Текст книги "курьер.ru"

Автор книги: Вячеслав Антонов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 24 страниц)

Глава двадцать шестая

Проснулся Андрей скоро и внезапно. Дождь прекратился, звуки остались те же – плеск волн, шум тростника. Те же, да не те – с одной стороны тростник шуршал чуть громче, и звук этот приближался. Послышались ритмичные всплески воды под чьими-то шагами.

Патриция тоже подняла голову:

–   Кто-то идет.

–   Да.

–   Что будем делать? Отойдем в тростник?

–   В разные стороны.

Андрей вытащил пистолет, сошел в воду, стараясь не шуметь, и скрылся в зарослях, не выпуская из виду лодку. Патриция отошла в противоположную сторону. Бесшумно двигаться все равно не удалось, под ногами плескалась вода, шуршали стебли. Осторожные шаги приблизились, затем замерли, снова приблизились, и, наконец, к лодке вышел Чен. Он внимательно оглядел заросли, затем тихо позвал:

– Крыса! Эндрю!

Из тростника вылезла Патриция, уселась на плот, скрестив ноги:

– Приветик! А я сижу тут, от страха писаюсь. Одна надежда – поймают, так хоть изнасилуют.

–   Где Эндрю?

–   Да бросил меня,  гад такой...

–   Заткнись! – Шинкарев тоже вышел к плоту. – Нашла время шутки шутить! Ну что там? – вопрос Чену.

–   Полное дерьмо. С гор началось мусульманское наступление, несколько армейских бригад окружены. Часть из них наверняка уничтожена, остальные плюхаются в грязи. Исламисты захватили технику, следует ждать моторизованного удара. Янкесы вот-вот высадятся, скорее всего, будут действовать вместе с мусульманами. По крайней мере, не станут им препятствовать.

–   Где ожидается высадка американцев?

–   На четвертой авиабазе, недалеко от столицы.

–   Я знаю, где это, – сказала Патриция. – А Костас?

–   Поехал в посольство Кипра. Завтра с этой авиабазы вылетает самолет в Сингапур, Костас попробует в суматохе посадить на него Эндрю. По-другому из страны не убраться. А тебе, Крыса, нужно явиться в «Лорал». Шеф вызывает.

–   Рехнулся? Мне оттуда живой не выйти!

–   Выйдешь, как миленькая!

–   Как, спрашивается?

–   Это моя забота. Сейчас мы разделимся, – сказал Чен. – Крыса едет на машине в город, приводит себя в порядок и завтра утром появляется в «Лорал».

–   А Эндрю? – спросила Патриция.

–   А Эндрю пусть решает. Если очко не играет, пойдет на четвертую авиабазу. Кое-что передаст на самолет. Это, во-первых. А во-вторых, посмотрит на высадку наших бледнолицых братьев. Ну как?

–   Очко у меня не играет. А если бы играло?

–   Тогда прячься на берегу, дня три, попробуем вывезти тебя морем...

«На подводной лодке? Той самой? Вообще говоря, тоже неплохой вариант. Был бы...»

–   Только вот беда, может, и вывозить-то будет некому, – продолжил Чен.

–   Сказал же, отправляюсь на базу. Что надо нести?

– Идем на берег, там разберемся.

Андрей срезал с плота прорезиненный полог, обмотал его куском фала и забрал скатку с собой. Пробравшись сквозь заросли тростника по следам Чена, все вышли на песчаный берег, на котором среди сосен и редкой травы лежали крупные бугристые камни. Чуть дальше виднелась разъезженная грунтовая дорога. На мокрой траве стоял грузовичок – облезлая, когда-то голубая «Тойота» с молочными флягами в кузове.

–   Хозяин не возражал? – Патриция кивнула в сторону авто.

–   Было дело. Теперь никому возражать не будет. Садись, Крыса, вот ключи. Завтра утром брякну тебе, в котором часу идти в контору и что там делать.

–   А ты разве не едешь?

–   У меня свои дела.

Чен вытащил из кабины навесной лодочный мотор, бросил на траву старые синие штаны, куртку и грязный соломенный мешок.

