Текст книги "Лебединая пара. По Ту Сторону"
Автор книги: Яна Лисканова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 19 страниц)
Рез, паршивец, опять отказался идти со мной, так что с Икелом мы были вдвоем. Что там за дела у друга, интересно? На мой вопрос он только отшутился, да так ловко, что я вспомнила о том, что вообще что-то спрашивала, только когда он ушел.
– Знаешь, Тихея, на самом деле мы не сильно отличаемся от вас, – я вздрогнула от того, что его вечно тихий и низкий, но немного скрипучий голос вдруг раздался над самым ухом.
Удержалась едва-едва от того, чтобы повернуться и по-дурацки удивленно вскинуть на него глаза. Напуганное сердце вдруг заколотилось, разгоняя кровь, и я зачем-то начала делать вид, что совершенно спокойна.
– Даже если это так, то не рассказывай мне об этом! – с фальшивым весельем хохотнула я, – Мне гораздо приятнее думать, что на Той Стороне чудовища из старых сказок живут…
Во рту резко пересохло от того, как четко я ощущала тепло его тела спиной. Какого черта он стоит так близко?! Хотелось сказать ему, чтобы отошел, но я почему-то застеснялась. А вдруг он подумает, что мне неприятно его присутствие? Или – еще хуже! – что оно меня смущает?
– Но ведешь-то ты себя, будто я твой ровесник-сосед, а никак не чудовище из старых сказок, – резонно заметил он, и в его голосе слышалась улыбка.
Я сглотнула вязкую слюну. Этот голос просто с ума сводит… Насколько же сильно он не подходит его наружности худощавого милого юноши, даже не начавшего еще матереть. Если мне пришлось бы с чем-то сравнивать, то его голос был бы похож на наждачную бумагу. Или на шипастую змею. Интересно, а существуют шипастые змеи?.. Ну, точно не на Этой Стороне!
– О чем ты так напряженно думаешь? – шапастая змея извивалась в моих ушах.
Я вдруг подумала, что вот так, когда я не вижу его тщедушную фигурку и добродушную улыбку, а только чувствую, что он стоит за спиной и шепчет своим шершавым, тихим голосом, он и правда похож на чудовище с Той Стороны. Но, неожиданно, эта мысль не напугала, а скорее взбудоражила. По спине и даже по голове вдруг разбежались мурашки, а губы онемели и я с трудом выдавила.
– О том, что хотела бы сама глянуть на Ту Сторону… – я и сама зачем-то заговорила шепотом.
Он выдохнул мне в макушку и вдруг уткнулся в нее лбом. Положил ладони на плечи. Было что-то дерганое и напряженное в этом жесте.
– Тихея, Тиша… – заскрипел он, – А ты когда-нибудь целовалась?
Краска ударила мне в лицо. Сначала от того, что Икел у меня такое спрашивает, а потом – от воспоминания о том, как я пыталась поцеловать дядю Дони! Я ударилась лбом об исписанную малышней стену брошенного храма. Господи, я же мечтала об этом забыть! Как бы я хотела об этом забыть! И у меня почти получилось… Это было даже еще более стыдно, чем не попасть на глазах у толпы в цель и выблевать завтрак от стыда перед ними же!
– Н-нет… – просипела я, почти плача от стыдного воспоминания, – Но, к сожалению, пыталась!
Дядя Дони, к счастью, об этом не знает, потому как спал, зато знает Рез! Как же не вовремя он тогда пришел. И как долго потом изгалялся надо мной жирными, как он сам, намеками!
– Я решила, что поцелуи – это не мое. А ты? – я все-таки повернулась.
Икел стоял все так же близко, но никто в этой жизни уже не мог смутить меня больше, чем я сама. Так что я просто с любопытством разглядывала его белые-белые на фоне черных-черных глаз ресницы.
– Мне любопытно, – ответил Икел.
Он медленно приближал свое лицо к моему, не выпуская мой взгляд из своего, и вполне очевидно давал понять, что удовлетворить любопытство он хочет прямо сейчас. Сердце упало в желудок и там вспыхнула ответным интересом.
