Текст книги "По ту сторону стаи"

Автор книги: Ядвига Войцеховская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 24 страниц)

Глава 2

     Луна достигает края тени и медленно, но неотвратимо движется дальше. По лесу, скуля и взвизгивая, мечется большая белая волчица. Шёпот ветра смешивается с шелестом деревьев, и приносит с собой еле различимые слова: «Близзард – Близзард – Близзард».

   И вот, словно в ответ, откуда-то появляется слово "Легран". Что это? Или кто это? Она не знает. Хотя она много чего не знает. Но думать о странном слове некогда, волчица стремительно мчится в дом за лесом, проскальзывает в дверь и останавливается перед большим куском стекла. Он зачем-то нужен ей, а зачем – она не помнит.

   И вдруг стекло преображается, становится похожим на водную гладь. Быть может, ей надо куда-то плыть? Но думать некогда, если плыть, значит, плыть – туда, к шёпоту волн и к этим забытым словам...

   Волчица медленно входит в стекло, беспокойно поводя ушами. На той стороне, должно быть, зима. Студёный ветер пробирается даже под её густую шерсть. Вверху только луна, странного, багрового цвета, выглядывает из-за рваной тучи, а вокруг только снег, камни и ледяное море.

   Но делать нечего, и вот волчица уже бежит кромкой берега, прижав влажные уши к большой голове, чтобы защитить их от водяных брызг. Красный кусок луны становится всё меньше и меньше, и волчица уже почти ничего не видит во мраке ночи. Но тут ветер снова доносит еле слышные слова, и она с новой силой мчится вперёд. Луна уже почти скрывается, когда из темноты выступает скалистый берег и силуэт крепости на нём. Она на мгновение останавливается, а затем стремительно движется к крепостным стенам.

   Сквозь окно Лена видит расчерченный решёткой на квадраты кусок неба. И тонкую ниточку месяца. Её руки скованы наручниками, которые, как когда-то, продеты сквозь эту решётку. Лена благодарна Доришу за это – сам того не зная, он исполнил её желание.

   – Я не убью тебя, мразь, если ты отдашь нам кольцо, – он подходит сзади. Лена молчит. За всё это время она не произнесла ни слова.

   Он снова хватает её за волосы. Им нужен ключ. И тогда Дориш оставит этой дряни жизнь. Может быть. А пока он посмотрит, насколько она вынослива: есть куча способов добиться результата, даже имея в своём распоряжении только собственные кулаки.

   – Ну же, будь посговорчивей, сучка, – говорит Дориш, и глаза его радостно сверкают, когда он видит, как она пытается вжаться в стену, защищая живот. Лена не кричит. Может быть, он бьёт недостаточно сильно, а, может быть, это потому, что перед ним Легран. Дориш мог бы догадаться, что так и будет, ведь допрашивал её не один раз. Раньше, в другой жизни.

   Луна скрывается целиком. Лицо Лены озаряет улыбка наслаждения, смешанного с болью. Такая, что Дориш и ещё двое тоже невольно устремляют взгляд в высоту.

   И в этот миг в полуоткрытую дверь проскальзывает серая тень. Она движется так стремительно, что её очертания кажутся размытыми. Ни Лена, ни Дориш не успевают понять, почему сначала один, а потом и другой человек, которые только что были рядом, лежат на полу. Совершенно неподвижно. А над ними стоит огромный зверь. Пламя свечи отражается в его глазах, и, кажется, что они горят огнём. Дориш вскрикивает и плавно, как кошка, скользит в сторону. Но волчица не смотрит на него. Взгляд её прикован к окровавленной женщине, пристёгнутой наручниками к оконной решётке. Женщина стоит и смотрит на неё остановившимися глазами с расширившимися зрачками.

   И вдруг Лена замечает несколько шрамов на левой стороне белой морды, один шрам идёт почти через глаз.

   – Близзард, – одними губами говорит она.

   И тут происходит невероятное. Лене чудится, будто бы она на миг теряет сознание. И за этот миг на месте огромного зверя появляется человек. Единственный человек, которого никак не может быть ни здесь, ни где бы то ни было ещё. Близзард.

   Дориш сдавленно вскрикивает, и, кажется, что сейчас он сползёт по стене, но вместо этого он с нечеловеческим усилием делает шаг вперёд и обрушивает на голову Близзард деревянную табуретку.

