Текст книги "Маленький Бобеш"

Автор книги: Йозеф Плева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 30 страниц)

Глава 43 ФРАНТИШЕК

К концу каникул Франтишек прихворнул. Мать беспокоилась, что у нее стоит работа, потому что Франтишек беспрестанно кричал и она от него почти не отходила.

– Что с тобой, детка? – спрашивала мать.

Она качала Франтишека на руках, говорила ему ласковые слова, но Франтишек все плакал и плакал.

– Наверное, у него болит животик, – предполагала бабушка.

– Он не ест, не пьет.

– Вот я и говорю, что это животик. А может, и от голода он кричит.

– Что-то мне это дело не нравится, – вмешивался в разговор дедушка. – Нет у него температуры?

– Головка-то у него горячая.

– Сделай ему, пожалуй, холодный компресс.

– Я думаю, что компресс не поможет. Иногда дети совершенно без причин нервничают, капризничают, – не соглашалась бабушка.

– Если у него горячая головка, значит, что-нибудь да болит. Ни с того ни с сего ребенок кричать не будет, это глупость! – сердился дедушка.

Мать все-таки сделала Франтишеку компресс на головку. Но потом ей показалось, что и все тело у него какое-то горячее. Подошел дедушка, потрогал Франтишека и подтвердил:

– Да, ребенок болен. У него высокая температура.

Мать положила Франтишека спать. Ей удалось его укачать. Но и во сне он кричал, разбрасывал ручонки, дышал с открытым ртом, и в горлышке у него что-то хрипело. Бобеш смотрел на спящего Франтишека и удивлялся: что такое хрипит у него в горле? Щеки у Франтишека были необыкновенно красные, а губы, наоборот, побледнели. Обычно они были у Франтишека красные, а теперь стали совсем бледные и потрескались.

«Бедняга Франтишек! – подумал Бобеш. – Я-то знаю, что значит болеть. Как же было мне плохо, когда я болел!»

Ночью мать с маленьким Франтишеком почти совсем не спала. Он все кричал и кричал, а потом охрип. Температура, по-видимому, поднялась еще выше. Мать обложила его всего холодными компрессами, а горло завязала платком. Она думала, что у Франтишека та же самая болезнь, какая была у Бобеша, то есть ангина. Только ей казалось, что Бобеша тогда так не тошнило, что во сне он так не хрипел и, кажется, не было такого жара.

– Может быть, это режутся зубки, – утешала себя мать. – Когда зубочек не может легко вылезти из десны, ребенок тоже болеет.

У маленького Франтишека уже сверкало во рту шесть зубов: два были спереди, внизу, – они прорезались раньше всего, и четыре наверху – тоже спереди. На другой день Франтишеку стало еще хуже. Когда мать давала ему с ложечки сваренное всмятку яйцо, он ударил по ложке несколько раз ручкой и сбросил все матери на подол.

– Нет, нет, – с трудом выдавливал он из себя.

А когда мать, придерживая обе его ручки, стала кормить насильно, он с трудом проглатывал. У матери не было больше сомнения в том, что у Франтишека ангина. Она делала ему компрессы и утешала себя тем, что Франтишеку, как только спадет температура, сразу станет лучше. Но на следующую ночь матери стало ясно, что это и не зубки и не ангина. Маленький Франтишек не мог не только глотать, но и дышать. Он метался, кричал, заламывал руки, стискивал зубы. Шейка у него отекла и стала горячей, как огонь. На четвертый день мать вообще не знала, что делать; она была совершенно убита горем.

– Я не знаю, что и предпринять… Чем дальше, тем хуже.

О том, что Франтишек болеет, отец до сих пор ничего не знал, потому что он бывал дома только по воскресеньям.;– Надо бы сходить за врачом, – сказал дедушка.

– Надо-то надо, а чем мы будем платить? Я все думала, что у него простая ангина. Тогда я и без доктора обошлась бы, И потом, я все думала: Йозеф работает на дороге последнюю неделю. Кто знает, как скоро он снова получит заработок…

– Ты права, – согласилась бабушка. – Доктора стоят много денег.

