Текст книги "курьер.ru"
Автор книги: Вячеслав Антонов
Жанр:
Боевики
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 24 страниц)
Глава десятая
– Кстати, как моя посылка? Ты передал? – спросил Андрей, промолчав минут сорок, пока машина поднималась на очередной перевал. Стемнело, водитель включил фары.
– Кстати, тебя ищет полиция. В аэропортах и на вокзалах.
– Почему?
– Одного ты у бара кастетом рубанул, помнишь? Помер он, бедняга.
«Вот уж точно говорят: «Бог создал вора, а черт – прокурора"»,
– А почему они вообще на нас насели?
– Боишься?
– При чем тут «боишься»?
– Дело не в тебе. Просто не повезло, что ты вышел на нас именно в тот момент. Ситуация заваривается круто, так что давят на всех.
– Кто давит?
– Странный вопрос. Враги. Плохие парни. Те, кто против нас.
– Пастухи? Боевики-мусульмане?
– Не только. Я же говорил, еще будет время объяснить.
«Ничего не скажешь – «мистер Джеймс Бонд Поневоле и миссия в Чучмекистане».
Снова ехали молча. В круглом пятне света от фар бежал навстречу асфальт. Андрей думал о Патриции, вспоминая странную ночь и не менее странный день: загорелое тело в прозрачной морской воде, молодая женщина, трогающая заряженный автомат, а потом вскинувшая руки под дождем в саду камней. И чем больше он думал, тем яснее понимал, что он любит Патрицию, эту странную полуфранцуженку-полуамериканку, прежде одну из многих, встречавшихся ему на курьерских дорогах, а теперь единственную... Как сказано в умной книге, самая сильная страсть человека по отношению к другому человеку – заинтересованность. Заинтересованность в другом есть любовь, лишенная животного, коровьего тепла. Любовь, стало быть, есть заинтересованность, напитанная этим коровьим теплом.
При первом знакомстве, в стриптиз-баре, Крыса явно была в чем-то заинтересована. Потом заинтересованность как будто пропала, они были просто любовниками, встречавшимися, когда подворачивался случай. А сейчас и этого нет...
– Не знаю, что там у тебя в голове, – Чен бросил взгляд на Шинкарева, – но советую забыть все, кроме одного: скоро ты идешь в бой. Баб много, жизнь одна.
– Спасибо за совет.
«Ишь ты какой заботливый!»
– Не за что, – ухмыльнулся китаец. – А это что за дерьмо?!
Чен сбавил скорость. У обочины стоял автобус с выбитыми стеклами и многочисленными отверстиями в борту; дальше завалился в канаву маленький джип белого цвета, с красными крестами на дверцах. На асфальте темнели пятна засохшей крови. Впрочем, видно было плохо, да еще на ходу.
– Это машина Элизабет? – Андрей показал на джип.
– Откуда я знаю? – напряженно ответил Чен. – Тут много таких. Может, и не ее.
– Будем останавливаться?
– Больше нам делать нечего, как твою морду копам показывать!
– Тебе виднее.
Миновав скопление машин, озаряемое синими полицейскими мигалками, Чен снова увеличил скорость. Андрей спросил:
– Все-таки кто такая Элизабет?
– Черт ее знает. Вроде бы связана с Эм-Эм-Эм[18]. Под местным «Крестом» кто только не ошивается.
– Как такую к вам занесло? Крыса пригласила?
– Крыса уже потом пригласила, на виллу. Элизабет сама к Ши-фу приехала, – пояснил Чен.
Коли слетаются стервятники из МММ, жди большой крови. Сначала они обеспечивают «правильную» картинку. Когда картинка исчерпывает себя, начинается такое, что никому видеть нельзя. А стервятники летят в другое место. Но почему американка приехала к китайскому Мастеру, как пить дать связанному с какой-нибудь триадой, хоть плохонькой?
Чен еще некоторое время вел «Хаммере» по шоссе, затем свернул на темную ухабистую дорогу. Широкие колеса заскользили по мокрой глине, с плеском въезжая в глубокие лужи. Ветки скребли по крыше, проползали по боковым стеклам.
– «Хаммер» хорошая машина? – спросил Шинкарев.
– Для чего?
– Для боевого патрулирования, конечно.
– На шоссе хорошая. А на таких дорогах подвеска летит. Как у вашей «Лады».
– Шаровая?
– Точно.
Послышались отдаленные выстрелы: ухнула гаубица, раскатилась очередь крупнокалиберного пулемета. Чен свернул с дороги, остановил машину:
– Все, приехали. Out.
