Текст книги "Солнце Бессонных (СИ)"

Автор книги: Юлия Колесникова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 33 страниц)

   Я ошеломлено посмотрела на Еву.

   – Что я сделала с Калебом? – у меня вырвался истерический смешок. – Точнее говоря, что он со мной.

   – Не понимаю, когда вчера вы ушли в лес, я ожидала вашего примирения. Надеялась, что вы перестанете ходить вокруг да около, – Ева выглядела разочарованной и раздосадованной, причем на меня. Словно это я была виновницей, а не Калеб.

   Еще один истерический смешок. Я уставилась на деревья, шумевшие пожелтевшими листьями под дождевым ветром. Странно, но плакать мне так и не хотелось, словно мы говорили не обо мне. Казалось, деревья и то были в данный момент ближе мне по состоянию, чем Ева.

   – О да, он-то перестал.

   – И? В чем же тогда дело? Неужели ты отшила его из-за глупой гордости.

   Я удивлялась Еве. Разве могла я найти в себе силы, чтобы отшить Калеба? А она бы смогла?

   – Да в том-то и дело. Вчера было все так прекрасно, я была готова поверить, что мы вместе... а с утра его и след простыл, – как трудно было сознаваться в этом еще кому-то. Но виной всему было чувство притупленности, я почти и не чувствовала сожаления, когда говорила о его побеге. Да что это со мной?

   – Не знаю, – не нашлась, что ответить Ева, – такое поведение не похоже на Калеба. Если он хотел оставить девушку, то никогда не тянул. Калеб слишком жестоко правдив.

   – Значит, не столь уж и правдив, – заключила я. Или слишком жесток. Или мне все равно.

   Мы посидели молча несколько минут. Я старалась ни о чем не думать, но в то же время чувствовала, как шестеренки в голове Евы вертятся и пытаются понять поведение друга. Возможно, она знала о нем больше, чем я. Сейчас это не важно. Все неважно, важны лишь деревья. Они шумят, они рядом, и, так же как и я, отстранены от всего, что происходит вокруг.

   В отличие от Евы, я уже начинала понимать, в чем дело. Калеб не привык к длительным отношениям. И ему нравятся девушки намного красивее меня. Вчера он добился того, чего хотел – я призналась, что он много для меня значит, а сегодня это уже стало для него неважным. Загадка разгадана, я стала больше не интересна ему.

   Спустя полчаса, я поняла, что мою отстраненность заметили и остальные из компании. Но никто, даже Бет, не стали навязывать своего внимания. Несколько моих сухих фраз охладили любое рвение. Вот чего-чего, но такого понимания со стороны Бет, я не ожидала. В основном мое плохое настроение ее не останавливало. В общем, это тоже не важно.

   Теренс без чьих-либо просьб собрал мою палатку и поместил все мои вещи в багажник. Я не сразу же поняла, почему места там почти не осталось, когда туда постарался втиснуть вещи Евы Лари.

   Спальник и палатка Калеба!

   Я целое утро старалась не думать о нем, и вот произнесла его имя про себя. Сердце болезненно сжалось.

   Кто-то вдруг закрыл от меня свет и я, подняв глаза, заметила рядом ухажера Евы. Я в который раз поразилась тому, что он почему-то мне не нравится, я испытывала к нему почти отвращение. Подавив в себе волну тошноты, я постаралась улыбнуться. Скорее всего, не получилось, Лари посмотрел на меня странным, протяжным взглядом.

   – Хочешь, я поведу, – предложил Лари, который теперь ехал в нашей машине, так как машины того, о ком я не думаю, уже нет.

   – Да, конечно же.

   Я понимала, что предложено это было с целью сидеть с Евой спереди, ну и, понятное дело, сесть за руль такой машины. Только мне было все равно. Я ощущала странную тревогу, тупой нарастающий гул в моей голове понемногу начал взрываться крохотными огнищами боли. До меня стала доходить вся ужасающая правда того, что со мной случилось.

   Я ему не нужна!

   Деревья вокруг уже трещали от ветра. Надвигались облака, солнце вновь исчезло. Да, вот так вечно разбиваются мои мечты и надежды. Выглядывают ненадолго, как солнце, я позволяю себе поверить в будущее, не омраченное ни чем, но облака всегда рядом. Готовые к тому, чтобы вновь все разрушить.

