Текст книги "Мария Федоровна"

Автор книги: Юлия Кудрина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 32 (всего у книги 42 страниц)

15 апреля фрейлина Марии Федоровны Зинаида Менгден записала в своем дневнике: «Красные солдаты прибыли на грузовиках к князю Орлову в Харакс. На шоссе они застрелили комиссара. Была большая паника. Великая княгиня Ольга Александровна со своим мужем и маленьким сыном, находившаяся поблизости, пыталась добраться до нас по берегу, но матросы, стоявшие на карауле, не разрешили им войти в ворота. Однако Фогелю было разрешено принести кружку молока для маленького мальчика…»

Положение Романовых с каждым днем становилось опаснее. В намерения Ялтинского совета входил захват заложников и расстрел их. Севастопольский совет действовал в значительной степени по указанию Москвы. Он считал, что необходимо провести суд над Романовыми. Великий князь Александр Михайлович вспоминал:

«Через каждую неделю Ялтинский совет посылал своих представителей в „Дюльбер“, чтобы вести переговоры с нашими неожиданными защитниками.

Тяжелые подводы, нагруженные солдатами и пулеметами, останавливались у стен „Дюльбера“. Прибывшие требовали, чтобы к ним вышел комиссар Севастопольского совета товарищ Задорожный. Товарищ Задорожный, здоровенный парень двух метров росту, приближался к воротам и расспрашивал новоприбывших о целях их визита. Мы же, которым в таких случаях было предложено не выходить из дома, слышали через открытые окна обычно следующий диалог:

– Задорожный, довольно разговаривать! Надоело! Ялтинский совет предъявляет свои права на Романовых, которых Севастопольский совет держит за собою незаконно. Мы даем пять минут на размышление.

– Пошлите Ялтинский совет к черту! Вы мне надоели. Убирайтесь, а не то я дам отведать севастопольского свинцу!

– Они вам дорого заплатили, товарищ Задорожный?

– Достаточно, чтобы хватило на ваши похороны.

– Председатель Ялтинского совета донесет о вашей контрреволюционной деятельности товарищу Ленину. Мы вам не советуем шутить с правительством рабочего класса.

– Покажите мне ордер товарища Ленина, и я выдам вам заключенных. И не говорите мне ничего о рабочем классе. Я старый большевик. Я принадлежал к партии еще в то время, когда вы сидели в тюрьме за кражу…»

Однажды ночью к Дюльберу прибыла вооруженная банда, намереваясь проникнуть в замок. Задорожный отказался впустить кого бы то ни было. Ялтинский совет наступал, и Задорожный отправился в Севастополь за поддержкой.

Из воспоминаний Зинаиды Менгден, фрейлины императрицы: «Все это время по ночам лошади императрицы стояли запряженными в экипаж, наготове была и ее верхняя одежда. На случай, если бы красным бандам удалось ворваться в Дюльбер, планировалось вывезти императрицу через боковые ворота в ближайшее поместье, где она могла бы спрятаться в подвале. Сама она об этом плане ничего не знала, и еще вопрос, захотела бы им воспользоваться».

Когда немецкие войска начали приближаться к Ялте, Задорожный сообщил, что ялтинские большевики намереваются, не теряя времени, захватить всех узников Дюльбера. По воспоминаниям Романа Романова, «в тот же день он принял решение вооружить нас вместе со всеми своими подчиненными, которые должны были защищать мост на пути к Ялте и въезд в Дюльбер». Задорожный предупредил Романовых, что из-за недостатка людей он не может гарантировать полную безопасность и потому настаивает, чтобы члены царской семьи сами взяли на себя охрану Дюльбера. По его требованию была создана ночная сторожевая вахта. В случае внезапной тревоги Задорожный обещал делать предупредительный выстрел из своего пистолета. Организацию защиты дворца взял на себя генерал Фогель. Роман Романов вспоминал: «В качестве наблюдательного пункта мы выбрали мою ванную комнату, из окна которой хорошо просматривалась дорога на Ялту. Наша сторожевая служба начиналась с вечера и продолжалась вплоть до рассвета. Мы разделились на четыре команды: Фогель и Андрей, Сергей и Малама, Федор и Долгорукий, я вместе с Болдыревым…

В те ночи, когда мы все были в постоянной тревоге, графиня Менгден находилась в комнате Вдовствующей Императрицы, а Софья Дмитриевна Евреинова спала на софе в широком коридоре…»

Судьба всех членов бывшей императорской семьи висела на волоске. В одно прекрасное утро Задорожный, обращаясь к великому князю Александру Михайловичу и именуя его уже полным титулом, сообщил, что Ялта занята немцами и немецкий генерал интересовался судьбой Александра Михайловича, так как он приходился дядей кронпринцу. Он также сообщил, что скоро сюда должны прибыть немцы, и в случае, если с пленниками что-либо случится, его обещали повесить. Приход немцев означал для Романовых спасение. «Можно было представить общую радость освобождения, столь внезапного и неожиданного», – писал Ф. Юсупов.

