Текст книги "По ту сторону стаи"

Автор книги: Ядвига Войцеховская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 24 страниц)

   Я поднимаю глаза и встречаюсь с ней взглядом.

   "Помнишь?" – "Помню"

   "Боль" – "и смерть" – "и пепел"

   – Близзард? – говорит она полувопросительно.

   – Давай, Легран. Ты ведь знаешь... – успеваю сказать я, и меня накрывает непроглядная завеса боли, переходящая в спасительный мрак беспамятства...

Глава 14

     В крепости Утгард нет времени. Иногда физически ощущаешь, что время из Межзеркалья исчезло вовсе. Это не волнует ни стражников, которые, звеня ключами, в ожидании конца смены ходят по крепостным коридорам мимо моей камеры, ни узников, большинство из которых не волнует уже ничего вообще. Ни серое небо, которое всё так же исторгает из своей утробы снег и незаметно вытягивает души и разум, – а со мной НИЧЕГО не происходит. Просто как один долгий зимний вечер в поместье. Быть может, я сошла с ума, но мне кажется, что я вернулась домой. Это значит только одно: что у меня давно уже нет души. Она исчезла где-то там, в кровавом мареве разбитого зеркала. Наверное, её не было уже тогда, когда я в последний раз была в Утгарде. Но теперь у меня не осталось ничего вообще, даже верности моему хозяину.

   Я отворачиваюсь к стене и провожу пальцами по отсыревшему камню. Мне всё равно, здесь я или в спальне Близзард-Холла. Если вспомнить всё, что прожито и ушло, то ЖИЗНЬ – это все те яростные схватки, до победы или конца.

   Это боль, пламя и пепел.

   Это подвалы чужих домов и эти вот бездушные стены.

   Это огни облав и арестов и окрик "Стоять!" в спину.

   Это кабинеты следователей и вкус крови на губах.

   Это счастье подчинения и наслаждение властью.

   Это кровавые пятна на заснеженной земле и накрывающее меня чёрное марево болевого удара.

   А всё остальное – прах.

   "...Нам никогда не стать теми, кем мы должны были..."

   Тот, кто больше десяти лет был волком, никогда не станет домашней собакой чистых кровей.

   По коридору проходит стражник.

   ... Ледяная стена прибоя...

   "... – В Шотландии холодно...

   ... – Зато здесь тепло, миссис Монфор..."

   Как один долгий зимний вечер. Нет почти ни одной мысли, почти ни одной эмоции.

   "Так странно" – "Пойдёмте, миссис Монфор"

   "Помнишь? " – "Помню"

   А всё остальное сгорело в персональном аду моего сознания. Предсказания – неточная штука. Но я точно знаю, что у меня уже есть билет на экспресс, следующий по маршруту крепость Утгард – преисподняя.

   Я не знаю, где Эдвард. Порядки здесь те же самые.

   И тот же самый каменный стакан – один час, раз в три дня.

   Таким образом я узнала, что напротив меня обитает Дориш.

   Он увидел меня первым.

   – Близзард.

   Глаза – без малейшего признака безумия, холодные, как снежное небо. И я вдруг понимаю, что у него тоже нет души, и ему больше нечего терять.

   – Ты?! Госпожа наместница... – его взгляд оценивающе окидывает мятое, но дорогое платье и помимо воли останавливается на плече. – За что?

   – За дело, – отвечаю я.

   – Хорошо я тебя тогда, – равнодушно говорит он, глядя на моё лицо. – Что произошло? Убивать разучилась?

   Мне становится смешно. Я не испытываю к нему никаких чувств – ни злости, ни ненависти. Потому что мы оба здесь. И мы оба – люди без души, которые не видят в зеркале ничего, кроме красной пелены. Хорошо, что тут нет зеркал.

   Начинает сыпать снег. От противного низкого неба, нависающего над двором, словно крышка, веет холодом безумия и смерти. Но для меня это просто как лёгкий бриз. Над ледяным прибоем. Под колючими иглами звёзд.

   – А ты, Дориш? Тоже разучился? Такие нужны. Там, – и я киваю в сторону, туда, где остался мир вне зеркал.

