой милый мальчик, но на моего дорогого Мишу совсем не похож. Их визит для меня был огромным душевным потрясением! Но она была мила и скромна, и они оба подарили мне по маленькому пасхальному яичку, сделанному из старого русского фарфора». Судя по всему, обе женщины понимали, что Михаила уже нет в живых.

Во время своего пребывания в Англии императрица Мария Федоровна чувствовала себя неважно, временами – просто плохо. В Англии она неоднократно обращалась за помощью к врачам – мучили желудочные боли, боли в области позвоночника, – но точного диагноза установить не удалось. В сохранившемся в датских архивах письме советника датского посольства в Англии в МИД Дании от мая 1923 года говорилось, что императрице после возвращения в Данию потребуется помощь датских врачей.

Мария Федоровна страстно желала вернуться в Данию, но не имела для этого необходимых средств. Спасение пришло от Большого Северного телеграфного общества, которому она, еще будучи молодой императрицей, оказывала помощь и поддержку. В апреле 1923 года руководство общества осуществило сбор денег для финансовой поддержки императрицы. Было собрано 200 тысяч крон.

Глава пятая
«ГОСПОДИ, ПОМОГИ МНЕ И ДАЛЬШЕ ЖИТЬ В ХРИСТИАНСКОМ СМИРЕНИИ И ПОКОРНОСТИ!» ПОСЛЕДНИЕ ПЯТЬ ЛЕТ ЖИЗНИ

В конце августа 1923 года Мария Федоровна вернулась в Данию. Отъезд из Англии был трудным, он неоднократно откладывался из-за плохого самочувствия императрицы. Наконец 27 августа в сопровождении брата Вальдемара, специально приехавшего из Парижа, чтобы сопровождать ее в Данию, Мария Федоровна двинулась в путь. Из дневника императрицы: «11 (24) июля. Последние дни перед разлукой были очень печальными. При мысли о расставании с моей милой Аликс у меня постоянно на глаза наворачивались слезы. В понедельник в 3 часа она отвезла меня на железнодорожную станцию, где попрощаться со мной собралось много русских, а также все мои внуки. Дорогая Аликс даже зашла в вагон, где мы после целых 9 месяцев совместного пребывания трогательно простились и расстались. Если бы только она смогла поехать в Данию вместе со мной! Это бы, несомненно, подняло ее дух и принесло бы ей только хорошее! Но она говорит, что это для нее невозможно…»

На датском пароходе, плывшем в родную Данию, Мария Федоровна почувствовала себя лучше. Ей нравилось всё – и еда, и соотечественники, которые оказывали ей внимание. У нее даже появился аппетит, но утром 16 (28) августа произошло непредвиденное: находясь у себя в каюте, она потеряла равновесие и упала. «Когда я была уже почти одета, я почувствовала слабость в ногах. Неожиданно потеряв равновесие, ударилась об острый край дивана и потом со всей силы – о твердый пол. Я сразу подумала, что сломала себе позвонок. Пошевельнулась и, простонав, позвала Вальдемара. Сразу вбежала Кики, которая хотела помочь мне, я попросила срочно позвать В[альдемара]. Через несколько мгновений, показавшихся мне часами, вошли Аксель и Вальдемар и с огромной осторожностью подняли меня и положили на кровать. У меня все так болело, что я не могла совсем пошевелиться. Однако через несколько часов, взяв себя в руки и еле передвигаясь, пошла к завтраку, так как не хотела пропустить ни одного дня на борту корабля».

