Текст книги "Солнце Бессонных (СИ)"

Автор книги: Юлия Колесникова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 33 страниц)

   Теперь, когда мы общались ближе, меня нередко пугали его разговоры. Он холодно и отстраненно рассказывал об охоте вместе с отцом и братом. Никаких чувств на лице, и равнодушие по поводу смерти. Не понимала я этого английского хобби – убивать ради удовольствия. Хотя чего удивляться, все ту же сдерживаемую злобу, я видела и в Оливье. Страшно было представить еще одного их брата. И все же, было что-то такое в Дрю, отчего я не переставала с ним общаться, какая-то загадочность и непохожесть на других. Он был таким, каким был и не под кого не подстраивался. Хотя в последнее время я была склонна к мнению Бет, что иногда он ведет себя пугающе.

   – Как ты можешь с ним общаться? – удивлялась Бет. – У меня от него мурашки по коже.

   – Он нормальный, лучше Оливье, – заверяла я ее, совершенно не понимая, что страшного в Дрю, по крайней мере, до последнего раза, как мы занимались у него.

   После того случая в Лутоне, я, Ева и Бет стали лучшими подругами, наверное их покорила моя помощь, в таком странном деле. По словам Бет, она вряд ли могла ожидать чего-либо подобного от Сеттервин, Оливье или, тем более, Лин, которую вообще ничего не интересовало, кроме спорта. С Оливье у нас сложились странные отношения, мы нередко смеялись вместе, но относились друг к другу с некоторой опаской. Мне не нравилось, как она ведет себя с братом, и я точно знала, что стоит и не стоит говорить при ней. Сетти же не очень меня жаловала, ей казалось, что тогда именно я стала причиной их разрыва с Калебом (видимо у нее плохое зрение, если она до сих пор не видела мой живот). Но стоило Калебу начать встречаться с Мари, ее отношение стало более милостивым ко мне. Только меня это не интересовало, Сет тоже не входила в список моих любимчиков. Без сомнения, я подружилась с Теренсом, и когда Бет помирилась с ним, мы общались вчетвером. Только я так и не могла разобраться, почему они не вместе. Я же видела, как они ведут себя, словно два влюбленных голубка. Иногда их глупая ситуация просто раздражала меня.

   – Не могу вас понять, – начала я на перемене разговор, который давно уже зрел в моей голове, – вы встречаетесь с Теренсом?

   – Нет, – с напускным равнодушием ответила Бет, – понимаешь, через год или два, он все равно будет мой. Так что я хочу повстречаться еще с кем-нибудь, чтобы сказать потом нашим детям, что я встречалась не только с их папой.

   Она говорила об этом так запросто, словно заказывала себе пиццу.

   – То есть, ты уже решила, что он будет не только твоим мужем, но отцом ваших детей? – я ошеломленно застыла в дверях кабинета.

   – О, конечно же, – радостно сообщила она, – а пока что, тоже пусть наберется опыта. Я хочу, чтобы он, так сказать, нагулялся.

   – Ну, а если он очень загуляет, или наберется не только опыта? – переспросила я.

   – Такая возможность, конечно, существует, но, скорее всего, она мне не грозит, – заговорщицки улыбнулась Бет. – Я пообещала ему, что стану полностью его, после моего выпускного бала. Сомневаюсь, что он променяет меня на кого-нибудь другого.

   Я совершенно не понимала логики Бет, но смотрела с восхищением. Она выбрала для себя того, кого хотела, и подготавливала его ко всему, что нужно ей. Почему кто-то может контролировать чужую жизнь, я же не чувствую контроля даже над своим телом?

   "Тебя лишили контроля над собственным телом, поэтому ты любым путем хочешь вернуть его, отсюда злость и саморазрушение", – вспомнила я слова психолога, к которому меня заставили ходить Терцо и Самюель. Как бы я хотела понять, что нужно сделать, чтобы побороть все эти чувства в себе, и стать прежней, забыть все, что случилось. Но как? Психолог говорил, что нужно принять то, что случилось, простить себя. Тогда я снова поверю, что могу контролировать свою жизнь. Но как принять? Я и так приняла все, что случилось, не сделав аборт.

