Текст книги "Дом и дорога"

Автор книги: Вячеслав Веселов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 20 страниц)

– Мижирги.

1972

НОВИЧКИ В ПУСТЫНЕ

ГЛАВА ПЕРВАЯ

1

Друзья написали мне, что в первых числах апреля они едут на юг Таджикистана раскапывать могильники. Я должен расценивать их письмо как приглашение присоединиться к экспедиции. Сокровищ, может статься, мы и не найдем, писали они, зато пообщаемся: давно ведь не виделись.

Я ответил, что подумаю.

Не валяй дурака, написали они, ты уже зачислен в экспедицию маршрутным рабочим.

Позвонил им. Погодите, говорю, трудно сразу решиться, пустыня все-таки: жара, змеи, ядовитые пауки. Одних скорпионов пятьсот видов.

Не надейся, что все пятьсот укусят именно тебя, успокоили они. Хватит жить в каменных городах. Собирайся, здесь уже радуются новому работнику.

Я выклянчил у начальства отпуск и стал прощаться с близкими. Мне хотелось выглядеть бывалым путешественником, но неожиданно я сказал:

– Пожелайте мне избежать укусов фаланг.

– Не ходи по пустыне босиком, – сказала мать.

Одна из книг о Шлимане начинается с утверждения, что археология, эта наука лопаты, остается чаще всего уделом специалистов и немногих любителей. К ним присоединяется еще горстка людей, которые из-за дождливого воскресенья идут в музей. Сюда, продолжает автор, можно причислить и туристов, которые, путешествуя, посещают музеи или даже места, где при раскопках были найдены памятники старины.

Затрудняюсь сказать, куда следует отнести нашу маленькую компанию. Никто из нас раньше не проявлял заметного интереса к археологии, а наше знакомство с эпохой, памятники которой нам предстояло раскапывать, трудно было назвать даже шапочным. После университета, особенно в последние годы, я виделся с друзьями урывками, лишь во время коротких наездов в Ленинград. Встретиться, поговорить – еще куда ни шло, но собраться всем в пустыне – это была отчаянная идея.

2

Я прилетел в Душанбе днем раньше своих друзей, а следующим утром – в воздухе реял свежий ветерок, а небо было высоким и чистым – следующим утром я встречал их.

В тени аэровокзала было прохладно, даже знобило. Казалось, где-то рядом бьют ледяные ключи. Итак, я стоял в холодке, а мои друзья, щурясь от солнца, шагали вчетвером по бетонным плитам.

Впереди шел Олег. На нем была шляпа с лихо заломленными полями, клетчатая рубашка, какие носят канадские лесорубы (об этом он мне сам сказал), и вытертые до желтизны джинсы. Он шагал, ни на кого не глядя, очень прямой, очень уверенный в себе. Это был скваттер, пионер, открыватель новых земель.

Андрей был в плоской кепчонке и в той самой кожаной куртке, в какой я увидел его впервые, лет десять назад, когда мы всем курсом уезжали на картошку. И как тогда, он держал в руках авоську, и в ней, кажется, и теперь ничего не было, кроме зубной щетки, полотенца да какой-то книжки.

Борис походил на дачника – весь в белом, неторопливый, мягкий, круглый. Я еле узнал его из-за огромной, чудовищно разросшейся бороды.

Позади, сгибаясь под тяжестью рюкзака, плелся Сережа. Он тоже был при бороде, но она ни в какое сравнение не шла с Борисовыми зарослями. На голове у Сережи красовалась старомодная пикейная панама с бантиком, бабушкин, должно быть, подарок. (В холле аэровокзала раздался ропот, когда там появился Сережа. Мы зубоскалили над музейной панамой и на раскопе, пока не обнаружили, что смеяться надо Сереже. Наши курортные картузы, расписанные кораблями, пальмами и даже ретортами и вагонетками, как у Бориса (сувенир из Кохтла-Ярве) никуда не годились. Солнце сжигало открытые шеи, и нам приходилось устраивать из полотенец нечто вроде бурнусов.)

Я сделал шаг им навстречу, и они остановились. Вперед вышел Олег. Я думал, он собирается произнести маленькую речь по случаю встречи старых друзей, но он спросил:

– Где тут книжный магазин?

