Текст книги "Солнце Бессонных (СИ)"

Автор книги: Юлия Колесникова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 30 (всего у книги 33 страниц)

   Я не могла скрыть счастливого взгляда:

   – А как же твоя выставка?

   – Я перенес ее на неделю. Ты для меня куда важнее!

   Мне не удалось сдержать слез, когда я бросилась ему на шею и крепко-крепко обняла. Мне хотелось сейчас кое-чего другого, но я сдержалась от искушения хорошенько его поцеловать. Теперь сердце билось так ускоренно совершенно по другой причине. Калеб выглядел таким притягательным, со своей холодной отстраненностью.

   – И к тому же, должен же я застолбить свои права на тебя. Чтобы больше ни один Бред не посмел иметь на тебя виды.

   – Все будут ждать, когда пройдет три недели, – пробурчала я, когда Калеб напомнил мне о сложившейся ситуации. Теперь уже даже его улыбка не смогла заставить меня улыбнуться в ответ.

   – Тебе нечего переживать, мы вместе уже дольше.

   – У меня всегда будут причины переживать, – отозвалась угрюмо я.

   Калеб, не отвечая, вытащил из машины мою сумку, и, не отдав ее, взял меня за руку.

   Он бесстрастно шагал вперед, окружив себя аурой абсолютной отстраненности в сочетании с угрозой, не понятной людям, пока они не встретились бы с его взглядом. Я семенила рядом, зная или, точнее говоря, подозревая, о чем он сейчас думает. Обо мне, о моих словах, о нас.

   Когда мы шли вместе через весь двор, остальные ученики в недоумении расступались, некоторые даже поспешно уходили. Выражение лица Калеба, кого хочешь, приведет в ужас. Поделом им.

   Как только мы оказались около входа в школу, к нам подошла Оливье, не устрашенная аурой враждебности, исходящей от Калеба. Остальные с интересом разглядывали нас, хотя честно пытались скрыть разинутые рты и очумевшие взгляды. Надолго бравады Оливье не хватило, она видимо чувствовала себя не уютно, только почему, не могла понять. Мне ее страхи тоже были совершенно не понятны, даже не смотря на то, что Калеб был зол, я не ощущала и тени страха.

   – Так-так голубки вместе. А как же твоя выставка?

   – Ради Рейн я ее перенес. Удивляет?

   Лицо Оливье действительно удивленно вытянулась. С ней Калеб еще не разговаривал подобным образом. По-моему, он так еще ни с кем не разговаривал.

   Когда Калеб повел меня дальше, Оливье посторонилась, больше ничего не сказав, очевидно переваривая информацию. Стало даже жалко смотреть на нее, такую красивую и ухоженную, вдруг с потерянным лицом, будто бы ее только что бросили или ударили.

   Мы дошли вместе до моего класса, Калеб подчеркнуто вежливо поздоровался со всеми, как и я, и, поставив мою сумку на кресло, на миг привлек меня и поцеловал. Как всегда, когда наши губы прикасались, я забыла обо всем. Даже о том, что этот поцелуй всего лишь, чтобы показать, кому я принадлежу.

   Когда Калеб выходил из класса, повисла странная тишина, спустя мгновение, нарушенная чьим-то смешком.

   Я оглянулась и увидела за партой Бет. Сегодня ее настроение кардинально отличалось от вчерашнего. Она улыбалась, и я заинтригованная села рядом, забыв об остальных учениках в классе. Когда ее кудряшки тряслись от смеха, все входило в норму.

   – Значит, я все-таки была права, и Калеб тебе нравился?

   – Конечно, нравился, а кому он может не нравиться? Ты во всем была права! – с вздохом покорно согласилась я.

   – Теперь вздохами ты не отделаешься. Я хочу знать все! Ты мне задолжала.

   Энергия и азарт били из Бет ключом. Попробуй тут отвертеться!

   На протяжении уроков я рассказывала Бет обо всем, или почти обо всем, не уточняя в некоторых случаях деталей. Начиная все от самого первого дня в школе и заканчивая днем рождения.

   А на переменах повторялась одна и та же картинка. Калеб забирал меня с одного урока на другой. Когда это случилось в первый раз, я почувствовала себя неловко.