Это было совсем не похоже на трепетное, робкое желание быть единственной, кто получает ласку и заботу от дяди Дони. Не было похоже на отстраненное любование его чертами. Икел вдруг оказался на голову выше, а его лицо больше не смягчала улыбка, и от этого кровь вскипела совсем не робко и не трепетно.
Рез одними губами шептал утреннюю молитву. Он привык скрывать любое проявление своей веры еще с детства, когда точно понял, что не хочет делить с семьей что-то настолько важное.
– Что ты там бормочешь, толстяк? – Деймос присел рядом на обвалившуюся плиту сгоревшей пекарни и блаженно сощурился от яркого солнца.
– Считаю, сколько пирожков могу съесть за день, – лениво огрызнулся парень.
Рез и сам не очень понимал, на чем они сошлись. Просто как-то очень быстро и совершенно естественно они со старшим братом Тихеи нашли общий язык. Рез любил своих друзей и на самом деле считал их своей настоящей семьей, но им не хотелось до конца показывать не самые красивые стороны своей натуры. Неуместные насмешки, излишне язвительные подтрунивания и откровенная критика – Рез совершенно спокойно относился к этому в свой адрес и так же спокойно проходился по другим. Но в отношении друзей он зачастую просто-напросто боялся переборщить. Знал, что они простят, даже если он перегнет палку, но все равно переживал, что в какой-то момент они отвернуться, не захотят его больше видеть…
С Деймосом же можно было изгаляться, не сдерживаясь. Просто потому, что и он сам свой характер приукрасить не пытался.
– Господи, парень, у тебя грудь скоро будет больше, чем у обеих моих сестер вместе взятых!
Рез усмехнулся, ведь Деймос явно лукавил. Начиная с того, что грудь была одним из немногих достоинств, которым природа Тихею отнюдь не обделила, и заканчивая тем, что вот именно грудь у Реза вовсе даже не обвисала.
– Фу, пошляк! У меня все уходит в бедра, – парень потянулся к кульку с едой, но вдруг понял, что наелся, – А если серьезно – даже не думай заглядываться на мои формы. Они, может, и впечатляют, но я берегу себя для серьезных отношений.
Деймоса перекосило так, будто его заставили съесть лимон, и у Реза тут же подскочило настроение. Улыбка расплылась по лицу.
– Знаешь, мы ведь здесь одни… – томно выдохнул мужчина, справившись с первым отвращением, – Никто-никто не услышит твоих стонов… боли. Может все-таки расскажешь, куда бегает сестра? Или к кому?
Рез не испугался угроз в этот раз. Просто потому что прекрасно видел, что не ему одному нравится общаться.
– К друзьям она бегает, – без всяких угрызений совести соврал Рез, – Плачется, что никто ее не любит, потому что она не родная.
– Откуда, интересно, у нее вообще взялись друзья, кроме виконта Дониса? – нахмурился Деймос.
Рез отзеркалил его непонимающее выражение лица.
– Какого еще виконта?
– Вы зовете его дядя Дони, – спокойно пояснил Дей, – Хотя вот нам он и правда дядя! Брат матери.
Если бы Рез в этот момент ел, то он бы точно подавился.
– Чего?! Этот пьянчуга – виконт?! Ваш дядя?.. А Тихея знает?
Деймос склонил голову к плечу и вскинул брови.
– Откуда я знаю, знает она или не знает. Если он ей говорил, то знает. А если не говорил… Ну, в общем-то, можно было бы и без подсказок догадаться! У нас даже где-то валялся его портрет. Вроде бы. Хотя он сейчас так выглядит, что можно и не узнать…
Рез припомнил ее спокойствие, когда Тихея рассказала ему, что не родная дочь своего отца.
– Ну, может и знает, – почесал подбородок он.
– И все-таки, – кивнул Деймос, – Ты же не думаешь, что я поверю в эту чепуху про шок от осознания своего положения в семье. Я в свое время очень постарался, чтобы она случайно узнала. Собственно, она давно уже знает, что мать ее нагуляла. Так что у вас там происходит? Мне-то плевать, а вот отец уже становится невыносимым.