   Она с диким выражением в глазах оглядывается, и Лене кажется, что сейчас она распрямится, как часовая пружина, и подомнёт его под себя в последнем, убийственном броске, но вместо этого Близзард, покачнувшись, со стоном оседает на грязный пол.

   И тогда Лена кричит.

   В вышине показывается маленький кусочек луны.

   Медный вкус крови во рту. Холодные пальцы, перебирающие мою шерсть... или волосы? Пальцы – такие знакомые, не хозяина, нет, но такие же желанные.

   Я открываю глаза. Надо мной расплывчатое пятно лица. Губы шевелятся, и на третий или четвёртый раз я начинаю слышать.

   – Близзард, – хрипло говорит она.

   – Легран, – пытаюсь сказать я, но не слышу собственного голоса. А она, наверное, слышит, потому что смеётся, а потом тихо-тихо всхлипывает. Я не столько слышу это, сколько ощущаю, как мне на лоб падает горячая капля и стекает к виску, прочерчивая дорожку, а потом теряется где-то в волосах за ухом.

   Я лежу неподвижно. Шевелиться больно. Чувствую, что на мне какое-то покрывало, которое подоткнуто по краям, но я всё равно ощущаю холод пола.

   Ледяные камни Утгарда. Я помню всё. Воспоминания возвращаются – лавиной образов, запахов, звуков, снов.

   Лес, ставший мне таким родным.

   Мягкий мох, и уютные корни деревьев.

   Трепещущая дичь, и тёплая кровь, потоком льющаяся из перегрызенных глоток.

   Ласковые руки хозяина.

   Убийство без страха.

   Любовь без сомнений.

   Ветер, приносящий зов. Его зов. Её зов.

   – Ты почему плачешь?

   – Я не плачу, – она никогда не признается. – Ведь тебя нет, Близзард. Как это?

   – Не знаю, – я и правда не знаю.

   – Сейчас ты – это ты, – шепчет она. – Такая, какой ты была. Названный предмет обретает форму, Клятва становится крепче алмаза. И лунное затмение. Откуда ты пришла?

   – Приплыла, – уточняю я – и не знаю, как объяснить. – Зеркало открылось, без всяких колец. Пробой пространства?

   Что-то, размером с монету, выскальзывает из-под её разорванного платья и оказывается прямо перед моими глазами.

   Золотой медальон. Буквы "B" и "L". И, если открыть – как кусочки льда: "Помнишь?" – "Помню". Как горный хрусталь: "Близзард?" – "Легран?"

   – Не только затмение, – говорю я. Вот откуда взялся зов – ведь в медальоне... – Открой.

   – Не стоит, Близзард. Там одни осколки, – отвечает Лена. – Разбился вдребезги, когда ты... там на скалах... Чёрт с ним.

   Когда я умерла там, на скалах. Должна была умереть. Должна была не услышать ни единого слова из разбитой давным-давно красивой безделушки, тем более, находившейся в пустоте между зеркалами.

   – Подарок на Рождество? – догадалась.

   – На что-нибудь – на что хочешь, – отвечаю её же словами.

   Я не вижу, что за окном. И лицо-то её различаю с трудом. Ясно одно – произошло что-то невероятное, и медальон тут ни при чём. Потому что последняя мысль, которую я помню, как человек – это штормовая лавина ледяного моря Межзеркалья, и чёрный перстень, который берёт в руки тот, кому я отдала всю себя. А дальше – темнота, и вереница образов, ярких, незамутнённых. Без страха, без сомнений, без сожалений. Сущность зверя.

   Она обнимает меня: руки ободраны до крови стальными браслетами наручников. Обнимает осторожно, не до конца ещё веря во всё произошедшее. Тонкие пальцы, такие знакомые, и такие знакомые лихорадочно блестящие глаза. И я понимаю, что, наверное, люблю её. Люблю эти пальцы и эти глаза. И другие пальцы, измазанные соком растений, и другие глаза, с огненной искрой за стёклами очков. Никогда не любила: мы не можем позволить себе случайной любви. Зверь не знает, что такое любовь – к человеку. Зверь смог полюбить только нелюдей – странным, извращённым чувством. Кровавую убийцу Легран и своего хозяина, своего Господина, который в прошлую ночь лунного затмения, наверное, перестал быть человеком.

