Текст книги "Ближе некуда (СИ)"

Автор книги: Юлия Леру

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 30 страниц)

– Прости, – сказала я, сжимая зубы так крепко, что они заскрежетали. – Конечно, я и забыла об этом. Как хорошо, что я сразу не поверила твоим словам о любви. Избежала такого разочарования.

Я с развернулась и покатила прочь. Еще мгновение – и Одн-на бы закричала, заплакала, устроила бы истерику прямо у него на глазах. Одн-на сломалась бы от этих слов – страшных, ужасных, тяжелых слов. Но я не была только Одн-ной. Нина во мне холодно выслушала Терна и пожала плечами.

Чего же ты хотела от человека, который отказался от тебя перед лицом смерти, милая? Ждала, что он упадет на колени и скажет, что жить без тебя не может? Это не роман о любви, это жизнь. Он забыл о тебе сразу же, как ты умерла… да и тебе самое время начать забывать о нем.

Он догнал меня и молча побежал рядом. Мы поднялись на холм, спустились и заскользили вдоль кромки леса, направляясь к озеру Атт. Несколько раз я ловила на себе косой взгляд Терна, но я уже справилась с собой и знала, что он не увидит на моем лице эмоций.

И мне очень хотелось, чтобы и сердце мое перестало их ощущать.

Ночь покрывалом упала на землю, когда мы преодолели еще один холм и вышли к реке – она текла по запретному лесу и мимо озера, а там уже и рукой подать до деревни. Стало совсем холодно, но Терн все бежал и бежал впереди, и я не осмеливалась подать голос и сказать, что устала. Наконец, впереди показалась гладь озера и та самая охотничья сторожка, в которой я и Терн впервые заговорили о любви.

– Нам лучше переночевать там, – сказал он, останавливаясь. Пар клубами вырывался из его рта.

Я остановилась рядом и посмотрела вперед. Огней деревни еще не было видно, а пальцы рук, в особенности той, на которую была надета порванная перчатка, у меня совсем отмерзли.

– Да, давай.

Голос мой дрожал, от холода зуб на зуб не попадал. Терн, по-видимому, услышал это, лицо его словно окаменело в свете убывающей луны. Он увидел, как я отчаянно шевелю пальцами, протянул руку, и, схватив меня за кисть, развернул ее ладонью к себе. Конечно, это была дырявая перчатка.

– Я не понимаю, тебе так нравится изображать из себя героиню, или что? – со злостью сказал он.

Стащив с рук свои перчатки, он протянул мне с выражением лица, не способствующим изъявлениям недовольства.

– Надевай, быстро. Мне, знаешь ли, тоже жертвенность не чужда, но до умеренных пределов. Нам надо добраться до домика. Поехали.

Я не нашла в себе сил на еще одну колкость. Натянула его перчатки прямо поверх своих, и мы поехали. Сначала эффекта не было никакого, но потом в руках появилась ужасная, сводящая с ума боль, от которой хотелось вопить в голос, и я поняла, что обморожение проходит.

Мы почти бегом вбежали в сторожку. Я встала у порога, не в силах пошевелиться, руки просто вопили – обе хором и каждый палец по отдельности, – отходя от мороза и ветра. Терн зажег фонарь, растопил печь, поставил на огонь жестянку с водой.

– П-почему нам нельзя было оста-аться там? – дрожа и стуча зубами, спросила я. – Терн, п-почему нельзя было переночевать в том доме, у волчьих нор?

Он ответил не сразу. Потом заговорил, и голос его казался в темноте совсем чужим.

– Я ведь не случайно пошел к волчьим норам, Од-на, – сказал он. – Даже не к ним, а к Воротам. Я был почти уверен в том, что у тебя – лихорадка возвращения.

Я удивленно молчала.

– Я решил, что опоздал, когда ты собралась отправиться вслед за своим другом. – Терн обернулся, языки разгорающегося пламени плясали у него на лице. – Откуда ты знаешь этого человека, Одн-на?

Я мотнула головой, переживая очередную волну боли. Когда отпустило, все-таки смогла стянуть с рук перчатки, снять обувь и пройти поближе к огню. Протянув руки к печке, я почувствовала, как отогревает пальцы живительное тепло. Только тот, кто замерзал до полусмерти, может понять это ощущение – ощущение возвращения жизни в тело.