   Калеб зашел в класс и медленно направился ко мне. Протянув руку, помог мне подняться, и наверняка почувствовал, как сильно бьется мое сердце. Я нервно облизала губы. Все смотрели на нас, даже учитель.

   Вот это, наверное, сенсация, – думала я, смотря, как Калеб собирает мои вещи, и безвольно следуя за ним.

   К концу дня страсти поутихли. Но я не сомневалась, что все всю неделю будут обсуждать наши отношения. Мусолить, переливать грязь, и добавлять пикантные моменты, которых, конечно, не было. И главное, начали ставить ставки, через сколько он меня оставит, включая ту неделю, когда он уедет во Францию. Как раз именно это раздражало больше всего. Потому что я сама, непроизвольно, начинала думать в таком плане. А если Калеб уедет на неделю во Францию, и найдет там прекрасную незнакомку, и все мысли обо мне утратят над ним силу? Так же, как это было с его женой?

   Вторник был еще хуже. Оливье принялась разыгрывать из себя верную подругу. Точнее говоря, так она объясняла всем причины, по каким все время пытается повеситься Калебу на шею. Будто бы она хочет открыть мне глаза на Калеба.

   Мы как раз направлялись в столовую, после истощительной самостоятельной работы по физике (мистер Чан превзошел сам себя!), когда Бет остановила меня.

   – Может, не будем заходить, потом поедим?

   Ее поведение показалось мне странным. Бет не смотрела в сторону столовой, и явно пыталась заставить меня сделать то же самое. Ее лицо стало каким-то раздражительным и гневным. Нос подрагивал, а ресницы бешено хлопали, стараясь скрыть неестественный блеск глаз.

   – Что с тобой? Ты только что стонала, что голодна, – мне было все равно, что она там выдумала. Я хотела есть, к тому же, на улице снова пошел снег, и стало холодно.

   – А я передумала.

   Кому она будет врать? Я, не останавливаясь, зашла в зал столовой. Мне сразу же бросилось в глаза, что Калеб и Оливье сидят за столом одни. Почему-то ревности я не почувствовала. А лишь глубокое сожаление к Оливье. Она не умела проигрывать и не могла поверить, что такая, как я, смогла удержать Калеба.

   Самым смешным было то, как народ начал вскакивать со своих мест подальше от этого столика, как только в зале появилась я. Что-то я не замечала за собой угрожающего вида. С чего вдруг они решили, что я грозная?

   Калеб поднялся на ноги и собирался уйти, Оливье поспешно подалась к нему, и на миг ей удалось прижаться к его губам.

   Он оттолкнул ее от себя, я двинулась вперед и остановилась, весь этот концерт, разыгранный Оливье, не подействовал на меня так, как она рассчитывала.

   – Как глупо, Оливье, – с жалостью к ней сказала я. – Научись проигрывать.

   Я стояла за спиной Калеба и могла видеть, как он весь напрягся при звуках моего голоса, лишь теперь осознав, что я стою рядом и тоже наблюдаю за этой сценой. Оливье премило улыбнулась, вытирая размазавшуюся помаду. Секунда и нежный рот отвердел.

   – Пошла вон! – Калеб грубо схватил ее за руку и оттолкнул от себя. Оливье злобно посмотрела на нас двоих.

   – Думаешь, он будет с тобой? Дура! У тебя еще от силы неделя!

   – Уходи Оливье, – в разговор вмешалась Бет, напуганная произошедшим, и намного более злая, чем я, – ты и так уже наломала дров.

   Оливье оглянулась. Вокруг нее стояли другие ученики, и с отвращением наблюдали за ее поведением. Неожиданно, сцена, разыгранная Оливье, чтобы сделать мне больно, оказалось очень полезна.

   На мою сторону встало вдруг столько людей, и в этот день я почти не слышала никаких разговоров о нас с Калебом, звучащих с укоризной.

   Оливье ушла из столовой посрамленная, а Калеб с трепетом ожидал, что я скажу. Его глаза, потемневшие от злости и нетерпения, замерли на моем лице выжидающе.