–   Эндрю, лучше тебе переодеться. Вот главное. – Он достал из-за пазухи небольшую плоскую коробку, в несколько слоев обмотанную клейкой лентой. – Не знаю, уцелеем ли мы в той операции, на которую идем. Эту коробку нужно передать на самолет, вылетающий с авиабазы. Ты ведь курьер – вот и действуй.

–   Плавать с ней можно? – поинтересовался Шинкарев, разглядывая посылку.

–   Можешь плавать, можешь бросать ее, только донеси. Вот карта, срисуй схему пути.

Андрей срисовал маршрут на листок бумаги, спрятал его в карман, отдал Чену свой блокнот и паспорт.

–   Чен, – сказала Патриция, – отойди-ка в сторонку. Отойди, кому сказала! Эндрю, милый... – Женщина обняла Андрея. – Мы будем вместе?

–   На кладбище? – бросил Чен, не оборачиваясь. – В лучшем виде!

–   Заткнись! А ты, пожалуйста, будь осторожнее! Я не знаю, что сказать...

Она отвернулась.

– Ненавижу прощаться. Ужасно! Само слово ужасное. Скажи, Эндрю, мы еще увидимся?

–   Что за вопрос! – преувеличенно бодро ответил Андрей. – Мы будем вместе.

–   Когда? – Она плакала, не скрываясь.

–   Быстрее, чем ты думаешь. Езжай и ни о чем не беспокойся.

–   Все! – жестко сказал Чен. – Решил идти, так иди. И ты езжай. Еще намилуетесь!

Андрей подвел Патрицию к машине, захлопнул разболтанную дверцу и быстро пошел по дороге. Отойдя немного, он услыхал, как сзади завелся двигатель, со скрежетом включилась передача и машина удалилась в противоположную сторону. Спустя еще несколько минут со стороны моря донесся звук маломощного лодочного мотора. Наступила тишина, и в ней Шинкарев шагал в густом лесу, по мокрой грязной дороге.

Начало темнеть. Пройдя с полкилометра, он свернул в лес и переоделся. Одежда оказалась узка, к тому же с кожаными туфлями сочеталась довольно странно. На груди куртки обнаружилось влажное пятно, когда Андрей ощупал его, на ладони остался темно-красный след. В центре пятна ткань была разрезана на ширину кинжального клинка.

«Вот и этот пытался идти против своего Дао. Или, наоборот, умер в соответствии с ним?»

Закопав свой белый костюм, Шинкарев старательно выпачкал туфли. Напоследок срезал себе длинную палку, сложил в мешок немногие вещи и двинулся дальше. Дорога пошла в гору, стемнело, закапал дождь. Андрей решил идти всю ночь – судя по карте, дорога только одна, сбиться с пути невозможно. Перед глазами еще стояло лицо Патриции, руки помнили тепло ее тела. Ноги скользили, но палка помогала при ходьбе.

«Вот тебе и Дао. Этим и должно было кончиться – все постепенно отваливаются, отходят в сторону, и ты остаешься один на один – с темнотой, с дорогой, с лесом. А главное, с самим собой. Утром кто-то появится, но до утра еще дожить надо».

В темноте послышалось слабое шуршание, что-то происходило под непроницаемым пологом мокрого леса, густо переплетенного лианами. Пройдя перегиб подъема и немного спустившись под гору, дорога пересекла мелкий ручей – от бревенчатого моста осталось несколько гнилых бревен. Шинкарев осторожно перешел ручей и снова двинулся вверх, опираясь палкой о мокрую глину. Лицо Патриции исчезло, мысли поплыли куда-то, время от времени натыкаясь на обрывки воспоминаний.

...Во время службы в эстонской Нарве лейтенант Шинкарев познакомился с местными ребятами примерно своего возраста. Его пригласили в сауну. В парилку входили, не стесняясь, все вместе – мужчины, женщины, дети и даже собаки, последние при условии чистоты лап. В продвинутой европейской Эстонии такое считалось нормальным – по мнению новых приятелей Андрея.