– Трайн спас мне жизнь, когда я вернулась в этот мир, – сказала я, глядя в огонь.

Коротко я пересказала ему, что случилось, после того, как я пришла в себя на опушке запретного леса. О кошмарах я умолчала, но Терну и не надо было о них ничего говорить – его в моем рассказе волновало совсем другое.

– Ты уверена, что ты перешла, а не прыгнула через Ворота? – спросил он, повернув голову и глядя на меня.

Я непонимающе поглядела на него.

Терн жестом отправил меня за стол, сам достал из шкафчика кружки, налил нам воды с приправами и уселся напротив. Только когда был сделан первый глоток, он заговорил.

– Со Снежным миром что-то не так, ты это уже знаешь.

Я кивнула.

– Силенка должна была поговорить с тобой после возвращения из Миламира. Она знает о Снежном мире то, чего не знают остальные, она знает обо мне и о том, почему на самом деле Снежный мир является закрытым.

– Она знает о воплощениях? – уточнила я.

Терн кивнул.

– Знает. Хотя ее воплощений здесь нет.

Ну, конечно, женишок не удержался и рассказал невесте о том, что может прыгать из одного тела в другое.

– Силенка очень умна, – сказал Терн, словно читая мои мысли. – Она понимает, что устои Белого мира просто рухнут, если люди поймут, что Ворота навязываются им искусственно. С недавних пор на Воротах в Снежный мир поставлена блокировка. Люди, которые возвращаются отсюда, теряют память. В Белом мире сначала пытались игнорировать проблему, но ангелы потребовали уладить вопрос, или они откажутся помогать нам. Но похоже, что кто-то специально поставил на все здешние Ворота такой «замок». Теперь прыгнуть сюда нельзя – только перейти, сменив воплощение, иначе, вернувшись, потеряешь память.

– Но зачем и кому надо ставить этот, как ты говоришь, замок?

Он пожал плечами.

– Не знаю. Ининджер поднимает панику, он почти уверен, что это происки врага. Они как раз вызвали Героя, когда я вернулся сюда.

– Через Ворота?

Терн покачал головой.

– Нет, конечно. Я уже возвращался в Белый мир после того, как встретил тебя здесь, потому и последовал за тобой, как только узнал от твоей матери, что ты ушла. Из Миламира вернулась резидент – ваш Патрон сопровождения, с докладом первостепенной важности.

У меня внутри все похолодело от его интонации.

– Он касается меня?

Терн кивнул.

– Твоего тела, если точно. Его не нашли после Турнира, Одн-на. Резидент по правилам должна была забрать твои вещи и тело для похорон, как представитель семьи – по документам она твоя тетя. Но ей сказали, что тебя нет среди умерших на турнире.

– И что?

– А то, Одн-на, – сказал Терн. – Что, похоже, что в Миламире ты еще жива.

Я смотрела на него и не понимала даже, о чем думаю. Я помнила момент смерти очень четко, я помнила боль, помнила дрожь агонии, помнила, как яркий свет перед глазами сменился тьмой.

– Я думаю, здесь не обошлось без Мерры, – сказал он, и с трудом вспомнила, что так звали Главную женщину, ту самую, что приговорила меня к смерти. – Наверняка, она попробует тебя выходить, чтобы ты рассказала ей, где именно в тебя вживлен переводчик.

– Но как такое может быть? Я же помню, что умерла!

– Мерра может все, – сказал Терн, и в его устах это не звучало преувеличением. – Ты точно перенеслась в момент… смерти?

– Да.

– Понятно.

Я покачала головой. Мне-то как раз было ничего не понятно. И если Одн-на еще приходила в себя от растерянности, Нина уже начала думать.

Значит, он узнал, что ты выжила, и побежал за тобой. Зачем? Если ты не перенеслась через Ворота, то какая, черт возьми, у тебя может быть лихорадка возвращения?

– Терн, – сказала я. – Скажи честно, зачем ты пошел за мной? Ты испугался, что я выжила, а значит, смогу вернуться в Белый мир и рассказать всем о том, что ты сделал со мной? Или ты хочешь заставить меня просто принять происходящее, не задавая вопросов?

