Текст книги "Солнце Бессонных (СИ)"

Автор книги: Юлия Колесникова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 33 страниц)

Роман размещен с разрешения автора.

Страничка автора на СИ:

Колесникова Юлия Анатольевна

Sun of the sleepless

Солнце бессонных

   Печальная звезда, бессонных солнце!

   Ты указываешь мрак, но этой темноты

   Твой луч трепещущий, далекий,– не рассеет.

   С тобою я сравню воспоминаний свет,

   Мерцанье прошлого – иных, счастливых лет -

   Дрожащее во мгле; ведь, как и ты, не греет

   Примеченный тоской бессильный огонек,-

   Лучист, но холоден, отчетлив, но далек...

   (В. Набоков из Байрона)

   Депрессия.

   Одно слово, рассказывающее обо мне так много. И никому другому, это слово не откроется с той стороны, с которой познала его я. Депрессия заставила забыть о возможности полюбить вновь, верить и надеяться. Рядом могла стоять лишь месть и ненависть.

   Проходит время. Ты, наконец, прощаешь себя, и подарок за испытания совсем рядом, но...

   Когда ты счастлива, влюблена и любима, то обязательно, видишь, как тебя кто-то ненавидит, завидует, ревнует. И понимаешь, довольно таки поздно – каждая минута счастья, должна быть оплачена. Болью или слезами, тяжелыми жертвами. Выбирать тебе, а главное при этом помнить, что ничего нельзя получить даром.

   Я хотела бы сейчас возненавидеть свою жизнь, как ненавидела ее последние полгода, но не могла. Я смотрела в глаза бывшего друга, налитые кровью и ненавистью, и хотела жить, а он хотел причинить мне боль. Не было времени вспоминать о счастливом последнем месяце, да и сил отбиваться не осталось. Приходилось делать одно – безысходно смотреть, как воплощается в реальность, недавний кошмар, вовсе тебя не напугавший. Мне уже не страшно...

Часть I. В дороге к себе

   Ненавижу, отвергаю ваши торжества,

   И при сходках ваших не обоняю жертв;

   Если вознесете мне всесожжение и хлебы, не приму,

   Не взгляну на заклание тучных ваших тельцов!

   Удали от меня шум песен твоих.

   Я не стану слушать звон твоих струн;

   Но пусть льется правосудие, как вода,

   И правда – как обильный поток!..

   (Амос, 5, 21-24)

   Тогда волк будет вместе с ягненком жить,

   И рядом с козленком ляжет барс;

   Будут вместе теленок, лев и вол,

   И малое дитя их поведет.

   С медведицей корова станет пастись,

   Бок о бок лягут детеныши их,

   И лев будет, есть солому, как вол;

   Над норой ехидны дитя

   Будет играть,

   И младенец руку прострет

   В пещеру змеи.

   (11, 6-9)

Глава 1. Сильна ненависть и глухо незнание

   Что может быть хуже, чем переехать в новый город с численностью населения не больше 5 тысяч человек из просторного, родного Чикаго? Только первый день в новой школе. Но мне удалось сделать свой первый день совершенно ужасным, потому что, как оказалось, быть новенькой 15-ти летней беременной девушкой, худший грех и наибольшая сплетня за последние 20 лет в этом захудалом, забытом солнцем городишке, в пригороде Лутона.

   И если бы мой отец не был новым профессором в местном, как его называли горожане, университете Бедфоршира, сплетники, несомненно, съели бы меня на завтрак, обильно полив сиропом, или чем там англичане поливают свои завтраки. И очень надеюсь, что подавились бы. Но, к счастью, не тут то было, никто не стал вешать мою фотографию на позорный столб, соседи толпами не бегали к нам с пирогами, и почти никто не таращился на мой живот, уже довольно приличных размеров. После того как мы приехали в город из аэропорта, познакомиться нам довелось лишь с риелтором, мистером Клайвисом. Это был не очень красивый мужчина средних лет с выдающимся животом. И, видимо, очень любопытными соседками близнецами мисс Адель и Генриеттой Стоутон, старыми девами, жившими, так сказать, через дорогу, потому что наш дом почти со всех сторон окружал парк, постепенно переходящий в лес.