   Еще один урок бесцельных раздумий, если так пойдет и дальше, мои оценки станут намного хуже. Но проблема ли это? Что такое оценки, есть проблемы в моей жизни и похуже.

   Когда Мери отсутствовала, Калеб сидел за ланчем вместе с нами, но в другие дни, они занимали отдельный столик, проводя время лишь вдвоем. Конечно, меня это не интересовало, и все же я поглядывала на них со своего места, стараясь делать вид, что мне интересна болтовня Оливье про новые вещи, купленные ею в Лондоне для магазина отца. Кажется, только Лин слушала ее заинтересовано, и ей стоило, так как иногда она одевалась, как попугай. Ну, вот опять, я вымещаю свое раздражение на ком-то. По крайней мере, Лин никогда не сплетничала, и могла похвастаться стройным, накаченным телом. А могла ли я? Со спортом я дружила, особенно любила играть в волейбол и плавать, только было это в прошлой жизни. Кажется, там, где Лин состояла из мускулов, я заплывала жиром.

   Конечно, я не была толстой, но по сравнению со всеми ними, я казалась себе просто великаншей. Зато грудь теперь у меня была больше всех, словно я готовилась стать мамашей слоненка. Наверное, нельзя было назвать такие мысли выходом из депрессии. Мне интересно было узнать, какой я выгляжу для Бет и Евы. Вечно мрачной и со странными саркастическими шутками, или только мне так кажется, что я стала хмурой и нервной.

   – Думаю, пока еще не так холодно, нам стоит собраться на выходные к "Терри", – предложила неожиданно Ева, чем вывела меня из тяжких раздумий. – Надо же познакомить Рейн с нашим любимым местом отдыха. К тому же, мы редко бываем в последнее время все вместе.

   Конечно же, все подумали о Калебе, не так часто посещающем наш столик.

   – Просто чудесная мысль, – с наслаждением выдохнул Теренс, и мы рассмеялись, таким чудаковатым было выражение его лица.

   – Интересно, стоит ли говорить Калебу, или он предпочтет нам другую компанию? – причмокнув, сказала Оливье, и стрельнула взглядом в Сеттервин.

   – Думаю, он предпочтет нас, – с уверенностью ответила Бет, – он наверняка захочет ненадолго уехать от этой... как ее...

   – Мери, – с готовностью подсказала Сетти, хотя перед этим делала вид, что вовсе не замечает парочки за дальним столиком.

   – Да когда же ты очнешься?! – взорвалась на нее Оливье, со стуком поставив свой стакан, полный сока, на стол. Сок расплескался, но Оливье, всегда такая щепетильная, не заметила этого. – Он уже больше не с тобой, и даже не надейся на что-нибудь еще. Забудь. Живи дальше.

   Наша Снежная Королева впервые с того времени, как я ее знаю, утратила над собой контроль. Она говорила так агрессивно и вспыльчиво, что я удивилась, как давно она все эти чувства держит в себе. Вот, что меня пугало в ней и в Дрю. Тлеющий огонь ненависти когда-нибудь разгорится в огромный пожар, и лучше не быть поблизости, когда такое случиться.

   Я оглядела своих друзей и поняла, что они были шокированы не меньше моего. Увидев наши вытянувшиеся лица, Оливье спокойно пригладила волосы, и, кажется, уже снова полностью владела собой. Жутко было видеть это, я почти представляла, как Оливье, пырнув ножом мужа, из-за какого-то его замечания, продолжит спокойно нарезать овощи в салат, а он будет лежать рядом на полу и истекать кровью. Возможно, мое воображение подпитывал фильм Хичкока, который мы смотрели на днях с девочками, но теперь я не могла смотреть на Оливье со спокойной душой. Может Калеб, сам того не желая, вызывал наружу те чувства, которые все мы старались спрятать глубоко в себе и контролировать? Я еще никогда прежде не была такой подавленной, как в эти последние дни. Казалось, что депрессия не просто усиливалась, а поглощала меня. И именно Калеб был причиной ухудшения.