   – Там нужны рабы. Как ты, – говорит он. – Долго думала, прежде чем Клятву новому хозяину принести?

   – Вообще не думала. – И это правда. Ни в первый раз, ни во второй.

   – А я не принесу. Не лягу ни под этого, ни под другого. Ни под какого.

   Наверное, правда не ляжет. Я не знаю. Мне не понять. А ему никогда не понять меня. Да мне и наплевать по большому счёту. Я только вижу, что глаза у него звериные и вместо души такая же, как у меня, пропасть. "Сволочь полукровая", – думаю я – совершенно равнодушно, скорее, по привычке.

   – Утопил бы я тебя в твоей крови, Близзард, – говорит он. – И всех вас вместе взятых.

   Я поворачиваюсь к нему спиной.

   – Может, когда-нибудь встретимся, – говорит он мне вслед.

   "Нет, Дориш. Вряд ли. Если только в аду", – думаю я. Или даже не думаю – знаю.

   Мы стоим на скалистом берегу острова, и я ощущаю, слышу, чую этот прибой, который беспрерывно сопровождает меня последнее время в моих сновидениях. Стражники привели сюда нас обоих, и я в первый раз с того рокового дня вижу Эдварда.

   И мне вдруг становится страшно. Потому что я знаю, что у него, в отличие от меня, есть душа, и я представляю, что он чувствовал в этом мире отражений.

   Мы стоим далеко друг от друга. Он поднимает на меня глаза и улыбается, беззвучно произнося моё имя. Почему-то необычно коротко – но, Создатель, как знакомо... Где я видела это? Не Ядвига – Ядзя... А солёные брызги ледяного моря, наверное, ещё не долетая до земли, превращаются в льдинки.

   Сквозь рваные тучи проглядывает луна, та же самая луна, что светит там, вне зеркал; она уже почти зашла в тень земли, и её серп имеет зловещий, багровый цвет.

   Я только теперь замечаю, как холодно. От ветра или от ощущения надвигающейся смерти? Я не знаю. Не знаю, что может помешать убить нас обоих после того, как хозяин получит желаемое. Или оставить здесь навсегда. Я не знаю, как скоро он простит меня и простит ли вообще. В этот раз наказание за глупость может оказаться вечным.

   Он появляется вместе с Леной и сэром Бертрамом Фэрли. Наверное, они с ним по той же причине – чтобы не убить нас раньше, чем это станет необходимо.

   Я вижу глаза Лены, правильную линию её носа, знакомый изгиб губ и вспоминаю всю ту боль и наслаждение, которые дарили мне разделённые с нею отражения. Она тоже смотрит на меня – глаза в глаза – и молчит.

   "Близзард"

   "Легран"

   "Помнишь?" – "Помню"

   Сэр Бертрам еле сдерживается, так ему неприятно быть здесь, он то и дело смотрит на чёртово небо – тогда как она совершенно спокойна. Стражники разворачиваются и молча исчезают в направлении крепостных стен.

   – Думаю, с тебя хватит, Близзард, – говорит хозяин. – Ты можешь возвращаться в поместье.

   Будто тяжеленные ледяные глыбы падают на меня сверху и заваливают с головой, не давая дышать. "Перо и бумагу" – "Ведь скучно, Близзард" – "Принесли ли новую газету милорду?" – "В Шотландию, Близзард?" – "В Шотландию..."

   Куда?! В поместье? В чёртов дом с рождественской открытки, окружённый пушистыми белыми сугробами? Туда, где за окном падает снег, а трюмо отражает только клубящуюся кровавую дымку? И я буду снова раз за разом в ярости разносить его вдребезги, но в новом зеркале увижу то же самое. И вот тогда я буду идти и убивать, потому что иначе я свихнусь и утону в этом чёртовом снегу, как в жидкой каше...

   – Мистер Монфор согласен с условиями сделки, – говорит хозяин.

   Эдвард смотрит мне прямо в глаза и чуть-чуть улыбается, как будто хочет сказать: "Иди, всё будет хорошо".

   "... – В Шотландии холодно...

   ... – Зато здесь тепло, миссис Монфор..."

   – Пойдём, Близзард, – говорит Лена и подходит ко мне.

