Текст книги "Солнце Бессонных (СИ)"

Автор книги: Юлия Колесникова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 33 (всего у книги 33 страниц)

   Как женщине, мне было неприятно, даже болезненно, такое услышать. Я горестно посмотрела в сторону, не желая, чтобы Калеб видел мои глаза.

   – Почему?

   – Ты родила в ту ночь, когда Дрю вас похитил. Он тебя бил... – голос Калеба дрогнул, будто он, даже теперь, когда все в порядке, не мог в такое поверить. – Ты много раз падала, и еще, он ранил тебя в живот. Во время кесарева сечения, им не удалось спасти... некоторые органы.

   Мысли мои стали тяжелыми. Меня затошнило, и я привалилась к какому-то валуну. Что же в тот вечер с нами сделал Дрю? Если сначала меня посетило чувство неудовлетворенности и бунта, когда я узнала, что отец стер память, то теперь я была ему очень даже благодарна. Забвение – это радость!

   – Прости, что пришлось сообщить тебе такую новость.

   Калеб присел рядом и обнял мои ноги. Я машинально запустила руку в его волосы и тревоги постепенно отступили. Так всегда случалось, когда он был рядом. Мое сердце трепетало от его прикосновений, и стоило только на него посмотреть, я готова была выполнить все, что он попросит.

   – Нет, все нормально, просто как-то неожиданно. Хотя не знаю, согласилась бы я перенести беременность еще раз, ты себе представить не можешь, что это такое. Особенно первые пять месяцев, я их так ненавидела, а потом стало легче. Просто ты был рядом.

   Калеб взял меня на руки, и понес вверх по тропинке.

   – Давай поговорим о будущем завтра, по-моему, на сегодня достаточно потрясений.

   – Да мистер Сторк, это уж точно, – слабо отозвалась я, а Калеб рассмеялся.

   Попробуй тут сопротивляться, когда я прижата к его груди, а губы Калеба в такой манящей близости.

   Пока я мылась, Калеб переодевался, и мне казалось, я готова проговорить с ним всю ночь. Но устроившись в его холодных руках, почти сразу заснула, так и не дослушав, как прошла выставка.

   Глава 25. Разговор о будущем

   Николай Мартызенски

   Стих утешения

   По улице один идёшь и думаешь о смерти,

   О людях, что вокруг тебя текут в потоке,

   О том, что все мы раньше были дети,

   О странностях судьбы и непреклонном роке.

   И пусть диск солнца скрыт за облаками,

   Ты точно знаешь, что за ними – неба синь,

   И знаешь, что не всё видать глазами,

   И даже помнишь что-то про простой аминь.

   Ты просто смотришь, как бежит людей вода,

   Полна цветов любви и гадостных отметин,

   Ты точно знаешь, что никто не навсегда,

   Но верить хочется – никто из нас не смертен.

   Три дня прошли в счастливом забытье. Ночью нам нужно было улетать с острова, а мы так и не успели поговорить о будущем. Я хотела обсудить с Калебом многое, и мое превращение было в списке первым, и самым важным вопросом. По крайней мере, для нашего будущего.

   Погода стояла ошеломительно теплая и, подумав, что скоро мы вернемся в промозглую сырость Англии, я содрогалась. Я любила свой дом, родителей, которые звонили двенадцать раз за три дня, и своих друзей, так же мне хотелось увидеться с детьми, но заканчивать этот странный медовый месяц, не хотелось. Здесь я была счастливой. Здесь я отдыхала. Со мной был Калеб, и тоска отступала.

   Калеб отлично готовил и баловал меня каждый день средиземноморской кухней, от чего я разнежилась и не хотела никуда уезжать. А вспомнив, что придется ходить в школу, где все знают о случившемся больше меня, так и вообще расстраивалась. Но о подробностях я Калеба не расспрашивала. Мне становилось жутко только от того, что я от него узнала, а помня все подробности, вряд ли смогла бы нормально жить, осознавая случившееся. С меня хватило той депрессии, в которой я жила после изнасилования.

   – Думаю, я для начала доучусь.