Глава 9
Погода сегодня вызывала некоторые опасения. Все утро было солнечно, но к обеду тучи сгустились, а ветер, набирая силу, начинал жестоко играть с не набравшими силы стволами деревцев. Дождь сегодня ударить должен был, но дома сидеть не было никаких сил, так что я, в очередной раз меняя дорогу просто на всякий случай, топала в сторону места встречи. Теперь оно у меня было чуть западнее моего перелеска, и к поляне меня вел Икел уже через сам Лес.
Затянувшееся клубящимися тучами небо глухо грохотало, будто кто-то на верхнем этаже передвигал мебель и что-то ронял. Я прибавила шагу.
– Мисс! – я обернулась на окрик и остановилась, – Мисс, подождите!
Мужская фигура чуть в отдалении направилась ко мне, и, быстро заприметив синий мундир городской стражи, я решила не убегать.
И очень об этом пожалела.
– Ты подкупил стражников?! – верещала я, когда меня затолкали в дом пред темны очи отца, – Ну какого черта! Отпустите!..
Отец скривился от громкого звука и окатил меня неприязненным взглядом. Тело сработало на привычке, сжавшись, а из горла едва не выползли придушенным мяуканьем извинения. Но я взяла себя в руки и подняла уже было опущенный взгляд. Руки, не дрожите! Ничего он нам не сделает!
Сказать было проще, чем сделать – ремня я не получала давно, но это не значило, что больше и не получу.
– В кабинет, – только и сказал он и развернулся, зная, что меня поведут, куда велено.
Я брыкалась, извивалась, орала, будто меня режут, но мужчины были непреклонны. Я заводилась только больше от собственного сопротивления, а еще от того, что… От того, что отец не хотел уже оставить меня в покое.
Прямо сейчас я хотела только этого. Замечательно же жили столько лет! Я за ним бегаю, выпрашивая крохи ласки, а он меня игнорирует. Вот и пусть игнорировал бы дальше!
– Нам надо поговорить!
– Надо поговорить, – начали мы одновременно, когда остались в кабинете одни.
Я подавила желание уступить ему очередь и тут же начала сама.
– Я ухожу! – торжественно заявила я, прожигая его полными обиды глазами, – Ты мне не отец, мне уже исполнилось восемнадцать, я взрослый, независимый ч-человек! И я ухожу и-из… – в горле резко пересохло от его скептического взгляда, так что закончила я уже не так уверенно, как начала, – из д-дома?..
– Ты меня спрашиваешь? – нахмурился он, откидываясь в кресле и скрещивая руки на груди.
– Я… я не спрашиваю… – я спрятала вспотевшие ладони за спиной, – Я утвер-рждаю?
Щеки потеплели, а желудок пугливо скукожился. Боже, ну почему я не могу говорить нормально с обитателями этого чертова дома!
– Что ты за мямля! – отец устало выдохнул.
– Я-я не мямля…
– Ты что-то промямлила? – скривился он, и от его откровенно злого взгляда у меня упало не только сердце, но и вообще все органы, – Говори нормально!
На глазах вскипели слезы. Ну чего он на меня кричит?.. Неужели он настолько меня ненавидит?!
– Я не мямля! – воскликнула я, разозлившись то ли на него, то ли на себя, – И я ухожу! Меня никто здесь не любит и не ценит!
Отец неожиданно подскочил, и я непроизвольно сделала шаг назад. Он очень, очень редко терял контроль над эмоциями. Я сглотнула. Очень, очень редко.
– Да кому нужна эта любовь, дурная ты девка?! – воскликнул отец, грузно оперевшись на – слава богу! – разделявший нас стол, – Не доросла еще из дома уходить, не находишь?! Мелкая, бесполезная – а норову на десятерых! Что ты будешь делать одна? Ты же ни черта не умеешь!
– Ой, да откуда бы тебе знать! – взвизгнула я от обиды, – Не так уж часто мы общаемся! Не твое дело уже вообще-то, как-нибудь справлюсь… – это «как-нибудь» прозвучало слишком нелепо даже на мой взгляд, – Не твое дело! – зачем-то повторила я, – Я ухожу!
Он издал звук, похожий на рычание, и я опасливо сглотнула. Запал начал резко сходить на нет, когда я осознала, как сильно он надо мной возвышается.