   И тут я понимаю, что идти некуда. Мой путь заканчивается здесь, в Межзеркалье, на каменных утёсах острова Утгард, потому что в моём мире мне места нет. В мире, где ветер когда-то срывал со стен старые пожелтевшие обрывки объявлений Сектора со словом "Разыскивается". И гнал их по брусчатке Ночного переулка, как прошлогодние листья...

   "...Нам никогда не стать..."

   Из волка уже не сделать домашнюю собаку.

   Ледяная стена прибоя разбивается о скалы.

   "Помнишь?" – "Помню"

   И боль...

   Поцелуй Легран.

   "Вы не спите, мистер Монфор?"

   И кровь...

   Божоле и корица.

   "Приговаривается к пожизненному"

   Полная луна над башнями.

   И пепел...

   "Близзард?" – "Легран?"

   Осколки зеркала.

   "Зато здесь тепло, миссис Монфор"

   "Помнишь?" – "Помню"

   И тогда я вдруг понимаю, как должна поступить. "...Ключевое слово "отметил", – вспоминаю я голос Картера – передо мной появляется его сухощавое лицо, и губы произносят это... Ключевое слово... Ключевое слово "добровольно"... Я где-то уже слышала о таком, совсем недавно... "Я уже говорил тебе: названная вещь обретает форму, произнесённая Клятва становится твёрже алмаза"... Он сказал, добровольно... Сила обычных слов, просто произнесённых вслух... Добровольно произнесённых вслух...

   Будущее принадлежит не мне, меня там нет. Я принадлежу прошлому, так же, как и те клочки объявлений с казёнными фотографиями и утгардскими номерами. Я остаюсь здесь, а Эдвард должен идти дальше. Надо всего лишь сказать. Главное успеть.

   Я вырываюсь из рук Лены и одним прыжком преодолеваю расстояние, отделяющее меня от Эдварда.

   Ведь мы связаны неразрывной цепью. Мы делили на двоих слова супружеской клятвы. А потом делили годы крови и смерти.

   – Добровольно отдаю тебе...

   – Нет! – раздаётся сзади, но я успеваю.

   – ...свою жизнь и всю себя...

   Восхитительная вещь боль – почему-то только в груди – резкая и пронзительная, словно в сердце вошёл стилет. И хрустальный звон, будто лопнула туго натянутая струна.

   Нет, мгновенная смерть ничто – по сравнению с болевым ударом, чарующим, пьянящим. Он не даёт мгновенной смерти. И поэтому после того как меня отбрасывает на землю и распадается серебряная нить связи, я вижу и понимаю краем затухающего сознания, как с моря налетает стремительный шторм ледяной воды, ветра и снега. И – как о скалы – разбивается о невидимую стену, распадаясь на безвредные брызги. Порывы шторма атакуют маленький остров, словно бы стремясь смести его с лица земли. Грязные тучи клубятся в потемневшем небе, выбрасывая копья молний. Эдвард поднимает голову, и я почти что вижу прозрачную преграду, которая теснит разбушевавшуюся стихию всё дальше и дальше, не давая ей даже приблизиться к кромке берега. И вот волны успокаиваются, словно приглаженные ладонью, и прозрачная стена продвигается к горизонту, унося с собой колючий снег и ледяные брызги. А на небе появляется тонкий серп выходящей из тени луны.

   А Эдвард подходит к хозяину, и тот медленно снимает с пальца и отдаёт ему старинный перстень с чёрным камнем.

   А потом я уже ничего больше не вижу.

   Снеговые тучи уходят на север, и на небе появляется солнце. По подтаявшему насту, осторожно озираясь, идут две девушки. Они жмурятся и прикрывают глаза рукой, словно отвыкли от солнечного света, и он причиняет им боль. Наконец доходят до решётчатой ограды и продолжают идти вдоль неё, касаясь пальцами прутьев. Оказавшись перед воротами, будто не веря себе, некоторое время в оцепенении стоят, а потом открывают створку и выходят наружу.

   Сначала они передвигаются медленно, словно слепые, но потом всё быстрей и быстрей, и вот уже бегут, скользя в талом снегу.