   Это даже не любовь. Это просто целостность. Все мы – часть одной силы. Я не знаю, что это: может быть, смерть; может быть, хаос; может быть, просто сама тьма и таящаяся в ней боль. Я не такая умная, как учёные из Башни Наук, и моему пониманию это не доступно. Я просто живу. И вдруг понимаю, как и зачем здесь оказалась Лена. Вот почему открылось зеркало: когда кто-то по разные стороны стекла одновременно хочет быть вместе, рядом, хочет с чудовищной силой – прозрачная грань не выдерживает и поддаётся. Только для этого надо хотеть так, что это называется только одним словом.

   Но я понимаю и другое – она никогда не признается в этом. И я никогда не признаюсь.

   – Поклялся утопить меня в моей собственной крови. Дориш, – вместо этого говорю я, пытаясь пошутить.

   – Они вернутся, – сообщает Лена. – Верно, кольца ищут.

   Она смеётся. Я смотрю прямо в её глаза и вижу совсем рядом впечатанное в руку клеймо. Я перевожу взгляд на свою руку и вижу то же самое. Я не приносила новую Клятву верности. Мне просто не надо было её приносить, потому что я УЖЕ исполнила её.

   Хозяин.

   Старинный дом за решётчатой оградой.

   Кресло у окна.

   Хрустальная нить связи.

   Он смотрит сквозь стекло, а потом поворачивается, и я вижу его глаза, в которых мерцает пламя.

   – Милорд, – еле слышно говорю я.

   И он приходит. Нет ни шума, ни криков, ни грохота вылетевшей двери. Я даже не знаю, остался ли во всей крепости хоть кто-нибудь живой. Мельком замечаю несколько неподвижных тел, грязными кучами лежащих на камнях, но знакомых лиц вроде бы нет. Хотя полагаться на своё зрение я пока что не могу; после удара Дориша оно восстанавливается слишком медленно. Лежит ли тут сам Дориш, раскатанный по полу, или нет – мне всё равно. Меня обнимают сильные руки моего хозяина, и больше мне ничего не надо.

   Я не помню весь долгий путь до Близзард-Холла, помню только то, что проделываем мы его в полной тишине. Хозяин оставляет меня одну в спальне, и я тут же засыпаю, даже не успев удивиться этому забытому ощущению – звенящей заснеженной тишины.

   Утро – а, может быть, уже и не утро – наступает неожиданно, обрушившись на меня лавиной дневного света из окон и чувством чьего-то присутствия. Инстинкт зверя говорит, не опасного присутствия: я открываю глаза и вижу багровую искру всепоглощающего взгляда... и я тону в этих глазах. Милорд сидит рядом на кровати, и молча смотрит на меня. И мне становится так хорошо и спокойно, как не было уже давно. С того последнего вечера, который мы провели у камина. Мне так хочется вернуть всё это – чтобы он запустил руки в мою густую шерсть и гладил меня по голове, и огонь бы горел в очаге, бросая отблески на его лицо.

   В ту же секунду он нагибается ко мне, протягивает руку и убирает за ухо прядь моих волос. Его пальцы невесомо касаются виска, и я чувствую силу, исходящую от них. Его глаза совсем близко, и, вот странно, красные искры совсем не портят взгляд. Мне даже кажется, что он почти не изменился, только стал глубже, мудрее, спокойнее.

   ...Ветер, приносящий зов. Его зов. Её зов...

   Я глубоко вздыхаю и снова вздрагиваю от боли в раздробившемся зубе, когда туда попадает воздух.

   – Выпей настойку, Ядвига, – он протягивает мне крошечный пузырёк.

   – Картер? – спрашиваю я. Он усмехается и отрицательно качает головой.

   – Здесь нет никого, кроме тебя и Легран. Пей, не бойся.

   Я беру флакончик и одним быстрым глотком опорожняю его. Странно, даже не особо мерзко. Боль почти сразу же стихает.

   Хозяин встаёт и подходит к бюро. Странно, думаю я, называть хозяином того, кто столько лет был моим мужем. Но у Милорда не может быть друзей – вспоминаю я свои же несказанные много-много лун тому назад слова. Как не может быть и Семьи. Семьи в понимании человека. И тогда зверь берёт во мне верх. Я сползаю на пол и обнимаю его колени, пряча лицо в складках его одежды. Маленький волчонок успокаивается, обретя защиту от всего, уткнувшись носом в ноги спасшего его существа. А он снова пропускает сквозь пальцы прядь моих волос, даря ощущение силы и покоя.