   Я ему не нужна!

   И никогда не была нужна. Все ложь. Мое сердце защемило. От отчаяния кружилась голова. Его лицо обмануло меня. Лицо и поцелуи. Как глупа я была!

   Когда я впервые увидела Калеба тогда в школе, была очарована его красотой, его осанкой, манерами, магнетизмом. Как же я была тогда наивна! Почему внешность так обманчива? И нечестивая душа не искажает лицо?

   Кто-то помог мне сесть в машину, но я оставалась по-прежнему и в машине, и где-то далеко, в своих мыслях и переживаниях. Как странно было ощущать эти два мира. И разделять их.

   Чем дальше мы отъезжали от леса и водопада, тем сильнее становилось давление на виски. Я узнала эту тупую, неконтролируемую боль. Из-за расстройства, мой странный дар снова вырвался наружу. Преодолевая боль и выступившие слезы, я постаралась посмотреть на своих друзей.

   Около меня сидела Бет, а за нею Теренс. Я тяжело задышала, мелькание деревьев в окне за их головами усыпляло. Словно заснув, я уже смотрела не своими глазами. Они сидели, просто обнявшись, без каких-либо разговоров. Но я отчетливо могла видеть, слышать и даже чувствовать все, что сейчас происходило в их головах, так, словно это была уже не я, а они.

   Бет корила себя за то, что так долго тянула, чтобы начать встречаться с Теренсом. Она любила его, и боялась потерять. Боялась, что он может внезапно передумать. И если так и случится, то во всем будет виновата она.

   Я заметила краем глаза, как Бет теснее прижалась к Теренсу при этой мысли. Он, открыв удивленно глаза, посмотрел на нее сверху вниз, и я чуть не заплакала – сколько было в нем нежности.

   Теренс считал ее немного испорченной, глупенькой, маленькой девочкой и все же любил. И надеялся, что все это она еще перерастет, а он все время будет рядом и уже больше никогда ее не отпустит.

   К моему удивлению, от этого странного, болезненного для моей совести эксперимента, не было плохих последствий. Я была уверена, что не намного, но все же боль начала отступать. Глаза наполнились слезами и, быстро смахнув их, я попыталась отстраниться.

   Мне пришлось несколько раз тяжело вдохнуть и сконцентрироваться на пейзаже, мелькающем за окном, прежде чем я смогла полностью отделаться от сознаний Теренса и Бет, странным образом цепляющихся за мои мысли. Будто бы они сами хотели, чтобы я попала в их сознание.

   Хорошо, что картина за окном была монотонной, и я могла сосредоточиться на подсчитывании столбов. Мне стало легче. Главное не думать и не забывать о дыхании.

   Только я с облегчением перевела дыхание, ко мне обратился Лари. Его темные глаза смотрели на меня дружелюбно, но вот снова это непонятное чувство неприязни к нему, заставило меня задрожать. Может я заболела? Мало ли что, земля была холодной вчера вечером... нет, нет, нет и нет, я не буду об этом думать. О чем угодно, только не о Нем, не сейчас, еще хотя бы полчаса благословенного забытья. И все же, я чувствовала, что воспоминания прорывались сквозь защитную заслонку в моих мыслях. Постаравшись забыть об этом, я обратила свое внимание к Лари.

   – Остановимся в центре города – ты пересядешь за руль, и тогда раскидаешь нас по домам. Окей?

   Когда он заговорил со мной, я еле сдержалась от вскрика. Я слишком легко смогла попасть в чужие мысли, и от этого волна боли прошла по моим рукам, поднимаясь к шее и голове. Тупая, острая боль, такая, когда неожиданно забиваешь под ноготь иголку.

   – Окей, – еле выдохнула я, стараясь скинуть с себя оковы чужих мыслей.

   Но прошло несколько секунд, и я подумала, что не стоит так торопиться. Было в мыслях Лари что-то нехорошее. Несмотря на его добродушное настроение, оказалось, что Лари ужасно зол на Еву, он ожидал от нее большей сговорчивости, она же не подчинялась. Лари ожидал, что Ева будет с ним спать! – вдруг поняла я.