   Погода в Англии меня не расстраивала, а точнее почти не отличалась от Чикаго – все тот же дождь, не редко ветер, только вот облачность сильнее и малое количество солнца. Безусловно, лучший вариант для моих родителей, и полное безразличие с моей стороны относительно погоды. Жить прошлым и ужасом можно и не в родных краях!

   Домик был таким милым и уютным, что я даже забыла, как не хотела переезжать сюда из Чикаго, от моих друзей, особенно Доминик, и оставлять свою ту жизнь. Хотя переезжать нужно было, ведь, если подумать, больше не было прошлой меня, все мои друзья, кроме Доминик, перестали общаться со мной, видимо под давлением своих родителей, а моим родителям давно нужно было сменить город на какой-нибудь другой. Почти восемь лет в Чикаго слишком долгий срок для таких, как они.

   Сегодняшнее утро начиналось просто отвратительно. Целая неделя здесь без осадков, и вдруг дождь, который всегда был моим другом, превратил дорогу от нашего дома к центру города, в грязь. Значит машину, которую я вчера усердно драила, конечно, чтобы увильнуть от распаковывания вещей, будет похожа на кошмар. А мне бы очень хотелось показать в новой школе, что такое девчонка из большого города. Ну, или если быть полностью откровенной, чтобы все восхищались машиной, а не разглядывали мой живот, настолько сильно округлившийся, что я уже не могла ссылаться на полноту.

   Через грязь в нашем микрорайоне, если так можно назвать 5 домиков утопающих в деревьях, я ехала осторожно, поскуливая от злости каждый раз, когда видела, как новая капелька грязи попадала на машину. Я ехала настолько медленно и осторожно, что старушки Стоутон обогнали меня на стареньком Фордике, годов эдак 70-ых, и это меня, на моем красном Мерседесе SLK 63. Позор, но мыть машину в ближайшее время я не хотела и не собиралась, так что приходилось мириться с черепашьей скоростью.

   И вот, наконец-то, я выехала к центру, где благо цивилизации – асфальт, причем совершенно идеальный, позволил моей машине ехать быстрее. Под завистливые взгляды мальчишек и парней я благополучно добралась до перекрестка не получив ни одного пятна грязи. Я как раз раздумывала о том, что вела себя чересчур вредно с утра, и наверняка обидела маму. Но вина и образ мамы исчезли, когда меня резко подрезал темно-синий джип, нахально нарушая правила дорожного движения.

   – Да чтоб тебя!!!

   Я просигналила ему, желая на самом деле кинуть что-нибудь вслед. Но вовремя остановилась – люди на улице опасливо косились на мою машину. Сестры Стоутон, почти выпрыгнули из своей машинки, стараясь разглядеть меня поближе, видимо, им мало было официального знакомства. Другие тоже рассматривали меня с большим интересом, значит, риелтор успел раструбить не только о моих чудесных глазах.

   К школе я добралась уже без происшествий, но все равно нервно оглядывалась по сторонам, боясь еще одного такого лихача, так как машину водить я не очень любила и с самого начала ужасно боялась. Теперь же страха не было, но такие вот случаи выбивали меня из колеи. Хотя иногда я просто жаждала, чтобы меня кто-нибудь сбил, но чтобы сразу насмерть, не хотелось бы мучится еще и от физической боли.

   Так как я не ожидала фанфар или какого-нибудь праздника, завистливые взгляды, которыми провожали мою машину, грели душу. Только припарковавшись, я заметила синий джип, потому как машин на стоянке оказалось очень мало. И поискала глазами того, кому могла бы принадлежать такая машина, довольно дорогая и шикарная для сельской местности, но рядом подходящих субъектов не оказалось.