Удивление вспыхнуло на его лице.

– Я тебя не понимаю.

– Зато я все поняла, – сказала я спокойно. – Репутация принца Белого мира оказывается в опасности из-за того, что ученица, которую он отправил умирать, выжила и сможет все рассказать. Так?

– Нет.

– А как, Терн? И давай ты не будешь уходить от разговора, здесь тебе не Хогвартс, а я не Гарри Поттер, которому можно сказать, что он еще не дорос до тайн и загадок. От меня не отмахнешься волшебной палочкой, Терн. Я тебе не… – я запнулась, вспомнив слова Ера, – не овечка. Мне надоело быть жертвой чьих-то планов.

– Ты не умерла благодаря мне, – сказал он, и я замолчала, решив, что ослышалась.

– Ладно, – продолжил Терн после паузы. Его руки сжались в кулаки, но, похоже, он этого не заметил. – Ладно, Одн-на, я расскажу тебе. Я расскажу.

И он заговорил.

Терн вспомнил, какое обещание он дал Ли-ре в обмен на свою жизнь, в тот день, когда мы решили сказать его родителям о том, что собираемся пожениться. Когда я выбежала из дома, и он собрался последовать за мной, дикий крик матери остановил его уже на пороге.

– Ты обещал ангелу, Лакс! – закричала Пана на гальбэ, отчаянно пытаясь подняться. И уже тише, когда поняла, что он никуда не уйдет. – Пожалуйста. Вернись. Вернись.

Терн остановился и обернулся, не веря своим ушам. Но в глазах его матери стоял все тот же ужас и дрожали все те же слезы, и он понял, что не ослышался.

– О чем ты говоришь? – спросил он медленно.

– Когда тебя ранил кабан, – сказала Пана, по ее лицу текли слезы. – Ты обещал Ли-ре держаться от Одн-ны подальше, когда она пообещала спасти тебе жизнь.

– Я люблю ее, – сказал Терн, и мать вздрогнула, как от удара.

– Именно поэтому тебе и надо держать ее на расстоянии.

Он почувствовал, как овладевает каждой клеточкой его тела гнев. Мать заставила его дать такое обещание, уже наверняка зная о том, что Арка ему безразлична. Чтобы он наверняка сдержал слово, данное их отцами, чтобы наверняка женился на девушке, с которой был связан старой клятвой чести. Клятвой, которую он готов был нарушить несколько минут назад.

Отец приблизился и приобнял его за плечи.

Он стоял перед ними – юноша пяти звездокругов от роду, и в его глазах плескалось неверие.

– Зачем ты так со мной, мама? – спросил Терн на гальбэ. – Я же тебе не враг. Я же делал все, что нужно, чтобы оставаться сыном, которым ты могла бы гордиться.

– Ты вампир, и ты знаешь, что это значит, – сказала она тоже на гальбэ. – Ты убьешь ее своей любовью, и ты тоже это знаешь. Для того я и заставила твоего отца дать клятву, Лакс. Для того я и сделала все, чтобы разлучить тебя с ней. Я избавилась от тебя, когда забеременела на Земле, в том мире, где ты должен был стать ее мужем. Ты должен держаться от нее подальше.

– Ты… что сделала?

Если бы не отец, Терн не смог бы удержаться на ногах. Ему показалось, что она ударила его, прямо в сердце, прямо туда, где еще жили человеческие чувства – любовь, преданность, теплота. Он высвободился из объятий отца, подошел к стулу и буквально рухнул на него, закрыв лицо руками.

– Я не могла допустить, чтобы ты остался там один, Терн! Я умирала от рака, когда забеременела, и кто бы тогда позаботился о тебе? Ты бы не смог сам, тебя бы нашли и убили хранители порядка.

– И потому ты убила меня, – сказал он, поднимая голову. – Ты что, не понимаешь? Ты меня убила, мама! Ты убила собственного сына, потому что что? Потому что не смогла бы его защитить… или не смогла бы еще в одном мире сломать ему жизнь?

Он вскочил на ноги.

– Я не собираюсь больше тебя слушать. После совершеннолетия я смогу избавиться от твоего надсмотра, и я сделаю это в первое же утро после дня рождения, уж поверь мне.