   Некоторые его мысли принимали оттенки непонятной мне агрессии. Так, словно он думал о чем-то плохом, но в следующий миг сам себя же и одергивал. Возможно, он не был очень уж плохим, но после того, что я почувствовала, пребывая в его голове, мне стало не по себе. Если я могла почти легко чувствовать себя в сознаниях моих друзей Бет и Теренса, то, будучи будто бы им, я видела перед глазами все нечетко, словно размытое пятно, которое время от времени приобретало некоторые цвета.

   Когда пятно вновь стало красно-черным, я постаралась как можно скорее убраться из его головы. Меня уже начинало тошнить. Его мысли, время от времени, окрашивались чем-то таким алчным, от чего становилось худо.

   Эти двадцать минут прогулки по чужим головам, привели к тому, что я почти забыла про Калеба. Но это было почти, пока Теренсу не позвонили.

   Я неосознанно начала следить за разговором.

   – Да, мы уже едем. Не переживай, кто-то точно взял твои вещи. Ну а если они пропадут, то пеняй лишь на себя, ты чего так быстро сегодня смотался? Понятно.

   Я могла собраться с силами и попробовать прочитать, увидеть или услышать, что-либо в голове Теренса в связи с этим разговором. Но поняла, что не могу и не хочу. Я не хотела знать, как Он оправдывает перед друзьями свой отъезд. И сможет когда-либо оправдаться передо мной. Захочет ли он? Захочу ли я? Ради чего?

   Мне все равно, мне все равно, мне все равно... – повторяла я про себя. А головная боль вновь вернулась, как только я дала волю отчаянию и боли душевной.

   Мы остановились в центре на перекрестке, все там же, где когда-то Калеб подрезал меня в мой первый день в школе. Как я не пыталась заглушить это воспоминание, но оно вырвалось наружу. Как только Лари хлопнул дверкой, чтобы забрать свои и Евины вещи из багажника. Я выскочила следом.

   Ева стояла около пассажирской двери и старалась размять ноги, когда я подскочила к ней. Она в недоумении посмотрела на то, как я вцепилась в ее руку.

   – Ева, ты мне доверяешь?

   Ее, кажется, мой вопрос не просто ошеломил, он привел ее в неописуемое удивление.

   – То есть?

   – Если я попрошу тебя не идти сегодня никуда с Лари, а поехать сейчас со мной. Я подкину Бет и Теренса, а потом и тебя. Но только никуда не иди с Лари.

   Мне казалось, она молчит целую вечность, и ее яркие зеленые глаза, так ни разу и не накрыли ресницы. Она смотрела на меня в упор, словно стараясь понять, а не сошла ли я с ума. Хотя теперь я и сама в этом была не совсем уверена. Но знала точно одно – не стоит отпускать Еву с Лари. По крайней мере, не сегодня. Он слишком зол.

   – Тебе что-то сказал Калеб?

   Я задохнулась от внезапного неприятного чувства, пронзившего всю меня при звуке его имени, и с трудом непонимающе покачала головой.

   – Причем тут Калеб? – я говорила сердито. Она что, думает, я умом из-за него тронулась?

   – Он просил меня о том же самом с утра. Вы мне чего-то не рассказываете?

   Времени отвечать ей, не было, от багажника шел Лари. Он недовольно посмотрел на меня и на потемневшее лицо Евы. Стоило поспешить, он почему-то стал еще злее.

   – Решай, – резко сказала я, и поспешила сесть в машину, чтобы Лари не заметил, каким испуганным взглядом я смотрю на него. И замерла там, ожидая, что случится.

   – Что-то стряслось? – Бет и Теренс перегнулись на переднее сидение, почти к самому моему лицу. Теренс нахмурился. То, что мы все видели сейчас на улице, ему особенно не нравилось. Он точно не собирался сидеть и просто смотреть, если вдруг у Лари хватит ума повестись себя грубо.

   – О чем вы говорили с Евой? Я еще никогда не видела ее такой злой, – Бет была обеспокоена не меньше своего парня. Нос ее подрагивал. Будто бы она хотела еще что-то добавить, но не решалась.