   – Возьми, – говорит хозяин, и я вижу, что в руках у него мой зеркальный ключ.

   Я непослушными пальцами беру кольцо, и какое-то время прислушиваюсь к забытым чувствам у себя внутри. Как это, снова быть собой?

   – Собой, – подтверждает он. – Без тебя я не стал бы тем, кем стал, Ядвига. Теперь я возвращаю долг.

   Я – это снова я. Со мной – сила, надо мной – хозяин, и у меня есть своё место в жизни. То место, которое я и хочу занимать согласно своему представлению о порядке вещей.

   В Близзард-Холле стоит тишина. Долорес здесь давно нет. Я дёргаю за звонок, вызывая подменыша. Он появляется и склоняется в поклоне. Милорд отходит к окну, предоставляя мне свободу действий.

   – Ванну и платье, – приказываю отрывисто.

   – Миледи вернулась? – удивлённо спрашивает мерзкий лентяй.

   Я всё ещё слаба. Пытаюсь – и не могу заставить его испытать хотя бы слабую тень страданий. Управляющий испуганно отскакивает подальше, а его глаза становятся огромными – того и гляди возьмут и капнут через край. Его страх просто-таки материален, и это распаляет ещё больше.

   В ту же секунду меня словно окатывает ледяной водой – я не спросила позволения Милорда. Бестактно – говорит мне моё сознание. Я сжимаюсь, ожидая его укоризненного взгляда.

   – Вон, – говорит хозяин управляющему, и тот беспрекословно испаряется. Теперь пришлёт вместо себя камердинера, но сам и порога комнаты не переступит.

   – Будь сдержаннее, Ядвига, – спокойно говорит он мне. – Прошу тебя.

   – Простите... Милорд, – тихо отвечаю я.

   И понимаю, что наказания не будет. Хотя я уже готова, я жду этого. Теперь я не просто боготворю Господина и подчиняюсь абсолютной силе и знанию, я – мне самой даже в мыслях странно произносить это слово – люблю своего хозяина. Мне до дрожи хочется почувствовать боль и смерть, лужи на полу с ароматом Божоле, – и до дрожи страшно ощутить его неодобрение. Если понадобится, я, ни секунды не колеблясь, снова отдам ему свою жизнь. И вдруг понимаю, что сделаю это в любом случае, даже не будучи связана до смерти Клятвой верности.

   Как сделаю это и для Лены Легран.

   А сейчас мне больше всего хочется, чтобы хозяин позволил мне свернуться клубком возле его ног.

   И он подходит и снова невесомыми пальцами гладит меня по голове.

   Волчонок внутри радостно взвизгивает и мокрым носом тычется в тёплые руки...

   Проходит некоторое время. Я чувствую, что полностью восстановилась после своих приключений. Надо было отправить этого ублюдочного Дориша к праотцам давным-давно, ещё тогда, много лет назад. Забыла. Не подумала. И вот где это отозвалось.

   Хотя, с другой стороны, если бы не он, вряд ли я снова стала бы человеком. Хотя, с третьей стороны, я уже не знаю, что было бы лучше.

   Лена полулежит рядом со мной на диване. Я беру её руку – она пахнет чем-то душистым, вот странно. Какой-то чёртовой дрянью, которую я не выношу, потому что не связываю с ней. Её запахи – совсем другие.

   – Жуть, правда? – говорит она. Я непроизвольно усмехаюсь. Догадалась.

   – Не твоё. Чужое что-то, – откровенно отвечаю я.

   Я не знаю, что хочу: лежать, ходить, просить подать чаю – или проследить за тем, как подменыши чистят серебро... Меня настигает запоздалое раскаяние из-за собственной глупости... из-за собственного бессилия.

   – Не могу больше, Легран, – на выдохе выговариваю я.

   – Как будто ты – бутылка с шампанским, и тебя заткнули пробкой, – понимающе говорит Лена. Я киваю. – А духи – всего лишь повод. Ты хочешь, чтобы я ЭТО сказала? – прямо спрашивает она.

