Текст книги "По ту сторону стаи"

Автор книги: Ядвига Войцеховская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 24 страниц)

   И ещё он не хотел, чтобы Дориш, он сам, или кто-то ещё когда-нибудь сделали что-нибудь, похожее на то, что он уже видел, Ядвиге Близзард.

   Новый сюзерен стоит перед окном и смотрит на летящий снег – белые хлопья кружат, верно, надо всей Британией, которая совсем скоро будет у его ног. Дверь только что закрылась за Леной Легран, и он обдумывает то, что она рассказала ему о Монфоре.

   Неспроста так сложились звёзды, что первым ближе к нему оказался именно он. Значит, всё-таки неспроста. Ну, что ж, тогда и будем начинать с него.

   Что там предложила ему Легран? Принять его вызов? Хорошо, так тому и быть.

   Монфор очутился тут по чистой случайности. Как всегда, стечение обстоятельств, ведущих к неожиданному итогу. К тому же он чуть не потерял двух своих людей.

   Новый хозяин усмехается. Не так давно он и представить не мог, что будет говорить о "чистильщиках" "свои люди". До тех пор, пока сила не проснулась и не начала сама диктовать условия игры. И тогда стало понятно, что попросту глупо не воспользоваться теми, кто обязал себя подчиняться этой силе до смерти. И кто станет подчиняться с удовольствием, с улыбкой на устах выполняя его волю, не боясь запачкать руки в крови и дерьме.

   Поместья вернутся к законным владельцам, золото окажется в руках тех, кто привык к тяжести набитых кошельков.

   Близзард нужна ему. Так же, как и Легран, и все остальные. Опытные исполнители с большим потенциалом, развращённые властью и вседозволенностью – и одновременно преданные слуги, знающие своё место – место цепных псов у калитки. Костяк будущего государства. Лучшие представители родовой знати. Они ему необходимы.

   Так же, как и Монфор. И он знает про него кое-что ещё, чего не знает никто. Они всегда праздновали день рождения в один день – это было известно всем. Но то, что Монфор родился в ту же самую ночь лунного затмения – известно только ему. Неведомо, в тот момент луна уже вошла в тень земли, или наоборот вышла оттуда, да и какая разница? Он лучше перестрахуется, чтобы не попасть впросак и не оказаться в некое время "Икс" в таком же дурацком положении, как и тот, кого убил он сам – и на этом закончилась, наконец, проклятая война. Поэтому одним слугой придётся пожертвовать. Только так он удержит Монфора. Анри Легран вне закона, но об этом подумал бы кто угодно, только не Монфор – для того Анри такой же человек, как и все, из плоти и крови. Вот этой-то кровью он и будет связан.

   Так думает новый хозяин, и на его лице появляется удовлетворённая улыбка.

   Британия ещё не знает, что пришёл новый владыка. Всего-навсего пара тысяч человек – казалось бы, малость, – но это его Британия, и скоро она станет покорно есть из его рук, даже не заметив, когда это началось.

   "Что ж, ты сама сказала это, Лена, – мысленно говорит он. – Ты сама определила дальнейшую судьбу".

   ...Всегда надо думать о каждом слове, даже не произнесённом вслух...

Глава 7

     Утром вместо Картера к нам заявляется Анри.

   – Привет, Близзард! – говорит он мне и, остановившись перед Монфором, коротко кивает.

   – Мистер Монфор, – официально говорит он. – Я здесь для того, чтобы ответить на ваше требование сатисфакции согласно закону чести. Если вы в силу объективных причин, то есть вашего нездоровья, о чём нам всем доподлинно известно, временно не можете драться, то назначьте день, который был бы вам удобен.

   – Я готов, – быстро отвечает Монфор.

   Ничего-то он не готов. Он и передвигается-то не совсем свободно, слишком уж мало времени прошло с того рокового дня.

   Я заметила, что вчера он весь день молчал и всё думал о чём-то. Видимо, как раз об этом. И что-то решил. Поэтому так быстро и ответил: ответ уже был наготове.

   Не представляю, как он будет драться. В таком состоянии трудно сконцентрироваться. Что ж, пусть попробует. Возможно, всё это – часть какого-то плана, ведь не только же по своей воле, не поговорив с хозяином, Анри пришёл сюда.

   Я не произношу ни слова. Думать – отнюдь не моё дело. Монфор одевается, и они выходят.