   Я задумчиво скользнула взглядом по столику, где сидел Калеб, но уже один. Он не выглядел одиноким или грустным, но все мысли сразу же спутались в моей голове, когда я встретилась с его глазами. Такими непроницаемыми, волшебными, холодными и в то же время знакомыми.

   Зачем он так делает? Я насилу оторвала взгляд. Неужели ему хочется и меня добавить в список своих удач? Да уж, думаю, беременных там еще не было. Или же все потому, что я знаю его тайну? Такой скрытный, держащий в секрете свои прошедшие годы и события своей жизни, а тут вдруг открыт для совершенно незнакомого человека.

   – Значит у "Терри" в 7, – пробился сквозь мои раздумья голос Евы.

   – Ты заедешь за мной? – обратилась ко мне Бет. – А я уже покажу тебе дорогу.

   – Вечно ты любишь выпендриваться. Неужели ее машина лучше моей? – голос Калеба раздался слишком близко, и, испугавшись, я смахнула стакан Бет и свой на пол. Сок запрыскал только мои штаны и мне до обидного стало неловко. Слезы почти выступили на глазах.

   – Нельзя же так подкрадываться! – гаркнула я, почти все за соседними столиками оглянулись, открыв рты. Для них я все еще оставалась той самой беременной новенькой, и они прямо-таки трепетали в преддверии скандала. Да уж, я была не самой малозаметной фигурой.

   – Ну, я вообще-то тут уже несколько минут сижу. Я же не виноват, что ты столь невнимательна, – усмехнулся язвительно Калеб, и хотя его улыбка была скорее злой, я напомнила себе, что нужно не забывать дышать. Причем постоянно.

   – Да неужели, – кажется, нашему миру пришел конец. Я собирала свои вещи и поднос, когда в тон ему добавила, – О, прости, что не заметила лучший образчик самца в этой школе. Может это значит, что ты не так уж и неотразим?

   Оливье и Сеттервин прыснули со смеху, но я не стала ни на кого смотреть и, выкинув свой недоеденный ланч, почти выбежала из столовой. На полпути к спортивному залу, где должна была проходить ежемесячная лекция для всех учеников от 14 лет, я услышала, как кто-то следует за мной. Подумав, что это опять привязался Калеб, я захотела обернуться и нагрубить ему. Но ко мне спешила Бет, таща мою сумку, и я только теперь поняла, что по ошибке взяла ее.

   – Спокойнее, это только я, – увидев воинственное выражение моего лица, Бет постаралась предотвратить злой крик, готовый сорваться с моих губ.

   Я еле сдержала подступивший к горлу ком. Я чувствовала, что была сегодня на иголках, что-то изнутри меня изматывало, заставляло то ощущать ненависть, то злобу и пустоту, теперь же слезы. Я была уверена – причина всему не ребенок, а та черная бездна, которую я так давно сдерживала в себе. Да еще этот треклятый вампир, бесящий меня своим поведением, вытягивающий из меня все соки. Что же так меня раздражало в нем?

   – Не обращай на Калеба внимание, – осторожно улыбаясь, Бет отвела меня в сторону и посадила на первую попавшуюся лавку, – он в последнее время сам не свой. Хамит всем, даже учителям, и эта его поездка, из которой он вернулся совершенно иной. Возможно, все потому, что отец уехал надолго, но я не думаю, что из-за него. – Бет развернула меня лицом к себе и продолжила, – скорее всего, причина в девушке. Сомневаюсь, что это Мери, он почти не смотрел на нее, за все то время что они встречались, и к тому же, разошелся с ней сегодня.

   Бет застыла, внимательно следя за моим лицом с понимающей улыбкой.

   – Не понимаю, к чему ты ведешь, но теперь меня начинает мучить совесть – не стоило так с ним разговаривать, – отозвалась я, подумав, что в Чикаго действительно должно было что-то случиться

   – О нет, стоило! – с ликованием возразила Бет. – Не могу сказать, что мне нравится, как Калеб обращается с девушками, и это притом, что мы друзья. И за тот период времени, что я знаю его, он так и не менялся. И вдруг приехала ты, и он встретил девушку, которой совершенно безразличен. Думаю, пока что его сдерживает лишь то, что ты в положении. Но это и огромный соблазн для него. А Калеб никогда не мог устоять от соблазна иметь то, что ему не дают.