   – Хочу. И не хочу. Не знаю, – отвечаю я.

   – Помнишь свои же слова? Что делать, если мы никогда не станем теми, кем должны были?

   – Быть собой, – я резко встаю.

   В бюро есть бутылка виски. Я сама поставила её сюда. Своими собственными руками. Потому что. Я вынимаю пробку и глотаю прямо из горлышка. Обжигающая жидкость огнём разливается по венам, не вызывая ничего, кроме неприятного шума в ушах.

   – Дай и мне, – Лена завладевает бутылкой и делает несколько глотков.

   – Не поможет, – сквозь зубы говорю я. – Уже пробовала.

   Она хочет снова поднести бутылку ко рту, но я отнимаю виски и швыряю об стену. Брызги стекла и спиртного разлетаются по комнате.

   – Надо было в зеркало, – хрипло говорит она.

   – Нет больше зеркал, Легран. К чертям зеркала. Зачем видеть то, что уже всё равно не изменить? – равнодушно произношу я.

   – И тебе, и мне всё равно, – вместо ответа я киваю. – Так ты хочешь или нет, чтобы я ЭТО сказала?

   – Хочу, Легран. До одури хочу. У меня дрожать всё внутри начинает, так хочу, – уже почти кричу я. – И не хочу в то же время.

   Она подходит ко мне, сплетает свои пальцы с моими и с силой сжимает их.

   Кровь.

   Боль.

   Пепел.

   Смерть.

   Страх.

   Живая плоть, сама превращающая себя в кучи мяса и костей.

   Абсолютная власть над жизнью – или смертью.

   То, что я хочу больше всего на свете.

   И то, чего я боюсь.

   – А помнишь, как мы уходили и возвращались за полночь? И луну над башнями? – спрашивает она.

   – Это не я, Легран, – тихо говорю ей. – Это, наверное, кто-то другой. Насколько же тогда было проще.

   За оконным стеклом серое небо. День клонится к вечеру, и эта серость сгущается, окутывая всё вокруг. Неслышный отсюда ветер шевелит ветви деревьев, и я распахиваю окно, чтобы он ворвался в комнату и хоть немного развеял эту серую муть, которая давит на сознание. Но ветер стихает.

   – Мне пора, Близзард, – Лена отпускает мою руку.

   – Не оставляй меня, – я просто не могу не сказать этого. Вместе с ней уйдёт то немногое, что ещё осталось.

   – Это не мой дом, – в её голосе я слышу сожаление. – И ты, наверное, напрасно... пытаешься связать себя.

   – Знаю, – отвечаю я.

   Она целует меня на прощание и быстро идёт, не оглядываясь, к двери. Как будто хочет разом сжечь все мосты. Для меня.

   Дверь открыта, но я остаюсь в пустоте. В окно врывается порыв ветра, которого я так долго ждала. Он приносит с собой запахи и звуки приближающейся ночи, но не приносит облегчения, не развеивает серую мглу, туманом сгустившуюся вокруг.

   Я стою, с силой вцепившись в перила, с иглой, засевшей в сердце, и смотрю на знакомую фигуру, быстро спускающуюся по лестнице.

   Наступает время ужина. Я снова приказываю сервировать стол в моих комнатах. Сама мысль о том, чтобы сидеть за одним столом с Господином, кажется мне кощунством. Так не должно быть. Это неправильно.

   Зажигаются свечи. Окно по-прежнему открыто, отблески колеблющегося пламени играют на драпировках стен. Я что-то ем, и это что-то похоже на картон. Просто равнодушно опустошаю тарелку и с раздражением отодвигаю её от себя. Потом подхожу к бюро, вдруг вспоминая, что бутылка виски разбилась о стену, и содержимого не вернуть.

   Чёрт подери! Я хватаю первое, что попадается под руку – кажется, это большой серебряный кубок с гербом Семьи Близзард, – со звоном швыряю его об пол и понимаю, что всё бесполезно. Мне нужен хозяин. Мне нужна Лена. И я не могу не быть самой собой.

   – Я хочу, чтобы ты сказала ЭТО, Легран, – шепчу тихо-тихо, – и я отвечу "да".

   Схватив накидку, быстро выхожу из комнаты, и вот уже почти бегом спускаюсь в холл, туда, где тремя часами ранее скрылась тёмная фигурка – к сквозному зеркалу.