Вся многочисленная родня, близкие и знакомые пришли встретить вернувшуюся на родину вдовствующую императрицу. «На берегу было темно от встречающих. Вся семья поднялась на палубу. Самым радостным для меня было после целых девяти месяцев разлуки снова увидеть мою дорогую Ольгу (дочь, великая княгиня Ольга Александровна. – Ю. К.),попрощавшись с капитаном и офицерами, взяв себя в руки и собрав все силы, я одна спустилась вниз по крутой длинной лестнице, несмотря на то, что чувствовала себя настоящим инвалидом и абсолютно неповоротливой…»

Императрица поселилась в небольшом дворце Видёре, расположенном на взморье в десяти километрах от Копенгагена, со своими двумя лейб-казаками и небольшим штатом прислуги. «Я была так рада снова видеть моих дорогих людей, которые меня так тепло приняли. Они ведь думали, что я уже никогда не вернусь домой. Но как же мне не хватает теперь моего дорогого садовника Кристенсена, который, к моему большому огорчению, умер, пока меня здесь не было. Старая садовница София была очень трогательна, и мы вместе сфотографировались в саду. Для меня было большой радостью вновь увидеть всех моих хороших друзей и знакомых, которые пришли меня повидать…»

Около императрицы постоянно были близкие друзья, в том числе статс-дама (с 1912 года) графиня Зинаида Менгден, которая за эти годы стала ее близкой подругой. В 1920-е годы, чтобы помочь своим оставшимся в Петрограде родственникам, Менгден вынуждена была открыть в Копенгагене маленький парфюмерный магазин.

В наши дни посетитель Русского кладбища в Копенгагене с изумлением обнаружит, что могила верного друга императрицы, благородной дамы графини Менгден, до конца своих дней верой и правдой служившей императорскому двору, находится в запустении: мраморный крест лежит на земле, надпись на могильном камне полустерта. Где же сейчас родственники графини, которым она помогала в эмиграции? Живы ли они?

Не в лучшем состоянии и могила другого верного друга императрицы, известного адмирала Вяземского… Кто поднимет с земли сброшенные временем мраморные кресты на могилах русских адмиралов и генералов, упокоенных в датской земле, в том числе и на могиле генерала Римского-Корсакова?

Сорок два года служил Марии Федоровне известный датский врач Мадсен. Он всегда помогал ей и сопровождал императрицу повсюду. Лейб-казаки Т. Ящик и К. Поляков – без них немыслима была бы жизнь императрицы. Они были при ней и в России, прошли с нею Крым и эмиграцию.

Т. Ящику, который после смерти Марии Федоровны вынужден был открыть овощной магазин в Копенгагене, повезло больше. В 1930-е годы он написал книгу воспоминаний «Рядом с императрицей», которая в настоящее время переведена на русский язык и выдержала уже два издания. Большая заслуга в этом принадлежала переводчику Ирине Демидовой, поставившей на разрушенной могиле Ящика новый могильный крест, и редактору и составителю книги профессору С. А. Потолову.

Могила казака К. Полякова также нуждается в восстановлении.

Когда Мария Федоровна вернулась из Англии, она, по свидетельству Т. Ящика, сильно постарела и выглядела усталой. «Надо было вам остаться в Англии, – сказал как-то Марии Федоровне великий князь Александр Михайлович. – Разлука с сестрой плохо на вас действует. Вы захандрили». Она покачала головой: «Ты не понимаешь, Сандро, мы с ней гораздо ближе друг к другу на расстоянии, когда я жила в Лондоне, я чувствовала себя чужой».

Но и в Дании было невесело. Если Марии Федоровне позволяло здоровье, она все-таки старалась выезжать. Как и прежде, регулярно посещала Русскую церковь Благоверного князя Александра Невского на Бредгаде. Из дневника императрицы от 11 февраля 1923 года: «Поднялась рано, так как очень хотела в 9 часов утра пойти к причастию, несмотря на то, что на этой неделе я совсем не могла пойти в церковь. Я прошу Господа Бога милостиво простить мне мои несчастные грехи. Священник пришел в 8.45, и я была рада причаститься и принять Святые Дары».

Со всех концов света на ее имя поступало огромное количество писем от бывших российских подданных из русских эмигрантских колоний в Париже, Лондоне, Константинополе, Афинах, Праге и даже из Китая. Датский Государственный архив хранит их в Особой папке императрицы. Содержание писем очень разное. В них просьбы, мольбы, жалобы, но их объединяет одно – тоска по покинутой родине.