   На улице сияющий солнечный день. Превозмогая слабость, я подхожу к окну, чтобы узнать, не на лужайке ли перед окнами Кинг-Голд-Хаус состоится дуэль.

   Чутьё меня не подводит. Я вижу две тёмные фигуры, выходящие прямо под окна. Они о чём-то переговариваются, расходятся в разные стороны, а потом разворачиваются лицом друг к другу и застывают.

   А ведь Лена права, он умеет брать себя в руки. В движениях Монфора уже нет той детской неуклюжести, свойственной полноватым людям; они приобрели уверенность и какую-то кошачью грацию.

   Дуэль начинается. У Монфора невыгодная позиция. Солнце прямо напротив него, и сегодня светит почему-то особенно ярко для зимы; оно рассеивает внимание. Поэтому неудивительно, что очень скоро он теряет концентрацию и падает, мгновенно попав под власть сознания Анри. Тут же его тело начинают сотрясать судороги боли. Теперь Анри будет изматывать Монфора до конца, пока последняя искра рассудка – если не жизни – не покинет тело. И тогда сын Симона и Элис, вполне возможно, составит им компанию на ближайшем кладбище, проиграв поединок разумов.

   Анри подходит чуть ближе. Он наслаждается, видя, как противник, будто рыба, брошенная на раскалённую сковородку, бьётся на покрытой инеем земле.

   И в этот момент происходит невероятное. Монфор каким-то чудом изворачивается, и Анри на мгновение утрачивает контроль. Но этого мгновения достаточно; Легран падает и на заледеневшую землю летят красные брызги. Анри пытается зажать руками горло, откуда толчками выбрасывается кровь, потом вздрагивает и затихает.

   – Я сама подписала ему смертный приговор, Близзард, – раздаётся позади меня тихий голос.

   – Легран, – я оборачиваюсь. Она стоит сзади меня. Без сомнения, тоже видела всё, что происходит под окнами.

   – Всегда надо думать о том, что говоришь, – продолжает Лена. – О каждом чёртовом слове, чуть ли не о каждой чёртовой букве. А мы с тобой этого не делаем. Нами владеют эмоции. Уж мне ли было не знать силу слов?

   "Мальчишка, – думаю я. – Всего-навсего мальчишка, решивший поиграть в сыщика. И вот теперь, дорогой мой, тебе пришлось убить, чтоб не умереть самому, – а потом, когда-нибудь, ты почувствуешь, как это приятно. Учись, студент..."

   Я смотрю на лужайку. Оба соперника лежат. Вокруг Анри расползается алое пятно, которое чуть парит в холодном воздухе. Монфор тоже не шевелится, непонятно, в сознании он или нет: верно, произошедшее – это последнее, что он сделал, быть может, даже не совсем осознанно. К ним почему-то никто не идёт. Приказ хозяина, – догадываюсь я.

   Лена подходит сзади и обнимает меня. Я одной рукой прижимаю её щёку к своей, так мы и стоим, продолжая глядеть в окно.

   – Теперь он связан кровью, ты поняла? – вдруг спрашивает она.

   И тут до меня доходит. Я не знаю, как так вышло, что стажёр взял верх, не знаю, вмешивался ли каким-то образом в ход дуэли хозяин, но результат достигнут. Монфор в отчаянной попытке выжить прибегнул к смертельно опасному внушению и заставил человека умереть. И только такой, как он, будет терзаться этим, не подумав, что Анри – государственный преступник вне закона. Для него это не имеет значения. Для него это – прежде всего человек. Человек, чья кровь теперь на его руках.

   Монфор слегка шевелится. Он поднимает голову и видит перед собой труп своего врага. Наверное, сейчас время превратилось в бесконечность для тебя, Эдвард Монфор, потому что ты застыл, как соляной столп, и не сводишь взгляда с тела Анри Леграна.

   – Приведи его сюда, Лена, – раздаётся тихий приказ. В дверях стоит хозяин и смотрит на нас.

   – Да, Милорд, – отвечает Лена. В глазах у неё ни слезинки. Хотя я точно знаю, что она чувствует. Это знает и хозяин, потому что, когда она проходит мимо, он останавливает её и пальцами невесомо прикасается к её лбу.

   – Милорд! – выдыхает она; лицо вспыхивает смесью восторга и страха.

   – Семья Легран будет щедро вознаграждена, Лена, – говорит он. – Поверь мне.