В самый первый выезд, когда Шинкарев не знал еще об этой банной вольности, в парилку вошла Кристина, инженер из местного проектного бюро. Он была полностью обнажена – крупная загорелая брюнетка, у которой внизу, на светлом следе от трусиков, упрямо загибаясь вверх, росли густые темные волосы. Повернувшись круглым задом к печке, молодая женщина наклонилась вперед, свесив вытянутые полные груди и расставив крепкие ноги.

Спокойно подняв на Андрея темно-карие глаза, Кристина сообщила, что ей надо «там» все прогреть и просушить.

Раз здоровье требует – ему-то какое дело? Он даже накинул полотенце на живот, а когда оно стало явственно приподниматься – вышел окунуться.

При сауне имелся открытый бассейн с подогревом. После парилки хорошо было плавать одному: в ночном небе блестели звезды, слабо светился снег, в морозном воздухе легкий пар поднимался от темной воды. Из сауны появилась Кристина; с хрустом прошлась по снегу босыми ногами, шумно прыгнула в воду. В воде ее тело было плотным и гладким, везде доступным для его рук...

Дождь пошел сильнее, Шинкарев затолкал пакет с продуктами за пазуху, ближе к спрятанной коробке, и накрылся пологом от плота. Стук капель снова возвратил его к Патриции. «Выйти из-под контроля? А надо ли? Делай свое дело, тогда не имеет значения, есть ли контроль или нет. Вот сейчас меня никто не контролирует. И что хорошего?»

...Летом, когда Андрей был свободен от службы, они завтракали в кафе, устроенном на стене Нарвского замка. В небе плыли легкие облака, слышались плеск реки, гудение машин по Таллинскому шоссе. Замковые стены, сложенные из местного серого камня, спускались к берегу по широкому зеленому скату, а над ними поднималась белая башня с крышей из темной черепицы.

Они проходили через площадь, высыхающую после утренней поливки, потом мимо широкой угловой башни. Черепица на башне была новая, красная; круглые стены светились свежей побелкой. К замковым воротам шел мост из толстых деревянных плах, скрепленных тяжелыми болтами. Пройдя ворота – там всегда тянуло холодом от темного залоснившегося камня, – они поднимались на стену, под черепичный навес, идущий по деревянным балкам и столбам, покрытым ядреной коричневой морилкой. Сквозь узкие бойницы пробивались солнечные лучи, играя на гладких желтовато-серых плитах пола, рассыпая золотистые пятна по листьям дикого винограда, вьющегося по деревянным столбам.

Кристина, загорелая, в широкой цветастой юбке и легкой черной блузке, была в том сочетании зрелости и свежести, развитой женской фигуры, легкой походки, бойкого блеска темных глаз, заметив которые, мужчины только качали головами: «Надо же, какая...»

На завтрак брали «карманчики» – местные заварные пирожные с начинкой из легкого творожного крема. На горячее были сосиски с капустой, к ним кружка темного пива «Саку», сваренного на острове Сааре-маа. Часто завтрак проходил в компании туристов из Таллина и Тарту, направлявшихся в Ленинград. Говорили туристы между собой по-эстонски, были одеты в одинаковые черно-бело-синие кепочки, майки с васильками, ласточками и двумя латинскими «R»^[67], а вели себя уже как европейцы в собственной стране – Эстонии.

Русские Андрей с Кристиной для них просто не существовали. Светлые эстонские глаза смотрели на них – или сквозь них, – будто сквозь пустое место. Тогда Андрей в первый раз почувствовал, что это ему не все равно. Как-то, спустившись из кафе, снова увидели те же три буквы – «ЧВР», – намалеванные красным распылителем на побеленной стене.

–   Ты не в курсе, что это значит? – спросила она.

–   Нет. А что?

–  Это нам, русским. «Чемодан, Вокзал, Россия!» Тогда Шинкарев промолчал. Но больше они в замок не ходили.