   И вот тогда наконец-то пришла истерика. Злоба, которая подпитывала мою уверенность, иссякла, и я сидела, в своем шикарном кожаном салоне, которым так хотела поразить всех, судорожно сжимая руль и пытаясь сосредоточится на дыхании. Хотя, я понимала, что не могу просидеть здесь весь день, ничто не могло заставить меня выйти. Лишь мысль о том, насколько глупо я выгляжу со стороны, заставила ожить мою гордость. Вот что подстегивало меня изо дня в день в Чикаго, еще в старой школе, идти на уроки. Теперь гордость заполнила все пробелы у меня в душе, где только что таился страх. Это не должно быть страшней прежней школы, там я встречалась со злостью и издевками тех, кто когда-то был моими друзьями. Тут я, по крайней мере, никого не знаю, и меня не должны задевать косые взгляды или чье-то невежество.

   Я схватила свой рюкзак – мама настаивала именно на нем, а не сумке, так как в него влезало куча полезных вещей для беременных, как, например, запас еды. Глянула мельком в зеркало заднего вида, чтобы убедиться, не выгляжу ли я нервной, и почти выпрыгнула из машины с решительным лицом, чтобы встретить изучающие взгляды. Но, к счастью, в радиусе 10 метров никого близко не было, чтобы это увидеть. Думаю, беременная девушка с такой напускной строгостью выглядит глупо, ну и пусть, зато воинственно.

   В основном все наблюдали за мной издалека, а те, кто стоял неподалеку, делали вид, что ничего не замечают, зато не заметить их неестественных поз мог лишь слепой. То, что я все-таки произвела должное впечатление, немало меня утешало.

   Жаль, что я все же не надела мини-юбку, вот тогда я бы их точно добила. Хотя нет, еще бы сигаретку, вот тогда, точно был бы шок. Все выглядели такими тошнотворно одинаковыми, напоминая мне мою прежнюю школу, что я сама еле сдерживалась, чтобы не глазеть по сторонам, стараясь понять, не близнецы ли они все здесь. Конечно, у девушек были разного цвета волосы, косметика, обувь, сумки, но выглядели они почти клонированными, а скоро и мне, наверное, придется одевать такую же форму. Вот будет позор, когда для меня будут шить самый большой размер. Я аж затряслась от злости на себя, свой живот, и чертову английскую бюрократию и чопорность, хорошо, хоть не заплакала, что со мной в последнее время случалось часто.

   Я решительно направила свои одеревеневшие ноги в главный корпус, желая поскорее найти администратора. Не забывая при этом хмуриться, проходя по коридорам, достаточно заполнившимся учениками. К своей радости, я увидела множество учеников одетых не в форму, а в простую одежду, джинсы, рубашки, юбки, но при этом они все же носили школьный пиджак. Вот это совершенно не было страшно – пиджаки я любила, и темно-зеленый мне подходил, даже больше, чем некоторым здешним красавицам. Мое настроение росло с каждым шагом и новой девушкой, которой темно-зеленый не шел. Знаю, низко самоутверждаться за счет других, по крайней мере, я никому не говорила гадостей вслух. Вот когда начну, тогда пусть совесть меня и мучает.

   Ученики понемногу начинали пялиться на меня с плохо скрываемым интересом, но в глаза никто не бросался? и гнилыми помидорами не забрасывали, кажется, все не так уж и плохо, как могло показаться сначала. Я разглядывала их украдкой, чтобы не показаться заинтересованной. Меня здесь никто не интересует, – старалась показать я всем своим видом. Не знаю, удалось ли, но плохой реакции не было. Точнее говоря, на мое поведение не было никакой реакции, которой я могла бы ожидать, будь эта школа хоть вполовину похожа на мою прежнюю.

   Я нашла канцелярию аж в другом корпусе, где находилась учительская и, конечно же, кабинет директора. Я постучала и, не дожидаясь разрешения, вошла, в нос мне ударил стойкий сигаретный запах дыма. И если бы я не была беременна, сладко бы вздохнула, как прежде, но теперь меня тошнило от этого запаха. Как и от многих других, но, думаю, именно поэтому я смогла избавиться от плохих привычек. До беременности сигареты были моей самой лучшей тайной и одним из худших грехов, которые я скрывала от своих родителей. Ведь именно в этом им меня, должно быть, тяжело понять.