   – Неужели ты думаешь, я поверила тому, что здесь устроила Оливье?

   Калеб с облегчением взял мою руку в свою, на большее мы сейчас не рассчитывали, когда вокруг было столько людей.

   – Что с ней такое? Она вроде бы уже успокоилась.

   – Иногда я думаю, не только у Дрю шизофрения.

   Поесть в тот день мне не довелось. Бет и Ева, как два охранника, больше не отставали от меня, можно подумать, кто-то бегал за мной с топором. Оливье всего лишь посчитала меня настолько тупой и отчаянной, готовой купиться на ее бездарную игру, что я даже почувствовала себя уязвленной.

   Рассказав вечером обо всем Самюель, я сразу же пожалела о сделанном. Негодованию мамы не было предела.

   – Да что она о себе возомнила!

   Самюель металась подобным образом по дому, когда вернулся Терцо. Благо он оценил ситуацию, и взялся за ее успокоение. Ему тоже не понравилось поведение Оливье, но он смотрел на ситуацию с мужской точки зрения.

   – Да уж, помню, было время, и по мне так девушки сохли, как по Калебу.

   Самюель не обрадовалась его изречениям. Для нее Оливье повела себя совершенно не по-дружески, и очень не красиво поступила с ее ребенком. Терцо, как мужчине, было не понять Самюель.

   В гости наведался Грем, но, сразу же уловив скандальное настроение Самюель, решил предоставить возможность супругам уладить свои дела самостоятельно. Не знаю как, но Терцо заставил Самюель выйти на прогулку. И наконец-то, впервые за несколько дней, я была предоставлена сама себе. Никто ни о чем меня не расспрашивал, не интересовался, я ни перед кем не отчитывалась. Вот это благодать!

   Но через полчаса такой тишины, я отчетливо ощутила нехватку Калеба рядом.

   Увидеться нам довелось только в среду, потому вечер вторника я посвятила урокам, перепиской с Доминик и Ричардом, и, конечно же, как всегда, страданию. Целый вечер, который мы могли пробыть вдвоем, пропадал!

   На среду я спланировала еще один вечер, когда дома никого не будет. Терцо долго упирался. В дни его молодости девушкам было не положено так часто оставаться наедине с парнями, но доводы Самюель и мои, помогли все уладить мирно. Да и вообще, что, по его мнению, мы могли сделать с Калебом, когда я и так уже на девятом месяце? Из самого опасного, чего бы хотела я, оставалось только прыгнуть с парашютом и бейсджампинг. К его радости ни того, ни другого в городе не было. А уж тем более, в нашем доме.

   Так же мне пришлось отделаться от навязчивого желания Бет поговорить по телефону. Но не так скоро, как хотелось бы. Когда Калеб пришел, я все еще обсуждала с ней поведение Оливье. Ну, обсуждала громко сказано, говорила Бет, от меня требовалось только вовремя одобрительно мычать. Послушав все это, Ева расстроилась. Даже не смотря на то, что Оливье действительно вела теперь себя в школе просто отвратно, та находила ей оправдание.

   Главное, что меня радовало – как мало людей слушало гадости Оливье.

   Я слышала, как хлопнула дверь, но поток Бет невозможно было прервать. Калеб очень неожиданно появился передо мной и тут же исчез в доме. Я от нетерпения поскорее его обнять, уже ломала голову, как отделаться от Бет. Шелковистые ледяные губы коснулись моей кожи на скуле в насмешливом поцелуе, и в следующий миг, я была свободна. Когда я обернулась, Калеба не было рядом. Он играл со мной!

   Я встала с трубкой спиной к стене, ожидая следующего его движения, и вообще перестала слушать Бет.

   Неожиданно трубка из моих рук исчезла и Калеб замер вплотную передо мной с телефоном. Глаза его насмешливо сияли, как и кожа, восхитительно белая, ароматная, и запретно-притягательная.

   – Прости Бет, она поговорит с тобой завтра.

   Я даже не нашла в себе сил разозлиться на него, так как он смотрел на меня искрящимися глазами. Его бровь изогнулась.

   – Ничего не скажешь?