– Ты совершенно инфантильна, в тебе ни капли здравого смысла, – шипел он, продолжая давить меня всем своим видом, – Господи, да как же ты умудрилась взять от родителей только самые дурные качества?!
Я не знаю как, но я точно поняла – или почувствовала? – что говоря «родители» он имеет в виду отнюдь не себя. И это почему-то было как удар под дых. В общем-то, я не знала никаких родителей, кроме него. Я все-таки не выдержала и опустила взгляд. Не быть мне гордячкой, которая смотрит в глаза своим страхам, не смотря ни на что. Точно не быть.
– Я… я ухож-жу, – уверенности в голосе так сильно поубавилось, что я скривилась.
– Уходишь, – кивнул он, опять повалившись на кресло, – Уходишь в комнату для раздумий.
– Отец! – воскликнула я ошарашено.
Я любила исследовать развалины храмов. Любила ощупывать стены в поисках выемок, неровностей или еще чего-нибудь, что могло бы быть механизмом, открывающим схроны или или тайные ходы. Или даже ловушки! Я не особенно боялась в них попасться. Лишь бы только найти хоть что-то интересное, тайное и даже пугающее! Что-то, выбивающееся из хмурой повседневности.
И наш дом, отстроенный на территории когда-то полуразвалившегося старого летнего поместья явно не бедствующей семьи одно время тоже занимал место в моих фантазиях.
Я думала о том, что неплохо было бы найти тут лабораторию какого-нибудь безумного ученого, погибшего в следствии неудачного эксперимента! Или хотя бы вмурованные в стену останки бывшей госпожи этого когда-то богатого дома.
Не знаю, знал ли отец о тайном ходе из поместья в уборной для прислуги, но он точно не знал о том, что о нем знаю я.
Потому что когда я через пару часов раздумий в специально предназначенной для этого комнате (а точнее в кладовке, которую приспособили мне под «комнату для раздумий»), начала вопить о том, что у меня скрутило живот и одним горшком я никак не обойдусь, меня все-таки отвели в ближайшую уборную. Уборную для прислуги. Хотя она так называлась, прислуги у нас особо не было, если не считать миссис Грамбл и еще пару приходящих работников, так что уборная та была пыльная, грязная, не привязанная к канализационной системе и почти не пользованная. И находилась в старом крыле.
Старое крыло, в отличие от нового, ремонтировалось не так основательно, потому что и разрушено было не так основательно, так что и стены тут были старые, каменные.
Вообще, конечно, когда я рассказывала об этом потайном ходе Диане, я немного приукрасила, сказав, что нашла его, ощупывая кладку. Вроде как, щупала-щупала, и волшебная дверца открылась!
На самом деле все было немного более прозаично.
В то время я зачитывалась книгами о Княжеском Часовщике, полумифическом персонаже прошлого столетия. И в этой серии книг очень подробно описывалась работа часовщика, так что в какой-то момент мне показалось, что я довольно неплохо в этом разбираюсь. А у Деймоса как раз сломались любимые часы.
В общем, я не очень хорошо в этом разбиралась, на самом деле. И взбешенный брат засунул меня головой в дырку этого… клозета. А если говорить откровенно, это была попросту выгребная яма. К счастью, до отходов жизнедеятельности там было еще лететь и лететь, но запахом я впечатлилась!
И вот когда моя голова оказалась внутри, я не сразу, но заметила под досками выдвижную лесенку. Я проверила – она рабочая. Но внутрь я так ни разу и не спустилась. Нужды в этом не было, а упасть в кучу… в кучу, в общем, не хотелось. Уж точно не из простого любопытства.
Теперь же упасть я не боялась! Если и упаду, то потребую, чтобы доставал меня лично отец, иначе сама отсюда не выйду. Раз ему зачем-то нужен под боком чужой нелюбимый ребенок, то он меня там не оставит. Вытащит, никуда не денется!
Я вытащила из кармана косынку для головы и повязала ее вокруг лица. И полезла в дыру, диаметр которой едва-едва меня пропускал.