Терн схватил забытую Одн-ной одежду и выбежал на улицу. Бешено воющее в голове безумие застило ему глаза, он не чувствовал ни снега на лице, ни мороза, ни обиды, ни отчаяния. Вокруг стояла тьма, вокруг всегда была тьма, с самого его рождения сотню звездокругов назад в мире Одинокой звезды, куда его мать бежала, спасаясь от охотников на вампиров. Им снова пришлось бежать, теперь уже сюда, чтобы спрятаться в мире, который хранители порядка пока еще не нашли – пока, но, возможно, найдут уже скоро.

Ты не должен никому, кроме Ли-ры, говорить о своем детстве, Терн.

Ты не должен позволять себе влюбляться, Терн.

Ты не должен называть меня матерью в Белом мире, Терн.

Ты не должен называть меня по имени в Снежном мире.

Ты не должен. Не должен. Не должен.

Хватит с него. Теперь – хватит.

Вокруг была тьма, и ночь, и только одна звезда горела в этой ночи, и только она освещала ему путь.

– Одн-на! – закричал он.

Крошечный силуэт в конце улицы замер, и он понял, что она ждала его, ждала, стоя здесь на ветру, на морозе, без шапки.

Он никому ее не отдаст. Он слышал о вампирах, которые пытались идти против своей природы – они причиняли зло любимым и погибали сами, но они боролись. И он тоже будет бороться. Он справится, если она будет рядом с ним, если будет держать его за руку и верить в него. Он справится.

Терн вернулся домой за полночь. Он пошел на озеро, где раз за разом обошел все проруби, куда уже начали опускать приготовленные заранее шашки. Веревки казались такими ненадежными, и, если бы не опыт, который чуть не лишил одного из испытателей глаза, он бы не поверил, что от них будет хоть какой-то толк.

Он представил, как взрыв отбрасывает Одн-ну назад, как она летит в облаке крови в небо, и закрыл глаза, понимая, что следующие несколько дней могут стать для них последними. Ей вовсе не обязательно знать о том, что он вампир. За несколько дней ничего не случится, а потом он ей все расскажет… Если они не умрут.

Арка устроила ему истерику на следующий день после дня рождения отца. Как оказалось, она ходила к Одн-не, но та не вцепилась ей в волосы и не стала оправдываться под градом обвинений. Как оказалось, она знала об обещании – подслушала разговор Паны и Онел-ады, когда однажды пришла в гости, пока Терна не было дома. Они говорили обиняками, но Арка не была дурочкой и сумела сложить два и два.

– Знахарка нашлет на тебя проклятье, ты знаешь, – сказала она, улыбаясь. – Твоя милая умрет, не встретив первого рассвета после вашей свадебки. Уж я-то знаю, о чем говорю, поверь.

– Ты считала ее своей сестрой, – сказал Терн, не отрываясь от письма, которое писал – это письмо Фелик должен будет отдать Одн-не, если его не станет. – Ты готова была отдать за нее жизнь, кажется, даже клялась в этом. Что-то изменилось?

Арка, все так же улыбаясь, прислонилась к дверному косяку и скрестила руки на плоской груди.

– Знаешь, как легко любовь превращается в ненависть, Терн? По щелчку пальцев. Я хожу по улице, не смея поднять головы. Мне плюют вслед и называют опозоренной. Я едва удержала отца – он собирался прийти и избить тебя до полусмерти за то, как ты поступил с его дочерью.

Она говорила спокойно, но за этим спокойствием крылась боль. Терн прекрасно знал, что разрушил ее жизнь – просто потому что мать разрушила его жизнь, просто потому что он может разрушить жизнь Одн-ны. Не просто может – хочет этого. Эта мысль не давала ему покоя, как бы он ни пытался ее от себя отогнать. Всю ночь Терн лежал в постели, думая о том, правильно ли делает, правильно ли поступает. Лучше бы его мать убила его и в этом мире. Почему не сделала этого? Не успела? Была слишком занята, бегая от охотников, чтобы заметить беременность, а потом стало уже поздно?

– Ты здесь ни при чем, – сказал он, нахмурившись. – Они не имеют права тебя винить, я сам от тебя отказался, я сам нарушил данное моим отцом слово.

