Текст книги "курьер.ru"

Автор книги: Вячеслав Антонов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 24 страниц)

–   Спасибо, не курю.

–   Я уже говорил вам, что ненавижу аэропорты?

–   Нет.

–  В детстве я жил рядом с аэропортом Никосии – после прихода турок его перенесли на Южный берег, в Ларнаку. Паршиво жить у аэропорта без гроша в кармане. Целыми днями смотришь, как другие делают то, что ты не можешь.

–  Улетают, прилетают?

– Точно! Толстосумы чертовы – полные кошельки бабок. Мир раскрывается перед ними, как влагалище – Господин Димитриадис и вправду был пьян.

–   Вас смущает моя лексика? – Он снова затянулся и стряхнул пепел на бетон.

–   Нет, – ответил Шинкарев. – Чего ради?

–   И правильно. Мир – большой бардак, Андреас. – Киприот хлопнул Андрея по литому плечу.

–   А если кому-то не нравится? – спросил тот.

–   Что именно?

–   Что мир – большой бардак.

–   А кому не нравится, тот просто членом не вышел! Все, Андреас, эта желтая машина пришла за вами. Приятно было познакомится.

–   Взаимно. Еще увидимся?

–   А куда вы денетесь!

Хлопнула дверца, и машина отъехала, скрывшись за грузными «Боингами». Костас, ища взглядом киприотскую торговую атташе, набрал номер питерской конторы «Лимассол инвестментс».

– Добрый вечер, mon cher Gennady! Встречайте своего героя. Впечатление? Простоват, но это лечится. В целом как? Как у вас на кассете: «Передралася  вся компания блатная...» Хорошая песенка, я же вам говорил. Ну все, до встречи!

Машина шла по полю, направляясь к аэровокзалу. Работала радиосвязь, водитель на ходу принял новый вызов, черкнув несколько иероглифов в блокноте, висящем на приборной панели. Машина остановилась, и Андрей вошел во внешний зал ожидания, расположенный перед зоной паспортного контроля. В Сингапур он не попадет.

В центре зала высилась светящаяся колонна из мелких стеклянных трубок, у ее основания росли тропические цветы. В зале хватало пассажиров: европейцев и азиатов; слышалась и русская речь. Андрей смотрел на китайских мальчишек – кругломорденьких, узкоглазых, в цветных костюмчиках и длинных шортах. Дети катали яркие пластмассовые машины, иногда резко вскрикивали и стукали друг друга по круглым затылкам. Их изящные мамы лишь сдержанно улыбались, этим и ограничиваясь.

Шинкарев направился в бар, где устроился за успокаивающе-привычной стойкой (темное дерево, начищенные латунные штанги, строй перевернутых бокалов) и, заказав бренди, поглядывал то на пассажиров, то на экран телевизора.

Шли очередные «Новости». В соседней стране сорвалась попытка государственного переворота, к власти вернулся законно избранный президент. Перед зданием парламента шел митинг. В свете прожекторов развевались флаги с оскаленной мордой тигра. На трибуне стоял президент – полноватый китаец в летах. Судя по мутным глазам и трясущимся рукам, он находился в наркотической абстиненции, проще говоря, в ломке. Но постепенно китаец разошелся, стал покрикивать, задирать кулаки. Америка не может диктовать свою волю всему миру! Кроме США, он приглашает в посредники Китай, Россию и Европейский Союз! Он развернет широкое наступление на сепаратистов! Пока он президент этой страны, Зеленый Интернационал не пройдет!

«Мир подписан, все пируют, бал дает бригадный поп... – хэппи-энд по господину Пруткову. Только кто теперь в горы-то полезет?»

На экране появилась страница интернетовского сайта Би-Би-Си с текстом, крупным заголовком «Die Welt» и портретом какого-то блондинистого «дойча». Шинкарев вздрогнул, услышав собственный голос: «...русские наемники на вертолетах обстреливают...». Комментарий: правительство РФ опровергает фальшивку газеты «Ди Вельт» о якобы воюющих в этой стране русских. «Ди Вельт» лишена российской аккредитации, ее московский корпункт закрыт, а все корреспонденты высланы из России...