Выйдя, он запер дверцы и в сопровождении Шинкарева двинулся мимо военных палаток, угловатых бронетранспортеров «Брэдли», мимо артиллерийской батареи с зачехленными стволами. Шинкарев шлепал по глинистой дороге в своих лаковых туфлях на тонкой подошве, не обращая внимания на грязь.
– Там лагерь, за ручьем, – показал Чен. – Сейчас темно, не видно. В лагере стоят ваши.
– Что за «ваши»?
– Русский батальон. Наемники.
– Откуда они?
– С Балкан, из Косово. Воевали у сербов, теперь здесь по контракту.
Между грузовиками с натянутыми тентами, смутно видимыми в свете автомобильных фар, выстроился ряд темных фигур. Шла вечерняя поверка: «Рядовой Семенов! Я! Младший сержант Сулейменов! Я!..»
– Мы не торопимся? – спросил Андрей.
– Нет, а что?
– Давай послушаем.
Поверка закончилась, послышалась команда «Вольно, разойдись!» Заплясало яркое пламя костра, в прохладном воздухе поплыл аппетитный запах тушенки.
– Не хочешь подойти? – поинтересовался Чен. «Эти мне сейчас меньше всего нужны. Как и я им.
Хотя... свои люди? Может, здесь что обломится?»
– Пока нет, – ответил Шинкарев. – Какой, ты говоришь, батальон?
– Русбат. Второй ударно-штурмовой.
– И как они тут?
– Злые. Воюют хорошо, потерь мало. Мусульман бить умеют, в плен их не берут. Хотя они никого в плен не берут, из-за этого даже конфликты были.
– Болеют?
– Как обычно: малярия, тропическая лихорадка, грибковые. Венерические, само собой.
«Хоть солдат покрыт коростой, зато годится на аванпосты», – все оттуда же, из Пруткова.
– Сколько им платят?
– Если бы и знал, не сказал бы. Но, в общем, уровень средний. Что, хочешь присоединиться?
– Пока нет. А Первый штурмовой батальон кем укомплектован? Не местными же макаками?
– А мы туда и идем. Скоро сам увидишь.
– Да я уж догадываюсь.
– Помолчи-ка минутку...
Навстречу им двигался русский патруль – двое с М16 наперевес, в пятнистых безрукавках, с карманами, полными запасных магазинов, и ножами, вертикально укрепленными на груди. Один был в полном натовском камуфляже, каске и высоких ботинках, другой одет полегче: казачья папаха, тренировочные штаны, кроссовки и бело-голубой тельник ВДВ под безрукавкой. По лагерю патрульные шли спокойно, доносился их разговор:
– Поехали мы, короче, в кишлак ихний, за хаваниной. А там выходит какой-то черный, весь в перьях, типа вождь. И давай на Леху наезжать. Орет чего-то, хрен разберешь.
– А Леха что?
– Ну, ты же Леху знаешь, он такого базара не понимает. И то по-хорошему начал: ты че, говорит, мужик, сильно крутой, что ли...
Заметив Андрея с Ченом, патрульные направили на них стволы, рассказчик вскинул два пальца к папахе:
– Demonstrate your identities, please! (Предъявите удостоверения личности, пожалуйста! (англ.)).
Узнав Чена, патрульный в папахе протянул руку:
– Здорово, капитан! К своим?
– Здравствуй, Юра. Куда же еще?
– А ваши ночью в засаду попали. Знаешь уже?
– Нет. И что?
– Один – «двести», двое – «триста». Один, кажется, серьезно.
– Кто?
– Извини, не в курсе. Команду-то выставляете?
– Обязательно. И сам пойду, только освободимся.
– Ясно. Ну, счастливо оставаться! Боевой привет всем вашим!
– Спасибо, Юра, и от меня ребятам привет.
Патруль двинулся дальше, не став проверять документы. Чен не представил Андрея патрульному в папахе – тому самому Есаулу, что набивал гвоздями «Малютку». Шинкареву этот парень понравился, он взял его на заметку – для будущего обстоятельного разговора.
– Ты что, правда капитан? – поинтересовался Андрей у Чена, когда патруль остался позади.
– Капитан НОАК18. Помимо прочего.
«Мы, значит, два капитана. Помимо прочего».
То-то и оно, что «помимо». Как сформулировал это умница Прутков: «Не каждый капитан – исправник». Это Шинкарев капитан, да и то – запаса; а у китайца на настоящих погонах, совсем другая астрономия – полковник, поди не меньше.