– А вот жалость твоя мне не нужна, – сказала Арка с достоинством, которое он у нее привык видеть еще с детства. – Терн, ты же знаешь, что я была влюблена в тебя. Но Одн-ну – вот ее я любила по-настоящему, вот за нее я и правда была готова прыгнуть в прорубь Атта зимой. Ты можешь не жениться на мне – я это переживу. За мной давно уже ходит парень, который готов жениться на мне хоть сейчас – Олл-ард, ты его знаешь. Меня гораздо сильнее ранило то, то пока я готовилась к свадьбе, вы с моей подругой миловались у мен за спиной.

Тут ее голос дрогнул.

– Она смотрела мне в глаза, Терн, она обнимала меня и желала мне счастья, когда ты вернулся, и мы назначили дату свадьбы. Почему она так поступила со мной?

Арка часто заморгала, пытаясь сдержать слезы. Терн отложил письмо в сторону и посмотрел на нее так, как обычно смотрел – с теплом, уважением и привязанностью.

– Мне жаль, что так получилось, – сказал он. – Это все, что я могу тебе сказать. Я поговорю с твоим отцом…

– Да не нужно с ним говорить! – закричала Арка, топнув ногой и заливаясь слезами. – Не нужно! Верни все назад, Терн! Верни мне Одн-ну, верни мне веру в нее, верни мне мою подругу!

Она развернулась и, толкнув дверь, выбежала прочь.

Несмотря на то, что Терн и Одн-на были теперь официальной парой – и официальными изгоями в деревне, ведь все знали наверняка, что она и Терн встречались уже давно и позорили своих родителей всеми возможными способами – времени на уединение у них почти не было. Джорнаки шли к деревне, и вот-вот уже должны были вступить на территорию округа Атт, и каждый, кто мог держать в руках оружие, сжимал его покрепче. Еще немного. Еще чуть-чуть. Еще пара дней, и этим оружием предстоит воспользоваться – выстрелить, уколоть, разрубить.

Волки перебрались в деревню. Если джорнаки пройдут здесь, им останется день пути по лесу до волчьих нор – а после большого полнолуния многие волчицы ждали прибавления в семействе и не могли ни бежать, ни сражаться.

Все понимали, что силы слишком неравны, и что помочь им может только чудо. Терн встретился с Одн-ной в сторожке в ту последнюю ночь, и рассказал ей, что Ли-бела закончил пушку, которая должна будет стать их последней надеждой, если затея с озером провалится.

– Мы установим ее на главной дороге. У нас будет время на один, может, два залпа – больше зарядить не успеют.

– Мы постараемся сделать на озере все, что можно, – сказала она. – Подпустим их близко, очень близко, чтобы наверняка.

Он кивнул.

– Заряжать будут моя мать и Олл-ард. Женщины уже сегодня заберут детей в волчью деревню, но если джорнаки пройдут тут – их некому будет защитить.

– Они не пройдут, – уверенно сказала Одн-на.

Он не был в этом так уверен. Ли-ра, почти обезумевшая после пропажи дочери, стала сыпать беспорядочными пророчествами, и в одном из них увидела человека, который обречет эту битву на поражение. Клиф присутствовал при этом припадке – ангел словно вспыхнула изнутри, загорелась, раскинула свои белоснежные крылья, а потом закричала: «Предатель! О Боже, нет!» и упала на землю без сознания. Знали только Пана, Клиф и Терн. Отец стал подозрителен, как никогда, он каждую ночь обходил дозоры, проверяя, бодрствуют ли часовые, постоянно порывался проведать, все ли в порядке с передней линией защиты, все ли капканы работают, все ли ловушки заряжены и ждут своего часа.

Терн рассказал об этом Одн-не в ту последнюю ночь перед приходом джорнаков. Передняя линия защиты уже держала оружие наизготовку, пара джорнаков была уложена меткими стрелами разведчиков – и сильный северный ветер донес до деревни запах крови и смрада немытых тел. Волки взволнованно ходили кругами перед кромкой леса, ожидая, прислушиваясь, принюхиваясь к врагу.