«Сработало, гляди-ка! Надо еще попробовать – что-нибудь в стиле армянского радио...» Тут Шинкарев подумал о Патриции, о том, что она для него сделала и о том, нужна ли ей помощь. «Может, все-таки обратиться к Эдику Амбарцумяну? Отмазать, а пока спрятать в Армении, где-нибудь, где еще сервис остался – на Севане или в Цакхандзоре». Слава Богу, теперь боевиков привлекать не понадобится – хватит звонка Эдика российскому министру обороны или директору ФСБ.

Из зала ожидания к пограничникам подошла группа людей, от которой отделились трое – двое мужчин и женщина. Вглядевшись, Андрей узнал Ши-фу, которого сопровождали Чен и Патриция. Забинтованная левая рука Мастера лежала на косынке. Патриция была в белом брючном костюме с красными полосками – модельеры называют такой рисунок «lipsticks», как будто полоски проведены губной помадой. Волосы короткие, черные, как вороново крыло; под густой челкой – большие притемненные очки. Лицо довольно круглилось, на щеках играли ямочки – во всем было что-то от молодой Патриции, той, с парижского фото.

Крыса заметила Андрея и, поправляя волосы, мимолетно приложила палец к губам. Чен тоже увидел Шинкарева, но посмотрел как бы сквозь, в пустоту. У Крысы уголки рта приподнялись в чуть заметной улыбке – предостерегающий знак превратился в воздушный поцелуй.

Господин Ли Ван Вэй, получив свой паспорт, обернулся к провожающим, обменявшись с ними вежливым китайским поклоном, затем прошел во внешний зал ожидания. Патриция, бросив прощальный взгляд на Шинкарева и взяв под руку Чена, направилась к выходу. «Семнадцать мгновений весны. И далее – па-рам-пам-парарам-пам-парарам... придет оно, такое, как глоток. Глотнуть, кстати, не помешает, а то с этими делами точно крыша поедет... Ну, Крыса, ну бл...дь международная... А хороша, что ни говори!»

Войдя в самолет, Андрей обнаружил свое место в салоне бизнес-класса. Странно. Вообще-то ему полагалось летать только эконом-классом. В бизнес-классе были широкие кожаные кресла, перед ними – небольшие столики. Пассажиры рассаживались по местам, но большинство проходило дальше, в «эконом», где все попроще – и интерьер, и публика. В проходе появился Ши-фу, сверился со своим билетом и занял место рядом с Шинкаревым.

–  Здравствуй, – сказал китаец, – извини, если помешал. Я сам люблю одиночество в дороге. Правда, в последнее время редко могу себе это позволить.

–  Почему?

–  Охрана. Ее как бы нет, а все равно ты не один.

Шинкарев машинально огляделся. Вокруг обычные пассажиры: бизнесмены, туристы, родители с малышами.

–  Не старайся, – заметил Ши-фу, – не увидишь.

–  Я профессионал, как-никак. Должен хоть кого-то увидеть.

–  Потому и не видишь, что профессионал. Потому что не учился у меня.

Самолет пробил слой облаков и завис в ярко-голубом небе. Мелкие капли воды отогнало к краю иллюминатора, они успели замерзнуть.

–  Чему вы учите Патрицию? – спросил Андрей.

–  Силе и Дао.

Андрей вспомнил о предстоящем Крысе «экзамене» на черную повязку.

–  Она может отказаться? Уйти в сторону?

–  В любой момент, – ответил Мастер. – Но она не хочет. Возможно, пойдет до конца.

–  А Чен?

–  Его зовет путь Воина – жесткое, силовое воздействие. На этом он и остановится, а Крыса – нет.

–  Куда она пойдет?