   – Но ведь ты тоже сопротивляешься ему и не обращаешь внимание. И Ева тоже, – не поверила ей я, стараясь не смотреть в ту сторону, откуда шли ученики.

   – Хм... вообще-то, я тоже встречалась с ним, – словно это был грех, призналась Бет, – просто мы смогли стать друзьями потом. Даже я не могла устоять перед ним, когда он смотрел так,... ну ты понимаешь...

   Конечно же, я понимала. Сколько раз мое сердце замирало от его глубокого, странного взгляда, который, казалось, сковывал волю.

   – А ты! – воскликнула Бет, восхищенно смотря на меня. – Да меня просто в дрожь бросает, когда я вижу твой свирепый взгляд, когда он смотрит на тебя или говорит. Ты совершенно не попадаешь под его очарование. И он, безусловно, тоже заметил это. Почему, ты думаешь, Калеб так донимает тебя? Я лишь боюсь того дня, когда его внимание к тебе заметит Сетти и Оливье.

   Она немного нервно хихикнула.

   – А почему Еве не нравится Калеб? – до меня еще не совсем дошла та информация, которую предоставила Бет. Я нравлюсь Калебу, но только потому, что недоступна и не обращаю на него внимание? Тогда Бет только подтвердила те мысли, что уже несколько дней крутились в моей голове. Но что мне это давало? В реальности, я сама не нравилась ему, а только то, что он не может мной завладеть на несколько недель, так как привык поступать. Не очень то и лестно.

   – Ты еще не заметила? Я боялась, что все уже догадались, – Бет, снизила голос и, оглянувшись, нет ли кого рядом, вновь повернулась ко мне, – Ева давно уже влюблена в Грема, отца Калеба.

   Я сидела перегруженная информацией, так до конца и не поняв логики Бет, и почему, собственно, она мне все это говорит.

   – Пойми, я сказала тебе это, потому как заметила, что Калеб нравится тебе, возможно не настолько, чтобы влюбиться, – сразу же исправилась она, перехватив мой косой взгляд, – но достаточно, чтобы вы постоянно ссорились. Просто будь с ним помягче. И хотя это не мое дело, что твориться между вами, но такой он впервые за два года, что я дружу с ним.

   Я продолжала молчать. Мне не нравился этот диалог. Не нравился Калеб и то, как себя ведет Бет, говоря о нем. Что она ждет от меня, что я стану очередной его подружкой, чтобы потешить самолюбие Калеба?

   – И что ты хочешь от меня? Мне пойти самой предложить ему встречаться или подождать пока он поиграет со мной, и его интерес пройдет? Главное не расстраивать Калеба? – я резко поднялась на ноги, не ожидая ничего подобного от Бет. Возможно, именно она сводница Калеба, менеджер по отношениям, теперь понятно, почему мы так быстро сдружились.

   Бет побледнела под моим взглядом.

   – Ты всегда знакомишься с будущими подружками, подбирая кадры для Калеба?

   – Нет-нет, ты не так меня поняла, – Бет была просто в ужасе. Она схватила меня за рукав, не давая уйти, хотя я намерилась сделать это как можно скорее. От злости я не могла плакать, и уставилась на руку Бет, держащую меня, холодно и отстраненно.

   – Я совершенно не это имела в виду, как ты могла такое подумать? – едва не плача спросила Бет. – Просто услышав обрывочно ваш разговор в твоем доме в субботу, я думала, между вами что-то уже происходит.

   Я посмотрела в глаза Бет. Да что же это такое со мной происходит? У меня что, паранойя?

   – Прости, не знаю что со мной. Да, я, наверное, слишком превратно расценила твои слова.

   Мне стало стыдно за свое поведение, я почувствовала, как на миг сжалось сердце, и тут же отпустило. Бет выглядела такой уязвленной, а я не могла понять, что на меня нашло.