   Не сводя с него взгляда, она, как заворожённая, пятится к двери и выходит.

   – Всегда надо помнить о каждом слове. Даже не произнесённом вслух, – говорит мне мой Господин.

   ...Чёрное пламя болевой атаки, оказывается, пахнет грозой... фейерверк вспышек боли, затягивающий в бездну безумия... Всё это существует только в его голове, но Эдвард не знает, не понимает, не думает, он не в состоянии думать. И вот по какому-то наитию он видит крошечный перерыв между этими вспышками, собирает последние силы... – и перехватывает контроль. Выжить, любой ценой – ценой смерти того, кто напротив. Тело противника само разрывает кожу и мышцы, ни секунды не сомневаясь в правильности решения; сосуды распадаются, выпуская на волю миллионы крошечных кровяных шариков... А потом Эдвард проваливается в темноту.

   ...Свет бьёт ему в глаза, и глазам больно, хотя они закрыты. Кто зажёг здесь свет?

   Эдвард приходит в себя. Он лежит на заиндевевшей земле и слушает звенящую тишину. Надо же, и впрямь звенит, как хрустальный бокал или человеческие ветряные колокольчики – хотя, может быть, это сосульки или замёрзшие ветви кустарника? Он чуть смещает взгляд и видит какую-то тёмную кучу. Анри, – догадывается Эдвард. Он не шевелится, и под ним зловеще расплылось кровавое пятно. Эдвард поворачивается на живот и, постанывая, ползком добирается до тела соперника, чтобы оценить, насколько серьёзны повреждения. Добирается... и застывает. Серые упрямые глаза невидяще смотрят в небо, горло рассечено, будто кинжалом, и из раны ещё продолжает стекать тоненькая струйка крови. Анри мёртв. Кровь. Везде она, эта проклятая кровь. Сколько же её было, если вся одежда Леграна и земля под ним пропитались ею, как губка? В воздухе витает тяжёлый запах металла. Запах смерти?

   – Пойдём, Монфор, – говорит кто-то над ним. Он поднимает голову и видит Лену. По её лицу ничего нельзя понять. Что она сейчас сделает? Заставит его корчиться от терзающего тело невидимого огня, пока он не рехнётся? Или сразу убьёт? У Эдварда нет сил думать. В голове вместо мыслей какие-то обрывки.

   – Пойдём, – повторяет она, видя, что он не понимает.

   Эдвард покорно поднимается и, едва не падая от боли и слабости, идёт за ней. А перед глазами у него кровь – на земле, в воздухе – она мельчайшими каплями висит, словно туман. Много-много кровяных шариков – и память о затопляющей его разум красной волне, похожей на бархат...

   Войдя в комнату, он видит лицо Близзард. Суровое и жесткое, но одновременно непередаваемо женственное лицо, которое совсем не портят шрамы на левом виске...

   – Ты выиграл, – говорит она.

   Он смотрит на свои руки и видит, что они тоже испачканы кровью. Кровью Анри Леграна, убийцы и государственного преступника – уже только потому, что на его руке был "волчий крюк". Но Эдвард почему-то не чувствует удовлетворения. Кровью человека – вот что чувствует он.

   Между желанием мести и самой местью кому-то конкретному – пропасть, преодолеть которую можно только однажды...

   Эдвард подходит к кровати и ложится лицом вниз.

   В такой позе он лежит до вечера. Когда я вижу его лицо в следующий раз – передо мной словно бы другой человек. Черты заострились, стали резче, исчезла округлость щёк, словно он в один момент похудел на несколько фунтов и прибавил в возрасте несколько лет.

   – Ты всё сделал как нужно, – говорю я ему.

   Эдвард не отвечает. Сползает с кровати, по моей просьбе даёт мне воды и садится рядом.

   – Я не думал, что это... вот так, – вдруг говорит он. – Я не хотел.

   – Ты отомстил, и закончим на этом, – отрезаю я.

   – Смерть – это страшно, – сообщает он.

   Я не знаю. Я не помню, кто был у меня первый, кто второй, так давно это было. Хотя нет. Первого, кого ты отправил на тот свет, помнишь всегда – это происходит не просто так, отнюдь не из гнусной прихоти. Это необходимость. Но если продолжить дальше, то становится всё равно, не будешь же забивать себе голову всякой дрянью.