–  Путь длинный. Учись, трудись – жизни бы хватило. Знаешь, как сказал Чень Синь: «На солнышке все сушится-испаряется. Уйдут препятствия, прозреешь вдруг и осознаешь Великую пустоту». Он был великий мастер, написал трактат о тайцзи-цюань – «Семейная упряжка Ченей».

–  А зачем это Патриции? – Андрей снова вернулся к тому, что больше всего занимало его мысли. – Зачем вообще она развивает свою силу?

–  Полагаю, она сама тебе скажет. Я не спрашиваю своих учеников, почему они приходят ко мне. Просто выбираю и учу тех, кто может учиться.

–  Элизабет тоже ваша ученица?

–  Нет. Она хотела, специально из Америки приехала. Но эта женщина не годится в ученики. Во всяком случае, в мои ученики.

–   Почему?

–   В ней нет пустоты. Она переполнена знаниями. Что ни скажешь, все знает. Чтобы получать новое, нужно опустошить себя, отказавшись от старого. А она не может.

–   Как становятся учениками?

–   Как всегда – «здесь и сейчас». Когда ученик готов, учитель всегда появится. Прямо здесь и прямо сейчас, – повторил китаец.

Над ватным слоем облаков раскинулось утреннее небо. Некоторые облака вздымались бугристыми грибами, лишь немного не достигая пути самолета. Показалась маленькая серебристая точка – авиалайнер, идущий встречным курсом. Он стремительно пересек видимый круг неба, оставив за собой тающую белую полоску.

– Скажите, Ши-фу, вы даос?

Шинкарев сам не заметил, как стал называть китайца Мастером – Ши-фу.

–   Что значит «даос»? – спросил тот.

–   Тот, кто следует Дао.

–   Каждый следует своему Дао. Своему Пути. Ты тоже.

–   Но для вас это Учение.

–   Разве здесь нужно Учение? Как сказал триста лет назад Юань Хундао: «Все люди изначально имеют мудрость трех учений. Есть, когда голоден, спать, когда устал – вот даосское «сбережение жизни». Быть вежливым в общении, не впадать в суету – вот конфуцианский «ритуал». Отзываться, когда окликнут, идти, куда поведут – вот буддийская «непривязанность». Истина в нас самих, нужно ли искать ее на стороне?»

–   Но есть же даосы?

–   Есть «настоящие люди» – «чжэнь жень». Если хочешь, называй меня даосом, почему нет? Но ты спросил не просто так.

–   Да, вы правы. Я слышал о даосских сексуальных техниках...

–   Что ж, есть и такие. Хочешь узнать о них? – без всякой усмешки спросил китаец.

–   Не о них, – покачал головой Шинкарев, – о Патриции.

Он сделал попытку продолжить разговор, начатый им на яхте.

–  Да, о Патриции. Она ведь ваша ученица. Вы и этому ее учили?

–  Не слишком деликатный вопрос. Тебе не кажется? Да, я многому ее учил. Как писал Ли Юй, умение красавицы быть очаровательной сродни «искусству Дао»: «Умная женщина каждое утро обозревает небеса и укладывает волосы по подобию облаков. Так она может меняться, никогда не достигая предела своих превращений». А ведь дорога к собственному пределу суть приближение к Великому пределу, или тайцзи...

–  Извините, что-то не сходится.

–  Не сходится? – удивился Ши-фу.

–  Именно. Когда мы с ней были близки, – вы понимаете, о чем я говорю, – я не заметил, что она...

–  Что?

–  Ну... Скажем так, что она умеет что-то особенное... Необычное.

–  Гм-м... Вот, значит, как... Даже и не знаю, что сказать. Ты занимаешься медитацией?

–  Так, через пень-колоду.

–  Испытал ты что-нибудь необычное во время занятий?

–  Не знаю, считать ли это необычным. Несколько раз у меня были «выходы».

–  Куда именно?

–  В какое-то пустое пространство. То ли просто темное, то ли заполненное какими-то дымными клубами, трудно сказать.