   – Для начала чего?

   Калеб мыл посуду. Так как вода была ограниченным удовольствием на острове, мыть нужно было вручную, причем в миске, так как и с септиками была некоторая проблема. Он, недоумевая, обернулся ко мне. Ну кому может так идти мытье посуды? Что бы он ни делал, и в чем бы ни был одет, Калеб постоянно притягивал мой взгляд.

   – Перед тем, как стать вампиром. Думаю, у меня достаточно времени, чтобы оставаться молодой, и красивой.

   Калеб на миг замер и отвернулся.

   – По-другому я и не думал.

   Значит, Калеб осознанно избегал разговоров о будущем. Ох уж это его недоверие.

   Я помогла ему все сложить на место, невольно содрогаясь от этой белой, стерильной кухни, и поспешила забрать его из дома, тот нагонял на меня разочарование и тревогу, хотя считалось, что белый цвет должен успокаивать.

   – А куда ты хочешь поступать? Ты ведь в этом году заканчиваешь школу.

   – В Бредфорд.

   Сегодня мы собрали с собой еду и захватили плед, чтобы я могла поесть потом, не возвращаясь домой. По привычке, идя к нашей полюбившейся бухте, я сорвала несколько апельсинов. Мне нравилось, какие они на ощупь, когда их нагревает солнце, вряд ли почувствуешь то же самое, покупая фрукты в магазине.

   Калеб шел немного впереди, неся в руке всю провизию, а я немного отстала. Но довольно быстро нагнала его – Калеб всегда старался приноровиться к моему шагу.

   – Почему ты поступаешь в Бредфорд? Ты можешь поступить в любой университет, какой только захочешь.

   Я заставила его остановиться и посмотреть на меня.

   – Так я буду ближе к тебе.

   Мелочь, а приятно. Люблю, когда он такими словами, запросто говорит, как любит меня.

   – И на кого будешь учиться?

   – На химика.

   – Зачем?

   – Чтобы научиться делать свои краски.

   – Зачем?

   – Чтобы стать особенным художником.

   – Но ты и так особенный... художник, – с лукавой улыбкой добавила я.

   – Глупая и любимая, – мягко рассмеялся Калеб, привлекая меня к себе, а я уже думала, он меня так и не обнимет. Нежно проведя по губам, Калеб позволил себе всего на мгновение прижать меня сильнее, а потом отпустил. Чего мне вовсе не хотелось.

   – А ты сможешь перевестись потом куда-нибудь в другое место?

   – Конечно.

   – Тогда как тебе Университет Глазго?

   – Учился там лет тридцать назад.

   – Какой ужас, – наиграно тяжко вздохнула я, Калеб мило улыбнулся, желая меня подначить.

   Мы разложили плед, и, как и в последние три дня, пустились в воду. Я раздобыла в доме купальник, о чудо – красного, а не белого цвета! Калеб был в плавках. Его одежда до обидного была красочней моей, и потому я сегодня щеголяла в его темно-синих шортах и зеленой футболке. Сплошной гламур! Калеб веселился, увидев меня, я же отвечала на его насмешки, показывая язык.

   Проплыв несколько метров туда и обратно, я плавилась под солнцем, покачиваясь на спине. Кругом было пустынно и тихо, легко можно было забыть о соседях, но Калеб предпринимал все необходимые меры предосторожности. Даже веселясь со мной, он оставался начеку.

   Его кожа под солнцем немного утратила свою белизну, и все же я не могла смотреть на него без обожания. Мне и раньше не часто доводилось видеть родителей такими, а теперь на меня обрушилась целая лава всей этой красоты. Зато чувствовала я себя так чудесно, словно мира, кроме нас, не существовало.

   После жары вода показалась мне шелковистой и приятной, совсем как Калеб на ощупь. От скал падала темно-зеленая тень, и немного поплавав в ней, я снова вернулась к Калебу. Он нырял очень глубоко, и я могла его видеть сквозь прозрачную воду, а потом доставал красивые ракушки, которые редко можно увидеть просто валяющимися в песке.