   Маленькая сухая старушка в огромных очищах и с классическим пучком смачно пыхтела сигарой, при этом что-то с интересом разглядывая в экране компьютера. Только после третьего стона, что вырывался из динамиков, я со смущением поняла, что она вряд ли предпочитает простые сериалы, ее больше устраивали фильмы из Амстердама.

   Заметив меня, она ничуть не смутилась, и не стала тушить сигарету, а, только приспустив на нос очки, сухо прокомментировала звуки из компьютера:

   – Конфескат.

   Я подняла руки, будто бы не имею ничего против.

   – Так, так. Значит это ты новенькая, – пропела она хриплым голосом и, не дав мне времени опомниться, добавила, – какой месяц?

   Мы подружимся, подумала я. Мне нравилось, когда о беременности говорили, как о беременности, а не о чуме или СПИДе. Конечно, вряд ли ее можно назвать простой, доброжелательной бабушкой, но зато без каких либо заморочек.

   – Шестой.

   – Еще почти столько же и сможешь снова носить бикини, – подмигнула она мне.

   Я хотела ей сказать, что тут это не осуществимо, но промолчала. Если удастся уговорить родителей, мы уедем куда-нибудь далеко, где невозможно будет носить купальники, а моим родителям бояться солнца.... Но я не хотела сейчас об этом думать, я и так слишком уж испытывала их терпение, пока что отец был доволен университетом, а мама радовалась прекрасной, готической церкви с католическим приходом и огромным старым органом. Им хорошо, а мне и так все равно где рожать. Хоть на северном полюсе.

   – Можно мое расписание? – наконец вспомнила я зачем сюда пришла, – Рейн Туорб, пожалуйста...

   – О, милочка, да я и так прекрасно знаю кто ты, в таких городишках как этот, приезд людей, очень интересных людей, просто сенсация. Я думаю, что сегодня в университете на твоего отца проведут охоту, и, не сомневаюсь, соседи вас уже завалили приглашениями на ужин.

   Она ухмылялась, и я отметила, что у нее недостает нескольких зубов, но мне она все равно нравилась. Никакого тебе лицемерия. Почему со всеми не может быть так просто?

   – На самом деле около нас живет не так уж много соседей, из тех немногих мы пока что знаем лишь сестер Стоутон и старого профессора Дерека, кажется, именно он продал нам дом, а теперь живет в маленьком домике, но на той же улице.

   – Значит, вы приобрели старый особняк? Там прекрасный сад, – вдумчиво сказала она и без всякого перехода, даже не пытаясь скрыть интерес, заметила: – Твои родители до неприличия красивы, как говорят в городе, и так молоды.

   – Да уж, я немного не попала в генетическую линию, – невольно вспыхнула я, с болью вспомнив, как часто все удивлялись, что у такой яркой пары, как мои родители, родился совершенно посредственный ребенок. А он и не родился...

   Администратор сверкнула на меня глазами и отдала листок, видимо пока закончив на этом свои расспросы, я должна привыкнуть к такому поведению. В таких маленьких городках появление кого-то нового – целое событие, а нашу семью очень трудно назвать нормальной, поэтому внимание к нам будет удвоенное. Вспоминая красавицу мать и прекрасного отца, я представляла, что будут думать о нас: "Наверняка они переехали из-за позора дочери".

   Ну что ж, они не очень-то ошибутся. Позор не позор, а причина для переезда достаточно весомая. Хотя, не самая главная. Причин было много. Женитьба Ричарда – моего брата, изменение Мизери – его жены, очередной побег Прата от нас....Даже не хотелось обо всем этом сейчас думать. Никто и так не узнает о наших настоящих причинах, так что пусть думают что хотят. Я не гордая (ну почти), смогу вынести все, что будут говорить. Не впервой.