–  Вот! – поднял палец Ши-фу. – Видишь! Таков уровень твоей «просветленности», ясности и чистоты твоего сознания. Темный туман. Дымные клубы. Так чего же ты хочешь от женщины? Каков ты, такая и она.

–  Ясно. Спасибо, Мастер.

Пассажиры, сидевшие на солнечной стороне лайнера, опустили на иллюминаторах затемняющие щитки. В салоне стоял смутно-золотистый полумрак, переходящий в холодный голубой свет, который лился с теневой стороны. Самолет начал снижение, над кабиной загорелась предупреждающая надпись. Раненая рука мешала китайцу пристегнуть ремень, Шинкарев помог.

Облака рассеялись, самолет быстро прошел сквозь их разреженные полосы. Внизу до горизонта раскинулось море; кое-где по нему скользили тени облаков. На подлетном курсе, на границе моря и пестрой суши, из туманно-голубой дымки появилась группа небоскребов, которые становились все рельефнее, все разнообразнее в своих очертаниях. Между скоплениями зданий извивалась лента коричневой реки Хуанг-Пу, заполненной большими и малыми судами.

–  Шанхай, – сказал китаец. – Ты был здесь?

–  Нет.

–  Вот и побываешь.

–  Я что, выхожу? С вами?

–  Выходишь, но не со мной. На поле и в аэропорту ко мне не приближайся. Иди в зал ожидания, тебя встретит Чен. Покажет Шанхай, Сучжоу и монастырь Шаолинь.

–  Спасибо... но почему?

–  Ты спросил, как становятся учениками. Я сказал – «здесь и сейчас». Так что? – Китаец пристально посмотрел в глаза Андрею.

–  Сэ, Ши-фу! Спасибо, Мастер! – чуть склонил голову тот.

Посвящение состоялось – русский курьер Андрей Николаевич Шинкарев стал учеником китайского Мастера.

Потом был раскаленный, окутанный смогом Шанхай, а за ним – город императорских парков, «благословенный» Сучжоу. Перелет в Пекин, и там знаменитая площадь Тяньанмэнь, или «Ворота небесного спокойствия», – просторная, вымощенная квадратными светло-серыми плитами. Сами ворота массивные, розовато-красные, с портретом председателя Мао под свесом черепичной кровли. Из Пекина – одиннадцать часов на поезде до города Чжень-Чжоу, затем местный поезд до деревушки Дэнфен. Автобус, ползущий по горной дороге, обсаженной каштанами. И наконец, стена серого камня, массивные темные ворота, над ними три иероглифа: «Шао-Линь-Сы»—Шаолиньский монастырь, или «Обитель Молодого леса»...

Тот суточный путь – от моря до авиабазы – был ли он «приемным экзаменом»? Вступительным испытанием ученика? Кто знает...

А кто знает? – да кому надо, тот и знает!

Знает, да не скажет...

Глава тридцать первая

 Спустя неделю

В Шанхае зной накалял улочку старого города – узкий коридор между плотно стоящими домами, на стенах которых, из-под осыпавшейся серой штукатурки, виднелся темно-красный кирпич. На каменных плитках лежали пятна жаркого солнца и зубчатые полосы теней, падающих от черепичных карнизов. Стояли ящики с овощами, лавировал велосипедист; важно переваливаясь, шли куда-то толстые желтоносые утки. Пропустив уток, по улочке двинулась пара – скромно одетый пожилой китаец и с ним под руку молодая европейская женщина. Завернув за угол, они вошли в небольшую калитку, прорезанную в глухой высокой стене.

Во дворе их уже ждали – там собралась группа китайских мужчин с черными повязками на головах. Чена среди них не было. Недовольно поискав его глазами, Ши-фу подтолкнул Патрицию к дому. Через несколько минут она вышла, одетая в военные брюки, рубашку и кепи с длинным козырьком; на лице черные очки.