«Ну вот, – подумал я, – начинается».

– В городе много книжных киосков. Вы их легко найдете по вывеске. «Китобхо», но они сейчас закрыты.

– Какое здесь время? – спросил Сережа.

– Таджикское, моя радость! – Андрей похлопал Сережу по рюкзачному горбу. – Я бы на твоем месте узнал сначала, где камера хранения.

– Здравствуйте! – крикнул я.

– Здорово! – грянули они хором.

Мы обнялись и расцеловались.

– Где же остальные?

– Будут через пару дней, – сказал Андрей. – Знаешь, как всегда: кто-то не готов, чего-то нет... А у нас уж билеты были на руках.

– Ну молодцы. Кто втянул вас в эту затею?

– Саша Верченко. Помнишь его? Он иногда приходил на наши факультетские вечера. Такой сухопарый и жилистый. Похож на йога.

Верченко был мне знаком. На втором курсе я растянул ногу и полгода ходил в оздоровительную физгруппу, где мы с Верченко в обществе других увечных студентов катали по полу брезентовые мячи, набитые опилками.

– Нам надо явиться в Институт истории, доложить о себе.

– В институт еще рано, – сказал я. – Мы успеем заглянуть в чайхану.

– Вот именно! – Олег бросил сигарету. – В чайхану! На восточный базар! Где варят плов и жарят баранину и где надо есть руками. В омут экзотики!

Андрей скривил рот.

– Мне Мила запретила питаться на базарах.

– Хорошо, – сказал я. – Выпьем зеленого чая.

На рынке, заваленном редисом, петрушкой и всевозможными травами, мы было потеряли Бориса, но скоро нашли его возле небольшой лавчонки. В глубине ее, среди обрезков дерева и стружек, сидел седобородый таджик и безмятежно строгал какие-то дощечки, Борис убедил нас купить у старика буковые гребни. Мы обязаны были это сделать не из-за слепого следования моде на кустарные поделки, а потому что гребни, как выразился Борис, были функционально красивы и отвечали всем требованиям художественного конструирования.

Потом мы сидели в чайхане «Рохат», ели манты и пили зеленый чай, а Олег с Сергеем все спрашивали, где здесь «Академкнига». Я сказал: «Недалеко, через дорогу», – и тогда они принялись вертеть головами и вдруг поднялись из-за стола и, словно гончие, взявшие след, бросились через проспект, прямо на красный свет.

– Сейчас учинят в магазине настоящий разгром, – заметил Андрей. – Зачем, спрашивается, в пустыню было ехать? Сидели бы себе в публичке, книгоеды несчастные.

Заместителем начальника археологического отряда оказался парень лет двадцати пяти, в тропической армейской панаме, в зеленой армейской рубашке, в шортах и с туго набитой полевой сумкой. Звали его Василий Степанович Лагунов, вид у него был походный. Он и нас хотел видеть готовыми к путешествию. В институте на ходу была одна машина, и завтра же она отправлялась на Памир, а на тех двух, что появятся позднее, снаряжение и людей за один рейс не увезти. С машинами сейчас трудно, начался полевой сезон. В общем, надо ехать.

– Вы, наверное, хотели бы познакомиться с городом? – с тихой улыбкой спросил Василий Степанович.

Я посмотрел на друзей. По-моему, они мечтали совсем о другом: холодок, тень, сон... День разгорался, вовсю пекло солнце. После ночного перелета веки у ребят были красные, лица пылали. Сережа откровенно зевал.

Ехать так ехать. Мы таскали из подвалов института спальные мешки, палатки, кирки, ломы, фляги, примусы, связки веревок, керосиновые лампы. Полузабытые, почти исчезнувшие из городского обихода вещи говорили, что экспедиция, в которую я плохо верил, начинается и что скоро мне придется пользоваться этими вещами.