В спальне Марии Федоровны на столе и на стенах во множестве развешаны фотографии членов царской семьи, ее детей и внуков. По свидетельству дочери, великой княгини Ольги Александровны, Мария Федоровна часами могла молча рассматривать их. Перед ней проходила вся ее жизнь со всеми семейными радостями, а позже – горестями, разочарованиями и трагедиями.

19 октября 1924 года, накануне годовщины смерти императора Александра III, она сделает в дневнике следующую запись: «Сегодня в 9 ½ отправилась на церковную службу. Пошла к причастию. Я сделала это именно сегодня сознательно – в этот день 20 лет назад Господь забрал к себе моего благословенного Сашу! Господи, прости мне мои несчастные грехи! Помоги мне жить дальше в христианском смирении и покорности! В церкви со мной были также лишь Ксения с детьми».

Постепенно, однако, императрица теряла аппетит и физически слабела, но, по словам Т. Ящика, «продолжала сохранять ту же остроту ума, что и в первые годы моей у нее службы».

Большое Северное телеграфное общество, заинтересованное в расширении своей деятельности в России, не афишируя свою помощь бывшей императрице, тайно через двух посредников – сотрудника министерства иностранных дел графа Ревентлова и графа Алефельдта-Лаурвига выплачивало ей ежегодно 45 тысяч крон.

Но даже и в эти тяжелые дни Мария Федоровна не сдавалась. Она постоянно с людьми, ее навещают родственники, близкие и знакомые, люди разных национальностей и вероисповеданий. В свободное время она продолжает много читать, а во время визитов своих молодых родственников играет с ними в игры-головоломки.

Советская миссия в Дании внимательно наблюдала за контактами вдовствующей императрицы. Об этом, в частности, свидетельствуют сохранившиеся в российских архивах письма Карла Кофода, который прожил в России около пятидесяти лет и имел русское гражданство под именем Андрея Андреевича Кофода. До революции он занимал должность государственного советника и принимал активное участие в разработке и проведении Столыпинских реформ.

В годы войны и революции Кофод по линии датского Красного Креста, занимавшегося тогда вопросами положения военнопленных в России (Дания в то время представляла в России интересы Австро-Венгрии), объездил Россию с запада на восток и с востока на запад. В июле 1918 года он был посажен в тобольскую каторжную тюрьму, где находился до октября. Вспоминая свое пребывание в Екатеринбурге летом 1918 года, Кофод писал: «На пятый день путешествия прибыли мы в Екатеринбург, где сидела тогда пленной императорская семья. Я проехал, конечно, несколько раз мимо дома, в котором они были заточены, чтобы хоть мельком увидеть этих знаменитых узников. Но напрасно…»

К. Кофод вернулся в Данию в 1920 году. В том же году в датской газете «Натионалтиденде» было опубликовано его интервью, в котором, по его же словам, он говорил только «о хороших сторонах деятельности советского правительства». После прочитанного им в Дании доклада о влиянии революции на сельское хозяйство в России ему было предложено занять должность консультанта по вопросам сельского хозяйства при датских миссиях в России и отделившихся от нее государствах.

Однако в 1920 году большевистское правительство не разрешило К. Кофоду приехать в Россию. Причина была в том, что большевикам стало известно о визите Кофода к вдовствующей императрице. Письма, написанные Кофодом в декабре 1923 года на имя представителя Советской России в Дании Цезаря Гейна, носят характер своего рода отчета о его трех визитах к бывшей российской императрице. В одном из них Кофод, в частности, писал: «Последний раз она пригласила меня 7-го ноября с. г. Приглашение я получил поздно вечером, а 9-го я должен был поехать в Италию. Значит, заехать я мог только 8-го. Признаюсь, мне даже в голову не приходило, что в таком визите может быть что-нибудь предосудительное…»