– Подождем еще до обеда. Но, если ему будет хуже, я сбегаю за доктором. Никак не могу понять, что с ним такое. Зубки, конечно, тут ни при чем. Он весь горит. И посмотрите, как корчится! Бедный малыш – наверное, у него болит животик.

Мать гладила Франтишека по головке и приговаривала:

– Бедный малыш, бедный малыш!

На улице был дождь и сильный ветер. Капли дождя били по стеклу и стекали вниз. Бобеш грустил. Во-первых, приходилось сидеть дома, и, во-вторых, ему было жаль братишку. В середине дня Франтишека стал душить кашель. Он кашлял так, что у него надувались жилы на шейке, он беспрестанно хватался ручонками за горло. А когда мать попыталась напоить его теплым молоком, он оцарапал ее и вообще противился этому так, словно его резали. Мать расплакалась. Франтишек через минутку успокоился, но его голубые, когда-то такие красивые, большие и веселые глазки были полны отчаяния, боли и грусти. Он оглядывался по сторонам, смотрел на Бобеша, открывал ротик, как будто бы хотел что-то сказать и не мог. Когда он пытался выдохнуть, животик у него почему-то быстро стягивался, лобик покрывался потом.

– Послушай, Тоня, – сказал дедушка матери, – я все-таки побегу за доктором. Может, застану его дома.

Дедушка умылся, побрился, переоделся в праздничное платье и пошел за доктором. Когда дедушка ушел, Бобеш подошел к матери и шепотом попросил у нее поесть.

– Видишь, я совсем о тебе забыла, – погладила мать Бобеша. – Там есть немножко молока. И возьми еще кусок хлеба. Сегодня, Бобеш, я варить обед не буду. Бабушка с дедушкой поедят тоже одно молоко с хлебом.

У всех было такое плохое настроение, что бабушка просто отказалась есть, а дедушка сослался на то, что он перекурил. Бобеш, сидя на скамейке, ел в одиночестве. Он был очень голоден, но, когда увидел, что мать плачет, у него тоже пропал аппетит.

– Мама, – шептал он, – а поправится наш Франтишек?

– Наверное, поправится, Бобеш. Ведь ты же поправился, правда?

Бобеш вспоминал, как Франтишек перевирал слова, как вместо «Бобеш» говорил сначала «Бокеш», а потом «Бопеш». Припомнилось ему, как счастлива была мать, когда Франтишек только начал ходить около лавки. Мать тогда его окликнула; он повернулся, оторвался от лавки и сделал по направлению к ней несколько шажков сам, без поддержки. Так и научился он ходить. Вероятно, и мама вспомнила о том же самом, потому что она сказала:

– Не бойся, Бобеш, Франтишек поправится… Правда, моя маленькая детка, ты поправишься? Будешь снова ходить, будут снова бегать эти маленькие ножки… Покажи, где у тебя болит?

Франтишек недавно занозил пальчик на ноге. Пальчик у него нарывал, и нарыв еще не прошел.

– Ну, уже проходит пальчик, я вот подую на него.

Франтишек смотрел широко открытыми глазами на мать, с матери переводил взгляд на Бобеша, молчал и только тяжело дышал. Рот у него был открыт, в нем белели зубки. Язычок тоже был белый, весь покрытый белой пленкой. Мать часто платочком стирала ему пленку с язычка, но, вероятно, это было очень больно, потому что Франтишек пронзительно кричал. Теперь мать снова спросила:

– Мамочка вытрет тебе язычок, хорошо?

Франтишек не ответил Даже не поднялся. Даже не завертел головкой, только на глазах у него выступили крупные слезы.

Нет-нет, мама не будет делать больно своему воробышку! – поспешила сказать мать, увидев слезки в глазах маленького Франтишека. – Мама не будет больше его обманывать. Придет доктор и поможет Франтишеку, нашему маленькому мальчику. Дедушка приведет доктора, доктор даст лекарства, и у Франтишека все пройдет.

Казалось, что Франтишек улыбнулся.