   Вместо ответа я медленно пустилась в обход Калеба, стараясь изобразить такую же насмешливую улыбку, как и он. Мои руки прошлись по его руке и спине. Но Калеб не позволил мне ступить и двух шагов. Я неожиданно оказалась прижатой к стене спиной, как и раньше, а он нарочито медленно наклонялся ко мне. Поцелуй вышел легким и дразнящим, тепло его губ, отличающееся от тепла простого человека, казалось, обжигало, но только первый миг.

   Он отстранился, удивленно склонил голову набок и, слегка усмехнувшись, объявил:

   – Здесь Дрю. С чего бы это он пришел к тебе в такое позднее время?

   В следующий момент раздался звонок. Кинув на Калеба раздраженный взгляд, я помчалась открывать, но он был там раньше меня. Теперь, когда все уже знали, что мы встречаемся, он на каждом углу спешил сообщить о своих правах на меня. Можно подумать, меня просто на куски разрывали жаждущие моего внимания кавалеры. Но его ревность мне льстила.

   – Можно с тобой поговорить?

   Когда я открыла дверь, на пороге стоял Дрю, промокший и жалкий, заметно, что пришедший ко мне пешком. Я не успела ничего ответить, как из-за косяка перевесился Калеб.

   Глаза Дрю похолодели, но я заметила, как он тут же взял себя в руки и постарался улыбнуться Калебу. Я опешила от такого поворота событий. Калеб тоже нахмурился. Что ему не нравится теперь? Дрю всего лишь слабый, больной парень.

   – Конечно. Может, хочешь чаю, ты весь промок?

   Пропустив Калеба вперед, я взглядом попросила его быть вежливым, он ответил мне угрюмым взглядом, но далее мне было бы грех на него жаловаться.

   Усадив Дрю у камина, я послала Калеба сделать чай. Он ответил мне насмешливым взглядом, но было на его лице еще какое-то чувство, которого я раньше не видела. Если ранее Калеб ревновал меня как бы в шутку, неожиданно это чувство в Калебе приобрело для меня реальные черты. Он ревнует к Дрю? Поверить в такое было сложно. Ну, я понимаю к Бреду, но к Дрю!

   Дрю долго мялся, мешал сахар в чае, пока наконец не решился что-то сказать.

   – Я пришел извиниться за сестру. Не знаю, что с ней происходит. Она тоже. Возможно, она еще любит Калеба... – Дрю стрельнул глазами в Калеба, стоявшего недалеко, опершись на полку камина, и я была готова поклясться, что в его глазах засветилось ехидство.

   – Это не любовь! – резко отрезал Калеб. Я была склонна согласиться с ним. Оливье терпеть не могла, если что-то не получалось так, как хотела она. Впрочем, Дрю может быть это неизвестно, но в отличие от сестры, он не столь настойчив и напорист.

   – Не знаю. Просто мне неловко. Надеюсь, мы с тобой все равно друзья?

   Сколько было неприкрытой надежды в глоссе Дрю. Но я медлила с ответом. Дрю так и не извинился, что разболтал тогда все на моем дне рождения, и умчался, словно ему нанесли кровную обиду.

   – Все будет зависеть от тебя, – неуверенно отозвалась я, но прежде посмотрела на Калеба.

   Дрю еще непродолжительное время посидел с нами. Но я видела, как Калеб терял терпение, да и мне компания Дрю сегодня была не особо приятна.

   Я понимала, что нужно предложить Дрю отвезти его домой, только я не могла. Не хотелось тратить на него еще время, которое у меня оставалось, чтобы побыть с Калебом. Воскресенье уже так близко маячило над горизонтом, и я не готова была к его приходу.

   Только двери за Дрю закрылись, Калеб, мрачно оглядев меня, изрек:

   – Держись подальше от Дрю.

   Я надулась. Неужели Калеб считает меня глупой?

   – Думаешь, он опасен? Или что отобьет меня у тебя?

   Незаметным движением, похожим на скольжение тени, Калеб оказался рядом и заключил меня в объятие, тяжелые и почти удушливые. Сначала он посмотрел на меня пронзительным взглядом, а потом его голова опустилась к моему лбу.