– А в батальоне как – ротный, что ли? – спросил Шинкарев.
Это был уже чистый стеб.
– Прикомандированный, – спокойно ответил Чен. – Офицер связи.
– Вот оно что... А что они про команду говорили?
– Хотят устроить турнир по рукопашному бою. У ваших карате и армейское самбо, у китайцев – ушу. Можешь и ты выступить.
«Это я для того приехал, чтобы ногами тут махать? Хотя кто знает, может, и для этого».
– Там видно будет.
В расположении русбата включили магнитофон. Над бананово-лимонной страной, в бескрайней тропической ночи поплыл бархатный славянский баритон:
Стоит охрана здесь у каждого барака,
Взведен курок и автомат наперевес.
По вечерам здесь поножовщина и драка,
А я желаю отойти с концами в лес.
Сегодня в лагере встречают високосный,
А мне четыре високосных впереди.
И хоть уйти отсюда, маменька, непросто,
Я все равно уйду, когда пойдут дожди...[19]
«Вот и я уйду, когда пойдут дожди».
Впереди, за небольшим ручьем со следами гусениц и протекторов в топкой грязи, показалась новая группа грузовиков и бронетранспортеров. Чен, слушавший песню, повернул голову к Андрею:
– Теперь послушай меня. Мы в расположении Первого штурмового батальона. Укомплектован он, как ты уже догадался, моими соотечественниками, как говорят в России – лицами китайской национальности. Сейчас подойдем к Джекки, получишь у него все, что нужно, а потом мы с тобой поужинаем. Еда здесь солдатская, но неплохая. Голоден?
– От ужина не откажусь.
– Вот это правильно.
Не пожрать и не выспаться всегда успеешь, говорят в армии. Андрей эту истину хорошо усвоил в Карабахе. Они подошли к большому грузовику, разрисованному желто-зелеными пятнами и затянутому маскировочной сеткой. От остывающей машины тянуло теплом дневной работы, запахами резины, масла, дизельного топлива. Из кабины показался Джекки – невысокий, крепкий китаец в хаки.
– Здорово, Джекки, это Эндрю. Выдай ему, что положено. А ты, Эндрю, видишь ту машину? – Чен показал куда-то в темноту. – Как устроишься, подходи.
– Хай, Джекки! – протянул руку Шинкарев.
– Хай, Эндрю, давай за мной.
Китаец, обойдя грузовик и включив фонарик, полез в темноту кузова. Оттуда вылетела жестяная коробка с сухпаем, шесть банок «кока-колы», сцепленных полосками пластика, бутыль питьевой воды, свернутая палатка и спальник. Затем Джекки снова высунулся и, прикинув на глаз размеры Андрея, вытащил камуфляжную форму, высокие ботинки и, наконец, спрыгнул на землю, прихватив еще фонарик и аптечку.
– Кажется, все. Сухой паек на сегодня, завтра получишь еще. Форму и ботинки примерь сейчас, можешь поменять. Палатку поставь выше по ручью, там сухо. Воду из ручья не пей, даже кипяченую. Потом сдашь вещи мне – если жив останешься. Распишись вот здесь.
Андрей надел «пятно». Привыкая к обмундированию, подвигал плечами, притопнул ногой в новом ботинке. Комбинезон из гортекса[20] приятно облегал тело, возвращая подзабытое ощущение экстремального комфорта.
– Палатка на меня одного? – спросил он Джекки.
– А ты что, с бабой?
– Да нет, просто не привык. В российской армии как-то не принято.
– Знаю. У русских это называется «колхоз». Ботинки не жмут? Тогда иди, устраивайся. Оружие тебе выдаст капитан, если сочтет нужным.
Поставив палатку на небольшом пригорке над ручьем, неслышно вытекающим из джунглей, Андрей забросил в нее вещи и направился к фургону, боковые части которого были выдвинуты в стороны и установлены на опорах. Поднявшись по лесенке, он попал в столовую. В помещении, выкрашенном светло-серой краской, стояла раздаточная стойка, перед ней – несколько столов. За одним сидел Чен, распаковывая какой-то тюк.
– А-а-а, явился... – приветствовал он Андрея и показал на тюк. – Твое: винтарь, пять магазинов, гранаты, нож, бронежилет и шлем. Прикинь, подходит?