   Разговор со старушкой был как глоток свежего воздуха перед казнью. Мне нужно было идти в главный корпус, искать свой класс и приниматься за учебу, я помедлила перед дверью и заметила, что старушка продолжает с интересом наблюдать за мной. И вновь эта глупая, острая гордость вытолкнула меня в коридор, в поток учеников, который достиг, видимо, своей максимальной концентрации. Я шла, не очень понимая, где искать кабинет английского, и была доведена до предела своей неуклюжестью, когда почти хамски ввалилась туда.

   К сожалению, это дало ужасный эффект – все замолчали и уставились на меня, как на маленькое круглое чудовище. Как бы я не хотела в данный миг провалиться под землю, но урок уже начался, и сбежать я не могла. Не произвольно я коснулась живота, все, даже учительница, проследовали взглядами за моей рукой.

   А мне еще казалось, что хуже уже не может случиться, но теперь они пялились на меня больше прежнего. Я потопталась на одном месте, пока до меня не дошло, что стоит поздороваться. Я смущенно кинула тихое "здравствуйте" и это, кажется, немного вернуло всех в чувство. Ученики сразу же потупились и занялись книгами, тетрадями и ручками, кто-то полез в портфель, другие отвернулись к окну.

   – Гхм...– прокашлялась учительница, краснея не меньше моего от сложившейся ситуации, – если вам будет удобно, повесьте свою верхнюю одежду на вешалку, а потом можете сесть на любое свободное место, кто-нибудь принесет вам учебник.

   Не знаю, что заставило меня покраснеть еще сильнее: отсутствие свободного места около девушек или три парня, что неуклюже бросились принести мне книгу. Я смущенно поблагодарила, видимо, самого ловкого и быстрого, и благодарно улыбнулась двум другим, совершенно не запомнив их лиц. Все в классе для меня теперь сливались в одно пятно – непроизвольно на глазах выступили слезы стыда. Оказывается, быть в центре внимания – это так странно и одновременно страшно. Раньше у меня с этим проблем не возникало.

   Я села за предпоследнюю парту около окна, рядом сидел смешной ушастый парень, и очень понадеялась, что сквозь его очки мой живот будет плохо виден. Он внимательно следил за моими скованными движениями, и от этого мне стало еще тяжелее найти в портфеле ручку – она каждый раз выскальзывала, как только я уже, казалось, схватила ее крепко. Приведя все свои вещи на столе в порядок, я наконец-то смогла найти в себе силы, чтобы посмотреть на него.

   – Здороф! – улыбнулся парень мне во весь рот, когда мисс Крат, а так звали учительницу, начала урок, – ты новенькая, а я Дрю.

   Мне было не трудно понять его, так как мама учила меня дома не только французскому, но и правильному английскому выговору, считая американский вариант не таким красивым. Но Дрю выражался довольно странно.

   – Э, хорошо, – неуверенно ответила я. Он говорил обо мне, будто "новенькая" – диагноз, а может, думал, что я не знаю, что являюсь новенькой. Дрю казался милым, но мне почему-то захотелось сказать ему какую-нибудь гадость, хотя в последнее время со мной часто случалось и такое. Неожиданная доброта со стороны незнакомых людей вызывала недоверие. Только за последние полгода я поняла, что по-настоящему нельзя никому доверять. Дома меня всегда ждали мои верные и надежные родители, но вот друзьям, как оказалось, доверять нельзя. Особенно новым и тем, кто активно набивается в друзья. Я не могла просто поверить, что сразу же понравилась ему, и вот он теперь такой добренький. Или я просто становлюсь параноиком?

   Я еще раз улыбнулась парню, чувствуя вину, что думаю плохо о совершенно незнакомом человеке. Что он может знать обо мне, чтобы набиваться в друзья? Сдается, у меня начала развиваться завышенная самооценка.

   – Кстати, я Рейн, – наконец догадалась представиться я, поняв, что он этого дожидается.

   – Да все уже знают, отец одной из школьниц – тот риелтор, что продал вам дом, она уже многое о вас рассказала, – заявил Дрю так счастливо, будто сообщал мне, что я выиграла миллион. Его непосредственность уже не просто пугала меня, а вызывала мысль, что у него не все в порядке с головой. Ну кому еще придет в голову, сообщать человеку, да притом с такой радостью, что о нем уже разносят сплетни?