Дождь барабанил по навесу, падал с небес стеной, и Рез не мог удержаться от улыбки. Он любил такую погоду, потому что именно в бурю, в грозу – в неспокойствие – казалось, что небеса разговаривают с теми, кто бродит по земле. В тихие солнечные деньки Рез гораздо больше ощущал покинутость себя и остальных в этом пыльном полузабытом месте на границе с Той Стороной.
– Всегда было интересно, – говорить приходилось громко из-за шума дождя, – А почему конкретно вы ее не любите? Потому что она не родная? Или из-за характера?
Деймос, на удивление, оказался довольно открытым человеком и легко отвечал на вопросы. Или прямо давал понять, что делать это не собирается и «иди-ка ты к черту, жирдяй». Резу это нравилось.
– Да много из-за чего, на самом деле, – мужчина вытащил руку из-под укрытия и набрал в ладонь немного воды, чтобы ополоснуть лицо от крови.
Деймос был главой группы быстрого реагирования в городской страже, и сегодня день у него явно был неспокойный.
– Мы чудесно жили в столице, в потрясающем доме, в котором поколениями жили представители семьи Роттер. Мы были уважаемым родом, были богаты. У нас с сестрой должно было быть блестящее будущее при дворе… – не смотря на слова, в голосе не было ни капли сожалений о не сбывшихся планах на жизнь, – Мы оба были примером для ровесников, гордостью родителей… А потом родилась Тихея, и все моментально посыпалось. Нас предали опале, отобрали все и сослали в это всеми богами забытое захолустье, где самые блестящие перспективы – это не спиться и не пропасть на границе Сторон.
– А Тиша-то тут причем? – не понял Рез.
Деймос повернулся и вдруг весело, с прищуром на него посмотрел.
– Знаешь, жирдяй, это секрет, который отец строго-настрого запрещает рассказывать… Но по мне, так грош цена этому секрету! – он хохотнул, – Можешь хоть всему городу рассказать, если хочешь. Вряд ли кто поверит, а если поверят – то хоть повеселее тут станет. Тихея – королевский бастард.
Он сказал это так просто, без всякой интонации, что Рез даже не сразу понял. А когда понял – не поверил.
– Брешишь, – мотнул головой он с полной уверенностью.
– Очень жаль, что нет. У матери были какие-то терки с Ее Величеством, так что она соблазнила ее мужа. В качестве мести. Миленько, да? Отбитая на всю голову сука, – усмехнулся мужчина почти без злости, – А когда все выяснилось после рождения мелкой, по нам проехались катком, отослав так далеко, как только можно! А мамаша быстро смылась заграницу с новым мужем, оставив нам в подарок своего выблядка.
– Но опять же: причем тут Тихея?
– Да изначально-то не при чем, просто раздражала, – он пожал плечами, – Смотришь на нее и думаешь: если бы только ее не было, если бы только она не родилась… А она еще и обижалась вечно, что ее, мол, не любят. Хотелось ей в лицо крикнуть: скажи спасибо, что в канаве не оставили! Одевают, обувают, кормят, учат – а ей все мало. Так бесило, ты себе представить не можешь. Меня в жизни так никто не бесил, как это чучело!
Рез даже и не думал осуждать. В конце концов, что еще делать ребенку, потерявшего в момент и мать, и дом, и положение в обществе, и блестящие перспективы. И да – деньги. Что тоже немаловажно. Только найти ближайшего виноватого.
– Но если бы она хоть миленькой была, то в конце концов, мы бы, может, и поладили.
– По-моему, Тиша миленькая! – заступился за подругу Рез.
Деймос скривился и посмотрел на нового друга с жалостью.
– Она жуткий ребенок. Ты просто ее в детстве не видел. У меня от нее порой мурашки по коже бегали. А я далеко не из пугливых, – он замолчал на несколько секунд, подбирая слова, – Знаешь, она ведь делает все это… ну, вот эти свои идиотские попытки произвести на отца впечатление – даже не только и не столько из желания быть полноправным членом семьи. Ее это просто забавляет. Наказывай, не наказывай – ей плевать, хотя она это и не признает никогда.
Рез почесал подбородок. В общем-то, ему тоже порой казалось, что для подруги это сродни игры.