Новый год Андрей с Кристиной встречали в Нарве. Выпив у друзей, пошли к ней через Петровскую площадь. Площадь была полна народу, слышался пьяный русский мат – с некоторой долей угрюмости, вызванной, вероятно, приближающимся эстонским законом о языке. Протолкавшись через гульбище, они подошли к парадной Кристины, и еще на подходе из широко отворенных дверей ударило сразу несколькими видами вони – в основном, свежей мочи и табачного дыма.

От темной фигуры, склонившейся под лестницей, доносился плеск струи. Пьяный человек валялся тут же, в луже розовой блевотины. Кажется, была еще и кровь. Смутившись, Кристина пробормотала что-то типа: «Ну, тут у нас общественный туалет, сам понимаешь», на что Шинкарев бодро ответил: «А вы повесьте табличку: «Общественный туалет в соседнем подъезде».

Поднявшись на третий этаж, Кристина полезла за ключами и отшатнулась – на двери, очевидно, гвоздем, были пропаханы все те же уродские буквы: «ЧВР». Андрей еще успел вспомнить блевотину в парадной (в самом деле, не папуасы и даже не эстонцы уделали всю лестницу), но от живота к груди уже катился комок племенной ненависти, горячей кровью ударив в голову.

–  Не бери в голову. Козлов на свете много, – бросил Андрей в тот раз.

С Кристиной Шинкарев виделся еще несколько раз. Говорили о свадьбе, но потом она уехала в Германию, по репатриации – а в новом фатерлянде обнаружились дальние родственники. В Нарве, где стены были исписаны этими тремя буквами, Кристина больше жить не могла. Ей еще повезло – не избили и не изнасиловали молодчики из «Кайсейлийта»^[68], не посадили в концлагерь в Тойле, где эстонцы собирали «оккупантов». Не выселили в Россию – в чисто поле... Другим повезло меньше. И не только в Эстонии...

Шинкарев услышал впереди новые звуки – слабые, но вполне однозначные: взрывы, треск автоматов; где-то неподалеку на малой высоте прошел вертолет. Ночной лес сразу перестал быть бесконечным темным пространством – впереди появилась опасность. Звуки быстро стихли, и Андрей, опираясь на палку и обходя лужи, снова зашагал по грязной дороге.

Взяв очередной подъем, он решил передохнуть. До рассвета было далеко. Отыскав у дороги дерево с густой кроной, способной защитить от дождя, он раскатал полог и сел, привалившись спиной к дереву. Голову и плечи накрыл соломенным мешком, оставив продукты в полиэтиленовом пакете. Есть не хотелось, но в сон клонило крепко. Глаза слипались в чуткой полудреме, и вновь вспоминалась Кристина.

...Прощались они зимой. С тяжелого неба падал снег, смешиваясь с хлюпающей под ногами водой. Автобус из Ивангорода отходил вечером. С горы три крепости слились в одну общую панораму: в ярко-синих сумерках мерцали пятна снега на крутых склонах, поросших черной травой; серели высокие стены Ивангорода; серебристо отсвечивали островерхие осиновые кровли, а дальше неясно белела замковая башня. Русская крепость без перерыва продолжалась немецким замком, а еще дальше свет и тень чередовались на углах шведских бастионов.

В густеющей синеве зажглись фары машин, которые плотной лентой, еще без всяких границ катили в Ленинград и Таллин. Заурчал мотор «Икаруса», пришло время прощаться.

–   Я тебе напишу, – пообещала Кристина.

–   Напиши, – согласился русский лейтенант Шинкарев.

Из Германии она прислала письмо с фотографией на фоне «Чекпойнта Чарли» – пограничного перехода на бывшей немецко-немецкой границе, ставшего музеем благодаря «мистеру Горби». Это было первое и последнее письмо. Разлука с Кристиной, как и обстоятельства дальнейшей жизни (вскоре Шинкарев уехал в Карабах) лишь укрепили ощущение, впервые возникшее у испохабленной двери. Взамен одного исчезнувшего «Чарли» в его собственной стране, словно поганые грибы, проросли сотни чекпойнтов и блокпостов. И теперь он точно знал, почему спускал курок, втыкал нож или обеспечивал поставку мин, сшибающих американские вертолеты.

Или ему только так казалось?