   – Держись подальше от Дрю, – неслышно пробормотал он, повторяя сказанное раньше. – И не отдаляйся от меня.

   Я шевельнулась в его объятиях, для того, чтобы проверить силу его рук, сковавших меня. Он покорно отпустил меня, и руки бессильно упали вдоль тела, при этом он так и остался стоять, все еще слишком интимно близко ко мне. Я вновь вернулась к нему, не желая видеть даже такого маленького расстояния между нами.

   – Это всего лишь ревность, – прошептала я.

   – Я никогда не ревную, – неуверенно отозвался Калеб, и его губы прошлись вдоль моей шеи. Я задрожала, и он вместе со мной.

   – Нет, ревную, – тяжело вздохнул он, сдаваясь. – Не могу представить, что когда-нибудь, кто-то также как я, будет держать тебя за это прекрасное лицо и целовать твои губы. Ты ведь моя! Кто сможет это изменить, если даже я не в силах?

   Я болезненно вздохнула, подавляя слезы. Он так отчаянно меня любил, но все равно мог представить, что сможет когда-нибудь отдать меня другому, если того потребую я. Еще никому так не признавались в любви.

   С вечера среды вплоть до субботы, нам больше не удавалось побыть вдвоем. И у него и у меня появлялись странные неотложные дела. Нам удавалось вырывать время то здесь, то там, чтобы просто обнявшись, посидеть несколько минут. Вечера мы провели время с моими родителями и Гремом. Их нельзя было назвать скучными, но скорый отъезд Калеба отравлял каждую минуту, проведенную не вместе.

   Когда настала суббота, мы отставили все и закрылись в моей комнате.

   Калеб взял меня на руки. Он держал меня так просто, будто я вовсе не имела веса. Его пальцы сильно и нежно сжимали мою талию, и я чувствовала холод его мужских рук, таких надежных и уверенных. С каждым днем я все чаще чувствовала нетерпеливое покачивание детей в животе, но когда случались такие мгновение, когда Калеб оказывался рядом, они нежно трепетали, и я наслаждалась несвойственным мне теплым чувством по отношению к детям. Рядом с Калебом я даже забывала о страхе перед родами.

   Вечер не хотелось портить просмотрами фильмов, но я жалела, что мы не могли пойти гулять. Даже не смотря на то, что на улице потеплело, в моей комнате мы могли быть ближе.

   – Я тупею из-за тебя и твоих глаз! – пожаловалась я, насилу скинув с себя очарование его взгляда.

   Калеб не смотрел на меня и выглядел при этом так, словно узнал что-то очень ценное!

   – Правда? Не замечал. Вот я уж точно с тобой забываю, что больше не человек.

   – Разве это так плохо? – возмутилась я, почти, обидевшись. Привстав над ним, я постаралась заглянуть в его глаза.

   – Да нет, – тяжело вздохнул он, – это слишком хорошо, чтобы быть правдой.

   Я его понимала. Все что происходило с нами, напоминало наваждение, волшебный сон. И я хотела, чтобы он длился вечно.

   Положив меня на кровать, Калеб устроился рядом. Я положила голову на его грудь, и со странным смятением ощущала твердость и сегодняшнюю прохладу его тела, которая говорила о сытости. Разве можно оставаться равнодушной, когда он рядом? И все же, мое тело не могло ничем мне помочь, чтобы израсходовать странную истому, разливающуюся по телу, каждый раз, когда Калеб дотрагивался до меня.

   – О чем ты думаешь, – промурлыкал его мелодичный голос. Его губы коснулись моих волос, спустились к виску и замерли там на миг, потом немного отодвинувшись.

   Не отвечая сразу, я прочертила пальцем дорожку от его переносицы к губам, и, проведя по ним, тяжело вздохнула.

   – О том, что завтра, когда я проснусь, тебя уже не будет не только здесь, но и в Англии.

   – Завтра еще нескоро, – мягко сказал Калеб. Мы не могли оторвать друг от друга глаз. Когда он смотрел именно так, как сейчас, я могла поверить, что за стенами этой комнаты мира не существует.

   Ладони мои занемели под его тяжелыми, холодными пальцами, однако я терпела, мне не хотелось разрывать этот союз наших рук. И все же, скоро нам придется ненадолго расстаться, и я неделю не смогу ощущать прохладу его кожи.