«Я видел в ней, как все датчане, несчастную, совершенно безвредную старуху, – писал в другой своей записке в МИД Дании Кофод, – которая не пользуется никаким влиянием, но зато общей симпатией населения. Я, кроме того, видел в ней человека, который во дни своего величия сделал мне добро. Если бы я сумел предвидеть, какие последствия мой визит может иметь, то я посоветовался бы по этому делу с кем-нибудь в Министерстве Ин[остранны]х Дел, напр[имер] с графом Р. (Ревентлов, сотрудник МИДа Дании. – Ю. К.).Теперь легко осудить мой поступок, но я сильно сомневаюсь в том, чтобы там видели что-либо предосудительное в нем, если бы я спросил их до посещения; до того все тут проникнуты убеждением в совершенной безвредности Марии Федоровны и в том, что она лишена всякого влияния…»

Тяжело встретившая весть о гибели царской семьи вдовствующая императрица верила и хотела надеяться, что ее сын и члены его семьи живы, однако информация, которую она получала, уже не оставляла никакой надежды.

Следователь Н. Соколов, находившийся в Париже, настойчиво добивался свидания с императрицей. Было очевидно, что он хотел вручить Марии Федоровне вещественные доказательства, свидетельствовавшие о том, что вся семья расстреляна большевиками. Результаты тщательно проведенного им следствия были изложены в специальном докладе, который он подготовил для вдовствующей императрицы.

Мария Федоровна и сама хотела встретиться со следователем, но не решалась. Когда уже было договорено, что встреча состоится и к Соколову должен приехать великий князь Дмитрий Павлович, чтобы доставить его к Марии Федоровне на датской королевской яхте, неожиданно пришла телеграмма от дочери Марии Федоровны великой княгини Ольги Александровны, в которой говорилось: «Уговорите Соколова и Булыгина не приезжать». Было очевидно, что подобная встреча слишком тяжела для императрицы. В это время она была уже серьезно больна и не могла бы говорить с человеком, который собирался рассказать ей страшные подробности о смерти сына и его семьи.

Но были и другие причины. Как пишет в своих комментариях к опубликованному на русском языке «Докладу судебного следователя по особо важным делам» российский историк С. А. Беляев, Мария Федоровна понимала, что документ, который хотел представить ей Соколов, «являлся историческим и должен был иметь огромную силу… Прими его официально, встал бы вопрос о легитимности власти в России, о престолонаследии и многие имущественные вопросы. Они (императрица и великий князь Николай Николаевич. – С. Б.)были настолько мудры, что не сделали этого, оставив все на волю Божию, на Его Благой Промысел».

Уникальность доклада Соколова заключается в том, что в настоящее время он является единственным официальным документом, в котором от лица следствия и правительства адмирала Колчака свидетельствуется об убийстве государя и всей его августейшей семьи вместе с их верными слугами, о способе этого убийства и о судьбе останков убитых.

Через своих близких Мария Федоровна передала Соколову тысячу фунтов стерлингов, что позволило ему продолжить следственные действия.

После смерти Соколова три экземпляра следственного дела хранились в трех местах: один – в Русской православной церкви за границей, второй – в Гарвардском университете (США), третий – у герцога Лихтенштейнского, откуда и попал в Россию в 90-х годах прошлого столетия.

Соколов, понимавший историческое значение доклада, заканчивал его словами: «Совесть моя и великое значение сего дела властно требует от меня почтительнейше доложить Ее Императорскому Величеству, что сведения сии совершенно секретны. Сего требует, по разумению моему, благо нашей Родины: лучшими сынами Ее уже поднят стяг за честь Родины, но настанет великий час, когда поднимется и другой стяг. Ему нужен будет добытый предварительным следствием материал, и его лозунгом будет: „За честь императора“». Далее он писал: «Я понимаю, сколь горька истина о мученической кончине августейшей семьи. И я осмеливаюсь молить у Ее Императорского Величества Всемилостивейшей Государыни Ее ко мне милости простить мне сию горечь: тяжелое дело следователя налагает на меня обязанность найти истину, и одну только истину, как бы горька она ни была».