Надев американский броник с кевларовым покрытием – легкий, всего трехкилограммовый, – Шинкарев подкинул в руке тяжелую штурмовую винтовку М16 с подствольным гранатометом. Ему нравилось это оружие. Уступая «калашу» в скорострельности и емкости магазина, она стреляла дальше и точнее, что в условиях горных джунглей было более важным. И еще более важным было некое приятное чувство, возникающее при обращении с этой винтовкой, – как выражаются профессионалы, из нее «вкусно стрелять». Магазины и алюминиевые осколочные гранаты Андрей разложил по карманам распределительного жилета, застегнул ремень шлема, спустив его на спину.
«Да будет целью солдатской амбиции точная пригонка амуниции». Все он же, К. Прутков.
– Ну как? – спросил Чен, критически оглядев Шинкарева.
– Нормально.
– Раз нормально, давай ужинать.
На ужин давали рис со свининой, приправленный тушеными овощами; на десерт – бутылка холодной минеральной воды, бананы.
– Вот какое дело, Эндрю, – начал Чен, утолив первый голод. – В ближайшее время назначена атака на перевал, занятый мусульманами. Ключевую роль будут играть два батальона – Первый и Второй ударно-штурмовые.
– То есть китайский и русский?
– Именно. Действовать они должны с разных сторон, но скоординированно, а в определенное время и в определенном месте – встретиться. Понятно?
– Чего тут не понять?
– Хорошо. Для взаимодействия подразделений в бою, как ты знаешь... ты кто, кстати, по званию?
– Капитан.
– Основная воинская специальность?
– Танкист. Только опыта маловато.
– Неважно. Так вот, для взаимодействия в бою используется связь, на которой работают офицеры, хорошо понимающие друг друга и ситуацию в целом. С нашей стороны такой офицер – я. У русских до последнего момента подходящего человека не было. Но теперь он появился.
– То есть я?
– То есть ты. И права на отказ у тебя нет.
«Не спрашивай, какой там редут, а иди, куда поведут!» Не в бровь, а в глаз бьет мыслитель – только искры сыпятся.
И все-таки.
– А почему это – нет? Вот возьму, да откажусь. Я не «дикий гусь», контрактов с вами не подписывал.
– Положение серьезное, Эндрю, почти критическое. В таких условиях возиться с тобой нет ни времени, ни возможностей. А знаешь ты много. Поверь, специально тебя никто не подставлял, так что-либо ты действуешь с нами, либо – сам понимаешь...
«Закон – тайга! Вот так и кончится курьерская дорожка. А с другой стороны, можно и поторговаться, в такой-то ситуации. Скажем, по поводу Крысы. Только не сейчас».
– Ну что, вопросы есть? – спросил Чен.
– Нет вопросов, товарищ капитан...
– Господин капитан. Да ты ешь, ешь! Вкусно?
– Неплохо, – похвалил Шинкарев. – Про отказ-то я понял. Но тогда хотелось бы пораньше попасть в батальон, познакомиться с командиром и вообще. Кто там командир?
– Командир русский, точнее... не знаю, сам разберешься. Офицер он храбрый и грамотный. Скажи, ты хорошо выспался? Никто тебя не беспокоил? – при этом Чен внимательно посмотрел в глаза Андрею.
– Хорошо, – пожал плечами тот. – А почему ты спрашиваешь?
– Потому, что этой ночью тебе спать не придется. Забирай ствол и пошли.
Внезапно фургон вздрогнул. Недалеко стали бить минометы, отрывисто и сухо. Снаружи стрельба слышалась яснее, работали тяжелые гаубицы. Андрей напряженно вслушался: похоже, работали 155-миллиметровые американские самоходки М109. За лесом вспыхивали яркие полосы реактивных снарядов, уходившие в сторону темной горы. Высоко на склоне разгорелось пламя, на его фоне замелькали крошечные силуэты деревьев.
В непроглядной темноте одновременно с разрывающим уши грохотом возник ослепительно-белый круг, обведенный желто-красным сиянием. В центре на мгновение появились черные силуэты массивной пушки и нескольких людей. Круг пропал, рассыпавшись на искры, затухая на сетчатке зеленым негативом. Чуть ближе темноту прорезали пересекающиеся линии трассеров. В такт частому грохоту выстрелов и звону отлетающих гильз во вспышках мелькали очертания двуствольного 35-миллиметрового «Эрликона».
«Действительно, вооружены неплохо. Что ж тогда воюют хреново? Или не дают хорошо воевать?»
– Стой, кто идет! – окликнул часовой у русского лагеря.
– Офицер связи Первого батальона, к командиру, – ответил Чен. – Где он?
– В радиомодуле.