– Она привязана к отцу, но даже эта привязанность в ее исполнении похожа на игру. «А если я вот так сделаю, как ты отреагируешь?» – что-то вроде того. Она жаждет его внимания и одобрения, ведь добиться этого так сложно, – Деймос усмехнулся, – И это делает игру интереснее!
– Я не думаю, что дело только в этом, – мотнул головой Рез.
Хотя частично он и был согласен с ее братом, но тот явно был слегка предвзят. Может Деймос и знал Тихею с рождения, но Рез знал ее ближе.
– Можно подумать, что она трусиха – ее ведь так легко продавить, заставить плакать и трястись! – заводился между тем мужчина, – Но у этой курицы на самом деле вообще инстинкта самосохранения нет! И дело совсем не в том, что она такая дура, – он вдруг впился разгоревшимся взглядом в Реза, – Знаешь, что в детстве отец считал ее взбалмошной и несерьезной, но отнюдь не глупой? А потом мы и сами не заметили, как решили, что она клиническая идиотка!
– Я ее идиоткой никогда не считал, – вскинул весело брови Рез, – Может это вы там все не такие уж и умненькие?
Деймос расплылся в улыбке.
– Щекастый, не нарывайся! – он вдруг успокоился и откинулся на стену, – В общем, отвечая на твой вопрос. Она мне не нравится, потому что ее существование – напоминание того, где мы могли бы сейчас быть; а еще потому, что, в сущности, ей на всех плевать. А что насчет тебя?
Рез удивленно на него посмотрел и покачал головой.
– Да нет, мне-то она вообще нравится!
– Не паясничай, – спокойно одернул его Деймос, – Почему вы с ней дружите? Ты, на удивление, приятный собеседник, толстозадый, на чем бы вы вообще могли сойтись с этой бешеной блохой семьи Роттер?
Небо торжественно грохотнуло на радость Резу, будто сурово напомнив, что не надо малодушничать и жадничать на честность. Искренность за искренность.
– Мы с ней познакомились в одной разрушенной церквушке на окраине города. Точнее, не то что бы разрушенной… Просто маленькая деревянная постройка, про которую забыли, когда отстроили в центре нормальную каменную церковь с красивыми куполами. Мне туда не очень нравилось ходить, тем более с родителями, так что я нашел себе для молитв место поспокойнее…
– Так ты верующий? – удивился Деймос.
– Точно, – кивнул Рез, – Там мы с ней и встретились. Тихея любит всякие развалины, так что наше знакомство было почти неминуемо. Она с первого же предложения начала рассказывать, как мой Бог к ней несправедлив и как она несчастна.
Деймос хохотнул.
– Очень на нее похоже! Не захотелось дать ей за своего Бога по бубну?
– Еще как. Я сначала не понял, чего ей от меня надо, и уже начал думать, какую гадость сказануть, чтобы она отстала, и даже закинул на пробу пару откровенных грубостей… А она не отставала! И в какой-то момент я понял, что это… как ты сказал? Игра. Это игра. Что-то вроде гляделок. Я и сам втянулся. Если честно, она мой первый друг. Она познакомила меня с остальными, и с тех пор я стал гораздо счастливее, – честно признался Рез, – На самом деле, я считаю, что наша встреча – это божий подарок мне за все хорошее!
– Скорее уж за все плохое.
Рез сощурил насмешливо глаза.
– Нет уж, братец, это вам она за все плохое, а нам – за все хорошее!
Рез продолжал сидеть и вспоминать те дни, дни его знакомства с друзьями, даже когда Деймос ушел. Слушал, как грохочет небо и с громким в своем масштабе шипением ударяется о землю дождь. И благодарил господа за то, что у него есть рядом столько забавных людей, с которыми так легко было быть искренним.
– Долго там стоять будешь? – улыбнулся парень, всматриваясь в силуэт, слегка размытый водной пеленой.
– Уже долго стою и еще столько же простоять могу! – вопреки словам, я тут же зашла под навес.
– А чего раньше не подошла?
– Я думала, вдруг он тебя бить собирается.
– И что бы ты сделала, если так?