Решено было не ждать, пока враг сам нападет. Утром волки должны были спровоцировать грызню на Лысой поляне – огромном пятаке у самых Ворот, где тысячная армия расположилась лагерем – привлекут их внимание, заставят сунуться в лес. Капканы будут везде – и только в одном месте можно будет пройти, не наткнувшись на раскрытые железные пасти. Тропинка поведет джорнаков прямо в сердце первой линии защиты, а потом, когда они поймут, что это ловушка, их захватят в клещи и погонят к озеру, как бешеных собак.

Одн-на и другие добровольцы должны были остаться в домике у Атта. Им принесли еду и воду, с ними попрощались – попрощались навсегда, и Терн в последний раз взял Одн-ну за руку. Как только джорнаки подойдут к озеру, клещи сомкнутся. Врагу не останется ничего другого, как ступить на лед Атта, побежать по нему – и умереть, когда добровольцы выдернут из дыр во льду веревки.

Но утром все изменилось.

Джорнаки ударили первыми – ударили туда, где капканов не было, вонзились клином прямо в первые ряды защитников. Они словно знали, где нельзя было пройти – только несколько человек сунулись в лес там, где стояли ловушки – остальные, словно ведомые невидимой рукой, направились точно туда, где их ждали люди. Капканы оказались бесполезны. Даже десять человек не потеряли джорнаки в первые минуты схватки, а надежда была на полсотни.

Терн находился в числе тех, кто должен был вступить в схватку уже после, когда джорнаки преодолеют капканы и ловушки и окажутся в запретном лесу – на территории, которую не знают они, но которую очень хорошо знают местные. Волки должны были сыграть роль живого кордона – не позволяя врагу ступить на край тропы, они должны были вывести его прямо к озеру, прямо к смерти.

Крики со стороны деревни Терн услышал не сразу, а когда услышал, было уже поздно что-то думать, и что-то делать. Из обрывочных воплей он понял, что джорнаки их обхитрили. Кто-то пошел на сделку с врагом, взамен, как видно, сторговавшись остаться в живых. Добровольцы были убиты прямо в сторожке. Одн-на исчезла.

Он почувствовал, как холодеет в груди.

Вести шли одна за одной. Одн-ну видели на снегоходе ранним утром – она на полной скорости ехала к лесу. Джорнаки не рискнули идти по озеру, они с боем и потерями пробивались через лес, и кто-то совсем скоро уже озвучил то, что остальные пока держали в себе: их предупредили. Когда до деревни оставалось совсем чуть-чуть, и уже были видны крыши домов и блики света в окнах, неожиданно раздался залп из пушки – близко, громко, страшно. Основной бой словно замер на пару секунд, понимая, что значит этот выстрел. Джорнаки добрались до деревни, добрались до женщин и детей, вплотную подошли к домам, пока мужчины пытались справиться с ними в лесу, между деревьев.

Кто-то предупредил их.

Ба-бах!

Второй залп – и Терн почувствовал, как встают дыбом волосы. Решено было разделиться, и часть войска с Терном во главе ринулась через озеро к домам, у которых уже кипел бой. Они хотели проскользнуть незаметно, хотели напасть на джорнаков с тылу, но дикий крик вдруг разорвал воздух над озером, и джорнаки загомонили и завыли так, что Терн и остальные остановились на полушаге.

И вдруг он увидел ее. Одн-на показывала на них, бегущих через озеро по толстому льду, стоя в окружении вонючих коренастых дикарей. Волосы развевались на ветру, она что-то кричала и пальцем показывала на деревню.

– Предательница, – выплюнул рядом с Терном сын Ли-белы. – Они бы нас не заметили, если бы не она. Они бы повернули на озеро еще в самом начале, полезли бы на наши капканы и ловушки.

– Не может быть, – сказал он, не веря своим глазам.

– Да ты лишился разума, сын Клифа! Смотри, они все бегут сюда, они все идут за нами!

И вдруг вздыбилась озерная гладь. Взрывом подняло в воздух глыбы льда, обрушило на джорнаков, закрыло Одн-ну ледяной пылью и осколками. Терн смотрел туда, где только что стояла его невеста, и понимал, что в эту секунду она наверняка уже умерла. Его мать стояла прямо у вражеской армии на пути, что-то крича и размахивая руками. Джорнаки бросились к ней, и тут снова прогремел взрыв. Стена ледяных осколков отделила армию врага от отряда Терна. Он словно очнулся.