Позже стало известно, что в один из вечеров накануне прихода немцев большевистский наряд уже был направлен в Дюльбер. Но на резком повороте на полной скорости грузовик с солдатами врезался в отвесную скалу, в результате чего осада Дюльбера так и не состоялась.

Таким образом, тюремщики Романовых превратились в их защитников. Благодаря Задорожному и его людям члены императорской семьи во главе с Марией Федоровной остались в живых во время крымского заточения. Как права была императрица, когда в марте 1917 года в письме к великой княгине Ольге Константиновне писала: «Есть много свидетельств выражения любви и трогательных чувств, которые так смягчают сердце…» Немецкий офицер, который хотел арестовать и повесить «главаря охраны» Задорожного, был крайне удивлен, когда великие князья попросили его этого не делать.

Задорожный, которому узники Дюльбера практически обязаны своей жизнью, был приглашен членами императорской семьи на праздничный обед, устроенный в честь освобождения от большевистской опасности, так как, по словам княгини Л. Л. Васильчиковой, «уже не было опасности компрометировать его революционную репутацию».

Когда Задорожный покидал Крым, чтобы отправиться на свою родину в Харьковскую губернию, где до революции он работал писарем на Харитоновском сахарном заводе, императрица Мария Федоровна и великие князья очень трогательно простились с ним.

После бегства большевиков из Крыма были обнаружены многочисленные списки лиц, подлежащих расстрелу, включавшие даже малолетних детей. Осуществлению жестокой расправы помешали внезапный приход в Крым немецких войск, а также конфликты между большевистскими комиссарами.

Свидетельница тех событий княгиня Л. Л. Васильчикова, находившаяся тогда в Кореизе, вспоминала: «Появление германской армии оказало магическое действие на крымское население, и большевистский дух выветрился немедленно, а те, кто большевикам симпатизировали, поспешили переменить свою политическую окраску… Престиж немцев был так велик, что хотя германские силы в Севастополе были незначительны и в нашей местности их представляли всего два солдата на нижнем шоссе, но этого было совершенно достаточно, чтобы восстановить порядок…

Те же лица, которые незадолго до германской оккупации считали себя революционерами, теперь с необыкновенной гибкостью применились к новому положению вещей и при этом чувствовали себя прекрасно».

Когда к Марии Федоровне, считавшей, что Германия в тот момент находится в состоянии войны с Россией, прибыл по указанию Вильгельма II германский генерал барон Штольценберг и предложил ей с помощью германских властей перебраться в Данию, императрица отказалась его принять, заявив: «Помощь от врагов России – никогда». «Наши физические и моральные переживания друг другу противоречили, – вспоминала княгиня Васильчикова, – с одной стороны, было очевидно, что, не приди немцы, мы были бы убиты. С другой стороны, тяжко и унизительно было видеть, как немцы располагались в Крыму точно у себя дома, и сознавать, что к этому свелась трехлетняя упорная война, на которую каждый из нас потратил столько энергии и сил…»

Главные германские оккупационные силы находились в Симферополе и Севастополе. По свидетельству крымчан, германские власти были «изысканно вежливы и предупредительны с населением», но разочаровали тем, что «не расправились с виновными».

Пасха 1918 года была для спасенных особенно радостной. Накануне все крымские жители занялись раскопками своих «кладов», значительная часть которых была спрятана при подходах к скале Дива. Знаменательным был тот факт, что все клады оказались нетронутыми, никто на чужую собственность не посягнул. После освобождения от большевистского плена молодые Романовы, проживавшие в разных имениях, стали посещать друг друга, устраивая даже иногда вскладчину вечеринки. Чаще всего собирались у Юсуповых в «Сосновой роще».