   – Я не хотела, чтобы она ехала с Лари домой, – коротко сказала я и странно, но ни Бет, ни Теренс, не спросили почему. Может, вчера случилось что-то такое, чего не знала я?

   Несколько тяжелых минут, мы трое наблюдали за тем, как лицо Лари становится все темнее. Он резко кивнул головой, после чего Ева села в машину. Я молча завела мотор и уже выбрала дорогу к дому Бет, когда Ева попросила очень тихо:

   – Отвези сначала меня.

   Одну долю секунды я внимательно смотрела на нее. Очень хотелось взорваться, накричать, и сказать ей, что мне гораздо хуже, чем ей сейчас. Но я не стала. Ничего не ответив, я покорно развернулась, хорошо, что поблизости не было машин – мой резкий маневр был слишком опасным на таком узком отрезке дороги. Не стоило и говорить, я прекрасно поняла, что Ева не хочет ни о чем рассказывать, по крайней мере, сейчас. Да и к чему скрывать, сегодня я была не самым благородным слушателем. Мне самой хотелось выплакаться, но, не кому-нибудь в жилетку, а где-нибудь забившись в своей комнате и очень тихо.

   В молчаливой процессии, мы вышли проводить Еву, но она с нами не говорила. Стало до больного обидно. Всем было плохо, а мне, видите ли, хорошо!

   Я почувствовала, что нервы сдают, когда мы отъезжали от дома Евы. Меня чуть не чиркнула чья-то машина, так как я, выезжая, не удостоилась посмотреть на право. У меня вырвался нервный смешок, а Теренс перелез с заднего сидения на переднее и чуть не вырвал руль из моих рук.

   – Давай лучше я поведу, – предложил мне он, но это скорее смахивало не на любезное предложение, а на короткий приказ. Я хотела было запротестовать, но испуганные глаза Бет, немного шире осветили представшую ситуацию. Я действительно была очень неосторожна.

   Я покорно обошла машину, и к дому Бет мы ехали в еще более гнетущем молчании, что позволило моим мыслям и боли разгуляться. Причем я могла думать уже не только о слезах и соплях, но также и о том, чтобы идти бить стекла в окнах дома Калеба. Бить и крушить, от такой мысли мое настроение не улучшалось.

   И двое моих друзей чувствовали мою нервозность. Я хотела было узнать, что именно они думают, но у меня уже не получалось. Словно их мысли были такими же запретными, как и раньше.

   – Может, я отвезу тебя домой, а потом вернусь пешком? Мне от твоего дома недалеко идти – предложил Теренс, как только мы затормозили около милого коттеджа Бет.

   Они двое уставились на меня испуганно и нервозно. Понятное дело, после того, что случилось с Евой, Бет и Теренс не знали, чего ожидать от меня. Не знаю даже, что меня бесило теперь больше – воспоминания о Калебе или их испуганные взгляды.

   – Нет, – твердо сказала я. – Я уверена, что доеду без происшествий.

   Теренс промолчал, и я впервые увидела его таким злым. Раньше я даже и не подозревала, сколько твердости может быть в нем, когда он не шутит и не улыбается. Злость прошла. Он был таким серьезным, а Бет расстроенной, что я почти была готова сдаться. Но что-то удержало меня. Еще хотя бы пять минут в обществе этих столь влюбленных друг в друга людей, и я не удержусь от слез.

   В гробовом молчании Теренс выгрузил их вещи.

   Бет нагнулась над моим окошком, и мне пришлось опустить стекло. Глаза ее выражали тревогу, и оттого потемнели.

   – Только посмей мне не перезвонить, как приедешь домой. У тебя на дорогу пятнадцать минут, и если не последует звонка – я подниму на ноги всю полицию и скорую помощь, вплоть до Лутона.

   Это могло бы прозвучать смешно, если бы не посеревшее лицо Бет. Ее голос был холоден, и все же я видела, она не могла на меня сердиться, хотя и понимала, что должна. Она не могла понять, что со мной, и от этого ей становилось неуютно.

   Я качнула головой и постаралась как можно скорее уехать от них. Мне становилось еще больнее, потому что они двое были слишком понимающими и любящими. Почти выехав с подъездной дорожки, я услышала крик Теренса вдогонку:

   – Пятнадцать минут!