Мужчины образовали круг. С другой стороны двора навстречу Крысе вытолкнули американского сержанта, недавно завербованного в члены «Фалунгуна». У него была крепкая голова с короткой военной стрижкой, круглое скуластое лицо, светлые выгоревшие брови. Маленькие серо-зеленые глаза с выгоревшими ресницами напряженно разглядывали женщину.

Оценив ситуацию, он встал в боксерскую стойку, сжимая крепкие кулаки. Лицо Патриции осталось бесстрастным. Правую руку она подняла над головой, шевеля пальцами; кисть отведенной назад левой руки чуть отогнула вниз – в ней был зажат стилет. Пристально глядя в глаза фалунгуновцу, Крыса сделала шаг вперед...

***

Здесь в Шанхае, в служебной квартире американского Красного Креста, узкие лучи света прорывались сквозь закрытые жалюзи. Светлые полосы разлиновали подушки и одеяло, шли по женскому телу, словно одетому в тельняшку, выгибались на плотно сжатых ягодицах, на спине, на плечах.

– Опустоши меня, Чен, опустоши! – просила женщина. – Еще! Еще! Только на лицо не смотри!

Лицо ее распухло, один глаз заплыл, на верхней губе – корочка засохшей крови. Мужчина – крупный китаец, – подмяв под себя женщину, поцеловал ее в эту корочку. Когда все закончилось, Элизабет полежала с закрытыми глазами, потом поднялась, села к столу, запустила ноутбук и продолжила главу своей диссертации, посвященной роли биоэнергетики в учении Зигмунда Фрейда.

***

Где-то на городской окраине невысокий крепкий китаец Джекки был занят обычным мирным трудом. В его комнату только что втолкнули невысокую филиппинку, предназначенную для публичного дома. Перекатив потухшую сигарету в угол рта, не говоря ни слова, Джекки отвесил девушке тяжелую пощечину. От удара та упала спиной на кровать и зажала ладони между судорожно сведенными ногами. Заведя ей руки за голову и держа одной рукой обе ее кисти, другой рукой китаец стянул с филиппинки узкие синие джинсы и белые трусики. «Нет!» – дернув головой вбок, филиппинка зажмурила глаза. Джекки раздвинул локтем гладкие смуглые бедра, а затем, двумя пальцами, осторожно расширил вагину. «Целка, точно!» – поставил он галочку в какой-то ведомости. «Одевайся!» – приказал филиппинке, швырнув ей джинсы и щелкнув зажигалкой. «Давай следующую!» – крикнул он в приотворенную дверь.

***

Группа русских мужчин собралась на баке японского сухогруза «Асахи-мару», идущего в Иокогаму с заходом во Владивосток.

–   Джекки сказал, тут люди нужны – в горы идти, чурок выбивать. Говорит, если приеду, взвод дадут, бабки, как местному летёхе, платить будут, – сказал здоровый светлобородый мужик.

–   Поедешь?

–   В Москве водки попью, а там поглядим. Слышь, Рахим, а ты-то поедешь?

–   Поеду. В Таджикистане плохо, совсем работы нет, понимаете.

–   Ты ж мусульман. Как по своим-то палить будешь?

–   Ишак им свой! Чья очередь палубу мыть? А то капитан сказал, если работать не будем, всех в Пусане высадит.

–   Я ему, блин, высажу! – Борода лениво поднялся и принялся разматывать шланг. Среди его вещей была припрятана посылка от Джекки – деревянный ярко раскрашенный Будда, в круглом животе которого пряталось несколько полиэтиленовых пакетов с первосортным героином.

***

Прохладным августовским вечером на аэродромном бетоне Пулково, медленно вращая лопастями турбин, остывал «Боинг-737» компании «Эйр Чайна». От турбин еще тянуло теплом, которое чувствовали пассажиры, сходившие по трапу. Одним из последних показался крепкий загорелый мужчина в сером костюме и белой футболке. Выйдя из самолета, он улыбнулся стюардессе, симпатичной китаянке, и остановился на секунду, набрав в грудь влажный воздух. Через полчаса, пройдя таможню и паспортный контроль, прибывший уже мчался в такси по Пулковскому шоссе. За очередным путепроводом машина свернула к группе высоких домов.