В лагере было темно, костер и все наружные огни погашены. Между палатками двигались солдаты в полном вооружении. Виднелся свет в одной из палаток, там звучал тихий разговор. Общее ощущение – «скоро».
Фургон РЭБ[21] отличался от других армейских машин только ушастой антенной на кунге. Внутри было чисто, все блестело белой эмалью, слышалось ровное гуденье вентилятора. Офицер-таджик внимательно смотрел на монитор из-за плеча оператора. На мониторе воспроизводилась карта-схема местности, на которой черными кружками обозначались засеченные радиостанции, сотовые и спутниковые телефоны.
Оператор подвел курсор к одному из кружков, набрал на клавиатуре команду, и динамик заговорил гортанным кавказским голосом: «Муса, слышишь меня? Это Шамиль! Кяфиры пойдут по ущелью, подкинь туда еще цинков, цинков подкинь...» Оператор записал текст перехвата, ввел новую команду, и вместо голоса в эфире раздался только треск и вой. Офицер скомандовал связисту: «Передавай артиллерии!» Оператор начал диктовать по-английски: «Хай, Джонни, это Сергей. Квадрат двадцать – двадцать пять, по улитке четыре, опорный пункт над ущельем, как понял меня, прием...»
Закончив со связистом, таджик обернулся к вошедшим. Он был среднего роста, загорелый, до синевы выбритый. Знаков различия на нем не было, как и у всех в этом лагере.
– Здравия желаю, господин... – неуверенно начал Андрей.
– Товарищ, – поправил его офицер, протянув руку. – Майор Данияров.
– Капитан Шинкарев.
– Очень приятно. Здравствуйте, Чен.
– Привет, Рахим. Доставай карту, обсудим кое-что.
Через полчаса Чен стал прощаться.
– Подожди, – остановил его Рахим, достав откуда-то бутылку коньяка и три пластмассовых стаканчика.
– Много нельзя, поэтому сразу четвертый тост – чтобы за нас не пили третий[22].
– Ну, до связи! – попрощался Чен и ушел.
– Давайте, Андрей, подойдем к ребятам, – предложил Рахим Шинкареву.
В большой палатке-столовой солдаты тихо разговаривали за чаем. Все взрослые, здоровые мужики, молодых лиц не много. Тут же был Есаул, которого Андрей встретил в патруле. В бою он и связист Сергей пойдут вместе с Шинкаревым, а пока все присели к столу.
– ...Так о том и речь, – говорил по-русски человек в камуфляже. – Настоящий солдат вызревает только в большой стране, даже в глубинке большой страны. В Томской области или, черт знает, в Арканзасе каком-нибудь. В Европе нет хороших солдат.
– А сербы? Сербы-то хорошие солдаты?
– Да какие они, хрен, хорошие! В засаде подпустят албанцев, парой гранат перебросятся, а потом в деревне встречаются и спорят, кто кого победил.
– Точно, блин! А мы с ними в обороне сидели, так чистый смех: на одном склоне горы сербские окопы, на другом – мусульманские. Друг друга не видно, зато не убьют. Дома не взрывают, мосты не взрывают: «Нельзя, нам здесь дальше жить!» Приезжаем на позиции, они воют: «Все, русские приехали, теперь война начнется!»[23]
Андрей, как и многие, до сих пор считал по-другому: ему казалось, что сербы воевали мужественно, и лишь подавляющее превосходство натовских армад вынудило их пойти на унизительный мир. Откровения о низких боевых качествах югославов были для него внове.
Командир посмотрел на часы:
– Все, парни, на выход.
Все шумно поднялись, стали разбирать оружие, застегивать глубокие американские каски, обтянутые маскировочной тканью. Некоторые наносили на лица черные полосы.
Артиллерийский обстрел усилился, с неба накатил свистящий рев, и от невидимого звена штурмовиков в сторону невидимой горы понеслись огненные дуги ракет. Надев тяжелые рюкзаки и перейдя ручей, солдаты стали втягиваться в топкое переплетение джунглей. Стояла полная темнота. Под ногами чавкала грязь, ботинки скользили на камнях, на стволах поваленных деревьев. Груз выворачивал плечи, ремень автомата тер и оттягивал шею, спина стала мокрой от пота.
Невдалеке раздался хлопок противопехотной мины, донесся сдавленный крик. Появилась первая воронка – от нее еще тянуло едким запахом разрыва. На коротком привале пришел вызов от Чена:
– Первый – Второму. Как вы там?
– Пока – по графику. Прием.