   Я внимательней посмотрела на Дрю, гадая, не играет ли он этакого дурачка, чтобы вытянуть из меня какие-либо подробности о моей семье, а потом мусолить их со своими друзьями. Но его взгляд оставался такой же искренний и улыбчивый. Я почувствовала себя законченной параноидальной психопаткой.

   Наконец-то разобравшись в себе и мотивах Дрю, я смогла послушать мисс Крат и немного оглядеться. Литературу я любила, и хоть уже много раз читала Джейн Эйр, с глубоким удовольствием послушала мисс Крат. Она была очень красноречива в изложении материала, ни в какое сравнение не шла с моим старым учителем в Чикаго, который часто забывал, на чем остановился, так как любил ввернуть какую-нибудь историю о себе и своих студенческих годах. Мисс Крат явно была одарена в литературной критике. Я вслушивалась, открыв рот, и слушая некоторые отрывки, понимала, что пропустила такие интересные моменты, которые раньше мне казались незначительными. И не могла понять, я ли это так тупа, или она настолько гениальна.

   С Дрю мы уже не переговаривались, но я замечала, что он все время пялится на меня, и только потом вспомнила, что виной всему, наверное, мой новый синий цвет волос. Других, видимо, он тоже смущал, но я и сама уже пожалела, что так радикально перекрасилось, просто иногда на меня находило, и мне необходимо было что-то изменить в себе. Вспоминая тихий ужас родителей, и замечая насмешливые взгляды других учеников, я была готова прямо сейчас бежать в магазин за краской более или менее подходящей к моему прежнему цвету. Неизвестно как со временем прореагирует администрация школы, но в Чикагской школе меня бы уже заставили перекраситься, чтобы я не портила имидж учебного заведения. Ну, если они так уж будут настаивать, я перекрашу волосы в зеленый цвет – в поддержку пиджаков школы.

   Я отвернулась от Дрю, не желая видеть его непонятный интерес. Я старалась смотреть вперед, и на миг передо мной мелькнули карие девичьи глаза и снова исчезли. Они излучали изумление и интерес, да и только. Но меня это уже не удивило, я начинала привыкать к такой бурной реакции по поводу моей персоны. Чего доброго еще изберут королевой бала, если таковые у них здесь вообще проводят. Я мало что знала о традициях английских школ. Но пока что эта школа почти ничем не отличалась от моей предыдущей, только там все были, понятное дело, побогаче и понадменнее. Девочки ходили в одежде от ведущих дизайнеров, а парни сверкали вставными белыми зубами. Я даже подумала о том, стоит ли носить здесь мою одежду, столь явно отличающуюся от их. А в то же время, да какая кому разница, в чем я одета? Мой живот даже в мешке не спрячешь. Быть заносчивой городской девчонкой, лучше, чем быть беременной городской девочкой.

   Когда закончился урок, я, не спеша начала собирать сумку, игнорируя замявшегося Дрю, видимо, желающего провести меня на следующий урок. Он потоптался на месте, и, тихо что-то буркнув, ушел. Я, конечно же, удивилась такой фамильярности с его стороны, ведь мы не были друзьями, и я ничего ему не обещала, но постаралась выбросить эту ситуацию из головы – впереди еще много вот таких уроков, а может и таких Дрю.

   И если я смогла не обращать внимания на Дрю, то проигнорировать черные туфельки, что появились в моем поле зрения – нет. Я медленно подняла глаза вверх и, оценив вкус хозяйки туфель, с сожалением отметила, что она как раз из таких, кому идет темно-зеленый пиджак, да и вообще подходит любая одежда. И тогда же поняла, кому принадлежали смешливые карие глаза впереди меня.

   – Привет, я Бет, сижу прямо перед тобой. Хочу познакомиться и также не буду против, если ты прокатишь меня на своей отпадной машине. О ней уже весь город жужжит!