– Ну конечно, станет легче нашему маленькому мальчику. Мать отошла от постельки к окну – якобы посмотреть, не идет ли уже дедушка с доктором, но Бобеш хорошо видел, как она закрыла глаза руками и тихонько плакала. Скоро дедушка привел доктора.

– Ну-ка, покажите вашего пациента, – сказал он прямо в дверях.

Доктор сделал три шага, положил на стол чемоданчик и нагнулся над люлькой Франтишека.

– Почему вы не позвали меня раньше? – строго спросил он мать.

– Я думала, что это воспаление миндалин, ангина, что это пройдет само собой, – объясняла мать.

Не обращая внимания на ее слова, доктор говорил:

– Боюсь, что вы позвали меня слишком поздно. Это большая ошибка. Но я еще сделаю попытку.

Он вынул из чемоданчика какие-то вещи, потом подошел к печке с маленькой бутылочкой, отбил у этой бутылочки горлышко и вобрал из нее жидкость в специальную трубочку. Но потом Бобеш уже не видел, что доктор делает с Франтишеком, потому что люльку закрывала спина доктора. Видел только, как он обернулся к матери и сказал:

– Не бойтесь, ему больно не будет. Слезами вы ему не поможете. В другой раз, как заболеет у вас ребенок, сразу же присылайте за мной.

– Она бы за вами, господин доктор, еще вчера послала, да у нас нет в доме ни гроша, – отозвалась бабушка.

– Об этом, милая старушка, речи быть не может. Здесь дело идет о жизни ребенка. На «нет», как говорится, и суда нет.

Когда доктор осматривал Франтишеку горло, мальчик задергался от боли. Доктор еще раз строго взглянул на мать и, немного помолчав, сказал:

– Кажется, дело еще хуже, чем я думал.

Мать заплакала. Он положил ей руку на плечо и сказал:

– Я еще зайду вечером. Старшего сына никуда не пускайте – это дифтерия. И к вам пусть тоже никто не ходит. А где ваш муж?

– Он работает на дороге.

– А ходит домой?

– Не ходит.

– Хорошо, что не ходит. Иначе ему пришлось бы оставаться дома: это заразная болезнь.

Мать проводила доктора за дверь, и Бобеш видел через полураскрытые двери, как мать о чем-то спрашивает доктора и руки у нее сложены так, будто она о чем-то просит. Он видел, что доктор пожал плечами и подал ей руку со словами:

– Вечером приду посмотреть.

Когда доктор ушел, Франтишек еще минутку поплакал, но потом быстро уснул. Во сне ему, наверное, снилось что-то хорошее, потому что он улыбался.

На другой день дедушка сказал:

– Пожалуй, нужно сходить за Йозефом.

– А кто же пойдет за ним? – спросила мать.

– Я… К вечеру авось вернемся.

Бобешу хотелось пойти вместе с дедушкой, но это на самом деле было очень далеко, и он такой дороги не выдержал бы. Бобеш не мог смотреть на плачущую мать. Сам плакать он уже не мог. Ему казалось, что он выплакал все слезы, и все-таки грудь у него как-то странно сжималась и слезы сами бежали. Вдруг Бобеш почувствовал, что у него прерывается дыхание, и тогда он испугался, не разболеется ли он, как Франтишек, не стянет ли и у него тоже животик. Когда Франтишек начинал кашлять (это был уже не кашель, а какой-то с трудом издаваемый стон), у Бобеша мороз пробегал по коже.

Перестал идти дождь, но небо все еще было в тучах. Комната казалась Бобешу совсем другой, и все было какое-то другое. Сегодня как-то слишком громко тикали часы, и бой был какой-то противный. Бобеш охотно остановил бы их. Потом он вспомнил, как фабрикантша рассказывала у реки, что доктор вылечил ее собачонку и что собачонка уже снова жрет. (Бобеш помнил, что она сказала «кушает», но он ни за что на свете не сказал бы так о собаке.) Как же так, собачонку доктор вылечил, а Франтишека не вылечит? И как эта пани беспокоилась о собачонке, как кричала! Мама тоже беспокоится о Франтишеке, конечно, не меньше той пани, но она ведь плачет и жалуется потихоньку. Та пани падала в обморок, а мама не падает. И, несмотря на это, Бобеш был совершенно убежден, что мама Франтишека очень любит. Ему даже казалось, что плачет она теперь больше, чем тогда, когда он, Бобеш, болел.