Внезапно тишину растерзали звуки боя. Впереди заработал крупнокалиберный пулемет, над головой Андрея полетели пули, ударили в деревья. Сверху падали ветки, посыпалась труха. Ухали подствольники, справа и слева с треском рвались гранаты. Солдаты чуть отступили, некоторые начали окапываться. Подполз Есаул:
– Давай артиллерии координаты. Потом вызывай Чена, скажи, мы задерживаемся.
Через минуту-другую темный лес наполнился грохотом, вспышками; тяжело валились деревья, в едком дыму свистели осколки. Артналет прекратился, и сразу последовала команда:
– Вперед!
Из-за деревьев послышались звуки боя – выстрелы, крики, разрывы гранат, – затем все стихло.
– Передавай Чену – идем дальше. Как там китайцы?
– Тоже идут.
Чуть рассвело, и стало заметно, что рубеж обороны повстанцев сильно разбит артиллерией. Валялось несколько трупов. Андрей перевернул ближнего – широкое костистое лицо с мелкими веснушками, длинный прямой нос, русые усы и борода.
– Чех, точно, – подтвердил Есаул, который, пригнувшись, пробегал мимо.
«Чех» значит чеченец. Но, по словам солдат, попадались и настоящие чехи.
Опять впереди шум боя. Посветлело: на розовом небе литой черно-зеленой массой громоздился горный кряж. Стало ясно, как далеко еще до перевала. Рывок, короткий бой, переход. Остановка под обстрелом, координаты для своей артиллерии, атака. Снова переход, остановка перед новым рубежом, артиллерия...
– Второй – Первому. Мы в квадрате двадцать – пятнадцать... двадцать—шестнадцать... двадцать—восемнадцать... Прием...
– Второй – Первому. У нас нет связи со своими, передаем через тебя – пусть макаки подтягиваются, наших раненых уносят и рубежи занимают. Как слышишь? Прием...
– Второй – Первому. Прошли ущелье, сейчас в квадрате двадцать-двадцать четыре. Через полчаса начинаем, вместе с вами. Прием.
Взяли первых пленных. На полянке под черной скалой, поросшей влажно-зеленым мхом, пошатываясь, стояли четверо со связанными за спиной руками. У их ног сидели трое раненых. Есаул, покончив с банкой тушенки, подошел к одному из пленных, худому светловолосому парню.
– Тебя как звать-то, малый?
– Я...Я...
– Что – «я»?! Головка от х!..
– Я-ан. – Губы парня дрожали, на веснушчатом лице виднелись свежие кровоподтеки.
– И откуда ты, такой красивый?
– Из Таллина... – Парень всхлипнул.
– Ну, привет Таллину!!
Сверкнул нож, и пленный повалился на траву, хрипя перерезанным горлом.
– Вперед!
Сзади прогремели автоматные очереди, добив остальных пленных. Выше, под скалами, заработал пулемет, солдаты вновь залегли. Широкоплечий светлобородый мужик установил пульт управления «Малютки». Двое солдат достали ракету, поставили ее на направляющие пусковой установки. Борода прикрутил к струбцине полевой бинокль и склонился к нему, засекая вспышки выстрелов. Определив пулеметное гнездо, он нажал на спуск – разматывая тонкий провод, шипя маршевым двигателем, ракета взлетела и скрылась в пещерке под скалой. Прогремел взрыв, пулемет затих.
– В пятак! – удовлетворенно констатировал наводчик.
Снова заухали подствольники, затрещали автоматы.
– Вперед!
Пот на теле давно высох, в глазах периодически темнело, голова кружилась. Откуда у солдат силы?
– Второй – Первому. Подходим, готовьтесь. Прием.
Новый короткий бой. Загремели разрывы, а с неба эхом ответил гром, сверкнула молния. День начал пригасать под грузной фиолетово-серой тучей. «Вот зараза! Этого только не хватало!»
У сломанного дерева лежала груда обгоревшего, искореженного металла – обломки сбитого вертолета. Беспомощно задралась искривленная лопасть, рассыпались осколки бронестекла. Выше по склону в густом кустарнике спрятался опорный пункт повстанцев, разрушенный ракетами штурмовиков. Из блиндажа выскочил рослый негр с ручным пулеметом наперевес и дал длинную очередь от живота по широкой дуге. Из кустов над блиндажом появился Есаул и бесшумно прыгнул вперед, четким учебным приемом опустив приклад на курчавые волосы, обвязанные ярко-зеленой лентой. Негр ткнулся разбитой головой в дно окопа, а Есаул выпустил внутрь блиндажа сразу пол магазина.