   Завтра придет слишком скоро, – грустно подумала я.

   Калеб высвободился из под моих рук и сел на противоположной стороне кровати. Длинные, белые руки обхватили колено, склонив голову набок, он не смотрел на меня, что давало мне возможность наблюдать за ним, не подвергаясь разоблачению.

   Уже одетый для поездки, Калеб выглядел старше, чем обычно. Так он выглядел всегда, когда одевал не джинсы и футболку, словно менял облик, переодевшись в солидный костюм. Даже и не знаю, каким он нравился мне больше. В любом случае, не было одного Калеба, которого я любила, он имел несколько обличий, и к каждому нужно было иметь подход.

   Вот теперь передо мной сидел Калеб, в котором победила сущность старого человека, ее он одел вместе с костюмом и лицом известного художника. А еще днем ко мне забегал 19-летний возлюбленный, забывший о своем прошлом и живущий тем, что он приобретал со мной.

   Не трудно было догадаться, о чем он думает сейчас. Карает себя за то, что оставляет одну.

   Я придвинулась ближе, не желая видеть его страданий, и положила голову ему на колени. Как я и ожидала, он запустил руку в мои волосы, слишком неожиданно, чтобы я успела заметить этот момент или его движение. И почему только раньше меня так раздражало, когда так поступали родители? Теперь я не знала иной жизни, в которой не было его холодных рук и незаметных для моих глаз движений. К тому же, он проявлял ко мне лояльность – никогда не появлялся слишком уж неожиданно, а позволял услышать свое приближение. Так же поступал Грем. Мои родители не страдали такой внимательностью.

   И почему только наши тела изменяют нам не в подходящий момент? Заснув, я упустила то время, когда Калеб ушел. Может, оно и к лучшему.

   Проснувшись среди ночи, в том же положении, как и на его коленях, только теперь эту роль исполняла подушка, я поняла, что он избавил нас от долгих прощаний. Мне, конечно же, хотелось оставить с собой в памяти поцелуй, на тот случай, если мы больше не увидим друг друга.

   От такой глупой мысли я даже выпрямилась на кровати. Страх тоненькой струйкой забрался запазуху, и нехорошее предчувствие сжало сердце. Что-то должно случиться! Моя уверенность была такой реальной, что хотелось кинуться к телефону и узнать, все ли в порядке с Калебом. Усилием воли я не стала так поступать. Разве я истеричка?

   В ту ночь я так и не заснула. Чтобы не тревожить родителей, я не ходила по комнате, а сжав подушку, сидела на кровати и раскачивалась взад вперед.

   Рассвет, пришедший не настолько скоро, как бы мне хотелось, тревоги не рассеял.

   После службы, я, Бет и Ева пошли гулять. Они, наверное, подозревали, как я буду чувствовать себя после отъезда Калеба, и потому решили весь день устраивать мне увеселительные встряски.

   Где мы только за воскресенье не побывали. Я оказалась в стольких местах нашего города, не виданных мною раньше, что теперь он уже не казался мне маленьким. И веселясь с ними, я так отчаянно не ждала звонка от Калеба, как думала.

   Он позвонил как раз тогда, когда мы возвращались из "Клетки" – старой танцевальной площадки, обнесенной стальными прутьями, от чего действительно создавалось впечатление, что мы в клетке. Позади нее виднелись могильные плиты нового кладбища, а еще чуть в стороне, шоссе.

   Немного отстав от девочек, я брела, не смотря вперед, и вслушивалась в родной голос. На улице заметно стемнело, и начал падать мокрый снег. Накинув капюшон, я стала будто отрезанной от всего света. Так мы были лишь вдвоем.

   – Как же я соскучился, – это были первые слова, которые я услышала в мобильном.

   Я улыбнулась. Сердце тревожно и радостно забилось. В сознании тут же четко обозначилось его лицо. Таким, как я запомнила его в вечер субботы.

   – А я не успела.

   Тишина в трубке стала звенящей. Мне даже стало смешно, что Калеб так быстро этому поверил.