   Но сейчас не время говорить об этом. Поэтому я просто молчу: мне почему-то кажется дурным тоном, если я произнесу хоть слово. Не смотря на то, что я не вижу тут ровным счётом ничего страшного или отвратительного.

   Отвратительна супружеская измена. Страшно невыполнение приказа. А убийство... По приказу – рутина, как те дела, которые ты делаешь каждый день; без приказа – разнообразие. Из мести – долг, защищаясь – необходимость.

   Конечно, обыватель, шёпотом произнося слово "Межзеркалье", будет, как огня, бояться хоть на дюйм переступить черту – никому не хочется становиться отверженным, чьим именем пугают на ночь детей. И всё это превращается в норму морали. Перешагнуть моральные запреты очень тяжело, а кому-то практически невозможно. Но стоит совершить это первый раз, и в человеке что-то начинает меняться, а дальше катится, как под откос. Поначалу его может удерживать только страх перед законом, но чем дальше, тем больше он начинает получать от этого удовольствие. Трудно только стать убийцей. А быть им – уже легко. Учись, студент...

   Свечи гаснут, за окном ночь. Очередной перевал между сегодня и завтра, который надо преодолевать, стиснув зубы и надеясь на лучшее. На то, что по ту сторону тебя ждут райские кущи, а не бездонный омут тёмной воды. И я погружаюсь в пучину сна...

  "– Тебе не стоило приходить сюда, Близзард, – всплывает моё собственное недавнее воспоминание – словно очередной мираж пустоты. – Ты ведь знаешь, что будешь наказана.

   – Милорд, позвольте мне поговорить... позвольте молить о снисхождении... – он отдёргивает руку с чёрным перстнем, и я падаю на ковёр.

   – Мне нужны люди, чьи родовые знания, власть и связи поставлены на службу только мне. Отказавшийся принести Клятву верности умрёт. Это не обсуждается.

   – Нет, Милорд, подождите, – прошу я. Последнее, что я вижу – или мне просто кажется, что я её вижу – это вспышка чёрного пламени, и всё скрывает мрак..."

   Кто-то снова дёргает меня за руку... Эдвард! Я что, опять кричала?! Его взгляд подтверждает, что это так. Ощущаю, как по лицу течёт вода, а он держит в руках чашку. Значит, я снова дожила до того, что меня обливают водой!

   Вода попадает в рот, и я чувствую, что она солёная на вкус. И вдруг понимаю, что это – мои слёзы.

   Эдвард догадывается, что только что невольно слышал часть разговора между Ядвигой Близзард и её патроном. А потом она так кричит, что кровь застывает у него в жилах. Он словно чувствует её страдание, тем более что не далее как нынешним утром сам испытал на себе нечто подобное. Но он понимает, что болевой удар их хозяина и Анри Леграна – это всё-таки две разные вещи.

   Он опять смотрит на её тонкую руку, неподвижно лежащую на груди, на абрис её лица, на котором мерцают блики света от единственной свечи, и понимает, что ему хочется смотреть на неё. Яд-ви-га. Миссис Близзард... Нет, какая миссис? Панна Яд-ви-га с пахнущими вереском волосами...

   Эдвард вспоминает, в каком виде Близзард была – да фактически и есть до сих пор – после кары, которую она приняла по доброй воле, руководствуясь принципами, которые он только-только начинает понимать. Кем же должен быть этот неведомый хозяин, подвергший её столь изощрённой пытке?

   Эдвард вспоминает, что происходило на том допросе, и сердце его замирает. Она вставала, вся в крови, и смеялась им в лицо. А он должен был атаковать её разум болью – снова и снова...

   Эдвард опять с пугающей ясностью осознаёт, что не хочет, чтобы Дориш, их Милорд, или кто-то ещё делали это с Ядвигой Близзард. НЕ ХОЧЕТ.

   Она лежит и из-под полуопущенных век смотрит на него.

   – Вы во сне говорили всё, что ваш хозяин сказал вам перед тем, как... наказать вас, – Эдварду почему-то опять странно неприятно произносить последние слова.

   Она открывает глаза и молча поворачивает к нему голову...

   Он берёт мою руку и целует её. Несколько раз. Сначала запястье, потом пальцы, потом ладонь изнутри. Я не сопротивляюсь. Это приятно. Мне только немного удивительно, что он, такой, в общем-то, застенчивый и воспитанный молодой человек, решился сделать так именно теперь.