   Вернувшись на берег, я почувствовала себя голодной, как волк, и Калеба очень веселило то, с каким энтузиазмом я набрасывалась на еду. Мне хотелось поправиться, так как теперь я была сплошными кожей да костями, и о беременности напоминала лишь грудь, слишком тяжелая для моей теперешней, хрупкой фигуры. Но по взгляду Калеба, можно было понять, что его все устраивает. Я надеялась, что может, мы сможем с ним сблизиться намного больше, ведь теперь я не беременна, но Калеб держался почти всегда в рамках приличий и не распускал рук. А мне этого очень бы хотелось, и я не знала, как бы ему об этом деликатнее намекнуть. Когда я разглядывала его поджарую фигуру, то чувствовала себя настоящей нимфоманкой. Ну когда хоть один парень вызывал во мне такие чувства?

   – Через неделю Соню и Рики будут крестить.

   Калеб плюхнулся на плед возле меня и потряс мокрой головой. Я смешливо поморщилась и, не дав ему увернуться, поцеловала в губы. Он ответил мне с неожиданной страстностью, которая о многом сказала мне. Возможно, о нашей близости мечтала не я одна.

   Но Калеб отстранился так же быстро, как и начал целовать. Неохотно, но я все же вернулась назад на свою часть пледа.

   – Значит, родители решили, оставит те имена, что дала я, – протяжно сказала я, когда поняла, что продолжения поцелуя не последует.

   – Да. Им имена очень нравятся. Все ждут лишь нас.

   – Самюель мне сказала. Видимо она волнуется, не изменю ли я своего решения на счет детей. Я пыталась ей объяснить, что теперь их мать она, но Самюель просила меня сначала увидеть детей, а потом решить окончательно.

   – Она права, ты бы видела, как они прекрасны, – голос Калеба был таким мечтательным, что я невольно залюбовалась им. Мое глупое сердце тут же совершило дикое сальто, и, услышав это, Калеб встрепенулся. Но встретившись с моим взглядом, самодовольно улыбнулся.

   – Какие они?

   Калеб подумал, прежде чем ответить. Повернувшись ко мне, он подпер голову рукой.

   – Соня, наверно больше боец, слишком уж требовательно она кричит, когда чего-то хочет, а Рики спокойный – почти никогда не плачет, а если уж голоден, то просто скривиться, и немного похнычет. Терцо и Самюель трясутся над ними. А видела бы ты Грема, – Калеб иронически хохотнул, словно вспомнив что-то очень смешное, – я думал, вампиры не могут упасть в обморок. Но однажды у него было такое лицо, что я готов был поверить.

   Так приятно слушать, когда Калеб с такой мягкостью говорит о детях. Не смотря на слова, что он ревновал меня к детям, Калеб любил их.

   – А крестные?

   – Так как ты и хотела, Бет и Ева крестные мамы, а я и Грем – отцы.

   Я удивленно приподнялась над ним. У меня была раньше мысль, чтобы Калеб был крестным, но боялась, он откажется, зная его нелады с верой. Неужели он сделает это ради меня?

   Снова вернувшись на спину, я попыталась скрыть слезы, но Калеб придвинул меня ближе и обнял.

   – Теренс сначала обиделся, что он не будет крестным. Но увидев малышей и узнав, что их нужно будет держать в церкви, чуть не умер со страха. Когда он понял, что его это миновало, радости не было предела, – я понимала, что Калеб говорит это только, чтобы развеселить меня, но я была рада. Как с Калебом легко.

   Спустя некоторое время, так и не выпуская меня из рук, Калеб решился на еще один горячий поцелуй. Его руки оставляли на моем высохшем теле влажные полоски, еще более холодящие, чем сама вода. Мне хотелось отдаться той страсти, которую вызывал Калеб, но подсознательно я все ожидала, когда он перестанет меня целовать и немного отдалится. Минут через пять так и произошло. Зато счастье продолжалось намного больше, чем я надеялась.

   – Тебе понравилось, как тебя называли миссис Сторк?

   – Миссис, может быть, но не Сторк. А почему вдруг моя вторая фамилия?