   Через тринадцать минут, после напряженной слежки за дорогой и концентрации внимания, я влетела в дом и под удивленный взгляд Самюель бросилась к телефону.

   Только раздался первый гудок, Бет схватила трубку, словно стояла над телефоном.

   – Я дома.

   – Хорошо, – тяжело выдохнула она, и уже более строгим голосом добавила: – Завтра ты мне все объяснишь.

   Я угрюмо угукнула в трубку и поспешила положить ее на рычаг, чтобы Бет не стала расспрашивать меня прям сейчас.

   – Я думала, вы вернетесь ближе к вечеру.

   Самюель выжидающе остановилась около меня, и я поняла, что так и стою около телефона. Светлая волна волос скрыла от меня часть ее лица, и все же мне было понятно, о чем она может думать.

   – И как все прошло?

   – Лучше, чем можно было ожидать, – уклончиво отозвалась я. Руки от перенапряжения начали трястись, и я их постаралась спрятать от внимательного взгляда Самюель.

   Благо дома не было еще Терцо, тот захочет узнать все подробности. Я же хотела все их забыть.

   – Есть будешь? – Самюель уловила мое настроение. Она видела, что я не хочу говорить, и не стала давить на меня. Она понимала, что легче всего вести себя так, словно не замечает, что со мной что-то не так.

   Я приняла эти правила.

   – Да, ужасно голодная.

   Мне не пришлось долго ждать. Только я села за стол, передо мной появилась кружка горячего бульона и порция спагетти. Все мое любимое. Именно эти простые жесты, а не разговоры, показали мне, как по мне скучали дома.

   – Все было так ужасно? – не выдержала Самюель. Ее голубые глаза внимательно следили за мной, и в то же время, она старалась этого не делать.

   – Да нет, – вяло отозвалась я. Хотелось бы мне столь же вяло и есть, но, к сожалению, разбитое сердце не мешало чувствовать голод. – Я даже играла в волейбол. Честно говоря, все было замечательно. Просто я слишком вымотана.

   Самюель покорно приняла мой ответ, но это не значило, что я ее провела. Разве я могла обмануть того, кто целое столетие лгал, чтобы сохранить свою сущность в секрете?

   Ее ясные серебристо-голубые глаза, почему-то светились сочувствием. Неужели я выглядела настолько плохо?

   Впервые за долгое время мне захотелось ей все рассказать. Действительно все, начиная от самого начала, когда я только увидела Калеба. И все же не стоило. У моих родителей с Гремом были хорошие отношение, и я не хотела, чтобы они портили их. Я во всем виновата сама. Как я могла быть такой глупой и поверить, даже на мгновение, что могу понравиться Калебу?

   Так и не доев, я поспешила в ванную, понимая, что несколько мгновений отделяют меня от того, чтобы начать оглушительно рыдать. Но истерика началась слишком спокойно. Срывая на ходу одежду, я сдури хлопнула дверью, и сползла по ней. Не знаю, как мне хватило сил открыть краны с горячей водой и залезть в ванну. Но ее холод сразу же напомнил о его руках.

   Слезы потекли так ненавязчиво, что я даже сразу и не заметила их. Мне приходилось сдерживать всхлипы и стоны, потому как я знала, теперь Самюель будет присушиваться ко мне. Не стоило так громко закрывать дверь.

   Только теперь я разрешила мозгу целиком обработать ту информацию, которую старалась сдержать в себе с самого утра. Та апатия была просто защитной реакцией.

   Наверное, ночью он понял, что я не нужна ему больше. Ведь я сдалась, цель захвачена. Только как я могла поддаться? Знала же, что никогда не смогу быть той, что он выберет для себя. Я не так красива, не так хороша, и я беременна.

   Я не была нужна ему никакой.

   Мысли порицающие саму себя, сменялись быстрым вихрем. Пытка продолжалась настолько долго, что я не могла уже вспомнить о себе ничего хорошего.

   Сколько прошло времени, пока я лежала так, не знаю, но постепенно во мне заговорила гордость. Она, как и раньше, была моим главным союзником. Именно ее голос заставил меня помыть голову и намылиться. Еще минут пятнадцать я просто стояла под душем, стараясь ни о чем не думать.