   За небольшим лесом вьётся через поля дорога. На обочине стоит покосившийся указатель с надписью "Нью-Кастл. 20 миль". Дорога пустынна, и девушки в растерянности останавливаются у столба, а потом выходят на асфальт и, взявшись за руки, идут в сторону Нью-Кастла. Вскоре раздаётся шум мотора, и их нагоняет облезлый фермерский грузовичок.

   Старик с шотландской фамилией, которую они тут же забывают, долго удивляется про себя их непривычной одежде и тому, что прислуге из богатого дома, каковых в окрестностях он, к слову сказать, не знает, похоже, всё равно, куда ехать. Он довозит их до города и какое-то время не уезжает, глядя, как они идут, озираясь и поминутно всматриваясь в лица прохожих. Но вот девушки скрываются вдали, и старик заводит мотор, качая седой головой и размышляя о том, что его внукам, слава Богу, не надо наниматься в богатые поместья, потому что тогда на выходные пришлось бы ездить незнамо откуда, так как поблизости таких поместий нет.

   Пропитавшийся кровью шёлк липнет к ногам. Лена встаёт на колени, рядом с этим ублюдком, и наотмашь бьёт по лицу. Голова лежащего безвольно болтается из стороны в сторону.

   – Готов, – говорит Макрайан. – Вроде бы. Попробуем водой отлить?

   – К чёрту, – Лена останавливается. – Просто очередное дерьмо.

   – С-с-сука, – Макрайан со всей силы бьёт валяющегося в бок – раз, другой, потом отшвыривает к стене, где тот и остаётся.

   Лена подносит руку к лицу и с наслаждением вдыхает аромат чужой крови. Пальцы касаются губ, и ей вдруг на мгновение кажется, что Близзард тут, совсем рядом.

   Она вздрагивает и ударяет кулаком в пол, сдирая кожу о камень, покрытый слоем крови и грязи. Вот так, больней, ещё больней.

   Макрайан проходится по подземелью, оценивающе разглядывая тех, кто, сжавшись в комок, сидит за стальными прутьями камер. Маленький филиал Утгарда, их собственный, чёрт дери, парк развлечений. Его перстни с глухим звоном касаются решёток, и этот звук заставляет Лену поднять голову. Она не может так. Слишком мало боли. Нет Близзард. Им надо было просто находиться рядом, деля пополам счастье и ужас. Самая изощрённая пытка. И самое изысканное удовольствие. А теперь ничего этого нет.

   Макрайан начинает обратное движение. Выбирает. Какая разница, кто? Весь этот скот через час всё равно превратится в груду мяса и костей.

   Лена ещё выше закатывает рукава, вытерев руки о подол. Где ты, Близзард?

   – Макрайан, – говорит Лена неожиданно севшим голосом. Он оборачивается. – Подойди.

   Он подходит. Она пошире раздвигает ноги и задирает юбку. Белья на ней нет. Прищуренными глазами смотрит, как он приближается и рукой проводит у неё между ног. Массивные перстни причиняют боль. Дыхание у него сбивается, когда он чувствует, что она возбуждается.

   Макрайан имеет её грубо, зло, по-звериному. Недоноски за решёткой смотрят – как приятно. На этом свете им такое уже не грозит. Пусть посмотрят, прежде чем превратиться в куски мёртвой плоти.

   Она проводит рукой, испачканной в крови, по его лицу.

   – Что ты делаешь? – говорит Макрайан. Не нравится, наверное.

   А Близзард бы понравилось.

   Не то. Всё не то.

   – Просто бей. Ударь меня, – говорит Лена, и он послушно даёт ей пощёчину.

   – Сильнее, – уже почти кричит она, и он тоже входит в раж и осыпает её градом ударов. Перстни уродуют нежную кожу, оставляя кровоточащие полосы. Как у Близзард. Только эти не страшны, их Лена залечит, когда насладится. Или успокоится. Или справится со слезами.

   – Лена? – спрашивает Макрайан, останавливаясь.

   – Я не Лена, Уолли, я Легран, – кричит она, и Макрайан пятится. – Легран – и всё! – И она опять ударяет кулаком в отсыревшую стену, понимая, что всё произошедшее не принесло ей никакого удовлетворения.