   Обладательница глаз, туфель и веселого нрава, вмещала в себя еще оливковый цвет лица и черные шелковистые кудри. Я была готова поклясться, что она непременно станет актрисой – с такой внешностью грех сидеть в этой глуши. Она совсем надо мной не возвышалась, мы были одинакового роста, но по сравнению с этим воплощением цветущей красоты, я остро почувствовала себя маленьким, круглым гоблином. Как бы я хотела сейчас назад свое нормальное, не раздутое тело, но и тогда, чего скрывать, мне бы все равно не удалось сравниться с ней. А все этот монстр во мне,... то есть ребенок, поправила я себя, вспоминая, как маму мучает, когда я так говорю о нем. Но по-моему, все по честному – он мучает меня, я их за то, что не разрешили сделать аборт. На миг я сама ужаснулась, что думаю о такой отвратительной вещи, и ребенок, будто порицая, задвигался внутри меня.

   – Искренне говорю, мне очень приятно. Если хочешь, можешь сейчас спрашивать о ребенке, пока я не голодна, иначе потом стану неуправляемой и злой, – весело, почти легкомысленно ответила я, стараясь скрыть неуверенность, что пыталась вырваться наружу. В голове мелькали десятки глупых и наивных слов, да еще непреодолимое чувство зависти, растущее во мне каждый раз, когда я чувствую движение ребенка в себе. Она не только красива, но еще и не носит на себе такое бремя, как я.

   – Это меня не напрягает, – отмахнулась Бет и села на край стола, – хотя мне, как и всем, интересно. Когда я, наконец, с тобой познакомилась, у нас будет куча времени все узнать друг о друге.

   – Наконец познакомилась? То есть? Я сегодня только первый день в школе, – недоумевала я, застыв на месте.

   Бет расхохоталась, увидев мое непонимание, и принялась объяснять, видимо очевидные для нее вещи.

   – Но в городе ты уже почти неделю. О вашей семье говорят все, а главные герои те, кто вас видел, а это риелтор, его жена, старый профессор и, конечно же, сестры Стоутон, – она посмотрела на мой живот, и скривилась так красноречиво, что я сразу же поняла, о ком говорят больше всего. Мне стало смешно, она показывала это так весело, что не улыбнуться, было не возможно.

   – И что же говорят? – поинтересовалась я, класс опустел, и я была готова выслушать все самое лестное о себе. Бет с интересом посмотрела на меня, гадая, что же у меня на уме, но я ответила ей уверенным, прямым взглядом, еще до недавнего несвойственным мне.

   – Конечно же, всем интересно кто отец. Про причины переезда и так понятно. По всей видимости, вы просто непристойно богаты, а твои родители так красивы и еще молоды, что некоторые злорадствуют по поводу того, что ты беременна, мол, так вам и надо. Ну и непременно твой цвет волос, такого у нас еще не было. Бабули в шоке.

   Не думала, что когда-нибудь буду смеяться над этим, но Бет представила все в таком свете, что трудно было воспринимать злые сплетни всерьез, да и к тому же мне было все равно, что подумают остальные. Я пережила намного более сложную ситуацию, когда меня не поняли мои друзья, и что подумают обо мне в этом селе, было не интересно.

   На самом деле моим главным желанием было переехать куда-нибудь, где вообще нет людей, родить там и забыть об этом периоде жизни, просто вычеркнуть его из памяти, будто и не было, и думать о ребенке как о брате или сестре, полностью поручив родительские обязательства своим родителям.

   – Я думала, все будет намного хуже. Меня разопнут на дверях местной церкви или захотят сжечь на костре, или как там у вас поступают с блудницами? – я притворно испугалась и Бет залилась смехом.

   – Ну, наконец-то, хоть кто-то похожий на меня и мой ровесник. Не удивительно, что, даже еще не узнав тебя, я знала, что ты мне понравишься. То, что говорили о тебе, меня интересовало. Мои друзья все смеялись, один лишь Калеб предложил, чтобы я с тобой познакомилась и перестала гадать. А ты оказалась даже интереснее, чем все мы думали... – я слушала Бет и думала, кому она поет дифирамбы: мне или себе? Но решила, что это не имеет значения, она мне нравилась. – Со мной никто не сидит на уроках, кроме английского, так что можем сидеть вместе, ну а на английском будешь уже сидеть с Дрю.