Шинкарев заглянул в блиндаж: темно, душно, с нар, покрытых грязным шерстяным одеялом, свесился мертвец, почти касаясь бритым затылком земляного пола.
– Пошли, глянем на их берлогу, – предложил Есаул.
– Я сам. Ты – здесь, с Серегой.
Андрей коротко и резко свистнул, из-за кустов показался Сергей с рацией. Негр, застонав, пошевелился на земле, тогда Есаул, передернув затвор, разнес ему пулей затылок.
– Юра, посмотри, кто тут! – послышался из блиндажа голос Шинкарева.
– Что там? Если живой кто, режь на месте, один хрен макакам убирать.
– Гоу, гоу! – вновь послышался голос Шинкарева, и из блиндажа выбрались две женщины. Одна из них – Элизабет, грязная, с растрепанными волосами, в разорванном свитере. Брюки ее были в крови, руки связаны за спиной, рот заклеен липкой лентой. Вторая – довольно молодая, худощавая брюнетка славянского типа в защитном комбинезоне и высоких ботинках.
– Где ты их нашел? – спросил Есаул, недобро приглядываясь ко второй.
– Под нарами лежали.
– Понятно...
– А ми, як в тим лесочке вас заслухали, враз и заховалися. Чи вы русские, чи шо... – волнуясь, говорила брюнетка с явным украинским акцентом. – В заложниках ми туточки, а вам-то як ради...
Есаул, не говоря ни слова, привычным движением разогнул женщине правую ладонь, проверил ребро указательного пальца, затем повернулся к Шинкареву:
– Снайперша, сука!
Сказав это, Юрий молча смотрел на него, словно чего-то выжидая. Молчал и Сергей. «Понятно...»
– Хлопчики, та ви шо... – заговорила женщина дрожащим голосом.
– Что с дивчиной делать будем? – мягко спросил Есаул.
– А вот что! – холодно ответил Шинкарев.
Он передернул затвор и всадил в хохлушку – от головы до паха – почти весь магазин. Элизабет смотрела на это расширенными от ужаса глазами.
– А это кто такая? – спросил Есаул, кивнув на американку.
– Она из Красного Креста. Я ее знаю.
– Так они, курвы, все оттуда. Погоди-ка, – остановил он Шинкарева, осторожно снимающего ленту с губ Элизабет. – Сначала предупреди, чтоб не орала. А лучше не снимай, да и рук не развязывай.
– Ничего, этой можно. Хотя ты прав. – Он наклонился к лицу Элизабет. – Прошу вас... молчите, пожалуйста, keep silence, please... Все будет хорошо, мы скоро выйдем из боя, а сейчас сохраняйте спокойствие.
– Сволочь! Fucking bastard! Ублюдок! – истерически крикнула Элизабет в лицо Шинкареву, лишь только лента была снята. Юрий поднял было приклад, но Андрей удержал. Американка осела на землю, по телу ее пробегали конвульсии. Казалось, женщина сейчас разрыдается.
– Кончай ты с ней возиться! – бросил Есаул. – Серега, вызывай Чена!
– Чен на связи. Будете говорить, товарищ капитан?
– Давай. Второй – Первому. Вышли на рубеж атаки, начинаем через три минуты. Прием.
Снизу послышались голоса. Цепочкой подтягивались макаки – туземные солдаты с американскими винтовками наперевес; во главе – невысокий смуглый офицер в малиновом берете. На берете и на рукаве поблескивали серебряные эмблемы в виде оскаленной морды тигра. Он принялся что-то сердито выговаривать Есаулу, указывая на мертвого негра.
– Чего тебе, макака? – небрежно откликнулся Юрий.
– Вам говориль... много раза говориль... нада пленный бирать... – зачастил переводчик.
– Ка-анэшна, дарагой!
Имитируя кавказца, Есаул гостеприимно развел руками, при этом саданул тяжелым ботинком переводчику в пах. Затем обернулся к офицеру и резко согнул в локте правую руку со сжатым кулаком, положив на сгиб левый кулак:
– Вот! Видал! Слушай сюда, – рявкнул он, указав на Элизабет. – Ее надо вниз. Down! Hospital! Если с ней что случится, я тебе уши отрежу, хоть ты и целый майор. Ты понял меня, козел? You get me?!
Майор кивнул, понимая, что сейчас не лучшее время для споров с разъяренным «диким гусем».
– Вот и ладно! Все, Андрюха, пошли мужиков догонять!