Мария Федоровна продолжала по-прежнему с надеждой ждать известий из России о том, что кто-то из ее сыновей и внуков все-таки остался в живых. Императрица пыталась получить информацию от своих соотечественников-датчан, работавших с большевиками в Советской России, в частности от К. Кофода, которого в декабре 1923 года пригласила в Видёре.

«Она, – писал Кофод полпреду СССР в Дании Ц. Гейну 17 декабря 1923 года, – приняла меня довольно холодно, несмотря на то, что она сама меня пригласила, и ни одним словом не спрашивала относительно внутреннего положения России, а лишь об убитых в Алапаевске великих князьях и княгинях. Я сообщил ей то немногое, что мне было известно об этом деле по сибирским сведениям, а она сказала, что это совпадает с тем, что ей уже передали…»

В своих воспоминаниях, опубликованных позже, Кофод, рассказывая о своем пребывании в Сибири в годы Гражданской войны, отмечал: «Было достойно внимания то упрямство, с которым русские отстаивали неизбежность скорого уничтожения большевиков и веру в то, что Императорская семья еще жива, веру, постоянно поддерживаемую местной прессой. Была, между прочим, полная убежденность в том, что Вел[икий] князь Михаил, брат царя, и Великая княжна Анастасия были еще живы. Последняя, говорили, живет в монастыре на Алтае, мне дали даже ее адрес, которым я, однако, не воспользовался. Но даже если б я и сделал это и на месте сам констатировал бы, что слухи лгали, русские моего круга пожали бы плечами и заметили бы, может быть, что, конечно же, она просто не захотела показаться мне, и монашки помогли ей в этом».

В мае 1924 года были возобновлены переговоры между Данией и СССР об установлении дипломатических отношений. 18 июня представитель датского правительства в Москве П. Скоу вручил заместителю народного комиссара иностранных дел М. М. Литвинову ноту, в которой говорилось, что правительство Дании признает де-юре советское правительство и готово возобновить дипломатические и консульские отношения.

Пользуясь авторитетом среди эмигрантских кругов, Мария Федоровна старалась быть в стороне от интриг, которые имели место среди русских эмигрантов вокруг определения претендента на русский престол. В августе 1924 года, после того как князь Кирилл Владимирович провозгласил себя императором всея Руси, вдовствующая императрица с возмущением направила ему телеграмму, в которой говорилось, что она не признает за ним этого титула: «Мой единственный ответ, поскольку я уверена, что двое возлюбленных сыновей живы, я не могу считать твой акт fait accompli (действительным (фр.). – Ю. К.)».

21 сентября в письме к великому князю Николаю Николаевичу императрица Мария Федоровна еще раз высказала свое отрицательное отношение к манифесту о принятии великим князем Кириллом Владимировичем императорского титула: «Болезненно сжалось мое сердце, когда я прочла манифест вел. князя Кирилла Владимировича, объявившего себя Императором Всероссийским. Боюсь, что этот манифест создаст раскол и уже тем самым не улучшит, а, наоборот, ухудшит положение и без того истерзанной России. Если Господу Богу, по Его неисповедимым путям, надо было призвать к себе моих любимых сыновей и внука, то я полагаю, что Государь Император будет указан нашими основными законами, в союзе с Церковью Православной, совместно с Русским Народом. Молю Бога, чтобы Он не прогневался на нас до конца и скоро послал нам спасение, путями Ему только известными. Уверена, что Вы, как старший член Дома Романовых, одинаково со мной мыслите. Мария».

26 сентября, в день рождения короля, советский представитель в Дании Рубинин впервые был приглашен в королевский дворец. На следующий день в депеше М. Литвинову он писал: «Он (король Кристиан X. – Ю. К.)сделал шаг навстречу мне и протянул мне руку с коротким приветствием. Я попросил его принять мои лучшие поздравления и пожелания по случаю дня его рождения».