Уезжая, Андрей всегда оставлял ключи соседям.

–  Здравствуйте, Ольга Михайловна. Узнаете? Мне бы ключики забрать.

–  Ой, Андрюша! Какой у вас загар! А тут все дожди, дожди...

На кухне Андрей выставил на стол снедь, прихваченную в ближайшем ларьке: бутылку водки, черный хлеб, банку маринованных огурцов и кусок колбасы. Кофе и сахар у него всегда были в запасе.

«Вот так. И больше ничего не надо».

На душе пустота. Хотелось назад – к Чену, к Патриции, к Ши-фу. Особенно к Патриции. Он нарезал хлеб, колбасу, налил водки.

– Cheers, Крыса! Вспоминаешь меня? Вспоминай!

За окном желтый свет фонаря падал на липы, дробясь в неподвижной листве. По желтому асфальту, смеясь, прошли девушки – звонко простучали каблучки. Соседский ротвейлер поднял толстую лапу на колесо красной «Тойоты».

Водочное тепло катилось по жилам; вызывающе терпко пахла закуска.

Пора медитировать – как-никак, он стал Учеником. Андрей выключил свет, сел на пол, скрестив ноги. Через полчаса завалился на бок, так и заснул на домотканом половичке, расстеленном перед диваном.

***

На Кипре стояла теплая летняя ночь. В спальне небольшой виллы находились двое: очень привлекательная дама – торговый атташе Кипра, пребывавшая в отпуске, – и ловкий смуглый брюнет с усиками. Дама была почти в неглиже; повернувшись к мужчине спиной, она сунула ладони подмышки, прикрывая груди предплечьями, и выгнула спину, отведя назад грушеобразные ягодицы. Мужчина медленно стягивал с нее последнюю кружевную тряпочку, напевая на мотив одесского танго: «Дэржа ее, как дэржат ручку от трамвая...» Увлекшись песенкой, он даже отвлекся от своей визави, на что та недовольно дернула попой.

***

Утренние «Новости» резанули ухо русским языком диктора:

...Россия отказывается от участия в миротворческих силах в тропической стране...

...Россия отказывается от участия в работе «восьмерки» индустриальных стран, и российский президент не поедет в канадский Ванкувер на очередную встречу их лидеров...

...В Москве, под эгидой Патриархии, проходит Третий Всемирный конгресс антиглобалистов...

Картинка: на фасаде Большого театра натянуто белое полотнище, на нем – три шестерки, перечеркнутые широким православным крестом...

...Окончательный отказ России от вступления в ВТО. Очередные ужесточения экспортной политики: резко сокращаются квоты на вывоз нефти, газа, минеральных удобрений и цветных металлов. Протест Украины, оставшейся без топлива. На Лондонской бирже паника из-за прекращения поставок российского палладия. Разрыв «алмазного» соглашения с компанией «Де Бирс»...

И последнее:

По решению Верховного суда запрещена деятельность тоталитарной секты «Фалунгун-Дайфа»...

Шинкареву пора на работу. Он с удовольствием ощущал себя служащим, который собирается в контору. Динамизм и непредсказуемость для него – лишь утомительные будни, а конторская рутина – редкая и кратковременная роскошь. Французская туалетная вода, тщательное бритье, темно-серый костюм с белой рубашкой и серебристо-голубым галстуком. «Все, кажется?»

В центре Питера яркое солнце отражалось в новых жестяных крышах. Городская зелень, еще без единого желтого листа, стала темной и жесткой. В изгибающейся перспективе Мойки, в солнечной дрожи растворялась громада Исаакия – оттуда бил холодный ветер, напрягая тело под рубашкой, а над городом, в высоком августовском небе стояли многоярусные, ослепительно-белые облака. Еле видимая из-за высоты полета, в синеве парила чайка – две белые черточки, оттененные голубым.