Василий Степанович приглядывался к нам и все так же тихо улыбался. Ждал, видно, когда мы сбежим. Он сам взялся укладывать снаряжение в кузов, потому что его следовало уложить  к а к  с л е д у е т. Он гремел цинковыми флягами и говорил, что мы едем в Бишкентскую долину и что это одно из самых жарких мест в Таджикистане. Мы дружно отвечали, что жар костей не ломит. Тогда он спросил, бывал ли кто из нас раньше в Средней Азии. Мы ответили, что нет, все мы здесь впервые. В глубине машины раздался глухой смешок.

Василий Степанович уложил снаряжение, даже не вспотев. Я с тоской подумал, что если они здесь все так лихо работают, то нашим надеждам на веселую прогулку не суждено сбыться.

3

Отъезд мы отметили посещением ресторана «Вахш», поэтому большая часть пути до Шаартуза прошла в легком полусне. Пока мы закупали продукты, дневной свет незаметно померк, на улицах городка сгустились вечерние тени.

Грузовик еще некоторое время бойко бежал по асфальту, потом пошли ямы, рытвины, камни, и наконец машина остановилась. Было уже совсем темно, глаза с трудом различали границу между небом и вершинами недалеких (это чувствовалось) гор. Из темноты несло прохладным ночным ветром, он тревожно метался в черных кустах и доносил до нас слабый плеск воды.

– Где мы? – спросил Сережа.

– Чиличор-чашма.

– Простите?..

– Чашма, – повторил Лагунов. – Источник. Вода в двух шагах. Утром все увидите. В реке полно рыбы, но не вздумайте ее ловить.

– Это еще почему? – спросил Олег.

– Священная рыба, – сказал шофер.

– Место до сих пор почитается. – Лагунов, наверное, улыбался в темноте. – Не надо оскорблять чувств верующих.

– Хорошенькое дело! – Андрей фыркнул. – Завезли в пустыню, бросили, страху напустили... Почитаемое место! Того и гляди нагрянут паломники. Что нам еще нельзя делать?

– Не покидайте лагерь.

– А куда мы, собственно, можем уйти?

– Давайте разгружаться, – угрюмо сказал шофер. – Нам возвращаться надо.

Мы снова таскали ящики, бидоны, раскладушки. Очень внушительная получилась гора. Трудно было поверить, что все это привезли на одной машине. Василий Степанович знал свое дело.

Шофер развернул машину, и при свете фар мы принялись ставить палатку. Лагунов работал легко, быстро, без суеты – привычно. Скоро ночлег был готов, на раскладушках лежали спальные мешки, над входом в палатку висел фонарь «летучая мышь». Лагунов посмотрел на часы и стал прощаться. Было заметно, что он торопится.

– Утром поставьте большую палатку и перенесите в нее снаряжение. На случай дождя или афганца. Палатку возьмите старую. Ждите нас через пару дней.

Красный огонек попрыгал в темноте и исчез. Потом пропал за холмами ноющий звук мотора и стало совсем тихо.

– Одураченные простофили! Какого черта было переться сюда одним? – Борис вздохнул. – Пожили бы два дня в Душанбе...

– Тебе же битый час объясняли ситуацию. Нет машин.

– Да ну вас!

– Хватит, – сказал Олег. – Полезли в палатку. Утро вечера мудренее.

Фонарь не работал. Мы по очереди трясли его, пока не утопили фитиль в керосине.

– У меня есть туристская свеча, – сказал Сережа. Он достал из рюкзака плоскую коробочку и чиркнул спичкой. Слабое пламя, поначалу дрожавшее от нашего дыхания, медленно разгоралось и вдруг веселым светом залило стол, стены палатки и наши лица. Олег улыбнулся и полез за сигаретами.

Я подумал, что больше всего, пожалуй, мы боимся темноты, и тут увидел за спиной Андрея паука. Черный паук с белым брюхом, совершенно не обращая внимания на наше присутствие, бежал по спинке кровати. Что-то донельзя безобразное было в этой черной козявке и ее деловитом беге.

– Андрей! – крикнул я.

Андрей стремительно обернулся, сорвал с головы кепку и словно мухобойкой шлепнул ею по спинке кровати. Он сбросил паука с постели и принялся остервенело топтать его.

– Что это? – спросил Борис.

– Гад какой-то. – Андрей поморщился. – Каракурт.