Попытки спасения царской семьи

Датский королевский дом сразу после февральских дней 1917 года начал прилагать усилия к тому, чтобы облегчить положение своих российских родственников. С осени 1917 года попытки по спасению жизни императрицы Марии Федоровны со стороны датского королевского дома заметно активизировались. 7 сентября посланник Дании в Петрограде Харальд Скавениус сообщал в Копенгаген: «Предприняты шаги у Керенского и в Министерстве иностранных дел, чтобы добиться разрешения для ее Величества покинуть страну; насколько это удастся, пока трудно сказать». 10 сентября 1917 года в шифрованной телеграмме в Копенгаген из датского посольства в Петрограде сообщалось, что правительство в принципе дало разрешение на выезд вдовствующей императрицы из России, но с условием строгой секретности относительно даты отъезда и подготовки этой акции, «дабы не скомпрометировать высоких лиц государства».

Попытки по спасению жизни членов дома Романовых предпринимались и со стороны испанской королевской семьи. В октябре 1917 года король Альфонс XIII и испанское правительство пытались добиться взаимопонимания с Лондоном для подписания соответствующего соглашения с Временным правительством России об организации выезда царя и его семьи через Финляндию и Швецию. С этой целью испанский король лично обращался к королю Англии Георгу V, племяннику Марии Федоровны, а также к королевским особам Швеции и Норвегии (принцесса Мод, дочь Эдуарда VII и Александры, сестры Марии Федоровны, была замужем за принцем Карлом Датским – с 1905 года королем Норвегии Хоконом VII). Однако его обращение успеха не имело.

Между тем шифрованные телеграммы датского посланника Харальда Скавениуса с информацией о положении членов императорской семьи весной 1918 года шли из Петрограда в Копенгаген одна за другой. 12 марта посланник сообщал: жизнь членов императорской семьи, находящихся в Крыму «под надзором матросских и солдатских банд», в опасности. «Вдовствующая Императрица, ее две дочери и зятья находятся в ужасающих условиях: без денег, испытывая большие лишения… Великий князь Михаил арестован и переведен в одиночку в Пермь. Обращение плохое… Его жизнь в опасности. По последним сообщениям из Тобольска: караульная служба настроена очень враждебно. Никто не может сказать, какая судьба ждет Императора, Императрицу и их детей. Условия становятся все хуже. Безденежье полное».

В марте 1918 года при активном участии Харальда Скавениуса сыну великого князя Михаила Александровича Георгию и его английской гувернантке было предоставлено убежище в датском посольстве в Петрограде. С помощью фальшивых документов гувернантка, как жена датского служащего, вместе с Георгием была переправлена через границу. Удалось также спасти и жену великого князя Михаила Александровича Наталью Брасову, которая в одежде медицинской сестры датского Красного Креста выехала из России и добралась до Англии. Греческой королеве Ольге Константиновне летом 1918 года удалось покинуть Россию также благодаря усилиям датского посольства и датского Красного Креста.

Помог Скавениус и княгине Л. Л. Васильчиковой. Именно благодаря его помощи ей удалось вырваться из застенков ЧК. Позже княгиня вспоминала: «Многие русские обязаны ему своей жизнью. Он был настоящим ангелом-хранителем заключенных и, не боясь компрометировать свое дипломатическое положение, с неустанной энергией заступался за кого мог, кто бы они ни были – лица, с которыми он даже не был знаком, или члены Императорского Дома. В Петербурге в ту минуту находились и другие дипломаты, но они оставались в тени. Роль, которую играл Скавениус, только лишний раз доказывает, что в деле спасения заключенных важна не влиятельность заступников, а независимость. Представители других держав также имели возможность прийти на помощь преследуемым большевиками, но, однако, одни Скавениусы взяли на себя эту благородную роль на фоне общего безразличия, чтобы не сказать трусости, выказанных представителями других наций по отношению к большевистскому кровавому засилию. Имена отдельных лиц, которые повели себя иначе, должны быть с благодарностью запомнены будущими русскими поколениями».

Летом 1918 года Харальд Скавениус тщетно пытался получить аудиенцию у Ленина. Вскоре после этого он направил представителя датского Красного Креста, врача Карла Кребса, к Марии Федоровне в Крым, чтобы помочь ей с продуктами питания. Кребс, хорошо владевший русским языком, в годы войны объездил всю Россию, помогал распределять продукты и лекарства в лагерях для военнопленных. Накануне отъезда в Крым он посетил Л. Троцкого, чтобы получить у него разрешение на сопровождение императрицы в случае ее отъезда из России, а также на доставку ей продовольствия.