Еще раз прогремел гром, и, наконец, обрушился ливень. С перевала ударил крупнокалиберный пулемет, прижимая всех к земле. Разбивая дождевые капли, свистели серебристые цилиндрики подствольных гранат; ударившись о землю, гранаты высоко подпрыгивали, с треском разрываясь в воздухе. Сбоку послышался словно бы отрывистый лай. Андрей поднял голову из мокрой травы – чуть ниже по склону Есаул, присев на колено, стрелял из автоматического гранатомета АГС-17 «Пламя». Черный ребристый ствол подпрыгивал, плевался короткими вспышками, гранаты уходили за горбину горы. Но мусульманский пулемет не умолкал.
Недалеко поднималась отвесная темно-красная скала, своим гребнем почти достигая высоты перевала. «Давай за мной!» – крикнул Шинкарев Есаулу, махнул рукой в сторону утеса и рывком переместился к его подножию. Прикусив губу от напряжения, Есаул бегом переволок туда сорокапятикилограммовый агрегат.
– Веревка есть? – спросил Андрей.
– Вот! – Есаул достал из своего пятнистого БРД[24] моток тонкого капронового репшнура. Ливень ударил сильней, косые струи били в скалу, разлетаясь фонтанами; вода текла по спине под бронежилетом, тяжелые капли падали с обреза каски, на которой набухла маскировочная ткань. Обвязавшись репиком, Андрей втиснул тело в «камин» – узкий лаз, с трех сторон зажатый скальными стенками, – и двинулся вверх, упираясь в мокрый камень спиной, ладонями и ребристыми подошвами своих «джангл-бутс». Одна, вторая пуля звонко щелкнули по скале – похоже, его заметили.
– Подвязывай пукалку! – скомандовал Шинкарев Есаулу.
Тот уже отсоединил гранатомет от тяжелой трехногой станины, однако и в таком виде тот весил больше восемнадцати кило. Выглянув из-за выступа, Андрей решил подниматься на «полку» – длинную узкую площадку, – с которой, судя по всему, было легко обстрелять перевал. Не доходя до намеченного места, он подтянул к себе гранатомет и закрепил его на выступе, уперев в стенку «камина». Теперь веревка провисла, дав ему свободу маневра.
– Ну, как там? – крикнул снизу Есаул.
– Слов нет, одни чувства! Давай к парням, я справлюсь!
Пройдя остаток «камина», Андрей замер, вслушался в шум ливня и звуки близкого боя, затем осторожно вылез на «полку». Руки заскользили, но тут же ухватились за подходящие «карманы». Казалось, скала надежно защищала его от стрелков в окопах, но лишь только Андрей повернулся к веревке, намереваясь вытянуть гранатомет, над ухом звонко ударила пуля. Не оставляя зацепов, он рывком перебросил тело, вжимаясь в скалу. Из-за выступа, за который уходила «полка», показался человек в темном от дождя комбинезоне, с зеленой повязкой на голове. Одной рукой он держался за скалу, другой водил перед собой дулом пистолета, отыскивая взглядом Андрея. Стоило боевику сделать шаг, и Шинкарев оказался бы под прицелом – а у него самого винтовка висела за спиной и обе руки удерживали тело на мокром камне. Андрей все же нашел возможность освободить одну руку, и когда боевик чуть переместился вперед, в воздухе свистнул нож. Металл лязгнул о металл, нож и выбитый им пистолет, кувыркнувшись, улетели вниз. Боевик прижал к телу раненую кисть, но затем, скрипя зубами, сам выхватил кинжал. Счет пошел на доли секунды – Андрей резко подал тело вперед и выполнил «падающую вилку» – как учил его инструктор-китаец, сел на согнутую ногу, другую же, выпрямленную, как можно дальше выбросил по скале в сторону боевика. Тот замахнулся было кинжалом, когда Шинкарев стопой сбил его ногу с опоры – блестящее лезвие мелькнуло перед лицом Андрея, а человек, нелепо взмахнув руками, рухнул вниз. За ним поползла капроновая веревка, которую удерживал альпинистский карабин, прицепленный к вбитому в скалу крюку. Веревка натянулась, потом немного ослабла – судя по всему, боевик нашел опору и немного подтянулся на скале. Добравшись до крюка, Андрей отцепил карабин и швырнул его вниз – оттуда донесся крик, потому глухой звук упавшего тела. Больше на скале никого не было. Тогда Шинкарев вытянул на «полку» гранатомет и как мог взгромоздил его на скользкий уступ. Снял с пояса репшнур и осторожно выглянул в сторону перевала.