– Ты вполне уверен?

– Да, да, да... Уверен.

– А-вот тут профессор пишет... – Сережа достал из кармана куртки книгу. – Вот... «Самка каракурта около одного сантиметра длины. Ее почти шарообразное плотное черное брюшко имеет красноватые или беловатые пятна. Она ведет хищный образ жизни; самец небольшой и ведет вегетарианский образ жизни...»

– Перестаньте! – Борис вскочил с раскладушки. Взгляд у него был диковатый. – Что вы в самом деле! – Он опустился на кровать с видом пропащего человека и засопел. – У меня есть бутылка коньяка. Я хотел приберечь ее, да кто знает... Здесь всякое может случиться.

Андрей ухмыльнулся и вдруг запел, страшно фальшивя:

 
Жизнь в степи коротка и незаметна,
Дни быстрей перелетных птичьих стай.
 

А книжка и впрямь забавная. Особенно интересно там написано про змей.

– Ну, Андрей, змеи... Гадость ведь.

– Автор на этот счет другого мнения. Послушай, как он описывает детей гадюки: «Изящные, ярко раскрашенные змейки, лишь вчера появившиеся на свет, энергично сновали возле матери. Они были настолько красивы, что их невольно хотелось взять в руки».

– Не знаю, не знаю... Я бы ни за что не взял.

– Змеи не так страшны, как многим кажется. Профессор утверждает, что они вообще не нападают на человека, а если укус произошел, большая часть вины падает на пострадавшего.

– Странная книжка, – задумчиво произнес Олег. – Я открыл ее в аэропорту: «Ядовитые животные». Ну, думаю, речь пойдет о том, как от них защищаться, как бороться с ними, с ядовитыми... Заглянул в конец. Там такие главы: «Враги змей», «Как защищаются змеи»...

– Мне тоже показалось, что книга написана с позиции змей. – Сережа придвинулся к столу и раскрыл книгу. – Почитаем еще? «Принято считать, что змеи питают лютую ненависть к людям. На самом деле это совсем не так. Змеи питаются грызунами, птицами, насекомыми, птичьими яйцами, а человек им безразличен».

– Безразличен? – вяло спросил Борис. – И на том спасибо. А что там пишут про скорпионов?

– Погоди, – сказал Олег. – Змеи! Прежде всего змеи. Это не просто специальность. Планида у него такая, у профессора. Удел, рок. Судьба глядит на него даже из мусорных корзин.

– Из корзин?

– Ну да! Что, ты думаешь, профессор увидел первым делом, когда приехал в Нью-Йорк? В первое же утро на Таймс-сквере он стал свидетелем ловли полутораметровой змеи. Это рок. Понимаешь?

– Понимаю. А все-таки что он говорит про скорпионов?

– Что говорит, что говорит... – Олег полистал книжку. – Про них здесь сказано коротко: укус скорпиона в жарких странах смертелен.

– Да-а... Незатейливый лаконизм.

– Для нас с вами это черный юмор.

– Самый большой юмор в том, что автор посвятил книгу своей жене, – сказал Андрей.

– Там есть очаровательное место про пауков писуриде. – Сережа потянулся за книгой. – Ты не возражаешь, Борис, если я прочту несколько строк?

– Пошел к черту! Вы могли бы избрать другую тему для вечерних бесед? Я вздрагиваю от каждого шороха.

– Ладно, – сказал Андрей. – Поговорим о прекрасном. Но прежде я хочу лечь. Где у нас простыни?

– В одном из спальных мешков, – сказал я. – Там, снаружи. Ты ведь не пойдешь их искать?

– Отчего же. Обязательно пойду.

– Только не заблудись, – сказал Олег. – Ты отравлен культурными запросами, Андрей. Одну ночь можно было обойтись и без простыней. Мы в пустыне.

– Что из того, что в пустыне! Не надо делать уступок лени и потакать собственному разгильдяйству. Надо блюсти себя в мелочах. – Андрей поднял палец. – Берегите пенсы, а шиллинги сами себя сберегут. Надо блюсти себя, надо бороться против внутреннего свинопаса... Впрочем, не настаиваю. Живите как знаете. Но говорю вам: вас погубит привычка к лени, вы скоро опуститесь, потеряете человеческий облик...