– Спряталась бы в ближайших кустах! – честно ответила я.
Рез цокнул языком и с наигранным осуждением покачал головой.
– У меня для тебя три новости… – предупредил он, – Хотя нет, погоди! Четыре.
– Ну, одну я слышала точно. Хочешь поцеловать мне ручку, мой верный холоп?
– А задницу тебе не поцеловать? – с улыбкой уточнил друг, ничуть не смутившись, что я подслушивала.
– Королевские задницы и целовать не зазорно! Так что, у тебя еще остались какие-то новости, кроме той, которую стоит начать с «Ваше Высочество, позвольте обратиться»?
Хотя я отшучивалась, слова брата все-таки слегка пошатнули мое спокойствие, если там вообще еще что-то было от спокойствия. Не смотря на все свои заходы, я все-таки искренне верила, что отец держит меня при себе из своей своеобразной заботы. Может не родительской любви, но хотя бы заботы хозяина, приютившего бедную, брошенную зверушку. К зверушкам ведь тоже привязываются?
А теперь из головы не шли навязчивые мысли: а что если дело в том, что какие-никакие, а права на престол у меня все-таки есть. В нашей истории есть примеры правящих королев, а у королевской четы не так много детей. Только вот хоть убей не помню, сколько точно!
Отца лишили всех привилегий, сослали из столицы… Разве он никогда не думал о мести? Даже я видела, что с его деятельной натурой ему здесь просто-напросто скучно. Он уже подмял под себя губернаторов всех приграничных городов, сколотил состояние, которое, правда, держал на счетах подставных компаний… И тут у него под боком королевский отпрыск. Вдруг пригодится?
А если… а если он совсем-совсем ко мне не привязан? Даже как к зверушке?
– Ну, новостей несколько, – почесал подбородок Рез, – Есть забавная, есть сомнительная и есть сомнительная для тебя, но забавная – для меня.
– Давай с забавной, – выбрала я.
– Ты знаешь, что твой брат специально подстроил все так, чтобы ты узнала, что неродная?
– Знаю, конечно, – спокойно кивнула я, – Мне нравится представлять, что это была драматичная случайность, прямо как в романах, но когда она случилась в третий раз (а орал он на весь дом о «страшной тайне» как в первый)… В общем, из драмы наша постановка превратилась в абсурд. Еще одной забавной новостью, кстати, – я усмехнулась, – Можно считать то, что мой жуткий, с какой стороны ни глянь, брат считает меня каким-то дурашливым маленьким монстром… Он вообще нормальный? Знаешь… – я не смогла удержаться от соблазна, – по-моему, он ужасно ко мне несправедлив! Я ведь не виновата ни в чем! А он мне рога пририсовывает только за то, что наша – между прочим, общая! – мать гульнула…
– Прекращай, – оборвал меня Рез, – Какую следующую?
– Сомнительно-забавную, может? – я оттягивала самую сомнительную новость как могла.
– Я, кажется, подружился с твоим братом.
Я закатила глаза.
– До первого перелома ты с ним подружился…
Мы оба вдруг замолчали. Дождь все не прекращал, хотя громыхало уже вдали.
– В общем, – все-таки начал Рез.
Глава 10
Я завистливый человек. И мало что могу с этим поделать. Это моя двадцать четвертая не очень хорошая черта характера – всего лишь одна из многих. Всего их тридцать три и три – хороших. Не очень равномерно получается. Ладно бы еще перекос был в другую сторону!
Я очень завистливый человек, и приступы зависти всегда накатывают на меня неожиданно огромной волной, сметая и разумные доводы, и правила приличия, и да – три жалкие хорошие черты моего характера.
Мой первый приступ зависти случился, когда мне было шесть лет, и я очень отчетливо все помню, будто это было вчера. В детстве (хотя, если быть до конца честной, то не только в детстве) моей самой заветной мечтой было, чтобы папа посадил меня на коленки, улыбнулся и рассказал мне сказку. Сейчас, представляя подобное, я непроизвольно захлебывалась хихиканьем. Иногда я думаю, что если бы отец когда-нибудь оказался мне должен, я бы заставила его это сделать, а потом напоминала бы ему об этом эпизоде до конца жизни! Короткой, правда, но зато веселой жизни… Но тогда я хотела этого совершенно искренне, прямо до слез.