   – Это очень больно? – спрашивает неожиданно.

   – Что? – не понимаю я, и вдруг вижу, что он смотрит на моё плечо.

   – Очень, – жёстко говорю я. – Но показывать нельзя. Потому что это слабость.

   Эдвард встаёт и идёт к двери. Она против ожидания оказывается не заперта.

   – Мне надо поговорить с вашим хозяином. Вы не можете мне сказать, как его найти? – обращается он ко мне.

   Я дёргаю звонок, и вскоре в комнате появляется подменыш; на нём ночной колпак, в руке свечной огарок.

   – Миледи? – вопросительно тянет он, склонившись до пола. – Наверное, грог перед сном? При таком холодище, да сквозняках – верное средство, чтоб не простыть.

   – Проводи мистера Монфора к Милорду.

   – Да, миледи, – говорит челядинец. На его лице спектр чувств – от страха до обожания. – А если Милорд спит?

   – Всё равно, – решаю я.

   Видимо, это не идёт вразрез с правилами; челядинец часто кивает и семенит к выходу. Монфор следует за ним. Выражение его лица так знакомо. Оно мне о чём-то напоминает. Монфор похож на нас всех – потому что лицо его непроницаемо. Теперь он как нельзя больше похож на родовитого потомка древней Семьи, кем, собственно, и является. Он принял решение.

   – Одну я вас тут не оставлю, – вдруг твёрдо говорит Монфор, и дверь за ним захлопывается.

   Он вернётся уже одним из нас. И я со вздохом откидываюсь на подушки.

   Прислужник, переваливаясь с боку на бок, быстро идёт по длинным коридорам огромного полуразрушенного здания. Эдвард еле поспевает за ним.

   Он первый – и, судя по всему, последний раз в жизни принимает настолько серьёзное решение. Он надеется, что сможет поговорить с Милордом прежде, чем тот прикончит его на месте. А, может быть, и не прикончит, кто знает?

   Эдвард понимает, что не может больше быть с теми, с кем был, потому что сегодня он стал убийцей. Но не только в этом дело. Он осознаёт, что на той, бывшей стороне, находятся точно такие же убийцы, как и на этой. Он видел это собственными глазами. С тех пор, как "допрос с пристрастием" стал нормой, очень многие, и правые и виноватые, погибали от их руки. И если бы имя Ядвиги Близзард не было на слуху, если бы её фотография сразу же не появилась в утренней газете, она так же могла просто сгинуть без следа в подвалах Сектора.

   Так чем Милорд отличается от Внутреннего Круга? Только тем, что не прикрывается красивой ложью под лозунгом: всё, что делается, – делается во имя добра и равенства всех со всеми.

   Какое, к Создателю, добро и равенство, – мрачно думает Эдвард, созерцая впереди себя уродливую фигуру подменыша. Какое взаимопроникновение миров? Но это всё второе. Первое – это Ядвига Близзард.

   Карлик вводит его в полутёмную комнату, освещённую только пламенем горящего камина, и низко кланяется. Перед камином стоит кресло с высокой спинкой, в котором кто-то сидит, вытянув ноги к огню. Эдвард видит руку с чёрным перстнем, лежащую на подлокотнике.

   – Ну вот, наконец, ты и пришёл, – говорит кто-то таким знакомым голосом.

   Рука с кольцом делает повелительный жест, приказывая приблизиться, но Эдвард, подошедший и без того уже совсем близко, в изумлении пытается увидеть лицо человека в кресле.

   – Здравствуй, Монфор, – говорит тот. Отсвет пламени падает на его лицо, и Эдвард видит, что в кресле сидит Джеймс Райт.

   Они долго смотрят друг на друга. Эдвард встречается взглядом с вертикальными зрачками и уже не может отвести глаз. Его затягивает в бездну, которая открывается перед ним. И только одно слово не выветривается куда-то прочь, а бьётся в такт сердцу: Близзард – Близзард – Близзард...

   – Хорошо. Ты получишь её. Ты получишь ВСЁ. ЧТО. ЗАХОЧЕШЬ, – вдруг слышит он словно сквозь вату.

   Наконец проходит несколько мгновений, и наваждение исчезает. Райт отводит взгляд и снова смотрит на пляшущий в камине огонь. Эдвард чувствует поток, дарующий ощущение силы, вечности, власти, спокойствия... да много чего ещё, окутывающий его.