И пошел, и пошел.. Едва его уняли.

– Хорошо, закругляюсь. Но если бы я не боялся оступиться и утонуть в этой самой Чашме, то обязательно пошел чистить зубы.

Андрей еще что-то бубнил за стенами палатки, гремел складными стульями и наконец явился с простынями.

– Счастье, Борис, видишь ли...

Они продолжали спор, начатый еще, наверное, в Ленинграде. «А-а, – подумал я, – разговоры о счастье в степи, при свете мигалки, классика, XIX век, знаем...»

4

Когда я проснулся, они уже разговаривали. Олег сидел поверх одеяла и курил.

– Горазд же ты спать, – сказал он.

– Я хотел послушать, но незаметно уснул.

– Не отчаивайся. Наши мудрецы все равно договорились до бессмысленности человеческого существования.

– Меня всю ночь мучили кошмары, хотя я уснул с мыслью о счастье, – сказал Борис.

– Ничего странного. Ты просто увидел, какое оно, счастье.

– Нет, это, по-видимому, отголоски вчерашних разговоров о змеях.

В палатку заглянул Сережа. В руках он держал полотенце, панама его съехала на ухо, глаза блестели.

– Птица, – прошептал он.

– Что там стряслось? – нервно спросил Борис.

Я выглянул из палатки. Метрах в семи от нас на кусте сидела рыжеватая птица с белыми полосами на черных крыльях. У нее был тонкий, как шило, длинный изогнутый клюв, а на голове большой веерообразный хохол.

– Это удод.

Птица лениво взмахнула полосатыми крыльями и полетела короткими нырками.

– Удод, – едва слышно повторил Сережа. Он поправил очки и вдруг заговорил, сбиваясь и отчаянно жестикулируя: – Я что подумал? Наши птицы... Ведь городские воробьи и голуби – это в некотором роде и не птицы даже. То есть как бы и не природа. Мы видим их с детства, мы привыкли к ним, они давно стали деталью городского пейзажа. Как крыши, трубы, шпили... А тут удод! Знаешь, Зевс превратил фракийского царя Терея в удода.

– За что он его так?

– Плохо вел себя.. Гнусничал с барышнями.

– Сам-то Зевс тоже был хорош.

– Да, грешили они на всю железку. Непонятно, как греки могли поклоняться таким волокитам и пьяницам... Слушай, какой у него хохол красивый, а по верху – черный бордюр!

Воды в Чашме было по пояс. Никому из нас не приходилось раньше купаться в такую пору. Трудно было даже представить, что где-то сейчас идет снег, а все русские реки лежат подо льдом.

Олег уже покрылся гусиной кожей, но не хотел вылезать из воды. Наконец и он вышел.

– Ну что, нагулял аппетит? – спросил Андрей.

– Нагулял. Я бы сейчас съел яичницу.

Олег растянулся на песке и закрыл глаза. Борис, изнуренный ночным бдением, дремал уже давно.

– Поднимайтесь, сони! – Андрей растолкал Бориса. – Если вы думаете, что вас скоро позовут к столу, вы ошибаетесь.

Олег получил пинок по ногам и поднялся.

– Что я должен делать? – торопливо спросил Сережа.

– Добывать топливо.

– Топливо?

– Ну да. Колючки, сухие ветки...

Мы соорудили из камней очаг, и скоро костер затрещал, разбрасывая искры. Я открыл консервы и вывалил гречневую кашу с тушенкой в кастрюлю. Жир зашипел, раскаленные стенки подернулись румяным налетом, но каша не хотела развариваться. Андрей ругался, мял комки ложкой, подливал воду, а потом, проговорив: «Маслом каши не испортишь», – бросил в кастрюлю брикет сливочного масла.

Я подумал, что столь широкие жесты в пустыне, пожалуй, неуместны.

– Все равно масло негде хранить, – сказал Андрей.

Белая эмалированная кастрюля, совсем новая, с фабричной маркой на крышке, скоро закоптилась так, что стала неузнаваемой.