   – В Шотландию, Легран, – отвечаю я – и ей, и себе, – и через секунду меня охватывает холод замковых подземелий, насыщенных воздухом шотландских гор.

   Он опять, как когда-то, стоит у окна и смотрит на небо. Ему даже не нужно Зеркало Мира, чтобы знать, где она. Чтобы видеть её глазами и слышать всё, что слышит Близзард. Связь гораздо крепче, чем с кем-нибудь ещё. Она почти невидимой нитью тянется через пространство, и, наверное, тянулась бы и через время – серебряная нить магической связи, делающая её его частью. Навсегда. И во всех мирах, сколько бы их ни было в подлунном царстве.

   Серебряная нить уходит на север, в шотландские горы. Боль. Вкус виски. Легран. Попеременно адский огонь наслаждения, и чёрная бездна раскаяния – когда она ощущает на себе его незримый взгляд.

   Он понимает, что творится у неё в голове. Сам он не стал бы так делать, потому, что это иррационально, только и всего. Тьма лунного затмения наступила и ушла, унеся с собой его душу. Но ему всё равно и это, потому что свою судьбу мы не выбираем. Но она об этом не знает. И снова он чувствует на её губах вкус крови и алкоголя...

   Зеркало закрывается, оставляя Шотландию далеко позади. На губах всё ещё вкус спиртного: Макрайан по моей просьбе притащил бутылку, в которой плескалось какое-то дешёвое человечье пойло. Мы пили его прямо из горлышка, не морщась, как воду; виски проливалось и плескалось на пол, смешиваясь с бурой грязью.

   Я всегда делала то, что хотела. Или то, что мне приказывали. И всегда эти две вещи совпадали. Но сегодня меня окатывало холодом, когда я чувствовала незримое присутствие хозяина. Нет, он не звал меня, но я снова пила виски. А потом снова приносила боль и смерть...

   В холле горят свечи, и в их неровном свете я вижу, как поверхность сквозного зеркала начинает наливаться красным, стоит мне только обернуться. Мерзкое стекло! Чёрт подери, нет! Никогда больше! И снова под моей рукой оказывается подсвечник.

   ...Зеркало разбивается и со звоном осыпается на паркет.

   Я открываю входную дверь и делаю шаг в душную ночь, не в силах вынести давящую темноту холла, которая смыкается вокруг меня, словно живая.

   Вековые дубы в два обхвата толщиной шелестят листьями, как будто переговариваются о чём-то. Где-то далеко вспыхивает зарница, но грома не слышно, только чуть озаряется лес, становясь на секунду потусторонне-призрачным.

   Никогда. Никогда больше...

   Опять вспыхивает молния, а за ней приходит рокочущий гром, взрывающий тишину, как грохот пустой бутылки, разбитой мной о стену. По верхушкам деревьев проносится порыв ветра, и я слышу, как по листьям начинают стучать первые капли дождя.

   Молнии вспыхивают чаще, озаряя всё вокруг. Даже если бы их не было, я нашла бы дорогу в абсолютной темноте, словно у меня внутри встроен компас, стрелка которого всегда указывает туда, где меня ждёт мой Господин. Но сейчас я не хочу ничего видеть – ни деревьев, ни ступенек, ни себя. Я чувствую, что меня как бы разорвали пополам – наслаждение и отчаяние, пламя и лёд, вершина и пропасть. На лицо падают холодные капли, когда я выхожу на подъездную аллею Близзард-Холла. Пусть падают. Пусть я вымокну с головы до ног под этой проклятой грозой, так вовремя начавшейся. И тогда никто, даже я сама, не замечу собственных слёз...

   Он чувствует, когда она возвращается в дом. Дождь льёт стеной, так что во тьме ночи не видно ничего вообще, но Близзард идёт медленно, словно приговорённая к смерти. Она не шла так даже из зала суда, заведя за спину скованные руки, он знает это.

   Её шаги снова раздаются в холле. Близзард замирает, прислушиваясь, а потом медленно поднимается в свои комнаты. Скрип ступенек ещё слышен в гробовой тишине поместья, когда он встаёт и идёт за ней следом.

   Близзард стоит над столом, опираясь на руки, и смотрит на огонёк единственной свечи. Остальные потушены. С мокрых волос капает вода. Чёрный шёлк промокшего насквозь платья облепил тело; накидка кучей валяется на полу.