«Откуда только эти болезни берутся? – думал он. – Ведь перед тем как заболеть, Франтишек был такой веселый, смеялся». Они играли вместе в прятки. Бобеш прятался от него под постель, а когда замечал, что Франтишек приближается, он высовывал голову и рычал на Франтишека. Малыш с громким смехом и криком убегал от постели. Франтишек делал вид, будто бы боится Бобеша, а потом они вместе валялись на полу. Бобеш ложился на спину, а Франтишек перелезал через него. А теперь вдруг эта болезнь, и щечки у Франтишека совсем запали и так тяжело ему дышать. Наверное, в нем что-нибудь есть, что-нибудь душит его. Мама так хочет ему помочь, но ничего не может сделать. И доктор, наверное, тоже не может. Ах, если бы мама перестала плакать! Бобеш положил руки на лавку, голову на руки и уснул. Мать взяла спящего Бобеша и отнесла в постель.

Когда Бобеш проснулся, в комнате была полутьма. Сначала ему показалось, что никого нет. Но когда он приподнялся, то заметил, что мать и бабушка сидят у люльки и тихо плачут. Мать, пожалуй, – даже не плакала, а только вытирала слезы, а бабушка все время вытирала нос. Когда мать подняла голову и увидела Бобеша, она встала, молча подошла к нему и поцеловала в лоб. Бобеш совсем растерялся. Потом она взяла его за руку и подвела к люльке. Бобеш видел, что у Франтишека закрыты глазки, а ротик немножко приоткрыт. Он казался очень бледным и как будто бы чуть потоньше, чем всегда. Лежал он спокойно, без движения.

– Теперь Франтишек хорошо спит, да? – зашептал Бобеш матери в ухо.

– Спит. Спит и никогда уже больше не проснется. Франтишек у нас, Бобеш, умер.

Едва это мать промолвила, Бобеш почувствовал, как в груди у него все сжалось. Его затрясло, и крупные слезы ручьем потекли у него по щекам. А потом он услышал, как мать сквозь слезы, но совершенно другим уже голосом сказала:

– Бедный малыш, – что он только вытерпел! Такой наш маленький воробышек… До последней минутки на маму смотрел. Смотрел и глазками мамочке говорил: ты мне уж, мамочка, не поможешь. Эти его глазки – как они просили! Рот у него, прежде чем глаза навсегда закрылись, двигался. Наверное, мне мой маленький воробышек хотел что-нибудь сказать… Наверное, с нами прощался. Отца уж не увидел. Поводил глазками по комнате, посмотрел минутку на дверь – знал ведь, что оттуда приходит отец, – а потом посмотрел снова на меня, как будто бы спрашивал: где же он? Я сказала ему: «Придет, Франтишек, придет! Придет папа и пожалеет нашего мальчика».

Мать теперь расплакалась в голос, и Бобеш тоже. Он опомнился, когда вошли дедушка с отцом. Бобеш удивился, как необычно серьезно смотрит отец. Его загоревшее лицо было небритым и бледным. Он опустился на одно колено у люльки, положил свою большую руку на лобик малыша, молча на него минутку посмотрел, потом посмотрел на мать и тоже заплакал.

– Значит, мы уже Франтишека и не увидим, – проговорил он со слезами.

Бобеш еще никогда не видел, как плачет отец. Он плакал совсем по-другому – не так, как мать или бабушка. Глаза он платком не вытирал, вытирал их рукой, краем ладони. Потом Бобеш заметил дедушку. Он тоже плакал, и рот его, хотя и был закрыт, двигался, усы – тоже.

На следующий день отец принес маленький белый гроб. Мать постелила в нем, как в люльке. Она обмыла Франтишека, переодела в чистое белье. И, когда надевала ему на ножки белые чулки, на пальчике ноги стал виден незаживший нарыв.

– Смотри, мама, нарыв у Франтишека еще не зажил.