Олег расставлял миски, Борис резал хлеб, а в двух шагах от них Сережа боролся с раскладным стулом.

Это был единственный стул со спинкой. Хитроумная конструкция из металлических трубок и парусины оказалась Сереже не по зубам. Он складывал стул, бросал его на землю, бил ногами, ухал, поднимал, растягивал на груди, снова складывал, отстегивал крючки, пристегивал крючки...

– Борьба Давида с Голиафом, – заметил Андрей. – Как бы Сережа не надорвался. Помоги ему, не то он и стул изуродует, и себя порешит.

Запахло едой. Мы сняли кашу и поставили на огонь воду для чая.

– Я не буду вас кормить, пока вы не оденетесь, – сказал Андрей. – К столу принято являться в штанах.

Солнце было в зените, на горизонте синели горы, а посреди пустыни стоял стол, за которым восседали мои друзья. Чаепитие уже кончилось. Сережа, прикрыв глаза ладонью, наблюдал за стервятниками: две большие бурые птицы парили над нами на неподвижных крыльях. Олег уронил голову на грудь, шляпа его сползла на нос, из-под полей торчала сигарета. Борис читал позавчерашнюю газету.

– Как насчет небольшой прогулки? – спросил Андрей. От него исходило сияние благодушия, он улыбался. – Посетим священный источник? Говорят, в округе на сотни километров нет ничего подобного.

– Разумеется! – Олег указательным пальцем приподнял шляпу. – Надо же о чем-то писать домой.

– Я с вами. – Сережа поднялся. – Одну минуту, я переоденусь.

– Идите, – сказал Борис поверх газеты. – Я лучше посплю.

Мы прошли вдоль бетонной ограды и остановились у ворот. В дощатой будке никого не было. Гуськом, очень медленно, в полном молчании мы тронулись по усыпанной гравием дорожке.

– Ни души, – тихо произнес Сережа. – Неуютно как-то... Мне кажется, нас вот-вот окликнут.

– Ну и пусть окликнут, – невозмутимо сказал Олег.

Справа от нас круто уходил в небо каменистый склон, земля слева была старательно возделана, в тени забора прятались слабенькие, недавно посаженные деревца. Жара, тишь, безлюдье. Позади была уродливая будка, впереди – скучное строение с пустой верандой. Смотреть пока было нечего, и ничто как будто не обещало новых впечатлений. Разве что деревья. Их тенистые вершины выглядывали из-за камней и крыш, и по ним можно было судить, какие это большие деревья.

Мы почувствовали в воздухе слабое движение. Это был не совсем ветер, а так, лишь легкое дуновение, застенчивая ласка, но мы успели ощутить на лицах прохладу и услышать тонкий запах речной воды.

– Родник! – крикнул Олег. – Вперед!

Мы миновали дом с верандой и по каменным ступеням стали спускаться к воде, где росли старые ивы с мощными, израненными временем стволами. На склоне холма лепились беседки, дощатые домики с галереями. Их было немного, но, расположенные на разных уровнях, разбросанные в восхитительном беспорядке, они производили впечатление маленького селения, замкнутого и таинственного мирка.

Камни, деревья, вода, крохотные беседки, совершенно игрушечные мостики – все это заставляло вспомнить традиционные японские садики.

Вода источника отливала синевой, там, где на нее ложились тени деревьев, она была совсем темной и от этого казалась еще холодней. В прозрачной глубине лениво шевелились, а то и просто стояли без движения крупные серебристые рыбы с пятнистыми спинами. Они совсем не боялись людей. Когда я опускал руку в студеные струи, рыбы мягко тыкались губами в ладонь.

На мостках сидел старик в халате и кормил рыб. Он в раздумье отламывал кусок от булки, медленно отводил руку, едва заметное движение кистью – и хлеб летел в воду. В том месте, где падал кусок, поверхность пруда мгновенно вскипала: стая бросалась на хлеб.

Мы разговаривали достаточно громко, чтобы обратить на себя внимание, но старик так и не поднял головы. Думаю, он не только нас не замечал. Скорее всего он не видел и мелькания теней у дна, и стремительных росчерков рыб у поверхности воды. Он сидел в полной прострации, взгляд его был неподвижен.