По воспоминаниям Кребса, весь первый день он напрасно прождал приема у Троцкого. На следующий день наконец был принят. «Мария Федоровна является для нас старой реакционной дамой, и судьба ее для нас безразлична», – заявил ему Лев Троцкий. «Но для нас она остается датской принцессой, и этот факт означает многое в отношениях Дании и России», – ответил Кребс. Троцкий захлопнул дверь перед носом Кребса со словами: «Мария Федоровна должна подать ходатайство о паспорте на тех же основаниях, как и любое другое лицо».

Попытки к спасению жизни членов царской семьи со стороны датского королевского дома активизировались весной – летом 1918 года. 16 апреля король Кристиан X и принц Вальдемар в телеграмме в посольство Дании в Петрограде настаивали на скорейшей организации отъезда из России Марии Федоровны и других членов дома Романовых. Путь через Россию посчитали опасным. Рекомендовался маршрут пароходом из Ялты в Констанцу. Для подготовки отъезда датская королевская семья выделила 60 тысяч рублей.

Кристиан X обращался также к кайзеру Вильгельму II с просьбой «сделать что-либо для столь близких ему лиц», однако кайзер просьбу отклонил, мотивируя это тем, что его посредничество «лишь ухудшит ситуацию».

В мае 1918 года принцесса Виктория Баттенбергская, приходившаяся сестрой императрице Александре Федоровне, обратилась к правительству Англии с просьбой предпринять попытки по спасению царской семьи. Ответом на ее обращение был вежливый отказ со стороны министра иностранных дел Артура Джеймса Бальфура.

В июле принцесса вновь обратилась в министерство иностранных дел Великобритании. Виктория Баттенбергская надеялась, что с помощью европейских королевских домов через нейтральные страны удастся спасти императрицу Александру Федоровну и царских детей, которые, по ее представлениям, были еще живы. На этот раз Форин Оффис предложил принцессе самой обратиться к датскому королевскому дому, кронпринцу Швеции или шведскому послу в Москве. Виктория Баттенбергская направила письмо испанскому королю Альфонсу XIII, который был женат на одной из принцесс Баттенбергских. Письмо аналогичного содержания король Испании получил и от английской королевы Мэри.

Альфонс XIII предпринимал собственные, хотя уже и несколько запоздалые попытки по спасению членов царской семьи. В июле 1918 года в шифрованной телеграмме на имя датского посольства в Петрограде испанской стороной было заявлено, что его королевское величество готов принять в Испании членов царской семьи: вдовствующую императрицу Марию Федоровну и Александру Федоровну с наследником. Испанская сторона просила «найти способ сообщить об ответных предложениях для скорейшего решения вопроса». В донесении испанского посла в Лондоне Мерри дель Валя Эдуардо Дато летом 1918 года говорилось: «Мой дорогой друг и начальник! Обрыв связи во время нашего вчерашнего разговора не позволил довести до Вашего сведения очень важную мысль, связанную с действиями, начатыми Вами в пользу вдовы и детей несчастного Императора России. Мать указанного монарха осталась в руках Советов и, что еще хуже, большевистской солдатни. Три или четыре недели назад я уже телеграфировал Вам, что с февраля не было новостей от этой почтенного возраста принцессы. Не было ли у Вас возможности включить эту высочайшую сеньору в проект переговоров? Она, как Вам известно, сестра королевы Александры, матери короля Георга V, и действия в ее пользу сделали бы более приемлемой для британской королевской семьи и английского народа ту миссию, которая готовится для освобождения императрицы Алекс…»

Согласно дневниковым записям одного из секретарей испанского короля в августе 1918 года «в два часа дня Его Величество Король работал со своим личным секретарем… и разговаривал с государственным министром, который находился в Сан-Себастьяне, о мерах, которые могут быть приняты для спасения Императрицы Российской и ее детей, так же как и других членов Императорской семьи».

В телеграмме, поступившей 9 августа от испанского посла в Норвегии Агуэроса в адрес министра иностранных дел Дании Эрика Скавениуса – двоюродного брата датского посланника в Петрограде Харальда Скавениуса, говорилось, что король Испании провел переговоры как в России, так и за ее пределами с целью «доставить в Испанию Императрицу Марию Федоровну и Александру Федоровну с детьми» и что «его королевское величество надеется, что это удастся». Английский король Георг V официально выразил за это благодарность королю Испании. О своей готовности помочь в решении данного вопроса заявил и датский король Кристиан X.