   – Будешь винить в этом своих подруг – Бет и Еву. Они целый день таскают меня по городу.

   Калеб мрачно хмыкнул, не оценив моего чувства юмора.

   – Значит, ты не соскучилась?

   – Нет. Просто хожу сегодня целый день потерянная, потому, что ты уехал, а в целом, такой счастливой я еще никогда не была, – кисло ответила я.

   Калеб рассмеялся, и я поняла, что он уже не сердиться.

   – Не могу с тобой долго говорить, Милен, курирующая мою выставку, настоящий террорист. Не знаю, как она вообще позволила мне отложить ее на неделю.

   – А как выглядит Милен? – насторожилась я.

   – Ей 60, она милая, элегантная дама с поседевшим строгим пучком, и острыми, как бритва, глазами и язычком. Я уже специально ее сфотографировал, чтобы ты могла потом лично убедиться.

   Я с облегчением вздохнула.

   – Это хорошо. Надеюсь вокруг тебя там одни такие, как Милен, иначе мне придется серьезно с тобой поговорить.

   – Кроме тебя, на свете для меня больше никого не существует. Доброй ночи. И выспись сегодня. Я уже знаю о твоей вчерашней бессонной ночи.

   – Предатели, – проворчала я.

   – Люблю тебя, и не сердись на родителей. Это я попросил их активнее за тобой присматривать.

   – И я тебя люблю.

   Минут пять, вытаскивая из глаза несуществующую соринку, я не осмеливалась подойти ближе к девочкам. Они делали вид, что не слышат моих всхлипов.

   Так мы шли достаточно долго. Немного успокоившись, я поняла, что тишина вокруг меня стала необычайно тяжелой. Знакомое тягучее ощущение страха скрутило желудок. Приотстав от девочек, я тревожно развернулась, но, насколько говорили мне мои глаза, здесь мы были одни. Если это не паранойя, тогда шизофрения должна быть заразной, я чувствовала себя последним психом, ища то, чего нет.

   И если Калеб переживал, что я сегодня не высплюсь, то напрасно. От волнений, тревог, слез и разлуки, я отключилась, едва коснувшись подушки.

   Но сознание мое все никак не хотелось выключаться. Я видела сон. И четко понимала это.

   Я все брела по той дороги, что вела от "Клетки", в моей руке по-прежнему был телефон. Из трубки не доносилось звуков, да и я почему-то не осмеливалась сказать что-то, потому как чувствовала на себе чей-то взгляд. Опасности вроде бы не существовало, но я чувствовала, как эти глаза впиваются в меня с ненавистью. Я даже физически ощущала это.

   Неожиданно сверху на меня что-то упало. Я подумала, начался снег, но влажная смесь оказалась землей. Словно дождь, на меня градом посыпалась земля, и убежать или скрыться я от нее не могла, потому, как оказалась вдруг лежащей на той дорожке. А страх все не приходил. Лишь сковавшее давление земли, лежащей на мне пластом.

   С утра я помнила сон смутно, а в школе, за подготовкой к Рождеству, и вообще забыла. К тому же на день намечалась поездка к врачу, и у меня появились новые причины для волнений. Страх перед родами подавлял все остальные чувства. Когда рядом был Калеб, он отвлекал меня от мрачных мыслей. Теперь я не могла ни с кем поделиться. Девочки просто не поймут, родители начнут паниковать. Грусть уступила место простой суете, у меня просто не было времени, чтобы погрустить. И оттого само время летело быстрее.

   Глава 23. Безумие

   Тютчев Федор

   БЕЗУМИЕ

   Там, где с землею обгорелой

   Слился, как дым, небесный свод,-

   Там в беззаботности веселой

   Безумье жалкое живет.

   Под раскаленными лучами,

   Зарывшись в пламенных песках,

   Оно стеклянными очами

   Чего-то ищет в облаках.

   То вспрянет вдруг и, чутким ухом

   Припав к растреснутой земле,

   Чему-то внемлет жадным слухом

   С довольством тайным на челе.

   И мнит, что слышит струй кипенье,

   Что слышит ток подземных вод,

   И колыбельное их пенье,

   И шумный из земли исход!