Рыбы плавали или стояли под мостами, ужи грелись на мелководье и стволах деревьев, иногда срываясь в воду с тихим всплеском, птицы качались на ветках, от воды несло свежестью. Среди песков и глины, густо замешанной на соли, этот источник, этот аквариум в раскаленной степи, выглядел заповедником прохлады, свежести, красоты, жизни. Мудрено ли, что ему поклонялись.

5

Из палатки через треугольник откинутых полостей были видны розовые вершины Аруктау: солнце только поднялось.

Олег с влажными после купания волосами сидел за столом и разбирал механическую бритву. Андрей с Сережей разговаривали. На кровати тихонько постанывал Борис.

Андрей тронул его за плечо.

– Перестань стонать.

Борис открыл один глаз.

– Что значит перестань? Я не высыпаюсь. Вы меня раздражаете своей болтовней.

– Ты засыпаешь раньше всех. В восемь вечера ты уже сопел.

– Я сопел от бешенства. А потом глаз... Попала какая-то дрянь. Думал, пройдет. – Борис сбросил ноги с раскладушки и сел. Глаз у него был красный, верхнее веко воспалено.

– Пустяки, – бросил Олег. – Промоешь крепким чаем – и все пройдет.

– У нас только зеленый чай.

– И слава богу! – Андрея передернуло. – Из нашей-то кастрюли... Мыслимое ли дело.

– У меня должен быть гидрокортизон, – сказал Сережа.

– Это еще что такое?

– Глазная мазь.

Сережа достал рюкзак и вытащил оттуда свитер. За ним последовали какие-то пакеты, книги, нож, пластмассовый стаканчик, зеркало, крем от загара, пачка вафель, запасные очки. Наконец Сережа добрался до картонной коробки, открыл ее и протянул Борису тюбик с мазью.

– Брат милосердия, – улыбнулся Борис. – Ну, спасибо.

– А от моих хворей у тебя ничего нет, коробейник? – спросил Олег.

– Прости, пожалуйста. Я совсем забыл. – Сережа пошарил в коробочке. – Патентованное средство. Мазь доктора Флеминга.

– Сережа – наша мама, – ласково сказал Олег. – Он захватил все.

– Да, – отозвался Андрей, – он все захватил, только веер дома оставил.

Сережа сидел на солнцепеке и читал «Жизнь в лесу» Торо. По-моему, самое подходящее чтение в пустыне. В руках у Сережи была сухая метелка какого-то речного растения. Время от времени от отрывал глаза от книги, пристально рассматривал метелку, поворачивал ее, гладил задумчиво и снова принимался за чтение. (Однажды метелка пропала. Сережа долго искал ее, перерыл все в палатке, расстроился. Через несколько дней я увидел у него в руках новую метелку, точно такую, как прежде.)

Сережу я почти не знал. Он поступил в университет тремя годами позднее нас, неожиданно быстро сошелся с Андреем, стал вроде бы своим в нашем кругу, потом заболел, взял академический отпуск... Я долго его не видел. Он пришел к нам на защиту дипломов – исхудавший, бледный, тихий. Словом, это было другое студенческое поколение, хотя я чувствовал, что Сережа мне ближе тех мальчиков, которые после нас заполнили наши аудитории.

Сейчас я приглядывался к нему и все старался понять, кого же он мне напоминает – сухонький, с бороденкой, в музейной панаме и таких же старомодных очках. Наконец я вспомнил: это был старый российский интеллигент из мужиков. Из тех чудаковатых, не от мира сего мужиков, которые читают книжки, ездят на велосипеде и вечно что-нибудь изобретают.

Сережа поднял голову.

– Хочешь выпить?

– Выпить?

– Я хотел сказать, у меня есть клюквенный сок.

Он принес полиэтиленовую фляжку и два стакана. Сок был прохладный. Я отошел в тень и сделал глоток – на меня пахнуло сырым тенистым лесом, севером, родиной...

Как из земли вырос Олег.

– Давайте прикончим, пока бродить не начало. – Он допил сок из фляжки и вытер губы. – Хуже нет – ждать да догонять. Чует мое сердце, они сегодня не приедут.