   – Я скучаю, Уолли, – наконец, говорит она. – И я снова хочу почувствовать себя живой.

   – Погоди, я притащу кого-нибудь, – Макрайан натягивает приспущенные штаны и идёт по направлению к ближайшей решётке. Чёрт разберёт этих женщин, думает он, выволакивая из угла какую-то человечью девку. Он даёт ей в зубы и пинком отправляет к Лене.

   – Всех, – говорит вдруг та.

   – Здесь примерно двадцать человек. Справишься? – шутит он.

   Она вытягивает руку клеймом вверх.

   – А это ты видел? – говорит она и усмехается.

   – Чёртова утгардская убийца, – он понимает юмор. Но уморить всё подземелье за одну ночь?

   – Всех, – ещё раз повторяет Лена, хватает эту девку за волосы и ударяет о каменную стену. Та вскрикивает и валится на пол. Как та полукровка в тюремном дворе крепости Утгард, которую Макрайан шарахнул башкой о стену, только потому, что она косо посмотрела на кого-то...

   – Тебе бы понравилось, Близзард, – говорит Лена.

   И в тяжёлом воздухе подземелья разливается чарующий аромат Божоле и корицы...

   Весну сменяет лето, потом осень. Решётку забора оплетает дикий виноград, он отцветает, а потом желтеет и высохшим невесомым телом всё ещё цепляется за прутья ограды, когда с неба начинает падать снег.

   Большая белая волчица выходит из леса и застывает, прислушиваясь. Шёпот ветра, писк полёвки под снегом, шелест ветвей деревьев...

   Она торопится. Её ждёт человек, который выкормил её. У него странные глаза и добрые руки. Она любит, когда он гладит её голову. Большую голову с чуткими ушами и зажившими шрамами с левой стороны морды. Откуда они взялись, она почему-то не помнит, а спросить не может. Наверное, она с кем-то подралась.

   Человек в очках живёт в большом доме за лесом. Ему нравятся странные цветы, которых в лесу нет, и не нравится метель. Ей тоже не нравится метель, потому что она мешает охотиться.

   Зато они любят полную луну и друг друга.

   Волчица поводит ушами. Ветер становится сильнее. Она слышит – человек ждёт её. И она бежит к приоткрытым воротам.

   Шуршит на ветру высохшая плеть дикого винограда.

   «Стоять?» – «Нет, не стоять»

   Она проскальзывает в ворота и скрывается за стеной летящего снега.

Книга вторая

Часть третья. «Волны ледяного моря»

  Глава 1

     Отражение в зеркале блёкнет, подёргивается красноватой дымкой и, в конце концов, превращается в мешанину из кровавых сгустков. Женщина перед ним сначала замирает, вглядываясь, а потом её губы непроизвольно искажаются полубезумной улыбкой. И вот она уже хохочет, не отрывая взгляд от стекла. Затем смотрит вокруг и устремляется к тяжёлому подсвечнику, стоящему на столе. Серебряному канделябру. Придавившему чёрный бархат скатерти. Она взвешивает его в руке, и хочет было замахнуться, но останавливается, и, продолжая улыбаться, ставит подсвечник обратно на стол.

   У меня её тоже, оказывается, нет, – думает Лена Легран. "А тебе не всё равно?", – спрашивает она себя. И осознаёт, что ей без разницы. Всего лишь интересно, когда это произошло. "Быть может, за все те годы Межзеркалье всё же выпило её из меня – постепенно, каплю за каплей?", – размышляет она. А, быть может, это от рождения. У неё становится спокойней на сердце, потому что теперь Лена понимает, чего хочет. И что должна делать. Не отрывая взгляда от зеркала, она нашаривает рукой полосатое манто из шиншиллы, и, продолжая улыбаться, отводит, наконец, взгляд и выходит из комнаты.

   Подменыш ждёт в холле, чтобы тут же побежать следом по первому зову, но она даёт ему пинка и идёт дальше одна. Лена вряд ли видит хоть что-нибудь вокруг. Взгляд устремлён куда-то внутрь себя, и время от времени она принимается смеяться каким-то своим мыслям. Так она доходит до сквозного зеркала и исчезает за его изнанкой, через секунду появляясь неподалёку от центра Лондона – в канцелярии Внутреннего Круга.