   – Да, Эдвард, – он получает ответ на невысказанный вопрос. – Так сложились звёзды. И Райт, и хозяин – теперь я. Пока хозяин только для этих людей, волей судеб оказавшихся по ту сторону закона, но скоро – и даже не сомневайся в этом – для всей нашей Британии. Признаешь ли ты меня как своего владыку?

   – Да, – тихо говорит Эдвард и сам не слышит своего голоса. Он задал бы Райту тысячу вопросов. Задал бы, если бы.

   – Ты понимаешь, что это – на всю жизнь? – слышит он второй вопрос. А в голове всё вертится: Близзард – Близзард – Близзард...

   – Я ведь сказал, что ты получишь её, – спокойно говорит Милорд, и Эдвард кивает.

   – И ты согласен разделить с ней её участь, какой бы она ни была? Участь беглой каторжницы с клеймом на руке?

   Эдвард сглатывает и снова кивает.

   – Подойди, – приказывает Милорд. – Полагаю, сейчас самое время ввести новое правило, которое вместе с силой слов Клятвы отрежет путь назад трусам и изменникам. Думаю, ты сам понимаешь, что необходимо уравнять в правах тебя и других людей, нашедших пристанище в этом доме. Надеюсь, ты не боишься боли?

   Сил у Эдварда хватает только на то, чтобы снова качнуть головой, на этот раз отрицательно. Но он, хоть убей, не понимает, при чём тут какое-то правило... или что там ещё? Не понимает до тех пор, пока Милорд не подходит к камину и не вынимает что-то из самого пекла, вздымая сноп искр, которые тут же улетают в дымоход. Что-то металлическое, докрасна раскалённое. Зачем он оставил прямо в пламени каминные щипцы?! Нет. Не щипцы.

   Попросту тавро. Такое же, какое касалось когда-то руки Близзард.

   – Ты не передумал? – насмешливо спрашивает его будущий хозяин. – Разделять участь гораздо сложнее на деле, чем на словах. Это достаточно болезненно, Монфор, уж тебе ли не знать, с твоей-то... работой?

   Какой, к чёрту, работой? Ах, да... Надо же, как странно – а ведь он всегда чувствовал, что это точно не его путь. А его путь, – какой он?

   – Твой путь – рядом с ней, – отвечает Милорд на невысказанный вопрос. – Или нет?

   – Да, – твёрдо говорит Эдвард.

   Он уже давно не слышит голоса разума, шепчущего о более чем десяти годах разницы в возрасте, о шраме, пересекающем левый глаз, об объявлениях, висящих на каждом столбе, где под её фотографией жирным шрифтом напечатана сумма вознаграждения – в десять тысяч монет золотом. О своей Семье, о своей работе, с которой придётся попрощаться. Обо всех тех людях и соплеменниках, кого ему наверняка случится убить, потому что с этого момента он перестанет принадлежать себе, и будет принадлежать только этому человеку с тавром в руках, когда-то бывшему его другом. Он думает только о НЕЙ, и ему уже всё равно, кем бы она ни была.

   – Да, рядом с ней, – ещё раз говорит Эдвард и прибавляет: – мой Господин.

   А потом закатывает рукав на левой руке и несмело протягивает её вперёд. Кожа белая, без единого пятнышка. Никогда, даже в самом страшном кошмаре не мог он себе представить, что здесь когда-нибудь будет выжжен ненавистный символ, которым клеймили тех, кто оправил на тот свет его родных, не посмотрев ни на что и не оглядываясь на палача.

   – Кошмары имеют свойство сбываться, – вслух отвечает на его мысли – мысли! – новый хозяин будущей новой Британии. – Придётся немного потерпеть, друг мой.

   Он вдавливает раскалённый докрасна металл в плоть. Руку, всё тело, и, верно, даже мозг Эдварда сковывает такая боль, что ему начинает казаться, что куда там болевому шоку или чему-то там ещё, – нет, его самого просто сунули в пылающий очаг и навалили сверху горящих поленьев. Он вспоминает те слова, которые говорила ему Близзард – это слабость... слабость... слабость, и стискивает зубы так, что кажется, они вот-вот раскрошатся. Перед глазами у него плывут разноцветные круги, и в ноздрях свербит от тошнотворного запаха горелой плоти, но краем глаза он видит, как на руке остаётся дымящийся отпечаток коричнево-чёрного клейма – "волчий крюк"...