В октябре в очередной депеше в Москву Рубинин констатировал, что «за последнее время эта публика (имелись в виду монархические эмигрантские круги. – Ю. К.),по-видимому, утихла, потому что я о них ничего не слышу. В смысле своего политического удельного веса эти люди не представляют никакого интереса».

Однако 6 ноября газета «Экстрабладет» под заголовками «Большевики требуют высылки из Дании всех монархически настроенных эмигрантов из России» и «Дагмар не должна быть выслана» поместила заметку, в которой говорилось: «Как сообщили из достоверных источников, премьер-министр Стаунинг две недели назад сообщил представителю России в Дании г-ну Рубинину, что социал-демократическое правительство не уступит требованиям Москвы, выставленным датскому правительству, о высылке из Дании Дагмар и всех монархически настроенных эмигрантов из России. Стаунинг заявил Рубинину, что общественность выступает против того, чтобы правительство уступило требованиям Москвы, и просит Рубинина довести по дипломатическим каналам это мнение до большевистских властей, а также заставить их взять обратно их требование». «Мы имеем все основания надеяться, – писала газета, – что Москва учтет датский протест». Об этом факте писали и другие скандинавские газеты, в частности «Tidens Tegn».

Для Марии Федоровны это была чрезвычайно неприятная ситуация. Она перенесла тяжелую простуду, но благодаря вниманию и заботам близких, великой княгини Ольги Александровны поправилась. Дочь Ольга в письме А. А. Хохлову 9 января 1925 года писала: «Здоровье Мама́ теперь поправляется. Она была сильно больна, да и теперь еще слаба очень. Печи керосиновые (три штуки) переезжают из комнаты в комнату и очень тепло. Погода тоже такая теплая, и часто солнце греет».

В ноябре 1925 года умерла английская королева Александра, сестра Марии Федоровны. На протяжении всей жизни они питали друг к другу нежные чувства, и уход сестры означал для Марии Федоровны огромную невосполнимую утрату.

25 октября 1925 года в Александро-Невском храме состоялся торжественный благодарственный молебен по случаю передачи решением Верховного суда Дании храма Благоверного Александра Невского русской церковной общине.

В благодарственном адресе, написанном рукой великой княгини Ольги Александровны, за подписью представителей русской церковной общины в Копенгагене, в том числе императрицы Марии Федоровны, на имя председателя Верховного суда господина Тролле говорилось:

«Господин Защитник.

Когда в незабвенный день 22-го октября прозвучал голос Датского Верховного Суда, отстранивший от нашего Храма дерзновенную руку врага, весь Копенгагенский приход, воздав хвалу и благодарение Богу и небесному своему Покровителю, Святому Благоверному князю Александру Невскому, – с горячей признательностью обратил свои взоры к Вам, нашему верному защитнику и другу.

Вооруженный верой и знанием, мужественно встали Вы на оборону Святыни Нашей от натиска безбожников. Казалось, непреодолимые трудности стояли на Вашем пути, но Вы сохранили непреклонную волю победить во имя Истины и Света. В сознании правоты Вашего дела, в живом сочувствии своих соотечественников, в молитвах наших черпали Вы свою надежду и силу.

И ныне Господь, избравший Вас Своим орудием, увенчал Ваш бескорыстный подвиг блестящим успехом. Благодаря Вам по-прежнему будет сиять Святой Крест на Православной Александро-Невской церкви в Копенгагене; далеко за пределы Вашей гостеприимной страны разольется это короткое сияние, и в лучах его весь мир прочтет и Ваше имя – святое имя христианского витязя, бескровно победившего под знаменем Креста».

Девятнадцать подписей офицеров бывших российских императорских армии и флота, проживавших в Дании, стояли на втором благодарственном адресе, переданном господину Тролле после богослужения.