Вечером машины не было. Не пришла она и на следующее утро. Ребята заметно начали скисать. Сережа вспомнил о каких-то отравленных водоемах, Борис все пытался выяснить, почему нам не сделали прививок.

Андрей за обедом стал куражиться:

– Кто из вас мыл посуду? Скоро из наших мисок можно будет есть только с закрытыми глазами.

– Мне это нетрудно, – флегматично сказал Борис. – Один глаз я уже потерял.

Он сидел, приложив платок к переносице, и единственным глазом сверлил пространство за моей спиной. Я оглянулся. Маленькая кавалькада – таджички с детьми на осликах – направлялась в горы. Мы следили за ними, пока они не скрылись из виду.

– Заметили, – спросил Олег, – когда ишак останавливается пощипать травы, его не бьют? Все равно он не двинется, пока не перекусит.

– Вот и человека, – сказал Борис, – не надо бить, если он нагнулся за своей колючкой.

В Борисовых рассуждениях читался какой-то невеселый подтекст. Вот и вчера он долго толковал о служебных передрягах, ругал начальство...

Когда я вечером заглянул в ящик с продуктами, то ничего там не обнаружил, кроме буханки хлеба и куска сыра. Дыхание голодной смерти коснулось меня.

– Побалуемся чайком, – бодро сказал я.

– Не могу я больше пить зеленый чай... – Андрей вздохнул. – Его ведь, чай этот, после плова пьют.

– Его пьют всегда. Помнишь продавца в Шаартузе: чай попил – орел летаешь, чай не пил – дрова лежишь.

– Это фольклор сытых людей.

– У меня есть банка сгущенного молока и кофе, – сказал Сережа.

– Вот и хорошо, – оживился Олег. – Легкий ужин. Кофе и бутерброды.

– У меня еще конфеты есть, – сказал Сережа, покраснев.

К вечеру поднялся ветер, потом начал накрапывать дождь. Мы забрались в палатку. Под шорох дождя я быстро задремал и, засыпая, услышал шум мотора. Сначала я решил, что мне это показалось. И действительно, звук скоро пропал, но потом возник с новой силой – веселое пение машины, преодолевшей подъем. Наверняка это были наши. В самом деле, кто еще это мог быть! Конец заботам о хлебе насущном, конец ожиданиям, неопределенности. Мне вдруг сделалось грустно. Я понял: н а ш е  сидение в пустыне кончилось. Чем были эти  н а ш и  три дня? Беспорядочная толкотня, привыкание друг к другу... Мы и поговорить-то толком не успели, мы как бы и не встретились еще.

А машины – их было две – уже разворачивались. В первой, рядом с шофером, сидел Лагунов в неизменной своей армейской панаме. Он улыбался и махал нам полевой сумкой.

С грохотом упал задний борт, и из кузова, точно десантники, посыпались ребята в свитерах и штормовках. Девочки-художницы осторожно передавали свои планшеты, а одна была даже с этюдником. Были два студента-практиканта в аккуратных курточках с эмблемами строительных отрядов на рукавах. Кругами носилась овчарка по кличке Гек. Наконец из кузова показались невероятно длинные ноги в растоптанных кедах – старший лаборант Александр Верченко.

– А-а, – сказал он, – аборигены. Как дела?

У Олега нашлись знакомые.

– Это Женька Пастухов, – кричал он, тыча пальцем в сторону парня с веселыми, жуликоватыми глазами. – Мы с ним работали такелажниками в Эрмитаже. Вот ловкач! Он и здесь успел!

Ребята ставили палатки, девочки разжигали огонь в очаге, молодые голоса и шум вокруг казались мне праздничными, но тут я услышал Лагунова.

– Утром мы с Алиной поедем искать место для лагеря, – говорил он Саше Верченко. – Где-нибудь поближе к раскопу. После завтрака погрузите снаряжение в машину. Что останется, пойдет вторым рейсом. Приготовьтесь к погрузке. Мы недолго будем кататься. Двух часов, я думаю, нам хватит.

Вид у Лагунова был озабоченный. «Все, – подумал я, – начинаются будни».