   – Забыл тебе сказать. Средства массовой информации охотились, и даже очень, за тобой и за всеми нами. Грем подкупил одну семью взять на себя нашу ситуацию. В городе все предупреждены, так что, наконец, нас оставили в покое. Но мы не могли быть до конца уверены. Журналисты бы искали девушку, которая недавно родила, а не замужнюю незнакомку, мучимую постродовым синдромом и переутомлением.

   – Так вот, что у меня, а я и не знала, – иронично прыснула я. Чего я только о себе не узнала за последние дни!

   Мы вернулись домой довольно быстро, по сравнению с остальными днями. Но сегодняшний день не был таким, как те предыдущие. Этот день был последним.

   Лупе убиралась наверху, а я ела здесь в последний раз. Перед полетом домой Калеб был таким сосредоточенным и собранным, что невольно его тревога передавалась и мне. Глаза его следили за мной с непонятной тяжестью и каким-то незнакомым мне чувством. Сродни страху... а может недоверию... или даже непонятному суеверию.

   – Помнишь, я тебе говорил, что хочу стать особенным художником, а ты ответила, что я и так особенный?

   Калеб следил за реакцией на его слова. Я развернулась в его сторону и непонимающе заморгала. Странный вопрос. Конечно, я помнила. Мне запомнились все здешние дни рядом с ним, и все наши разговоры.

   – Да.

   – Ты мне никогда не говорила, что тоже особенная.

   Глаза Калеба были сосредоточены и немного насторожены. Я непонимающе повела плечами.

   – Чем же я особенная? Вроде бы такая, как и все. Хотя жизнь с вампирами оставляет свой отпечаток.

   Мне хотелось смехом стереть грубую морщинку между бровей Калеба, но он не улыбнулся в ответ, а мне были непонятны причины его волнений.

   – Когда я был в Париже, в ту ночь, когда Дрю выкрал тебя, мне почудилось, что ты меня позвала. Это было так неожиданно и четко, словно ты была в одной комнате со мной. Я тут же сорвался и заказал чартер до Лутона, словно почувствовал, что что-то случилось. Звонок твоих родителей застал меня в самолете. Ева позвонила им и подняла на ноги всю полицию. Она заметила Дрю, перед тем как он ее выключил ее эфиром, который он, кстати, выкрал из школьной лаборатории.

   Калеб продолжал внимательно смотреть на меня, а я не знала, что ему сказать. Всего того, что он рассказывал, я не помнила.

   – А потом, только самолет приземлился, ты говорила со мной так отчетливо,... твой голос звучал в моей голове. Раньше ты мне не рассказывала о своих таких... способностях.

   Ну что я могла ему сказать? Способности были, но чтобы я на такое расстояние с кем-то общалась – такого еще не случалось. То, о чем говорил Калеб, напоминало фантастику. Разве я такое могла сделать? Нет! Определенно нет!

   – Я не помню Калеб, но это правда, раньше я пробовала проникать в чужое сознание. Потому я тогда попросила Еву не ехать домой с Лари. И делать так я могла только, когда очень расстроена, или принимала успокоительное. Но в твое сознание я никогда не проникала! К тому же, так далеко.

   Один недовольный взгляд и больше ничего.

   Вопрос был закрыт сам собой. Калеб не стал дальше меня расспрашивать, возможно, желая дать мне время. Но время мне не было нужно, я была готова ответить на все его вопросы. Но готов ли он услышать их? И помню ли я все ответы?

   После ужина мы пошли в последний раз на мыс. За три дня мы были здесь лишь однажды, страх высоты не давал мне полностью насладиться открывающимся видом.

   Словно туман, вдалеке призрачно виднелись какие-то горы. Вода к вечеру превратилась в прозрачную, теплую гладь с золотисто-зеленым цветом. А с самого мыса открывался прекрасный обзор, и, немного нагнувшись, можно увидеть то место, где я любила плавать в тени. Словно на ладони были видны места водорослей и песка. Сквозь прозрачную воду, казалось глубина внизу не больше метра, но я на своем опыте знала, что местами там около трех метров, а то и больше. Наблюдая за водой внизу, я испытывала неодолимое желание спрыгнуть. Что-то подобное испытываешь, когда видишь приближающийся поезд – странная, болезненная жажда сделать роковой шаг!