   Мы выбрались в коридор, и чтобы Бет меня слышала, мне пришлось идти вплотную к ней.

   – И почему же никто не сидит?

   – Ну, почти никто. Некоторые считают меня хамкой, – Бет говорила так, будто ее это саму удивляет.– Только с каких это пор правда считается хамством? Иногда я просто не могу сдержаться, не могу лицемерить.

   Бет была своеобразной девушкой, очень своеобразной, зато, хотя бы, не занудой. Она казалась интересной, и странно, что по ее словам с ней никто не общался. И, как будто прочитав мои мысли, Бет заговорила:

   – Не думай, что я совсем ни с кем не общаюсь, просто среди ровесников, нет никого интересного. Круг моих друзей узок и, можно сказать, подобран по крупице. Почти все они старше меня, некоторые на 2 года. И надеюсь, что ты слушаешь разную музыку – единственное, что терпеть не могут все в нашей компании, так это попсу. Что тебя удивит, некоторые из девочек на рокеров совершенно не похожи.

   Я улыбнулась, вовсе не переживая по этому поводу.

   – Думаю, в этом у нас не будет разногласий, – сказала я самодовольно, очень похоже на Бет. У меня была отличная подборка музыки, многое из которой перекочевала в мою комнату из комнаты отца, а также после отъезда брата со своей новообращенной женой, я забрала себе его пластинки и диски. Рок, конечно же, я люблю больше всего, хотя не брезгую и классикой, танцевальной музыкой и, чего греха таить, бывает в моих любимых песнях попса выходит на первое место, но очень редко, и ненадолго. В основном музыку я слушала запоями. Одна группа на неделю, иногда на две, становилась самой любимой. Теперь в моем МР3 можно было найти RA, хотя еще 3 дня назад там плескались SKILETT, а еще, перед тем, какой-то блюзовый дует 50-хх.

   Говорить с Бет было одно удовольствие, так просто за несколько минут мы стали подругами. Хотя не знаю, можно ли нас так уже называть. Но определенно мне с ней было интересно, ничего похожего на Доминик, мою бывшую застенчивую подругу. Я подумала, что хорошо бы ей написать про Бет, а потом передумала – она и так ужасно ревновала меня к тамошним моим друзьям, а мой отъезд и так ее добил.

   На нас с Бет оглядывались в коридорах и перешептывались, с некоторыми она меня знакомила, но я даже и не старалась запоминать лица или имена, кстати, по совету самой Бет. Она мотивировала это тем, что у меня еще будет время узнать всех, – зимой особенно не будет чем заняться и просто придется, с тоски, принимать участие в школьной жизни, вот тогда и будет время узнать всех. Бет совершенно не напрягала меня расспросами, а больше говорила сама, и за это я была ей благодарна. Я не могла назвать себя робкой или неразговорчивой, но не сегодня – за этот проход по коридору я улыбнулась и сказала больше, чем за неделю. Мне казалось, коридор никогда не кончится, и мы не дойдем до нашего класса. Главное, что пока Бет не ставила лишних вопросов, и я могла молчать о своей прошлой жизни так долго, пока не сочту за необходимое рассказать ей или другим девушкам, в зависимости о того, с кем подружусь. И смогу рассказывать только то, что захочу.

   В таком темпе прошла математика, а потом и еще несколько предметов, которые я не запомнила – так много было Бет. Она говорила и знакомила меня с нескончаемым количеством людей, откровенно удивляясь, что она и сама знает всех их. Безусловно, меня смешило ее чувство юмора, столь не типичное моему бывшему окружению в Чикаго. На всех предметах мы сидели вместе, и меня немного раздражало то, с каким обиженным лицом сидит Дрю, будто бы я обязалась сидеть с ним вечно. Не рановато ли для ревности?