   В спортивный зал мы шли уже молча. Бет, шокированная случившимся, не могла подобрать слов, или просто не знала, что мне после такого сказать, молчала вплоть до дверей спортивного зала. И поэтому, я не приняла во внимание ее слова, совершенно не показавшиеся мне тогда странными:

   – Может, тебе не стоит здесь быть, поедешь побыстрее домой...

   Понятно, что я восприняла ее слова на счет нашего разговора. Я подумала, что так она намекает на мое плохое самочувствие.

   Но я лишь отмахнулась, мне хотелось поговорить с ней после лекции. Я так ничего и не поняла, даже когда увидела нахмуренные взгляды Евы и Лин, а также, как покраснели от сдерживаемого смеха Сетти и Оливье. Бет, которая, не смотря на ссору, села рядом, смотрела на меня с опаской. Что же происходит? Почему все так странно смотрят на меня? Глаза Калеба чуть больше секунды задержались на мне. И оттого сердце принялось учащенно барабанить о грудную клетку. Все внутри сжалось в предчувствии чего-то плохого.

   – Итак, – пропищала старшая школьная медсестра, пригладив свои белесые, крашеные волосы. – Тема месяца звучит так "Подростковая беременность и методы борьбы с таким явлением".

   Она сказала эти слова так торжественно, что смысл сначала не дошел до меня, но состояние ступора продолжалось не долго, пока почти все головы в спортзале не повернулись ко мне. Кровь бросилась в лицо. Я хотела глотнуть воздуха, но полностью вдохнуть не удалось – никак не могла расслабиться. А в голове эхом отдавались слова медсестры.

   – Беременность в юном возрасте нежелательна по нескольким причинам: во-первых...

   Я вслушивалась в ее писклявый голос, в то время как бездна, которую я глушила в себе в последнее время, понемногу поднималась вверх, затопляя все мои ощущения, заглушая даже удары сердца. Я почувствовала, как меня тошнит от еды, съеденной за ленчем, от злорадных взглядов Сет и Оливье, от заботливых Бет и Евы, а также от непроницаемых серых глаз, скользящих по мне, почти каждые полминуты. Я понимала, что если сейчас же не уйду, меня стошнит прямо здесь.

   Я резко встала, чем заставила медсестру замолчать на неловкой паузе:

   – Обязательно иметь презерватив...

   На негнущихся ногах я спустилась на несколько лавочек вниз и хотела пройти мимо медсестры, когда меня остановил ее язвительный голос:

   – Думаю, милочка, вам особенно нужно послушать эту информацию.

   По залу пронеслись смешки, но я не смотрела на них. Секунды три, я раздумывала, стоит ли ударить ее по лицу. Мгновение, и мои руки расслабились.

   Сердце, несколько раз дико дернувшись, затихло и успокоилось. Бум! Наконец-то я поняла, как можно смириться с тем, что случилось – нужно признать, нужно с кем-то поделиться, сказать. Мне не был страшен смех или косые взгляды, я пережила намного худшее. Внезапно бездна во мне обрела голос и слова, и я произнесла достаточно четко и громко, то, что так и не смогла рассказать никому, кроме родителей.

   – Презервативы – это хорошо, только не забудьте сказать всем этим девушкам, что когда их будут насиловать, презерватив им не поможет.

   Я не видела реакции в зале, когда я произнесла то, что так давно жило во мне и с чем я, не могла смириться. У меня потемнело в глазах, и я успела еще сделать несколько шагов, прежде чем потерять сознание.

   Через мгновение, я едва смогла приоткрыть отяжелевшие веки и почувствовала, как знакомые ледяные руки куда-то меня уносят.

   Мне было так плохо. Вся затаенная боль вырвалась наружу, совершенно лишая меня способности рассуждать. Я могла думать о смерти, как о спасении. И что странно, я слышала, что перед смертью люди видят всю свою жизнь, но в моем затуманенном болью сознании внезапно всплыл давно выученный стих:

   Мне смерть представляется ныне

   Исцеленьем больного,

   Исходом из плена страданья.

   Мне смерть представляется ныне

   Благовонною миррой,

   Сиденьем в тени паруса, полного ветром...