   Калеб появился рядом незаметно, но я даже не вздрогнула, когда его руки, потеплевшие под лучами вечернего солнца, обняли мои голые плечи. Я доверчиво прижалась к нему.

   Смотря на море, и слушая его шепот, такой тихий и мирный к которому я уже привыкла, понимала, что больше никогда не увижу здешнего заката. Это была стопроцентная уверенность. Сегодня я в последний раз могла наслаждаться всем этим. И не смотря на то, что я провела здесь с Калебом чудесное время, я не жалела.

   Стоять около Калеба и смотреть на закат, этот и сотни других, было тем единственным, что я хотела в жизни. Больше ни для кого другого не билось мое сердце, и мне хотелось до конца уверить в этом Калеба.

   – Совсем скоро будем дома. Ты будешь скучать по морю?

   – Я буду скучать по теплу.

   – Почему?

   – Твоя прохлада спасала здесь от жары. К сожалению, дома будет по-другому.

   Губы Калеба, искривленные усмешкой, нежно поцеловали меня в шею.

   – Помнишь, ты мне сказала, что невозможно получить все и сразу.

   Невозможно и все-таки реально. Теперь у меня было все, чего я хотела.

   Обернувшись к Калебу, я встретилась со знакомым, искрящимся взглядом, так я всегда знала, о чем он думает. Наши мысли совпадали. Мое сердце, как и много месяцев назад, затрепетало, и я нежно притянула его к себе. Губы наши трепетно соприкоснулись, словно в первый раз.

   Он оторвался от меня и его взгляд стал туманным. Таким, когда люди вспоминают о чем-то далеком и утраченном.

   – Печально, когда садится солнце. Но мне намного грустнее, когда проходит ночь. Теперь я лучше понимаю других вампиров и легенды о них. Ночью мы всегда можем быть собой. Оседлые или дикие бродяги, ночью мы чувствуем себя увереннее. Под лучами луны, наша кожа не отличается от вашей. Я могу быть для тебя простым человеком, таким же, как и ты. Ночью моя Жажда не бывает такой сильной.

   – Разве ты хочешь быть обычным человеком, как я? – поразилась я. – Утратить свое зрение, нюх, слух? Утратить способность видеть воспоминания, и стать простым смертным парнем?

   Калеб болезненно сглотнул и посмотрел в мои глаза. Что он мог там увидеть, кроме обожания? Только любовь!

   – Возможно, я не до конца откровенен перед собой, – задумчиво отозвался Калеб. Он растрепал свои волосы, насмешливо косясь в мою сторону, и немного отстранился. – Мне трудно будет потерять всю свою особенность.

   – Я так тоже думала.

   Калеб смотрел далеко на море, там, где солнце покрывало его малиновым сиропом, как глазурь, и синевы вовсе не было видно.

   – Солнце бессонных... под ним я обычный, и все же приятно осознавать свое отличие от других.

   – Солнце бессонных, – задумчиво протянула я. Калеб часто читал мне стихи, Байрон не был исключением. Только по-другому для меня звучали теперь эти слова. – Ты и под ним для меня остаешься особенным!

   Неужели мы такие разные? Так ли он стремится быть человеком? И так ли я подхожу ему?

   Почувствовав мою тревогу, Калеб протянул свою руку мне на встречу. Я стремглав схватила ее, сомнения тут же отступили. Калеб торжествующе улыбнулся. Как всегда голова закружилась, как только его губы оказались вблизи. Так и о дыхании можно забыть.

   Когда пришла ночь, я с радостью распрощалась с Лупе, мне было жаль покидать остров и нашу с Калебом бухточку, зато ракушки, которые он мне насобирал, будут про нее напоминать. Возможно, мы решили не все вопросы о будущем, но такой умиротворенной и счастливой, я в жизни еще не была.

   Калеб был моим, о чем еще мечтать?!