   – ЧТО ты хочешь?! – ошарашено переспрашивает сэр Бертрам Фэрли. Его рука вздрагивает, и вино, которое он наливает в бокал, плещется мимо. Он раздражённо вытирает бордовую лужицу и подаёт бокал Лене.

   Она сидит напротив, и он замечает, каким нездоровым, лихорадочным блеском горят её глаза. Они давно не виделись. Может быть, Лена всегда выглядела так, и он просто забыл, думает сэр Бертрам. Лена берёт сигарету и короткой вспышкой огня выжигает изнутри фильтр.

   – И что ты делаешь? – вкрадчиво интересуется он.

   – Заткнись, Берти, – хрипло говорит она, глубоко затягиваясь. – Мерзкая привычка человечьей мрази. Но ведь никто не видит.

   – Я не о том, – он разговаривает с ней, как с маленькой. – Столько лет прошло, Лена. Не пора бы уже отучиться от утгардских замашек?

   Она усмехается и смотрит на сигарету. Так крепче. Так вкуснее. Так было тогда, когда сигарета была единственным доступным удовольствием – одна на десятерых.

   – Я – это я, Берти, – говорит Лена. – И я не буду строить из себя кого-то, кем давно перестала быть.

   Совершенно безумный взгляд, думает он. Рехнулась. Всегда была ненормальной, а теперь и подавно.

   – Ладно, оставим это, – он меняет тему. – Я не понял тебя, кузина. Давай начистоту. Тебе стало не хватать людей? Ты хочешь приняться за себе подобных? Новое лекарство от скуки?

   – Мне просто нужно быть там, Берти, – она со стуком ставит бокал на стол. – Просто нужно. Ты можешь обойтись без вопросов?

   – Без вопросов? – удивляется он. – В таком случае, боюсь, там очень скоро не останется никого живого, кроме тебя.

   Лена усмехается и облизывает пересохшие губы.

   – Для тебя это столь важно? – спрашивает она и добавляет: – Господин Мастер Внутреннего Круга.

   – Нет... Не знаю, – хмурится он. – При чём здесь я? Не думаю, что это понравилось бы... ты понимаешь, о ком я.

   – Не понравилось бы. Я уверена, – подтверждает Лена. – Я дам Клятву, что буду... держать себя в руках.

   – Хорошо, а что Хейс? Его ты спросила? – он начинает сдаваться. Если ей так приспичило, пусть, в конце концов, делает, что хочет. У каждого свои тараканы в голове. И не ему её осуждать или пытаться понять. В итоге все они жизнь положили на то, чтобы иметь возможность делать то, что хотят. С дозволения Господина, разумеется. Поэтому пусть принесёт Клятву и катится к Создателю и ко всем чертям.

   – Ну, а ты бы на месте Хейса что сказал? – усмехается она.

   – Я сказал бы, что очень расстроен, а потом пришёл бы домой и закатил пирушку, – смеётся сэр Бертрам.

   – Вот видишь, – улыбаясь, говорит Лена.

   – Хорошо, дорогая кузина. Согласен. Тогда Клятву? Вслух? – он протягивает ей руку.

   Их пальцы сплетаются.

   – Клянусь в том, – говорит она, – что ни один, мне подобный, не будет мною убит или доведён болью до безумия, – Лена усмехается, – пока я являюсь комендантом крепости Утгард.

   Процесс завершён. Они отпускают друг друга, потирая занемевшие пальцы.

   – Если только чуть-чуть помучаю, – шутит она.

   – Ты же знаешь, мне наплевать, что ты делаешь с людьми. Меня не терзают видения о том, сколько крови на твоих руках. Это личное дело каждого, – говорит сэр Бертрам. – Я сделал это для себя. Чтобы не отправиться на тот свет, если ты переусердствуешь. Так и не скажешь мне, для чего тебе это надо?