Как свидетельствуют датские документы, в частности письмо датского премьер-министра X. Цале от 4 июля 1918 года принцу Вальдемару, брату Марии Федоровны, Тюра Кумберлендская, сестра вдовствующей императрицы, обращалась к герцогу Брунсвигу с просьбой повлиять на кайзера Вильгельма II для оказания помощи ее сестре.

15 мая 1918 года датский посол в Германии Карл Мольтке сообщил в Копенгаген Скавениусу, что во время встречи в Крыму с немецким офицером вдовствующая императрица заявила о своем желании выехать в Данию. Мольтке отмечал также, что, по мнению немецкого государственного секретаря барона фон Буше, это желание Марии Федоровны является неосуществимым, так как немецкое правительство считало, что все без исключения Романовы должны остаться в России. Аналогичную позицию, по словам датского посланника, заняло и большевистское правительство, которое через своего представителя в Берлине Адольфа Иоффе сообщило, что оно также не считает целесообразным отъезд Романовых из России.

Летом 1918 года датский посланник Харальд Скавениус предпринял активные попытки также и по спасению находившихся тогда в Петропавловской крепости великих князей Николая Михайловича, Павла Александровича, Дмитрия Константиновича и Георгия Михайловича.

Глава четвертая
«ТОЛЬКО БЫ ОСТАНОВИТЬ ЭТУ ЖУТКУЮ ГРАЖДАНСКУЮ ВОЙНУ…» БЕСПОЩАДНЫЙ 1918 ГОД

Убийство великого князя Михаила Александровича

Лето 1918 года выдалось в Крыму очень жарким. На солнце 34 градуса, в тени – 22. Для Марии Федоровны пребывание здесь становилось с каждым месяцем все более тягостным и угнетающим. Сердце матери предчувствовало надвигающуюся беду, и думы о сыновьях Николае и Михаиле и других членах императорской семьи, исчезнувших в Сибири, не давали ей покоя. О судьбе сына Михаила – великого князя Михаила Александровича, с конца 1917 года не было ничего известно, хотя, правда, в своем письме Николаю в Сибирь от 21 ноября Мария Федоровна сообщала, что Миша написал ей о последнем свидании двух братьев «в присутствии свидетелей» (Керенского и др. – Ю. К.)перед отъездом семьи Николая в Сибирь.

16 (29) июня 1918 года императрицу в Дюльбере посетила госпожа Гужон и сообщила, будто бы «Миша находится в Омске». Эта новость дала вспыхнуть слабой надежде и даже на некоторое время успокоила императрицу. Надежда погасла так же быстро, как и вспыхнула: «Ужасно, но я не имею никаких известий ни от него (Михаила. – Ю. К.),ни от Ники».

На самом деле 16 (29) июня великого князя Михаила Александровича уже не было в живых. Он был первым из царской семьи, погибшим от большевистского режима, что было не случайно.

Сорокалетний блестящий офицер, генерал-лейтенант, командир Кавказской Туземной Дикой дивизии, георгиевский кавалер, Михаил Александрович пользовался любовью и заслуженным авторитетом в армии. «Душевное внимание великого князя, его чарующая простота и деликатность навсегда привлекали сердца тех, кому приходилось с ним встречаться, – писал полковник Б. В. Никитин, руководивший в марте-июле 1917 года российской контрразведкой, – мы были счастливы близостью к нему и преданы безмерно».

В годы войны великий князь выступал во главе шести кавалерийских полков Дикой дивизии (Кавказская Туземная конная дивизия), командовал 2-м кавалерийским корпусом и перед революцией получил пост генерал-инспектора кавалерии. «Его доступность известна всем русским людям. Он принимал всех, кто хотел его видеть, и был добрым гением для тех, кто просил о помощи. На войну шли за ним тяжелые сундуки писем, прошений и всевозможных просьб», – вспоминал Б. В. Никитин.

Н. А. Врангель, адъютант и управляющий делами у великого князя, в промежутках между боями до глубокой ночи разбирал прошения, письма и бумаги, приходившие на его имя, и готовил их к утреннему докладу. «Смотря на эти горы писем, можно было получить представление о числе просителей. А мы знали и видели, как великий князь стремился помочь каждому. Он расспрашивал о подробностях. Тратил громадные средства на благотворительность. Его Высочество никогда не говорил об этих делах, как никогда и не показывал своего высокого положения. Особая красота была в его скромности».