– Вперед. Вперед! В деревне враг, чего стоим!

Третий взрыв – и последний – разорвал озеро, когда отряд Терна уже достиг деревни. Бой был коротким – пушка Ли-белы разметала две сотни посланных к деревне воином двумя мощными залпами. Покончив с остатками дикарей, посланных против детей и женщин, Терн и остальные решили задержаться – на озере, похожем теперь на открытую рану на снежно-белом теле земли, еще кипел бой, еще слышались крики. На улицах было многолюдно. Подростки и дети держали ружья в дрожащих руках, женщины прижимали к себе просветленных боем сыновей и дочерей. Бледный Фелик вел за руку плачущую Онел-аду, губы его дрожали.

– Твоя мать, Терн, – рыдала Онел-ада. – Твоя мать отправилась на верную смерть.

– Твоя дочь предала нас! – закричала Арка, и все, кто слышал это, ахнули. – Джорнаки знали о капканах, знали о ловушках. Она была с ними. Мы видели.

– Нет, – Онел-ада замерла, глядя на Терна широко открытыми глазами. – Нет, этого не может быть!

Но он отвел взгляд.

Джорнаки, обезумев от потерь на озере, бежали. Волки устроили настоящий пир – и к ночи разведка донесла, что ни один из дикарей не добрался до лысой поляны живым.

Под вечер, когда еле живую Пану разыскали и принесли домой, в деревню вернулась Одн-на. Ее не стали слушать – заперли в охотничьей сторожке, там же, где лежали трупы убитых ею добровольцев. Терн не мог ее видеть, не мог смотреть на нее и думать о том, что она едва не убила его мать, что она обрекла на десятки невинных душ. Он сидел рядом с лихорадящей матерью и думал о том, что теперь делать.

– Я же говорила, знахарка нашлет на тебя проклятье, Терн.

Арка все время была рядом с ним, она жалила его своими злыми словами и высказывала вслух его самые страшные опасения.

– Я же говорила, что обещания нельзя нарушать. Инфи покарал тебя, Инфи лишил тебя матери и любимой.

– Если ты сейчас же не замолчишь, я за себя не ручаюсь, – сказал он, изо всех сил сжимая кулаки.

Арка обтирала мокрой тряпкой пылающий лоб его матери и улыбалась.

Одн-ну пытали. Ее привязали в исподнем к столбу и оставили на пронизывающем ледяном ветру на весь день, чтобы любой мог пройти и плюнуть ей в лицо. Ей не дали права слова – никто не слушал ее объяснений, не пытался расспросить, не верил ей. Терн не ходил мимо столба – просто не мог. Он понимал сильнее и сильнее, что Арка права, что это и есть то самое страшное наказание на данное – и нарушенное! – ангелу обещание, и то возмездие оказалось намного страшнее того, о чем он думал.

Но думал он и о кое-чем другом. В последние дни перед нападением Одн-на начала болеть. Она кашляла, иногда подолгу, плохо соображала и иногда задыхалась при ходьбе. Он списал это на переутомление, на постоянно полуночные обходы, на волнение – но теперь, когда все сложилось в один рисунок, Терн понимал, что был глуп и не замечал очевидного.

Он любил ее слишком сильно. При мысли о том, что они могут умереть, зная, что завтра может стать последним днем их жизни, он чувствовал, что сердце просто разрывается от любви. Он был вампиром, и он слишком сильно любил свою девушку. И она заболела.

Он нарушил обещание держаться от нее подальше, данное ангелу, и теперь она умрет. Не он.

Она.

Умрет раньше или позже, завтра на казни или потом, когда его аура пожрет ее ауру. Он готов был бежать в сторожку, освободить ее и сказать, что отныне будет держаться от нее подальше – но это уже вряд ли поможет.

Его мать захрипела, пытаясь справиться с раной в груди, и Терн возненавидел себя за мысли об Одн-не, возненавидел себя за свою любовь.

Как она могла предать их? Как она могла пойти к этим тварям, открыть им все секреты, довериться этим дикарям? Он вспомнил лица мертвых детей, которых они предавали объятьям Инфи накануне вечером, и почувствовал, как в душе медленно загорается жгучее пламя ненависти.