   – Ты не поймёшь, – отвечает Лена. И сэр Бертрам видит, как в глазах у неё снова появляется лихорадочный блеск безумия. И тут он осознаёт, на что это похоже. Это вечный голод. И вечная жажда. Разрушения, хаоса и смерти.

   – Спасибо, Берти, – говорит она и выходит. А он задумчиво смотрит ей вслед, прилагая усилия, чтобы не содрогнуться.

   Ледяное море беснуется около скалистых утёсов. В воздухе витает запах соли и мельчайшие капли прибоя. Это первое, что чувствует Лена, попав в пустоту между зеркалами. Она оглядывается в сторону крепости и ничего не видит – такой туман стоит над островом. Но она нашла бы её даже с закрытыми глазами.

   Лена плотнее закутывается в ласковый мех – её трясёт. Не от страха, а от чувства, которое можно назвать предвкушением. Почему так мало? Серое небо, вытягивающее тепло, и воспоминания прошлого, которое ты, сходя с ума, не в силах изменить. Ещё, о, Создатель, ещё этого холода! У неё сбивается дыхание. Почему так слабо? Она чувствует только дуновение ветра. И всё. Она сама пытается вызвать в себе полузабытые, почти стёртые тени того, что было. То, что причиняет боль. И неземное наслаждение.

   Брань Макрайана.

   Низкий голос Близзард.

   Слипающиеся пальцы.

   Грязный пол подземелья, освещённого факелами.

   "Просто выкинь эту юбку, Легран!"

   И верность, верность, верность...

   Луна заходит в тень земли.

   Штормовая стена, идущая с моря.

   Глаза Близзард.

   "Помнишь?" – "Помню"

   Корица и Божоле.

   И луна, красная, как кровь.

   Лена останавливается, задыхаясь, и её пальцы нащупывают медальон на тонкой цепочке. На одной стороне выгравировано "B", на другой – "L". Близзард так и не успела подарить ей это. Лена проводит кончиком мизинца по крошечному замочку, но внутри остались только осколки зеркал-миниатюрок. Цепочка, наверное, порвалась, и медальон разбился о скалы, там, на утёсе над ледяным морем. Лена нашла потом только его – и много осколков крошечных зеркал: она собрала их все, изрезав пальцы. Всего лишь бесполезные осколки – и потому сейчас она здесь. Никак иначе она бы не увидела Близзард. Никогда больше. Не почувствовала бы. Ничего и никогда. Это больно и прекрасно одновременно. И теперь так будет каждый день.

   Что-то говорят стражники, подходит старший смены, подобострастно кланяясь – она отдёргивает руку, которую кто-то хочет поцеловать.

   Ей наплевать на всё. На тех, кто здесь, на тех, кто остался там, на тех, кто в рассудке, на сумасшедших, на стражу, на саму себя. Лена полностью отдаётся этой непередаваемой страсти, этому хаосу, царящему повсюду и внутри неё. Она хочет, хочет, хочет ещё раз побыть там и испытать ту смертельную боль, которая охватила всё её существо в миг, когда не стало Близзард.

   Лена пыталась забыть это. Убивала и упивалась смертью, как вином, но похмелье было, а облегчения не наступало. Потому что не было Близзард. Ледяной прибой бьётся о скалы.

   ...Всё меньше и меньше кроваво-красный серп луны. Безумные глаза Близзард с неестественно расширенными зрачками. Она медленно смаргивает, потому что кровь заливает ей глаза. На губах улыбка. Но она смотрит не на Лену. Почему, Близзард? Почему?

   Лена быстро спускается к кромке прибоя и входит в ледяное море. Оно обжигает, как огонь. Накатывается, а потом опять отступает, зовя за собой. Лена нагибается к воде и умывается, царапая кожу мелкими льдинками. Незачем идти вперёд, к смерти, потому что её, скорее всего, ничего не ждёт там, даже ад. Что может быть впереди у человека без души? Просто изуродованное тело, разбитое о прибрежные камни. Нет. Теперь она знает, что будет. Ежедневное, ежеминутное наслаждение болью отражений. В кулаке зажат зеркальный ключ. Лена секунду смотрит на него и равнодушно разжимает пальцы. Кольцо беззвучно исчезает в тёмной воде. Она тихо смеётся и возвращается на берег.