   Четверг. Дни тянутся так, словно в них не двадцать четыре часа, а все сорок восемь. Итого, четыре дня я прожила без Калеба. В состояние истерики мне не давали впасть ежедневные звонки Калеба, по несколько раз в день. Мы разговаривали обо всем, и не затрагивали только тему расставания. Так создавалось впечатление, что он не уезжал, и мы сможем увидеться вечером.

   Школа оставалась в памяти сплошным серым существованием, где яркими пятнами были Теренс, Ева и Бет, надежно охранявшие меня от Оливье, ставшей еще более агрессивной с отъездом Калеба. Странно, что она не боится его возвращения, могла бы вынести хоть какой-то урок из той сцены в столовой. Калеб безжалостен, если затрагивать его интересы. А его интересом была я.

   Когда Самюель и Терцо объявили, что на один день уезжают в Лондон, я ужасно обрадовалась, потому как все эти дни они не давали мне покоя. Вечное внимание в моем присутствии еще больше выбивало из колеи, чем одиночество.

   Я сидела на кровати Самюель пока она одевалась и слушала ее наставления.

   – Договорись с кем-то из девочек, пусть переночуют у нас. Допоздна телевизор не смотрите. И ничего противозаконного не делайте, сестры Стоутон выпадут из окна, желая все рассмотреть.

   – Так что, мне теперь позвонить стриптизерам и отменить заказ? Какой ужас.

   Самюель неодобрительно посмотрела на меня, но я успела заметить легкую улыбку в уголках ее глаз. Милая Самюель. Всегда заботиться обо мне.

   Я была рада, что наконец-то родители выберутся в Лондон отдохнуть. Билеты на представление прислали родители Евы, желая поближе познакомиться с родителями подруги дочери. Возможно, они почувствовали себя виноватыми, потому как не могли уделять много внимания Еве, а особенно теперь, когда мать Евы была беременна. Благо у нее маленький срок, а то рожать в одно время с мамой подруги, как-то странно.

   Терцо, высокий и статный, и какой-то незнакомый во фраке, зашел в комнату, завязывая на ходу широкий галстук. Он не смотрел в зеркало, но узел вышел идеальным. Как и все в его облике, начиная с вьющихся черных волос и заканчивая носками кожаных туфель. Мне он все равно больше нравился в старых тренировочных штанах Ричарда и его же университетской футболкой, где я маркером сзади дописала "Гордый хоккеист". Больше всех над надписью потешался Грем.

   Я с грустью вспомнила, что Грем тоже уехал с Калебом, и вот дорогих мне людей стало в нашем городе на двух меньше. Где справедливость? Не могли уехать, например, Оливье и Дрю? Какое тогда бы в моей жизни наступило равновесие.

   За всей кутерьмой на дне рождения, я совершенно забыла о Прате, и меня даже не встревожил тот факт, что он не позвонил поздравить меня с праздником. Объяснялось это одним – он снова забился куда-то в глушь и ведет почти монашеский образ жизни. Терцо пренебрежительно относился к таким поступкам брата, так как знал, что потом все это закончится чьей-то смертью. Запойные загулы и пиршества постепенно снова сменялись раскаянием. Вот так Прат и жил: то святой, то грешник.

   Стыдно признаться, но я теперь не жалела, что Прат не жил с нами. У него была способность плохо влиять на меня. Дома так никто и не узнал, что в день изнасилования, именно Прат напоил меня, притащил на вечеринку и оставил с малознакомым, пусть и моим, другом. А я почему-то так и не смогла его в этом обвинить.

   Представляя, что может случиться, если об этом узнают Терцо и Самюель, я держала рот на замке. Поэтому Прат от нас и сбежал. Может и теперь он испытывает чувство вины? Рано или поздно он снова объявится, и придется с его появлением что-то делать. Калеб вряд ли потерпит влияние Прата на меня. Пусть я уже не буду больше такой, как прежде, но стоит опасаться этого.

   Неторопливо собравшись, родители проверили все окна, закрыли дверь черного входа и даже загнали мою машину в гараж. Можно подумать, я не умею пользоваться пультом. Наивные!

   Ева и Бет пришли как раз перед их уходом.