И каждый раз получала отказ и тяжелый взгляд вдогонку. Но упорно продолжала по всякому хитрить, чтобы залезть на вожделенные коленки. Пряталась под его рабочий стол и закарабкивалась, пользуясь эффектом неожиданности; шантажировала отказом от еды; притворялась больной и даже как-то украла из аптечки снотворное, планируя привязать отца к стулу, пока он спит, чтобы, проснувшись, он не мог меня спихнуть. Правда снотворное отец различал на раз-два просто по запаху и, в общем-то, слава богу! Я на всякий случай вылила ему в чай весь бутылек, и от такой дозы он бы просто умер.
В общем, я безумно хотела, чтобы он посадил меня к себе на коленки, как делал отец нашей тогдашней соседки, к которой я порой приходила в гости поиграть, и улыбнулся мне. От отказов было обидно, но я всегда успокаивала себя тем, что мой папа просто человек такой.
Он бы никого не стал сажать себе на коленки, его коленки не для того нужны этому миру!
Именно так я сказала миссис Грамбл, на что в ответ получила порцию издевательского смеха.
– Молодого господина и госпожу он все детство сажал себе на коленки – по коленке на ребенка! – и рассказывал об истории образования королевства! – поделилась воспоминаниями женщина, – Гладил их по темным головкам и очень гордился, что они запоминали все, что он говорил. Эх, были времена! – кривовато усмехнулась она, но тут же скисла, наткнувшись на меня взглядом, – А потом родилась ты.
Я не поверила. Это было слишком несправедливо, чтобы я могла в это поверить. Так что я побежала к сестре, спросить ее, правда ли это. Я уже тогда знала, что Деймос мог бы соврать, просто чтобы я расплакалась, а Октасии, чтобы довести меня до слез, всегда хватало и правды.
И правда меня буквально сломала. Я помню, как подломились ноги, после ее равнодушного: «Да, так все и было». Так все и было. Но почему не со мной?..
И меня накрыла душная, давящая и сжигающая все на своем пути зависть. И когда я говорю «сжигающая все на своем пути» – это не в переносном смысле, к сожалению. Я не могла думать ни о чем другом, кроме того, что что-то дорогое мне, важное мне, доставалось кому-то, но только не мне. Тогда я не понимала, в чем дело. Я ведь тоже его дочь! Я ведь точно такой же его ребенок! Почему только я раз за разом получаю отказ?
Я ревела, не сдерживаясь, запачкала соплями единственное красивое кружевное платье, которое носила только когда ходила к отцу. Я ревела, но упорно шла по дому, пробираясь во все открытые комнаты, и забирала самое дорогое, что было у домочатцев, пряча это все в холщовый мешок. Я стащила мягкую куклу Октасии, которую ей когда-то сшила миссис Грамбл; стащила детские рисунки двойняшек, которые миссис Грамбл любовно хранила на стене своей каморки; стащила у Деймоса единственный оставшийся портрет нашего прославленного прадеда, которым тот восхищался… И стащила у отца деревянные четки, которые он почти всегда носил с собой, тихонько перебирая.
Я вывалила все это в чан, облила маслом, вынесла во двор и заорала, привлекая их внимание.
А потом, все так же плача и размазывая сопли, прямо на их глазах сожгла все их добро к чертовой матери. Отец стоял с белым, каменным лицом, пока Деймос, откинув меня в сторону, не смотря на жар, тянул руки к сестренкиной кукле, пытаясь достать ее из огня. Сама Октасия после этого не разговаривала со мной год, Деймос задирал при каждой встрече, отец стал еще более холоден, а миссис Грамбл доставала розги при любой моей оплошности.
Уже на следующий день мне стало безумно стыдно, и стыдно, на самом деле, было до сих пор, не смотря на все такую же сильную обиду. Но ничего уже было не исправить, как бы я ни извинялась после.
К счастью, приступы зависти случались у меня не так уж часто, но каждый был разрушительным и нес за собой не самые хорошие последствия.