После подписания в марте 1917 года акта отречения от престола и до решения Учредительного собрания великий князь Михаил Александрович с семьей жил в Гатчине, не принимая участия в политической жизни страны. 21 августа 1917 года он был арестован. В седьмом часу вечера из Петрограда были отправлены в Гатчину и Царское Село наряды воинских частей в составе одной роты. Вслед за тем в Гатчину выехал А. Ф. Керенский. Дача была окружена войсками, и сам Керенский лично объявил Михаилу Александровичу мотивы, побуждающие Временное правительство применить к нему такую меру, как домашний арест.

Чекисты внимательно наблюдали за действиями Михаила Александровича и после прихода большевиков к власти, и в феврале 1918 года, когда ухудшилась ситуация в стране и началось германское наступление на Петроград. 9 марта 1918 года по докладу Урицкого Совнарком принял постановление «О высылке великого князя М. А. Романова и других лиц в Пермскую губернию». Окончательное решение о высылке великого князя было подписано В. Лениным. В Пермь вместе с князем добровольно поехали его личный секретарь англичанин Брайан (Николай Николаевич) Джонсон, камердинер В. Ф. Челышев и шофер Л. Я. Брунов.

Н. С. Брасова также хотела разделить участь мужа и сопровождать его, однако Михаил Александрович уговорил ее остаться в Гатчине. В мае 1918 года она приехала в Пермь, но ее пребывание там было недолгим. По свидетельству председателя английской миссии Р. Вильтона, по возвращении из Перми графиня Брасова встречалась с В. И. Лениным и ставила перед ним вопрос о разрешении Михаилу Романову выезд из России. Ее просьба осталась без ответа. Позже, уже после убийства мужа, она сама станет узницей Петропавловской крепости, и только благодаря помощи датского посла X. Скавениуса и датского Красного Креста в одежде сестры милосердия ей вместе с сыном Георгием удастся вырваться из России.

По приезде в Пермь Михаил Романов направил Бонч-Бруевичу и Урицкому телеграммы, в которых говорилось: «Сегодня двадцатого [марта] объявлено распоряжение местной власти немедленно водворить нас всех [в] одиночное заключение [в] пермскую тюремную больницу, вопреки заверению Урицкого о жительстве [в] Перми на свободе, но разлучно с Джонсоном, который телеграфировал Ленину, прося Совет [Народных комиссаров] не разлучать нас ввиду моей болезни и одиночества. Ответа нет. Местная власть, не имея никаких директив центральной [власти], затрудняется, как иначе поступить. Настоятельно прошу незамедлительно дать таковые. Михаил Романов». В ответ были получены две телеграммы: первая – из Совнаркома за подписью Бонч-Бруевича и вторая – из петроградской ЧК за подписью Урицкого, в которых говорилось, «что в силу постановления Михаил Романов и Джонсон имеют право жить на свободе под надзором местной советской власти».

Некоторое время великий князь жил в номерах гостиницы при бывшем благородном собрании. Пермский губисполком по предложению центральных властей поручил надзор местной ЧК. Михаил Александрович в своем дневнике 8 (21) мая 1918 года записал: «В 11 час. Джонсон, Василий [Челышев] и я отправились в Пермскую окружную Чрезвычайную Комиссию по борьбе с контрреволюцией, спекуляцией и саботажем. Я получил бумагу, в которой мне предлагается являться туда ежедневно в 11 час. (люди добрые, скажите, что это такое)…»

Сохранился дневник великого князя, который он вел с чрезвычайной аккуратностью. Последняя запись в нем датирована 11 июня, то есть за день до расстрела. Группа чекистов-большевиков во главе с Мясниковым арестовала в гостинице «Королевские номера» великого князя и его секретаря Джонсона.

По имеющимся в распоряжении исследователей документам, великого князя Михаила Александровича расстреляли в ночь на 13 июня 1918 года.

После убийства великого князя большевистские газеты распространили дезинформацию о похищении Михаила Александровича и его секретаря Джонсона неизвестными лицами, а также о его побеге из Перми.