   Мне смерть представляется ныне

   Домом родным

   После долгих лет заточенья.

   Я на миг смогла открыть глаза, вокруг все плыло от движения и только лицо Калеба, внезапно приобрело четкость и ясность, но на это и несколько слов, ушли все мои силы:

   – Лучше убей меня... дай мне умереть, – прошептала я и, унося мучительный взгляд серебристых глаз, отключилась.

   Глава 8. Возвращение

   Хочу дыханье там своё оставить......

   Расплата по счетам бесценной жизнью,

   И по дыханью пальцем проведу

   Кривую, ломаную память...

   (автор неизвестен)

   Я пребывала в темноте, и знала, что необходимо противостоять ей. Ко мне возвращалось сознание и люди, которые обращались ко мне, находились далеко-далеко, на другом конце света. Вдруг я понимала, что за руку меня держит кто-то с обжигающе холодной кожей, и хотела открыть глаза, но не хватало сил. Кто это: родители или Калеб, я не понимала.

   Каждый раз, когда я приходила в себя, мне было или слишком холодно или чересчур жарко, словно кто-то поочередно кладет на меня лед и раскаленный уголь. Не знаю как, но даже в этом странном, замершем царстве тьмы, я поняла, что льдом были руки. Но все же, кому они принадлежали, я не знала. По тем обрывочным разговорам, что мне чудились или снились, я поняла, что происходящее со мной – следствие подавляемой депрессии и шока. Какого шока? Что за депрессия? Слова оставались номинальным сообщением информации, которую я не могла сейчас воспринимать.

   Когда я просыпалась и открывала глаза, я не могла найти в себе сил говорить. Мне было плохо, я чувствовала боль. А во снах постоянно видела все то, что случилось тогда в Чикаго. Вновь и вновь сон повторялся и не становился менее страшным, с каждым новым разом в нем добавлялись детали. Я видела вещи, которые я не заметила бы, будь сейчас по-настоящему там.

   Иногда, чувствуя руки мамы и слыша молитвы, которые она шептала, мне хотелось утешить ее, но я не могла, и от этого становилось еще хуже. Я мучилась вдвойне. Во снах, все то, что я так давно не могла себе простить, казалось мне в три раза хуже. Я наказывала себя, просматривая все раз за разом, заставляя свой мозг работать, и, кажется, лихорадка еще сильнее бралась за мое тело, словно хотела лишить меня способности видеть какие-либо сны. Я так желала умереть, что даже говорила об этом вслух.

   Но чаще всего мне снились глаза Калеба, даже во сне не смотрящие на меня с любовью. Я кричала, как ненавижу его, в другое время звала, желая почувствовать именно его охлаждающее пожатие. И не знаю, снилось ли мне это или нет, но точно чувствовала его запах, и кто-то брал меня за руку и утешал. Но даже там, находясь в темноте, сотканной из моих самых жутких кошмаров, я не могла надеяться, что это он.

   И конечно самым жутким сном был ОН. Тот, кого я считала своим другом, в кого была почти влюблена и кому доверяла. Тот, кто разбил и разрушил мою жизнь в ту ночь в Чикаго. Странно, но мой мозг скрывал от меня его лицо, хотя я точно помнила, как ОН выглядит. Все, о чем я могла мечтать во снах – это отомстить. Вернуть контроль в свою жизнь, который ОН отобрал в ту ночь.

   Впервые, когда я осознанно очнулась и почувствовала, что комната перед глазами не плывет, была ночь. Я смутно оглядывала очертания комнаты, заполненной запахом цветов. Казалось, она превратилась в оранжерею, и меня это начало раздражать – цветы я не любила и не понимала, зачем Самюель оставила все эти веники здесь. Но я была не одна, на стуле кто-то сидел.

   – Как ты себя чувствуешь? – спросил знакомый насмешливый голос, и последовала вспышка света, ослепившая меня.

   – Выключи ее, – простонала я и отвернулась, закрывая глаза, прослезившиеся от резкой боли.

   Калеб свет не выключил, но опустил лампу, чтобы свет не бил мне в лицо.