Глава двадцать седьмая

Понемногу начало светать. В предутреннем сумраке уходили куда-то темные стволы, массы листьев растворялись во влажном воздухе. Болели мышцы, подступил голод. Съев кое-что из своего запаса, Шинкарев двинулся дальше, постепенно разогреваясь. Лес наполнился голосами птиц; яркий оранжевый свет заливал промытое дождем утро, отражался в тысячах капель на листьях, на траве, горел рыжим огнем в мокрой глине и дорожных лужах.

Впереди обнаружились признаки деревни – все верно, она была на схеме Андрея. Нос ощутил запах дыма, особенно приятный в холодно-терпком воздухе утреннего леса. Слышался рокот трактора, негромкое мычанье коров. Шинкарев вышел на опушку. В утреннем тумане, пронизанном лучами низкого солнца, за сухим желтым полем поднимался кудрявый розовый силуэт джунглей. По желтому полю двигались несколько фигур в широких соломенных шляпах. Пройдя рядом с полем, дорога снова нырнула под кроны деревьев. Последний поворот, и за вновь расступившимся лесом показались деревянные дома.

«Пожрать бы... Есть тут харчевня какая-нибудь, или что? Горячая лепешка, кусок жареной свинины, банка пива. Черт, да хоть молока бы кружку!»

Вдоль узких улиц стояли высокие глухие заборы: одни деревянные, другие из старого выщербленного кирпича. В центре деревни – базарная площадь, за ней – низкое здание с крестом и круглым окном над входом. По соседству с церковью – навес из пальмовых листьев на темных деревянных столбах, под ним такие же темные столы и скамейки. Из-под навеса тянулся дымок, доносился аппетитный запах, – трудно определить, чего именно.

Торговля еще не началась, но народ уже собирался: продавцы что-то раскладывали, покупатели беседовали друг с другом. Мужчины были одеты примерно как Андрей: в темные штаны и куртки, на головах – плоские соломенные шляпы. При появлении Шинкарева все посмотрели на него, разговоры стихли. С длинной палкой в руках, в остроносых кожаных туфлях и белой футболке, видимой из-под короткой распахнутой куртки, выглядел он действительно странно.

«Чего вылупились, макаки?»

Несколько человек приблизились, стали говорить что-то, показывая в ту сторону, откуда он пришел. Не понимая, он только улыбался и разводил руками, постепенно смещаясь к харчевне. Подошла какая-то женщина, одетая в длинное темное платье, и пристально вгляделась в одежду Андрея. Потрогав разрез на груди и потерев пальцами ткань со следами крови, она с криком схватила Шинкарева за рукав. Остальные, несколько замешкавшись, начали окружать их.

–  Ноу, ноу, – говорил Андрей, отрицательно мотая головой и улыбаясь.

Он продолжал все также улыбаться, когда кто-то вцепился в его второй рукав, а сзади схватили за воротник. «Вот как! Ладно, придурки, не обижайтесь!»

–  Ноу, ноу! – повторял он испуганным голосом, подаваясь вперед.

Чужие руки инстинктивно потянули обратно, тогда он резко двинул назад всем корпусом, врезав затылком в челюсть тому, кто удерживал его за воротник. Те, кто цеплялся за рукава, подались друг к  другу – Шинкарев, заведя им руки за спину, треснул головами. Женщина рухнула сразу, мужчина зашатался в полуобмороке. Добавив ему локтем в область сердца (тот схватил воздух широко открытым ртом и свалился как подкошенный), Андрей перехватил двумя руками свою палку и заработал обеими концами – одному в пах, второму в морду, третьему – секущий удар по икрам, четвертому, противоположным концом, – рубящий по шее. Все это дополнялось ударами ног. Через полминуты на земле валялись человек шесть, но с разных сторон слышались крики, подбегали новые люди.

«Нет понятия «численный перевес», – вспомнились слова инструктора по рукопашному бою, – есть недостаток маневра».

Вырвавшись из окружения несколькими длинными скользящими шагами, синхронизированными с вращением корпуса и свистящим кружением шеста, Шинкарев переместился в сторону улицы, которая выводила из деревни. Там его снова перехватила толпа, через которую пробирался полицейский, на ходу вытаскивая пистолет. «Это хуже. Ну, ладно!»