– Теперь ему уже не больно, Бобеш.

– Теперь у него уже ничего не болит, мама?

– Ничего, милый Бобеш. Теперь он отмучился.

Франтишека положили в гроб.

Бобеш хотел погладить его по головке, но сразу же отдернул руку:

– Мама, он холодный.

– Наш маленький воробышек! Бедный малыш…

– И он больше никогда не откроет глаза?

– Никогда.

– И его закопают в землю?

– Да.

– Мама, и он взаправду ничего не чувствует и никогда не проснется?

– Нет, Бобеш, никогда.

– А что с ним станет?

– Постепенно он будет растворяться в земле и через несколько лет растворится совсем.

– Как это, мама, – растворяться?

– Так, уходить в землю.

– А что из него в земле будет?

– Он превратится…

– Во что?

– В землю. – Потом мать взяла Бобеша на руки и сказала ему: – Когда ты вырастешь, Бобеш, большой, будешь такой, как отец, ты сходишь на кладбище, подойдешь к могилке Франтишека – и увидишь там цветы.

– Например, златоцвет, да?

– Например, златоцвет.

– Ну и что?

– Эти цветы берут жизнь из земли, а в той земле, благодаря которой они живут, – в той земле и растворится наш Франтишек.

– Так, значит, мама, эти златоцветы будут из него, да?

– Да, и травка, и незабудки, и златоцветы, и все, что растет.

– Но Франтишек уже об этом не узнает?

– Франтишек – нет, а мы об этом будем знать. И будем о нем вспоминать, пока будем живы. А когда мы умрем, то те, кто останется после нас, будут вспоминать о нас. Мы ведь все умрем.

Мать вздохнула и поставила Бобеша на пол. Бобеш ни о чем больше не спрашивал. Он смотрел на гроб, на бледного, чисто одетого Франтишека, и слезы набегали ему на глаза. Потом он зашел за печку, в уголок, где лежали его игрушки, взял из жестяной коробочки из-под гуталина самый красивый и самый «счастливый» свой шарик и положил его под подушку Франтишеку.

«Пусть этот шарик, – думал Бобеш, – будет там с ним, и если Франтишек на самом деле весь уйдет в землю, то пусть останется здесь хотя бы этот шарик на память». Ни матери, ни кому другому Бобеш ничего о шарике не сказал…

– Бобеш, посмотри еще раз на Франтишека, – сказала мать на следующее утро. – Отец закроет крышку, и больше никогда его не увидим.

Бобеш еще раз взглянул на Франтишека; посмотрели на него и все остальные. Никто уже громко не плакал, все только вытирали слезы.

Мать шептала:

– Воробышек мой маленький, воробышек мой маленький! Бабушка добавила:

– Как ангелочек!

Бобеш в последний раз погладил холодные щечки Франтишека, мать провела по волосам Франтика и поцеловала. Прежде чем отец заколотил крышку, Бобеш заметил, что на лобике и на закрытых глазах Франтишека остались мамины слезы. Они блестели, как роса.

Глава 44 ЦИРК ГРАНД

Снова начался учебный год. Бобеш ходил уже во второй класс, но сидел опять на первой парте, потому что он был все еще самым маленьким в классе. Бобешу было очень интересно, как же будут учить во втором классе, но, оказалось, что все было по-старому. Все, о чем спрашивали, он знал еще по прошлому году. Он даже пожаловался на это матери. И тогда она ему объяснила, что сначала всегда бывает повторение, потому что часто дети во время каникул многое забывают. Мать, конечно, была права. Некоторые позабыли совершенно все. Например, Аничка Врбова не знала даже, сколько будет, если от одиннадцати отнять два.