   Понемногу мои глаза адаптировались к рассеянному мягкому свету, и я смогла взглянуть на него. Глаза Калеба были черны, а под ними залегли тени – таким я видела его впервые. Но он не пугал меня, а скорее мне стало жалко его. Хотелось протянуть руку и дотронуться до его лица.

   – Надеюсь, получше тебя, – наконец смогла выдохнуть я. Мой голос казался мне сиплым, но в тишине ночной комнаты звучал так ясно и четко, что даже резал слух.

   – Я бы так не сказал, – ответ Калеба звучал сухо, под стать кислому выражению лица.

   Прошли минуты, прежде чем я нашла в себе силы вновь заговорить.

   – Где мои родители?

   – Твои родители на охоте. Решили оставить меня, потому что я быстрее любой машины доставлю тебя в больницу, если что-то случится, – он замолчал на мгновение, будто слова давались ему так же тяжело, как и мне, – Если тебе неприятно, что я нахожусь здесь, я пойду в другую комнату.

   – Нет, – слишком поспешно откликнулась я и, поморщившись от такого явного проявления своих чувств к нему, добавила, – лучше принеси мне воды.

   Ничего не сказав, он метнулся из комнаты – я даже не успела поправить волосы, когда он уже вновь стоял около меня с полным стаканом. Несомненно, он даже капли не пролил.

   – С-спасибо, – не любила я все эти вампирские фокусы. Конечно, родителям было проще двигаться так, органичнее, но ради меня они приучились сдерживать свои порывы дома.

   – Значит, ты хочешь сказать, – злость придавала мне сил говорить, – что мама была уже доведена до грани жаждой. Терцо не мог отпустить ее саму, а Грем пошел с ними для поддержки, и ты оказался единственным вампиром, способным меня оберегать и не собирающимся меня, так сказать съесть. У тебя намного больше выдержки, чем у моих родителей. Даже не предполагала.

   Выпив воды, я почувствовала себя способной на более длинные фразы, словно вода могла дать мне силы.

   – Кстати, по-моему, тебе тоже не мешает поохотиться. Что подумают твои фанатки, увидав тебя таким, – не знаю, откуда у меня взялись силы на сарказм.

   – Я пойду утром, когда вернуться твои родители, – отозвался Калеб, скрывая улыбку, и отвел взгляд, видимо стараясь не смущать меня чернотой глаз, – Терцо... то есть твой отец, доверяет мне, но если ты боишься, скажи...

   – И ты уйдешь, – досказала я за него, закатывая глаза. Он начинал меня раздражать. – Да-да, я и в первый раз поняла. Но если ты не хочешь сам здесь быть, то иди, и не надо все валить на меня. Сомневаюсь, что во время твоего отсутствия со мной что-либо случится.

   Калеб был удивлен, почти возмущен:

   – Я совершенно не это имел в виду.

   Его глаза горели недобрым огнем, и я получала странное удовольствие, видя, что он хоть как-то мучается из-за меня. Увидев, как я смотрю на него, он закрыл глаза, тем самым будто бы отгородившись.

   Потом Калеб надолго замолчал и словно застыл, я даже подумала, что оглохла, – от него не доносилось ни звука. Я немного поерзала под одеялом, чтобы услышать хоть какой-то звук.

   – Тебе больно? – он почти моментально подскочил ко мне и поставил руку на лоб. Я охнула, но не от его холодности, а от необычайной близости, к которой не привыкла. Скрипнув зубами, он убрал руку.

   – Все... хорошо, – выдохнула я, стараясь скрыть дрожь от его прикосновения, – Просто проверяю, не оглохла ли я.

   – Понятно, – буркнул он, и на его лицо вернулось знакомое мне раздражение. И снова замолчал, как и раньше не обращая на меня внимание. Все то же переигрывание ответственности. Наверняка мои родители не просили везти меня в больницу от каждого чиха.

   Вынужденно наслаждаясь тишиной, я чувствовала, как усталость наваливается, накатывая на меня волнами, с каждым разом все сильнее, но один вопрос, мучивший меня так давно, внезапно занял все мои мысли, теперь не давал закрыть глаза. И я никак не могла решиться задать его.