В течение многих лет существовала лишь одна версия, основанная на воспоминаниях убийц великого князя, согласно которой Михаил Александрович вместе со своим секретарем был вывезен за город в Мотовилиху и там расстрелян. По свидетельствам чекиста Новоселова, одного из участников убийства, «трупы были закопаны в землю, а на одном из сосновых деревьев вырезаны перочинным ножом… четыре буквы В. К. М. Р., то есть что здесь расстрелян Великий Князь Михаил Романов». Эта версия на сегодняшний день не может быть признана окончательно достоверной, так как опирается на воспоминания (рукописные оригиналы) участников похищения и «ликвидации» великого князя: В. А. Иванченко, А. В. Маркова, И. Ф. Колпащикова, Н. В. Жужгова и машинописную копию письма бывшего мотовилихинского милиционера П. Т. Новоселова, и только.

Сегодня существуют и другие версии гибели великого князя. В том числе, что он был убит в загородном местечке под названием Архирейка и что надпись В. К. М. Р., о которой пишет один из убийц, была сделана не на дереве, а якобы на теле великого князя. Наконец, согласно бытующим устным рассказам местного населения историкам и журналистам, побывавшим в последние годы в Перми и ее окрестностях, великий князь Михаил Александрович был сожжен в топке Мотовилихинского завода.

Таким образом, отсутствие официальных юридических расследований убийства в 1918 году великого князя Михаила Александровича Романова как в годы советской власти, так и в эпоху перестройки и послеперестроечный период, не дает возможности на сегодняшний день предоставить подлинные сведения о его гибели. Останки великого князя Михаила Александровича так и не были обнаружены ни в период революции, ни в поздний период.

Согласно свидетельству большевика А. Микова, посвященного в детали убийства Михаила Александровича, офицеры белой армии Колчака «перерыли и ископали значительную площадь в лесу, но ничего, кроме разочарования, не нашли». И в последние десятилетия со стороны российских следственных органов не было предпринято никаких попыток к расследованию обстоятельств убийства и к поиску останков великого князя – претендента на российский престол.

Убийство Николая II и его семьи

Сообщения об арестах и убийствах, в том числе и в Крыму, поступали к императрице Марии Федоровне каждый день. Она находилась в подавленном настроении от постоянного ожидания новых бед и несчастий. 20 июня (3 июля) 1918 года до императрицы доходит очередное страшное сообщение о новом убийстве. «К чаю была Катя Клейнмихель со своей несчастной молодой невесткой. Сердце сжимается при мысли о ее тяжком горе и гнусных подлецах, убивших ее бедного мужа!» 22 июня (5 июля) Мария Федоровна записала в дневнике: «По пути домой навестила Мисси Вяземскую, у которой сейчас находятся ее внуки Васильчиковы. Она несет свое горе с великим смирением и покорностью перед Божием промыслом. Какая страшная история, ведь оба ее сына убиты, стали жертвами революции!» 30 июня ей стало известно, что великий князь Дмитрий Константинович и великая княгиня Татьяна Константиновна высланы сначала в Вятку, а затем в Вологду.

С июня 1918 года писем из Сибири в Крым больше не приходило, хотя до того времени, несмотря на все чинимые препятствия, переписка между членами царской семьи имела место. От Николая II и его дочерей в Крым изредка приходили письма, последние —21 февраля и 14 апреля 1918 года.

Наступил июль 1918 года. 14 июля Мария Федоровна получила письмо от З. С. Толстой, в котором та сообщала «душераздирающие детали жизни моего бедного ангела Ники». «Родителей, – записала Мария Федоровна в дневнике, – оказывается, вывезли из Тобольска, когда маленький Алексей был опасно болен. Неслыханная жестокость! Убийственная!» Императрица не знала всех деталей происходивших событий, когда местные большевистские власти в соответствии с указаниями из центра приняли решение вывезти Николая II из Тобольска.

15 июля Мария Федоровна посетила госпожу Гужон, супругу председателя Московского общества заводчиков и фабрикантов Ю. П. Гужона. Они говорили о ставших достоянием гласности «жутких возмутительных деталях жизни семьи Николая в Тобольске».

16 июля Мария Федоровна ощутила какое-то невероятное напряжение, необъяснимый накал чувств, невыносимую тоску. Ее нервы были на пределе. Она была возбуждена и вместе с тем ощущала бессилие и невероятную физическую усталость.

Как выяснилось много позже, именно в эти дни 16–17 июля велась тщательная тайная подготовка убийства русского православного царя и его семьи, царя, отрекшегося от власти и престола во имя воцарения в России спокойствия и порядка. Но как, оказывается, заблуждался он – император Николай II в те роковые для страны и народа дни!