В парадной старого дома, на первом этаже которого располагалась контора, ремонтировали очередную квартиру: пыль коромыслом, какие-то армяне волокут вверх по лестнице широкие листы гипсокартона. Андрей по привычке вгляделся в потные лица, напоминавшие карабахских ополченцев. Ничего особенного, обычный кавказский шарм: горбатые носы, небритые подбородки и отсутствие питерской регистрации.

Звонок, улыбка секретарши, крепкое рукопожатие начальника:

–  Что, Шинкарев, первый день на работе? Душа поет?

–  Пляшет.

–  Вот как... А что, и правда сплясать не худо. Письмо тебе.

–  От кого?

–  А это уж тебе видней от кого. И зачем.

Геннадий Сергеевич подал Шинкареву лист бумаги, сорванный с факса. На нем лишь фото и короткое слово. Мозаика коричневых факсовых точек, словно потемневшая гравировка на серебре, обрисовала молодое женское лицо. На фото оно казалось застывшим и жестким, не имеющим возраста. Лоб женщины охватывала широкая черная повязка с несколькими белыми иероглифами. Под портретом располагались три буквы, набросанные черным тонким фломастером, наподобие китайской каллиграфии. Без лишних закорючек, четко и твердо: «Pat». Вот только рядом с ней стоял знак «+», то есть: «Пэт плюс...»

«Ай, молодец, Крыса! Замочила-таки... интересно, кого? А что за плюс такой? »

–  Кажется мне что-то, – сказал начальник, – это не только тебе прислано. Но и всем нам. Будто сигнал дает твоя дамочка. Как думаешь?

–  Может, и так.

–  По нашим сведениям, она ведет переговоры о приобретении дома на Кипре. Ты знаешь об этом?

–  Нет.

–  Так  вот, знай. А что  за  «плюс»?  Есть  идеи?

–   Есть одна. Но я не уверен. Так что не буду говорить.

–   Что ж, дело твое. Вот тебе новое задание...

***

Две недели спустя

В Москве на Котляковском кладбище хоронили связиста Сергея. Андрей стоял рядом с Бородой и Рахимом. Был и Есаул, еще на костылях. Гроб опустился, по крышке стукнул первый ком земли. Выпив с ребятами и напоследок потолковав с Есаулом, Шинкарев прошелся по центру Москвы.

На душе было странное ощущение отверженности, одиночества и силы – «комплекс падшего ангела». Надо же, он – ученик китайского Мастера...

–  В темной, как темнота, темноте... В пустой, как пустота, пустоте... – повторял он выданную мантру.

По Охотному ряду со стороны Думы промчалась кавалькада «членовозов».

–   У них в джипе маленькая пушка, стволом назад, – сказал парень, переходящий улицу со своей девушкой.

–   Им тачанку надо, – ответила та, и пара свернула в торговый комплекс.

Шинкарев подошел к памятнику Жукову, сидящему на какой-то глупой, по-балетному отставившей хвост кобыле. Стало темнеть. Андрей глядел на смутное лицо всадника, вспоминая:

 
Маршал, проглотит жадная Лета,
 
 
Эти слова и твои прахоря,
 
 
Все же прими их – жалкая лепта,
 
 
Родину спасшему, вслух говоря.
 
 
Бей барабан, и военная флейта
 
 
Громко свисти, на манер снегиря!^[70]
 

Сейчас он ясно чувствовал цену того кровавого копошения, в котором современный мир – включая и самого Андрея Николаевича Шинкарева – каждый день зарабатывает свои тридцать сребреников.

 «Но ведь смерть Сереги – настоящая смерть».

Мимо гостиницы «Москва» Андрей прошел к метро «Лубянка». Где сейчас Патриция, он не знал. И никто не знал – пропала куда-то, как в воду канула.