   – Все хотела спросить, – я набралась сил и смелости и посмотрела на Калеба в упор, боясь, что в последний момент струшу. – Не знала, как ты отреагируешь, но раз мы одни...

   Он нетерпеливо открыл глаза и посмотрел на меня.

   – Не тяни,... спрашивай, хуже не станет, – устало вздохнул он, и словно человек, удобней устроился в кресле. Я как завороженная смотрела за его движениями.

   Хуже чего? – подумала я, но не решилась переспросить. Нужно узнать ответ хотя бы на один вопрос.

   – Как ты объясняешь своим... – я хотела сказать пассиям, как называла их Оливье, но передумала, – девушкам то, что твоя кожа такая... ледяная и... гладкая? Неужели их это не интересовало?

   Мне все тяжелее было держать глаза открытыми, я вздрагивала каждый раз, когда они закрывались, упрямо возвращаясь к Калебу.

   – Конечно же, спрашивали, – хмыкнул самодовольно он, наверное, даже не понимая, как сейчас хорош, при тусклом свете лампы, – и хотя ты наверняка считаешь, что все они тупы (с легкой руки наших общих подруг), оказывается, даже они слышали о плохом кровообращении. И притом, не знаю, что рассказывали Сеттервин и Оливье, о том, как встречались со мной, я очень редко иду на телесный контакт. Я стараюсь, как можно дольше избегать его, если ты конечно понимаешь...

   Прошло несколько минут, я почти засыпала, но все еще следила за нитью разговора.

   – Вот почему...? – скорее утвердительно сказала я, не открывая глаз.

   -Что почему? – голос Калеба звучал непонимающе и сердито. Ему не нравилось когда что-то ему не подчиняется.

   – Вот почему не больше 3 недель. Ни одна девушка не выдержит встречаться с таким, как ты и не чувствовать... – последнее слово я намерено не сказала, сделав вид, что заснула. И хотя так оно почти и было, я еще успела услышать его тяжелый вздох.

   Прошла неделя после того, как я очнулась, и около моей кровати сидел Калеб. Он почти не появлялся днем, а когда все же приходил, я или спала, или он молчал. Меня раздражало его поведение, словно меня изучают.

   Сегодняшний день можно было назвать почти веселым. Я уже свободно бродила по дому, и мне даже разрешали разогреть себе еду самостоятельно. И самое важное, это был первый день, когда ко мне, хвала небесам, перестал приезжать врач. Меня раздражали его глупые вопросы, и руки так бесцеремонно обследующие меня.

   Часа в четыре появилась Бет и избавила меня от просмотра очередного сериала по телевизору (так и ни одного матча по хоккею!). Ворвавшись как тайфун, она тут же очаровала моих родителей и подняла настроение мне. Прям свет в конце туннеля, постоянного чередования дней.

   – Надеюсь, до следующей субботы ты выздоровеешь полностью, а то все мы уже точно собираемся поехать к "Терри", и я так хочу, чтобы и ты поехала, – Бет прилегла на кровать около меня. – Это просто кемпинг. Разложим палатки, будет костер, гитары. Теренс и Калеб классно поют! Будем жарить сосиски, прям как у вас в Америке и даже зефир! Ты даже себе не представляешь, какое там прекрасное небо ночью.

   Я молчала, наслаждаясь беззаботностью Бет, и думала, как можно полюбить человека, зная его не полных два месяца. Но, наверное, Бет подкупила меня еще тогда в первый день в школе. В порыве я обняла ее и вновь опустилась на кровать.

   Она выглядела довольной, но смущенной:

   – Знала бы ты, как все мы переживали. И хоть тебе не нравятся такие разговоры, Калеб себе совершенно места не находил, особенно плохо было, когда он слышал, как кто-либо обговаривал то, что ты сказала на лекции...

   Она замялась, но я не обиделась:

   – Все в порядке, ты даже и не знаешь, какое облегчение принесло то, что об этом знает еще кто-нибудь. Я наконец-то свободна от того, что случилось и больше себя не ассоциирую с... – я на миг смолкла, не зная смогу ли сказать это слово, – с изнасилованием.