Отец Бобеша целых шесть недель летом был без работы. После злосчастной истории с Бинго с дороги его уволили. Потом, правда, ему удалось устроиться на фабрику. И вот уже два месяца, как он работал там истопником. Попал он на фабрику так. Там разорвало котел, убило истопника и двух рабочих, находившихся в котельной. Никто потом за эту работу не хотел приниматься, и тогда подал заявление отец. Мать его отговаривала, говорила, что от страха она вся иссохнет, будет каждую минуту думать об опасности. Но что мог сделать отец, если им совершенно не на что было жить? Мать, правда, шила рубашки на продажу. Но это был такой маленький заработок, что едва хватало на хлеб с солью. У дедушки с бабушкой вообще никакого заработка не было. Кто возьмет на работу таких старых людей, если и молодым теперь недостает работы? Дедушка очень переживал и иногда жаловался, что на старости лет пришлось сесть на шею детям. Но мать бранила его:

– Разве можно тебе, отец, жаловаться? Разве ты не кормил нас в молодости? Хорошо, что хотя бы частично мы можем теперь оплатить наш долг. Кто знает, что будет с нами, когда мы станем такими же старыми?

Бобеш заметил, что мать теперь не смеется так часто, как раньше. А отец, приходя с работы, бывал таким усталым, что даже не мог разговаривать. Бабушка все чаще ворчала, а дедушка, который раньше так любил с Бобешем пошутить, теперь все больше молчал.

Однажды – это было в конце сентября – шел Бобеш с Гонзиком из школы и увидел на большом деревянном щите углового дома огромный плакат:

ВНИМАНИЕ! ВНИМАНИЕ!

В наш город приезжает всемирно известный

ЦИРК ГРАНД!!!

Узнав из афиши, что Витторио Колледани – самый известный волшебник на свете, Бобеш вспомнил о матери и подумал: «А она говорила, что нет никаких волшебников. Вот приехал же в город настоящий волшебник, да еще какого свет не видывал! Здесь ведь черным по белому написано, что он делает такие чудеса, каких не умели ни волшебники, ни чародеи!»

– Вот это да!

– А ты знаешь, сколько у них одних зверей?

На афише были нарисованы слоны, львы, тигры, змеи и какие-то странные птицы.

– Ты видел, Гонзик, когда-нибудь таких полосатых лошадей, как здесь нарисованы?

– Нет, не видел. Это нарочно так нарисовали, чтобы побольше людей заманить.

– Да это же не лошади, это зебры, – сказал стоявший рядом мальчик из пятого класса.

– Зебры?

– Да, зебры, то есть особенные, неукротимые лошади из Африки.

– Какие же они неукротимые, если на них ездят?

– Ездить на неукротимых, на необъезженных лошадях и составляет особое искусство, какое можно увидеть только а цирке.

– Ты пойдешь, Бобеш? – спрашивал Гонзик.

– Где там! Наши меня не пустят. У нас нет денег.

Бобеш с Гонзиком читали афишу и все больше удивлялись.

Человек, глотающий огонь!

Летающий человек!

В объятиях тропических змей!

Человек, выстреленный из пушки!

Бобеш завидовал тем детям, которые, прочтя афишу, решали:. «Я обязательно пойду в цирк». Один мальчик уверял даже, что он будет ходить на все утренние представления. Детские представления были утром, а вечером пускали только взрослых.

– А ты знаешь, Гонзик, где будет этот цирк?

– Где ж ему быть? Там, где всегда бывает: за вокзалом, у футбольного поля, за большим деревянным забором. Там всегда бывают карусель и качели.

– Гонзик! Пойдем после школы туда, посмотрим?

– Давай. Встретимся на карьере, ладно?

– И я скажу еще Марушке, ладно?

– Скажи!

Придя домой, Бобеш рассказал все, что узнал из афиши, и сразу осведомился, как же все-таки обстоит дело с волшебниками.

– Ты ведь мне, мама, говорила, что ни чудес, ни волшебников не бывает.

– Так это же цирковые волшебники, не настоящие. Всем чудесам, которые они показывают, может научиться любой ловкий и умный человек. Здесь нет ничего сверхъестественного.

– А ты их когда-нибудь видела?

– Видела, когда еще ходила в школу.

– Ну расскажи мне.