   Жизнь проходила мимо меня. Так я считала, или точнее говоря, накручивала саму себя, разглядывая безобразный круглый живот в паутинках растяжек. Я стояла перед зеркалом и понимала, что не могу осуждать Калеба. За что? Как он мог покуситься на все это безобразие? Спутанные синие волосы, мокрые после душа, выглядели предательски некрасивыми, впрочем, как и вся я.

   Вернувшись в комнату, я хотела сразу же броситься на кровать, но кроме своих вещей увидела палатку и спальник Калеба. Вот здесь моя гордость не помогла. Не было ни злости, ни жалости к себе, а тупая боль и ощущение обреченности.

   Я проиграла эту борьбу с собой. Я сдалась напору тех чувств, что во мне вызывал Калеб. Я влюбилась, болезненно и тоскливо, безответно, безвозвратно и слишком наивно. Этот спальник, пропитанный знакомым запахом Калеба, просто сломил меня.

   Я пала так низко, что залезла в него и целиком погрузилась в его сладкий запах. Лицо Калеба предстало перед моим мысленным взором так реально, что сердце сжалось слишком болезненно, от чего малыши неспокойно заворочались в животе. Даже после того, что со мной случалось раньше, я не знала, что бывает такая боль.

   Школа на следующий день встретила меня солнцем. Значит, я не могла видеть Калеба. Это к лучшему. Я смогла пережить день, и к концу его поняла, что никто даже и не заметил, какой тихой и нервной я была.

   Ева упорно молчала на счет Лари и не поддавалась на провокационные вопросы Бет, я тоже не отвечала на ее вопросы. Обе мы, конечно же, отметили отсутствие Калеба. И версии у каждой были разными. Ева представляла его себе страдальцем. Я же знала, что солнце не позволяло ему появиться в школе. С каким ужасом я думала о том дне, когда он появится, и его насмешливых взглядах.

   Вся неделя прошла в этом жутком кошмаре. Я внезапно понимала, что сижу на уроке, или вдруг видела, как подношу вилку ко рту. И никто не смел расспрашивать меня, что же случилось. В четверг Ева вдруг стала совершенной другой, чем в прежние дни. Я догадывалась, что она считает меня виноватой в том, что произошло на кемпинге, но в четверг, она вела себя так, словно передумала.

   – Он, как и любой мужчина, трус.

   Ее слова, произнесенные мне на ухо за ленчем, не принесли желаемого облегчения. Зато Ева больше на меня не сердилась. Бет же неожиданно стала ревновать меня к Еве. Час от часу не легче. Я не могла объяснить Бет, почему у нас есть свои секреты, скрытые от нее. Ей было не понять нас. Кое-как мне удалось сменить ее гнев на милость, хотя я еле сдерживалась от злости. Эта неделя была для меня сплошным мучением.

   Я плакала каждый вечер, но до того, как появиться дома. Я заезжала куда-нибудь на просеку в лес, и, выплакавшись вволю, немного поостыв, ехала домой. Там приходилось труднее, чем в школе. Терцо и Самюель были не простыми школьниками. Их инстинкты не позволяли им пропустить мимо глаз то, что простые люди не принимали всерьез, так как доверяли своему внутреннему радару.

   И все же, ни отец, ни мать, не делали попыток поговорить со мной. Они наблюдали со стороны, и ждали, когда же я сама приду к ним со своей проблемой. Они не знали, какой может быть сильной моя гордость. Я просто не могла ни с кем поделиться тем, что случилось.

   Когда я проснулась в пятницу, больше не было того солнечного отблеска в окне, с каким я просыпалась всю неделю. Я как могла быстро подскочила к окну, и сердце мое наполнилось злобным удовлетворением. Наконец-то!

   За эту неделю во мне накопилось столько злости, и я знала на кого смогу ее выплеснуть. Стоило только дождаться встречи. За несколько дней я прошла путь от пассивного страдания до ненависти и действий.