Себя он уже не помнил, личность его куда-то делась – сейчас он был Терминатором, сметавшим всех на своем пути. При этом мысль работала холодно и четко, контролируя ход схватки. С толпой ему не справиться, в таких случаях профессионалы советуют брать заложника. Андрей быстро глянул туда-сюда. В толпу затесался мальчишка лет семи-восьми. «Вот ты-то мне и нужен».

Шинкарев рявкнул по-звериному прямо в лицо ближайшего мужчины, ударил его ногой в коленный сустав, одновременно резко ткнул палкой соседу в подбородок. Еще двух, ухватившихся за шест, отшвырнул вместе с ним. Пробившись к ребенку, Андрей схватил его одной рукой за воротник, другой за волосы и выдернул из толпы на свободное место. «Извини, пацан». Отмахнувшись от преследователей двумя высокими ударами ног, Андрей выхватил нож и приставил его к горлу мальчишки.

Толпа замерла. Сзади послышался сдавленный женский крик. Удерживая нож у мальчишечьего горла, Шинкарев медленно, спиной вперед двинулся к выходу из деревни. Полисмен начал целиться, тогда Андрей легонько чиркнул мальчишку по щеке – потекла кровь, смешиваясь со слезами. Тотчас какая-то женщина бросилась к полицейскому, отвела пистолет. Мальчик подвывал, штаны намокли – на землю упала капля, другая, потекла струйка, оставляя темный след на дороге.

Подойдя к лесу, Шинкарев оттолкнул мальчишку и прыгнул в заросли, тут же упал и перекатился в сторону ближайшего дерева. Он увидел, что толпа ринулась за ним, впереди всех бежал полицейский. Андрей достал свой пистолет, взял его двумя руками, прицелился и сделал два точных выстрела: первым вышиб мозги блюстителю порядка, вторым положил следующего спринтера.

Толпа вновь остановилась. Было видно, что люди еще готовы продолжать погоню. Кто-то забрал у полицейского пистолет и направил ствол в сторону леса. Несколько мужчин медленно двинулись вперед, одновременно расходясь в стороны. «Толпу надо парализовать ужасом, – снова вспомнился голос инструктора, – она отступает только перед крайней жестокостью одиночки, перед его решимостью идти до конца».

Андрей снова прицелился и всадил пулю в бедро матери, которая прижимала к себе мальчишку. Преследователи обернулись на ее крик, затем, подхватили упавшие тела и, выкрикивая проклятья, начали отступать в деревню.

Шинкарев, пригнувшись, быстро ушел в лес, стараясь не отклоняться от вероятного направления дороги. Ноги хлюпали в грязи, вода с деревьев попадала за воротник. Когда за деревьями открылась дорога, он решил передохнуть, выбрав относительно сухое место.

Схватка в деревне отняла много сил, руки-ноги дрожали, одежда стала грязной и насквозь мокрой. Преследования ждать не стоило, по крайней мере, в ближайшее время. А вот отдых был необходим. Подстелив мешок (прорезиненный полог остался в деревне), Андрей устроился в густом кустарнике, закрыл глаза и погрузился в полусон.

***

В просторном светлом кабинете Патриция Фергюсон беседовала с директором регионального представительства «Лорал». Она была в легком синем костюме и белой кружевной блузке; узкие очки в тонкой золотой оправе чуть приспущены на нос, из прически выбилась длинная каштановая прядь, покачиваясь перед ухом, то скрывая, то показывая жемчужную сережку.

–   Уверены ли вы, мисс Фергюсон, что поступаете правильно, отказываясь от дальнейшей работы в нашей компании? – вежливо поинтересовался директор. – Как мне представляется, некоторые обстоятельства могли бы повлиять на ваше решение. Прошу понять меня правильно, мы вовсе не пытаемся на вас давить – более того, ценим вас как энергичного и эффективного сотрудника.