– Во время представления принес такой вот волшебник коробку и продемонстрировал всем, что она пустая. Потом он прикрыл коробку шелковой тряпочкой, взял коротенькую позолоченную палочку, помахал ею, пробормотал при этом какие-то слова и вдруг стал вынимать из «пустой» коробки одну вещь за другой. Сначала букет роз, потом маленького кролика, потом кролика побольше, и еще побольше, потом опять букет. Под конец перевернул коробку, и из нее выскочила утка с утятами. Короче говоря, в его коробке оказалось столько всего, что не вошло бы и в пять таких коробок.

– А как же это все в ту коробку попало?

– Он был на сцене один, и никто ему помочь не мог.

– Ну как же все-таки это возможно?

– А! Не понимаешь? Мы тоже не понимали. И тогда учитель нам рассказал, как это делается. Коробка стояла на большом ящике, покрытом материей. И в коробке и в ящике были так ловко сделаны отверстия, что их никто не заметил. Через эти-то отверстия и просовывал в коробку разные вещи человек, спрятанный в ящике. Все было подготовлено, конечно, заранее, а потом во время представления фокусник только пробормотал над коробкой: «Чары, мары, фук!» – и все уже было в ней.

– И люди ему верили?

– Конечно, верили. Ты бы тоже поверил.

– Чары, мары, фук! – повторял Бобеш и смеялся.

– Что не надо, у тебя сразу получается.

– Выходит, этот фокусник просто обманывал людей, да?

– Конечно, обманывал. Только иногда, милый мальчик, обман бывает людям приятен. Особенно когда он их развлекает.

– А тебе, мама, тоже было приятно?

– Чересчур ты уж любопытен, сынок!

– А ты очень удивлялась на фокусника?

– Все удивлялись. Ведь когда случается что-нибудь необыкновенное, всем бывает интересно.

– И даже если это неправда?

– Ты же любишь читать сказки! А ведь там одна неправда. Или вот, например, ты читал книжку «Жучки». А на самом-то деле никогда и нигде в мире таких жуков не было.

– А я всему верил.

– Ну и хорошо.

– Как же хорошо, если я верил, а это неправда?

– Ты читал там, что жучок, когда переставал слушаться, был всегда как-нибудь наказан. И ты, наверное, кое-что из этого понял. Тот писатель, автор книги, мог бы прямо все это написать о детях, но он решил писать лучше о жучках, чтобы это было красивее и интереснее.

– Да, правильно. Когда я об этих жучках думал, я представлял их себе очень красивыми… А когда ты была маленькая, ты верила сказкам?

– Конечно, верила.

– Я тоже. И до сих пор я всегда всему верю. Только как кончу читать, сразу вспоминаю, что это только сказка. И мне всегда жаль, что так не бывает на самом деле. Например, как жаль, что только в сказке нашла Золушка в орешке красивое вышитое платье и башмачки!

Бобеш на минутку задумался и потом продолжал:

– И как это люди могут так выдумывать, я просто не знаю…

– Что, Бобеш? – не поняла мама, потому что она уже перестала его слушать.

– Я говорю, как только сообразили написать, что в орешке нашлось все, что было нужно Золушке? Знаешь, мама, я вспоминал однажды об этой сказке, когда купался с Франтишеком в корыте – знаешь, тогда, когда он плакал… В общем, когда ему попало мыло в рот. Я, помню, смотрел тогда на мыльные пузыри, и сколько в одном маленьком пузырике было разных вещей! Там было и окно, и стол, и картинки, и все-все, что только есть в комнате. Но такое все маленькое-маленькое… Все вошло в один пузырь, как и Золушкино платье в орешек… И теперь я читаю, мама, замечательную книжку. Мне ее дала Силушка.

– Разве ты снова дружишь с Силушкой? Ведь ты говорил, что никогда больше с ней дружить не будешь.

– Ну, ты знаешь, я бы с ней, конечно, не дружил, но она сама ко мне пришла.

– Странно!

– Чего же здесь странного? Мы рисовали в школе, как пускаем бумажного змея и как ласточки летят на юг. А она не сумела нарисовать, поэтому и подошла ко мне.

– А ты нарисовал?

– У меня здорово получилось. Я и ей помог нарисовать. А она дала мне почитать книгу «Робинзон Крузо».

– Это хорошая книжка.

– А ты ее читала?

– Ее читал, наверное, каждый.