   Дождливые облака затянули небо. Они, как старые девы, хмурились и кидали тень на лес и город. Я знала, что это значит. Нет солнца – Калеб точно будет в школе. У меня была последняя надежда понять Калеба, а если нет, то хотя бы спасти свою уязвленную гордость и сердце.

   Но сначала меня ждала поездка к врачу. С приближением моего дня рождения, приближался и девятимесячный срок. Я не могла поверить тому счастью, что скоро все закончится. Я как никогда была радостна за эту неделю.

   Родители восприняли мою радость превратно. Они думали, я радуюсь поездке, и хочу, так же как и они, узнать, что с детьми все в порядке. Видя их счастливые лица, я не смогла возразить и сказать то, о чем на самом деле думаю. Понятное дело, меня тоже мучил страх, что с ними может быть что-то не то. И все же, он не был так велик, как у них. Я видела, что они уже были родителями моему ребенку, но не я. Неужели я стала такой же, как Фиона?

   Бывали дни, когда она относилась ко мне хорошо, я точно это помнила. Она даже на несколько дней выходила из того постоянного дурмана, в котором держала себя. Я начинала верить, что все наладится. Но такие дни сменялись жуткой ненавистью ко мне. Как же я боялась, что могу стать такой же.

   И эти последние дни тоже не способствовали особой любви к детям. Подсознательно, я думала, что не будь беременна, у меня было бы больше шансов быть с Калебом. Но я знала, что это не так. Не они виноваты в том, что Калеб меня не любит.

   Из-за всей накопленной ненависти и усталости, я едва могла заставить себя с утра встать с кровати. Следовало ожидать, что особенного счастья на приеме у врача, я не почувствую.

   Обследование прошло хорошо. Хотя, по самодовольной улыбке Терцо, который то же самое твердил Самюель, я все могла понять и раньше.

   – Ваши близнецы или двойняшки в полном порядке. Хотите узнать пол детей?

   Сегодня не было моего лечащего врача, и его заменял гинеколог помоложе, настолько приятный, что я даже и не думала смущаться или нервничать. Неожиданно прием у врача перестал мне казаться чем-то вроде пытки.

   Самюель и Терцо с надеждой смотрели на меня и ожидали, что же я скажу. Они хотели знать, поняла я, и так как мысленно я давно считала их родителями своих детей, кивнула.

   Когда неприятный, холодный гель полился на мой живот, я уже немного пожалела об этом. Мои напряженные нервы не были готовы к чему-то такому.

   – Думаю,... скорее всего,... это мальчик и девочка, но вы должны понимать, что стопроцентной гарантии нет.

   Терцо и Самюель обрадовано обнялись, мне даже невольно захотелось вырвать руку, которую держала Самюель. Да что это я? Неужели я ревную своих родителей к своим же детям? Я медленно и уверено сходила с ума.

   Пройдя еще несколько тестов, я узнала, что нормально прибавила в весе (спасибо доктор, что напомнили), и в обхвате живота. И если считать, что я всего лишь подросток, дети развивались чудесно, никакого намека на угрозу для плодов. Я была прекрасным инкубатором!!! Хотя мне стоило беречь себя, в таком возрасте стоит переживать, что в некотором смысле, я была слишком маленькой для детей.

   Больше всего доктору не нравился мой учащенный пульс. Я не могла объяснить ему, что у меня новая и одновременно очень старая болезнь, которая лечится только ответной любовью – разбитое сердце.

   Когда я въехала на школьную стоянку, Бет и Ева поджидали меня с возбужденными лицами. Они чуть ли не подпрыгивали на месте от счастья и радости. Команда поддержки моих малышей, – устало и без какого либо намека на сарказм, подумала я. Они нужны всем, только не мне. Что я за ужасная мать!

   – Ну, как? – в два голоса крикнули они. Их пугала мысль, что детей все же может оказаться не двое. Да уж, мне бы их проблемы.

   Двое таких разных людей, Бет и Ева, были такими до смеха наивными.

   – Их у меня по-прежнему двое, – не смогла я скрыть своего раздражения. И оно удвоилось, когда я отметила отсутствие синего джипа.

   Через стоянку к нам шел Теренс, кивнув нам, он смотрел лишь на Бет. Только Бет кинулась к Теренсу, Ева сразу же прошептала мне:

   – Его сегодня не было. Что бы это значило?