   ...Кроваво-красный серп луны становится всё меньше и меньше...

   Проходит время. Сколько – неделя, месяц, год – Лена не знает. Она давно перестала следить за его ходом, как, впрочем, и за всем остальным.

   Она лежит на кровати и смотрит в потолок. Над туманным морем встаёт солнце, и его блик падает на отсыревший камень. Но Лена ничего этого не видит – ни блика, ни камня, ни потолка. Её взгляд где-то там, в вышине космического пространства. Где луна неотвратимо приближается к той точке, в которой сольётся с тенью земли. Лунное затмение. Где-то внутри у Лены боль постепенно нарастает и нарастает, становясь уже почти невыносимой, уже почти смертельной. Её зрачки неподвижны и расширены так, что глаза кажутся чёрными.

   Лена, не отрывая взгляда от потолка, тянется к столу и нашаривает остатки хлеба. Корка давно зачерствела и заплесневела, но она не замечает этого. Медленно жует и улыбается так, как будто ест изысканное лакомство. Она не замечает ничего вокруг.

   И не видит момента, когда ОНИ приходят.

   Дверь падает, слетая с петель – от банального удара ногой. Несколько человек с безумными глазами в оборванной одежде останавливаются как вкопанные, словно на невидимую стену, натыкаясь на её мёртвый взгляд.

   – Рехнулась, – наконец тихо говорит кто-то.

   Лена поворачивается в сторону голоса и видит такое знакомое и такое ненавистное когда-то лицо. Когда-то. А сейчас ей почти всё равно.

   – Дориш, – она просто констатирует факт.

   Его перекашивает ухмылка. И всё же это не сон. Она чувствует это, когда двое вцепляются худыми руками в её одежду и сбрасывают с кровати на пол. Лена поднимает голову и встречается взглядом с холодными серыми глазами, пустыми, как низкое небо Межзеркалья. Дориш замахивается и бьёт её ногой по лицу. И второй раз. И третий.

   – Лежи, сука, убью, – хрипло говорит он.

   Лена приподнимается на локте и медленно выплёвывает выбитый зуб. Густая нитка слюны тянется по её подбородку, и она вытирает лицо рукой, размазывая кровь.

   – Убей, – говорит она. – Забыл, как? Или не выходит?

   Он почти что смеётся. Как всё просто оказалось. Проще, чем он думал. Для него и таких же, как он, целью здесь была только Лена. Когда она прибыла в крепость, Дориш обрадовался. Легран – настоящий, реальный противник, в отличие от стражников-служак, всех на одно лицо. Клеймёная каторжница, выведшая вшей и волей случая дорвавшаяся до власти. Мадам Легран, чёрт подери, – комендант крепости Утгард. И вот теперь этот противник лежит у его ног, размазывая по лицу слюну и кровь.

   Он приседает на корточки, хватает её за волосы и с силой разворачивает к себе, заставляя смотреть в глаза.

   – Вот и встретились, – говорит он.

   Лена тяжело, с хрипом дышит, и смотрит на него. Кто-то из заключённых намеревается пнуть её ещё раз, но Дориш поднимает на него взгляд, и тот останавливается, словно натыкаясь на стену.

   – Ключ, тварюга, – спрашивает он Лену, сжав её запястье, – отвечай, где ключ?

   – Она рехнулась, Дориш, – говорят ему, и Лена начинает гомерически хохотать, пока её не останавливает удар кулаком. Но она всё равно не знает, где хранятся ключи. Сколько бы они не били её. А её собственное кольцо исчезло в прибрежных волнах: Лене просто-напросто было некуда больше идти. Если хотят, они могут сколько угодно нырять в ледяную воду, авось повезёт. Только бы чуть-чуть потянуть время. Только бы ещё раз увидеть в небе кроваво-красный диск луны, скрывающейся в тени земли.

   – Близзард, – еле слышно шепчут её губы.

   Лица стоящих вокруг людей сначала выражают недоумение, а потом искажаются лютой, звериной ненавистью. И она чувствует, что на её тело обрушивается град сокрушительных ударов, повергающих в чёрную бездну боли.