– И ты тоже верила тому, что там написано?

– Конечно, верила. А может быть, это и правда.

– Я тоже думаю, что правда. Там ведь нет никаких чудес.

– Ну конечно.

– Вот «Жучки» – тут сразу видно, что все придумано. Жуки не могут ни пить вино, ни есть суп. А вот Робинзон – такое вполне могло быть. Правда ведь, могло быть?

– Наверное, могло.

– Я очень рад, мамочка, что Робинзон мог быть на самом деле.

И, поскольку мать ни о чем больше его не спрашивала, Бобеш говорил все об одном и том же:

– Мне кажется, что нельзя было так все подробно от начала до конца выдумать.

– Наверное, трудно, – сказала мать.

Но сказала она это таким безразличным тоном, что Бобеш сразу почувствовал: пора кончать разговор. Правда, через минуту он начал снова:

– Мама!

– Что ты хочешь? Есть? Да?

– Нет… то есть, и есть хочу тоже, но…

– Ну что, что еще?

– Я думаю, что ничего не получится.:

– Что – не получится?

– Ты меня не пустишь.

– Ты говоришь о цирке?

– А как ты угадала?

– Это написано у тебя на носу.

– Нет, не написано. – Бобеш потрогал нос.

Мать засмеялась. Увидев улыбку матери, Бобеш поспешил воспользоваться ее хорошим настроением:, – Значит, ты пустишь меня, мама?

– Я не знаю. Спроси у отца.

– О, я знаю, отец наверняка скажет, чтоб я не ходил!

– Будь умницей, Бобеш. Ты сам знаешь, у нас не хватает денег даже на хлеб. Отец с таким трудом зарабатывает их. Когда вырастешь, все еще увидишь. Чудес много на свете.

– А что, если я не вырасту? Если умру, как и Франтишек?

– Бобеш, как ты можешь так говорить? – рассердилась мать.

– Отец Гонзика тоже мало зарабатывает, а Гонзик все-таки идет.

– Бобеш, отстань наконец от меня! Ты мне мешаешь. Вот придет вечером отец, ты его и спроси.

– Тебя, Бобеш, разбаловали, – сказала бабушка. – Посмотри на меня. Я уже старая, а ни разу еще не была в цирке. А ведь я тоже живой человек, и мне интересно. Раньше дети не видели и половины того, что сейчас видят.

Бобеш скорчил гримасу. Бабушка заметила:

– Бобеш, Бобеш, нехорошо смеяться над старухой!

Бобеш, это что еще такое? – строго сказала мать. – Чтоб это было в последний раз!

– А почему бабушка сердится?

– Ты становишься плохим мальчиком, Бобеш.

Бобеш забрался в угол и попытался заплакать, но никто не обращал на него внимания. Потом мать сказала:

– Бобеш, сходи-ка за водой. Возьми вон ту голубую кастрюльку.

Но Бобеш притворился, что ничего не слышит, и продолжал хныкать.

– Бобеш, ты что, не слышишь? Не хочешь помочь маме? Бобеш, Бобеш, как же ты меня расстраиваешь! Бедный Франтишек! – вздохнула мать. – Такой послушный был. А ты, Бобеш, маму совсем не уважаешь и не хочешь ей помочь.

Бобеш схватил кастрюлю и побежал за водой. Он быстро вернулся и подал кастрюлю матери. Ему теперь было очень неприятно, что он ее расстраивал.

– Мама, – начал он тихонько, – я больше не хочу идти в цирк, – и стал тереться головой о ее бок.

Но мать все еще была грустная. И тогда он спросил ее совершенно невинно:

– У тебя не болит, мама, голова?

– Я вспомнила о Франтишеке. Бедняга, ему лучше сейчас, чем нам.

Бобеш отошел от матери в уголок. Теперь ему не нужно было принуждать себя заплакать. Жгучие слезы потекли по его лицу, горло и грудь сжимались… Кто-то постучал в дверь.

– Бобеш, к тебе пришла подружка, – сказала мать обычным, веселым голосом.

Бобеш сам не ожидал, как рад он был теперь увидеть Марушку.