Она целовала его и выслушивала слова о любви. Она называла его мать Паной и часто приходила к ним в гости, когда была маленькой. Она обнимала Фелика и трепала его по голове, в шутку называя самым красивым парнем деревни. Она знала о видении Ли-ры. Она знала о пушке. Она знала их планы.

Одн-на выдала их.

Сердце его говорило, что это невозможно, но Терн уже не слушал его. Она предательница. Если он убедит себя в этом… если он заставит себя ее возненавидеть и держаться подальше, ему станет легче перенести ее смерть.

Пусть даже его сердце умрет вместе с ней.

ГЛАВА 31

Ли-ра словно окаменела после того, как сначала в лесу, на дереве нашли ее дочь, а потом, недалеко от лысой поляны – мужа. Только моей матери удалось пробить кокон, в который она себя закутала. Онел-ада умоляла ее сделать что-нибудь, как-нибудь мне помочь, и к концу дня, когда мертвых похоронили, а живым пришлось вернуться в пустые дома, Ли-ра немного пришла в себя.

Ближе к ночи в дом Терна постучали.

Он открыл дверь, сначала даже не узнав женский голос, зовущий его по имени – столько в нем было страха и боли. Пана уже спала, приняв одно из обезболивающих снадобий лекаря, отец вместе с остальными мужчинами находился в охотничьем домике, где проводила свои последние часы Одн-на, Фелик тоже спал. Онел-ада буквально упала ему на руки. Стрельнув взглядом в сторону спящей Паны, она ухватила Терна за плечи и зашептала, горячо и быстро, словно боясь не успеть:

– Ты должен помочь моей девочке, Терн, я не могу потерять еще и дочь, ты ведь любишь ее, ты ведь знаешь, что она никого не предавала…

Трясущейся рукой она сунула в его ладонь флакончик, в котором переливалось всего несколько капель изумрудно-зеленой жидкости. Терн хотел отдернуть руку, но не смог. Как завороженный смотрел он на содержимое флакона, пока Онел-ада торопливо объясняла ему, что нужно сделать.

– Тут всего несколько капель, Терн. Тебе нужно всего лишь вылить снадобье ей в рот, и моя девочка будет спасена.

– Что это за… зелье? – спросил он.

Онел-ада прижала руки к груди, ему показалось, что он слышит биение ее сердца в тишине комнаты.

– Ли-бела сказал мне, что ее решили утопить сегодня ночью на озере Атт. Это зелье не даст ей умереть, оно выбросит мою девочку в ее второе воплощение в тот момент, когда сердце остановится. Она выживет, она будет жить.

– Но это не выход, – сказал он, все еще не понимая. – Если она умрет здесь, она умрет навсегда.

– Я не знаю, что делать, я не знаю, пожалуйста, Терн, я перейду туда и побуду с ней, хотя бы попрощаюсь, хотя бы снова возьму ее за руку…

– Но она все-таки умрет, когда зелье перестанет действовать. К утру. К полудню. На следующую ночь. – Он посмотрел в глаза матери, готовой отдать все на свете, чтобы провести со своей умирающей дочерью еще хотя бы пару минут, и покачал головой. – Я не позволю. Я знаю, что делать, Онел-ада.

Она протянула к нему руки, умоляя.

– Мы отнесем ее в запретный лес.

– Я пришел, чтобы попрощаться с тобой, незадолго до казни, – сказал Терн, глядя в окно, за которым плясали крупные хлопья снега. – Ты была без сознания, и мне удалось влить тебе в рот то, что дала Ли-ра. Но мне не дали уйти, и тебе не дали умереть без мучений. Отец настоял на том, чтобы я остался на твоей казни – ему было важно показать остальным, что я могу быть безжалостен, когда дело касается чести. Пусть даже ради тебя я ей и поступился однажды.

Лекарь сделал тебе укол, и ты пришла в себя. Тебя вывели из домика и погнали по льду к озеру. Я старался идти позади, я старался не встречаться с тобой взглядом. Но ты все время оборачивалась и смотрела только на меня. Ты звала меня, просила помочь, когда тебя топили. А потом замолчала.