   – Милорд, – она вздрагивает, когда слышит скрип двери.

   – Опять, миссис Монфор? – спрашивает он.

   – Опять... Милорд, – тихо отвечает Близзард. И сжимается, и он видит, как напрягается её лицо. Она готова. Она хочет, жаждет чёрного марева болевого удара, а, может быть, даже смерти.

   – За что ты хочешь, чтобы я наказал тебя, Ядвига? – отвечает он на её невысказанную мольбу. – Потому что ты делаешь то, что тебе нравится?

   Она кивает. Он подходит к столу и садится в кресло.

   – Ты любишь боль. Ты приносишь её другим и готова сама в любой момент принять её, – продолжает он. – Но ты ведь помнишь – всё, что ты хочешь. Что до меня, то я просто думаю, что это иррационально, вот и всё.

   – Зато я так не думаю, – она опускается на колени и прижимается к его ногам.

   – Тебя разрывает на две части, Ядвига. Всю твою сущность, – он убирает с её щеки мокрые волосы.

   – Я знаю, Милорд, – еле слышно говорит она.

   – Не каждому удаётся за одну жизнь прожить не один круг.

   – Прикажите мне. Пожалуйста, – просит Близзард.

   – И ты будешь глушить алкоголь, как воду, а потом просить Легран довести тебя до обморока, чтобы ни о чём больше не думать, – он слышит её мысли так, как будто она произносит их вслух.

   – Помоги мне, – она поднимает на него безумный взгляд, острый, как лезвие кинжала.

   Лена крадучись идёт по тёмному дому. Она пошла почти следом за Близзард, сама не зная, зачем – будто чуя неладное.

   Рядом с ней появляется управляющий, но она встряхивает его за шкирку и говорит:

   – Молчи. Или будешь наказан.

   Он начинает шмыгать носом, потому что понимает, что, если не будет наказан ей, то это сделают хозяйка или Милорд. Он управляющий этого дома, этого поместья, он должен – во что бы то ни стало – выполнять свои обязанности. И Лена чувствует, как маленькие, но сильные пальцы вцепляются в её накидку – без единого звука.

   Подменыш всё ещё висит на ней, когда она поднимается по лестнице и подходит к комнатам Близзард. Дверь приоткрыта, и на пол коридора падает тусклый неровный свет.

   – Помоги мне, – слышит она.

   – Похоже, я знаю, что будет, – говорит хозяин, и в его голосе Лене чудится печаль. – Ещё один круг жизни. Я дам тебе ещё один шанс, Ядзя. И всё будет зависеть только от тебя.

   Шанс? Круг жизни? Какой круг? Создатель всемогущий, нет! Она не могла столько ждать, чтобы снова быть низвергнутой в пропасть. Лена не боится пропасти, она боится оказаться там без Близзард.

   – Ты найдёшь меня, Ядзя, – голос хозяина еле слышен. – Когда-нибудь. Ты поймёшь, где искать. Если вспомнишь.

   Шум дождя отсюда почти не слышен, и даже вцепившийся в неё подменыш замер, как статуя, услыхав голоса за дверью, но Лене будто бы чудится, словно холодом окатив всё её существо, почти неслышное журчание речной воды, запах ракушек и речного песка на прибрежной полосе... "Забудь", – слышит она.

   Лена резко отталкивает управляющего и с силой распахивает приоткрытую дверь.

   – Одну я её не оставлю... Милорд, – говорит она, задыхаясь – словно бежала долго и вот она, наконец-то – цель. – Отпустите и меня.

   Тело Близзард становится мягким, руки её разжимаются, и она медленно сползает к его ногам, без чувств опускаясь на ворсистый ковёр. Милорд нагибается к ней и проводит рукой по щеке. Невесомо, нежно. Прощаясь. А в дверях стоит Лена Легран и говорит те же слова, которые он сказал много лет назад, уходя и не зная, что будет дальше.

   И он понимает, что их судьбы навечно сплавлены воедино – вместе с металлом утгардских решёток, чёрным огнём болевой волны и ледяными звёздами над дорогой вникуда. Как, наверное, и их души где-то там, за гранью разбитого зеркала.

   – Хорошо, Лена, – говорит он, и конец фразы тонет в оглушительном раскате грома.