   Сегодня ее настрой относительно Калеба был более мирным. Значит, она с ним говорила, – задумалась я.

   Не хочу знать! Не хочу знать! Не хочу знать!

   Я промолчала, но Ева не ожидала, что я что-нибудь отвечу. Ее лицо было понимающим и слишком уж добрым.

   Уроки прошли для меня в каком-то тумане, вполне уже ставшем нормальным для этой недели. Я не до конца выполняла домашнее задание, иногда вообще про него забывала, но никто из учителей не посмел поставить мне плохие отметки, конечно же, кроме мистера Чана. Но я чего-то подобного ожидала от него. Честно говоря, я надеялась, что его сарказм заставит меня очнуться. Но нет, он странным образом удерживался от комментариев в мою сторону.

   Иногда только болтовня Дрю приводила меня в чувство, он рассказывал такую чушь, что волосы дыбом вставали.

   На последнем уроке астрономии, где я сидела с Дрю, он говорил, не умолкая, и я удивлялась, как на это не обратил еще внимание мистер Чан. Точнее говоря, я очень надеялась, что мистер Чан, наконец, заметит это.

   Дрю подергал вдруг меня за рукав, и я поняла, что он отметил мое полное игнорирование его слов.

    – Прости, – сказала я с сожалением. – Со мной не слишком весело сегодня.

   – Не грустнее, чем обычно, – быстро отозвался Дрю. – Я провожу тебя к машине после уроков. Окей?

   Я со скрытым смехом посмотрела в его сторону. Дрю был так тошнотворно услужлив, что я иногда поражалась, что же его привлекает во мне.

   К машине, так к машине. Отделаться от него не стоило труда.

   Добираясь домой, я вспоминала сегодняшний ланч и удивлялась, что же такое происходит со мной. Мне хотелось надеяться, что ланч в компании друзей принесет облегчение. Но нет. Я была слишком враждебна по отношению к Сеттервин, Оливье и даже Лин. К сожалению, они не дали мне повода нагрубить им. Слишком уж все были понимающими, что я беременна.

   Я ехала домой, как бешеная. Злобная, разбитая и одинокая, вот что нужно было наклеить на мой бампер. Казалось, вся душевная боль внезапно разлилась по моему телу. Затормозив перед домом, я смотрела на окна, но не видела их. Я думала лишь об одном Калебе.

   Мысль пришла так быстро и кажется, облегчила в половину всю мою боль, мне стало даже легче дышать.

   Маму я нашла в библиотеке. Она полулежала на диване с книгой. Но ее не удивило мое стремительное появление, она следила за мной спокойными глазами, казалось, она даже ожидала от меня чего-нибудь подобного.

   – Объясни, как проехать к дому Гроверов. – нетерпеливо попросила я.

   Теперь она уже взглянула с тревогой. Отложив в сторону книгу, Самюель выровнялась на диванчике.

   – Рейн ты уверена?... Я знаю тебя, не наговори в злобе того, что потом не сможешь исправить.

   – Ты за кого переживаешь? За меня или за Калеба?

   Меня раздражало, как она начинала ненужный разговор. Не знаю, как выглядела сейчас я, но, наверное, не лучшим образом, раз она побледнела более обычного.

   – Просто объясни, – устало сказала я.

   Самюель осталась недовольна моим кратким ответом. Но все же объяснила дорогу. Оказывается, я вполне могла сориентироваться без карты, так как жил Калеб не так далеко от Евы. Понятно теперь, почему они были более близкими друзьями, чем со всеми остальными.

   Узнав путь к его дому, я побежала наверх за палаткой и в нерешительности зависла над его спальником. Его я оставлю себе, решила я. Я проспала в нем всю эту неделю, мучаясь от стыда, боли и разочарования. Если теперь он скажет, что никогда не захочет быть даже друзьями, у меня останется хотя бы этот спальник, как жалкое воспоминание о том вечере в лесу. С палаткой мне расставаться было не жаль, с ней не сохранилось никаких воспоминаний. А вот в своей палатке я провела лучшую ночь. В его объятьях, возможно, прошла и не вся ночь, но того, что я помнила – достаточно.