–   Могу я узнать, о каких обстоятельствах идет речь? – На губах Крысы легкая улыбка, серо-голубые глаза с поволокой невинны и чисты.

–   О многих. В том числе о собранных вот в этом досье. – Директор достал из сейфа тонкую белую папку, открыл первую страницу. Там было фото – Патриция с Андреем возле деревянной карусельной лошадки.

–   Тут много чего есть, уверяю вас. Вы не хуже меня знаете, что, согласно инструкции, мы не имеем права копировать подобные досье или переводить в электронную форму. Так что оно в единственном экземпляре. Пока его видел только я. Если нам не удастся прийти к соглашению, – директор хлопнул ладонью по папке, – через пятнадцать минут материалы будут переданы в Си-Ай-Эй. В официальном порядке. Все, что нужно для этого, – спуститься на три этажа.

Патриция помолчала немного, на лице в нужном порядке сменили друг друга выражения страха, удрученности и глубокого раздумья по поводу услышанного. Наконец она нарушила молчание:

–   Должна признаться, господин директор, ваши доводы звучат убедительно. Что от меня требуется?

–   Передача имеющихся у вас материалов испытаний китайской ракетной техники. Всех. Надеюсь, я выразился ясно?

–   Вполне. Послезавтра материалы будут у вас.

–   Завтра, мисс Фергюсон, завтра!

–   Да, господин директор. Завтра.

–   Что ж, не смею вас более задерживать.

Патриция поднялась и направилась к двери. Директор посмотрел на стройные ноги на высоких каблуках, на аккуратный круглый зад, обтянутый короткой синей юбкой. Будь его воля, он поднял бы трубку, связался с полковником Паркером, и эта наглая девка живо отправилась бы в Отечество Храбрых и на Родину Свободных – в браслетиках, за казенный счет. Но трубка осталась лежать, как лежала.

Причина была простой. Прямо перед визитом Крысы на имя директора пришел факс, отправленный с какого-то местного номера. В факсе сообщалось, что супруга директора Мэри, проживающая в городе Даллас, штат Техас, в данный момент сидит на диване в их уютной гостиной, а к ее затылку приставлено дуло автомата Томпсона. Держит автомат узкоглазый «солдат триады», остальные – в необходимом количестве – распределились по дому. И продолжаться это будет еще два часа, в течение которых мисс Фергюсон должна беспрепятственно покинуть бронзовый небоскреб – без всяких попыток задержания и слежки.

Директор немедленно позвонил домой, в Штаты. Мужской голос ответил, что Мэри находится дома, но трубку взять не может. Голос был с явным китайским акцентом.

Поскольку все звонки шли по обычным линиям, срочного перехвата не делалось и тревога поднята не была.

Тем не менее, мисс Фергюсон покинула небоскреб не сразу. Поднявшись на один этаж, она заглянула в большой конференц-зал, на двери которого висела табличка «D652». По залу змеились шнуры; техники устанавливали микрофоны; в разных местах виднелось несколько телекамер. Когда Крыса подошла к лифту, из коммуникационного центра NSA, расположенного выше этажом, спустилась худенькая светловолосая девушка в очках. Патриция вошла с ней в один и тот же лифт. Где-то она видела эту девушку и даже помнила, что вроде бы ее имя Джейн. Но вот где? В вестибюле мисс Фергюсон внимательно осмотрела доску объявлений – ее использовали все организации, работающие в билдинге, потом с очаровательной французской улыбкой перекинулась парой слов с американцем из охраны.

Выйдя на улицу, она достала сотовый, набрала номер, сказав только одно слово. Что означало это слово, понял тот, кто принял звонок, а значило оно время суток: «двадцать ноль ноль». После звонка Крыса поймала такси и уехала из Даунтауна. Служба «Селлтрэк» перехватила разговор, но расшифровать не смогла. Место принимающего номера локализовать тоже не удалось – прием шел на сотовый и абонент перемещался где-то за пределами столицы.

***

Чен находился в скалистой бухточке. Далеко вверху, над кронами деревьев поднимались серые закругленные скалы, над ними стояло бледное голубое небо. Внизу простиралось нагромождение таких же серых валунов, поросших кактусами – плоскими зелеными овалами с длинными колючками. Прыгая по камням, словно кошка, китаец спустился к заливчику, плотно сжатому скалами. Внизу стояла коричневая вода, на ней покачивался небольшой красно-белый гидроплан.

Чен спрыгнул со скалы на понтон, отпер дверцу, устроился в пилотском кресле. Подвигал рычагом, проверяя ход рулей, затем посмотрел на часы. На пассажирском сиденье лежало несколько плотно упакованных мешков. На сотовый пришел звонок, Чен выслушал информацию, сам сделал пару звонков, после чего откинул голову, закрыл глаза и сразу уснул.

***

На окраине города, к фанерному бараку, в котором находилась группа «лиц славянской национальности», подъехал старый «Ниссан-патрол». За рулем сидел китаец Джекки. Из джипа он выгрузил несколько больших тюков; мужчины сразу втащили их внутрь барака. Оттуда послышалось шуршание плотной ткани, позвякивание металла, вперемешку с упоминаниями какой-то матери.

Все происходящее явно выбивалось из привычного ритма окраины, однако стучать в полицию тут охотников не было – быстро язык укоротят. На сотовый Джекки пришел звонок, он выслушал короткую фразу, непонятную всем, кроме него, затем сообщил одному из мужчин в сарае:

– Готовность на двадцать ноль-ноль. Я буду в девятнадцать тридцать. Ждите.

Джип уехал, мужчины остались, и окраина снова погрузилась в жаркую дремоту.

***

В горах, недалеко от столицы, у берега реки стояли танки. Перед ними выстроились бородатые люди в хаки, с зелеными повязками на головах. Мулла прочитал молитву, потом последовала команда, и экипажи забрались в машины, десант сел на броню, держась за поручни низких угловатых башен. К башням прикрепили зеленые знамена с белой арабской вязью и рисунком длинной кривой сабли. Взревели моторы, из выхлопных труб вылетел синий дым, танки двинулись вперед – на столицу.

***

На дальней авиабазе разместились боевые вертолеты – «Апачи» и «Сиу». На их пятнистых бортах белые эмблемы – оскаленные морды тигров. Такие же эмблемы, но серебряные, блестели на рукавах пилотов и авиатехников. Техники проверяли и заправляли машины, цепляли к закрылкам длинные ракеты «воздух – земля» и двадцатимиллиметровые мотор-пушки. Командиры эскадрилий в штабном модуле наносили боевые координаты на свои летные карты. В глазах у всех сверкала непривычная для здешней армии жесткость – кажется, они начали что-то понимать.

***

Тяжелые транспортники «Гэлэкси» шли в южном небе, прикрываемые истребителями F-16. Внутри сидели американские десантники, стояли закрепленные «Хаммеры» и БМП «Брэдли». Расчетное время посадки – девятнадцать тридцать. Все надеялись, что высадка пройдет мирно, но десантники были профессионалами и готовились ко всему.

На подлете к месту назначения широкими галсами ходил американский самолет ДРЛО «Боинг» Е-ЗА «Сентри». Над фюзеляжем вращался широкий черно-белый гриб радара, луч которого охватывал круг радиусом в четыреста километров. Внутри самолета, вдоль бортов, были расположены ряды круглых индикаторов, за которыми работали операторы. Пока все было спокойно; кроме своих патрульных истребителей и гражданских авиалайнеров, никаких посторонних объектов в воздухе не наблюдалось.

***

Господин Димитриадис получил звонок на сотовый, пребывая в баре посольства Кипра. Главный вопрос к тому времени был согласован – российский гражданин Андрей Николаевич Шинкарев может сегодня сесть на кипрский чартерный рейс, если, конечно, доберется до него живым. Выслушав сообщение по телефону, Костас оставил за столиком очаровательную даму – торгового атташе республики Кипр – и снова поднялся в кабинет посла. Беседовали они недолго. После ухода господина Димитриадиса посол Республики Кипр сделал звонок одному из министров местного правительства, не приглашенному в члены ГКЧП.