Текст книги "Под знаком незаконнорожденных"
Автор книги: Владимир Набоков
сообщить о нарушении
Текущая страница: 18 (всего у книги 25 страниц)
Примечательно, что в более ранней редакции «Толкования сновидений», которая могла быть известна Набокову по русскому переводу 1913 г., после описания снов об экзамене, «которые наблюдаются обычно лишь тогда, когда субъекту предстоит на следующий день ответственный поступок», сразу же следует замечание о снах «об опоздании на поезд», которые Фрейд относит к той же группе снов. Сюжет опоздания на поезд во снах Фрейд трактует как следствие страха смерти: «Отъезд – один из наиболее употребительных и понятных символов смерти. Сновидение утешает нас: будь спокоен: ты не умрешь (не уедешь), – все равно как сновидение об экзаменах: не бойся, ты не провалишься» (Фрейд З. Толкование сновидений / Пер. с третьего дополненного немецкого издания М. К. М.: Современные проблемы, 1913. С. 211). В следующей главе Круг с сыном уезжает из города на поезде, и, проснувшись в доме своих друзей, замечает на дне «клозетовой чаши конвертик от безопасной бритвы с лицом и подписью доктора З. Фрейда».
С. 108–109. …таинственный гений, который воспользовался сном, чтобы передать свое необычное зашифрованное послание, не имеющее отношения к школьным годам или вообще к какому-либо аспекту физического существования Круга, но каким-то образом связывающее его с непостижимой формой бытия, быть может, ужасной, быть может, блаженной, а быть может, ни той ни другой… – В описываемом далее сне «простой мяч» предстает в трех видах («не один, а три мяча в трех витринах, поскольку нам явлены все его стадии: сначала новый, такой чистый, что почти белый – белизна акульего брюха; затем грязно-серая взрослая особь с крупинками гравия, прилипшими к его обветренной щеке; а затем дряблый и бесформенный труп»), что может указывать на семью Круга – Ольгу, Адама и Давида (Д. Б. Джонсон заметил, что англ. D в имени мальчика графически представляет собой половину буквы «O» в имени Ольги и все вместе суммируется русским значением фамилии Круга) и связывать этот начальный сон с последней главой, в которой Круга на грани сна посещает чувство единения со своими близкими: «Но из-за обморока или дремы он впал в беспамятство прежде, чем смог как следует схватиться со своим горем. Все, что он чувствовал, это медленное погружение, сгущение тьмы и нежности, постепенное нарастание мягкого тепла. Две их головы, его и Ольги, щека к щеке, две головы, соединенные вместе парой маленьких пытливых ладоней, протянутых вверх из темной постели, к которой их головы (или их голова – ибо они образовали единство) опускались все ниже и ниже – к третьей точке, к безмолвно смеющемуся лицу. Как только его и ее губы дотянулись до прохладного лба и горячей щеки ребенка, раздался тихий ликующий смех, но спуск на этом не закончился, и Круг продолжил погружаться в душераздирающую доброту и мягкость, в черные слепящие глубины запоздалой, но – не беда – вечной ласки». Перед этим, во время показа «научного» фильма, происходит нечто подобное: Круг видит на экране лицо Давида, которое «увеличилось, стало размытым и исчезло, соприкоснувшись с моим».
С. 110–111. …прокол обычно случался из-за столкновения с определенным злонамеренным выступом <…> и вскоре он уже шлепал, как старая калоша, прежде чем замереть <…> жестоко разочарованные ботинки наконец разносили его на куски. – Схожее описание футбольной игры содержится в уже приводившемся письме Набокова к С. Розову: «О футболе тенишевского периода я не раз упоминал в своих романах. <…> Разнообразный состав голов (от гол, не головы): пасть выходного туннеля на улицу (с двумя тумбами по бокам) и дверь, или в отдельном дворе – составлявшим нашу крайнюю мечту в детстве – дверь и железная решетка, за которой ступеньки вели вниз под навес (с острым железным углом, о который рвался и лопался резиновый мяч, – но еще долго потом мертвый, мертво-шлепавшийся, был пинаем и мучим)» (Набоков В. Письмо С. Розову. С. 20).
С. 111. Окончание ballona [бала]. <…> Круг играл в футбол [vooter], Падук нет [nekht]. – Обыгрываются ит. ballo (бал), англ. ball (мяч) и balloon (баллон); vooter – от англ. footer (футбол), nekht соединяет «нет» с нем. nicht (нет).
С. 112. …«гол» значит «цель», и целью была дверь. – Обыгрываются значения англ. goal (цель, задача; ворота; гол); школьная дверь, как сказано ранее, служила в игре воротами.
…zaftpupen [ «слюнтяев»]… – Еще один гибрид: англ. soft (мягкий, нежный) и softy (слабак, тряпка) соединяются с созвучными нем. Saft (сок; сироп) и Puppe (кукла; манекен), а также с англ. pupil (ученик).
С. 113. …вдовец женился на молодой калеке, для которой изобрел новый тип ортопедических скоб… – Схожая тема физического недостатка звучит в «Приглашении на казнь» (в описании сына Марфиньки, хромого Диомедона) и в рассказе «Истребление тиранов» в воспоминаниях о молодости будущего диктатора, где она замечательным образом соединяется с образом жабы, традиционно символизирующей уродство и смерть: «И однажды один из юношей позабавнее положил ему жабу в карман, и он, не смея залезть туда пальцами, стал сдирать отяжелевший пиджак и в таком виде <…> был застигнут злой горбатенькой барышней <…>. Я знаю о его любовных склонностях и системе ухаживаний от нее же самой, ныне, к сожалению, покойной, как большинство людей, близко знавших его в молодости, словно смерть ему союзница <…>» (Набоков В. Полное собрание рассказов. С. 488).
У Падука было одутловатое лицо и сизый шишковатый череп: отец самолично раз в неделю брил ему голову – какой-то мистический ритуал, надо думать. – В рукописи (с. 62) следует невычеркнутое продолжение, которое, возможно, было выпущено при перепечатке по недосмотру: «Когда у него прыщи вокруг рта становились слишком уж спелыми, юный Падук выдавливал их в мутноватое зеркало, висевшее в уборной, – на чем мы его и ловили. Эти прыщи, однако, были единственными живыми чертами его лица». Косвенным подтверждением тому, что эти два предложения должны были войти в текст романа, служит более позднее замечание в сцене свидания Круга с Падуком при описании взрослого Падука: «Его пятнистая физиономия была еще гаже, чем когда-либо, и оставалось только дивиться необыкновенной силе воли этого человека, не позволявшего себе выдавить угри, закупорившие широкие поры на крыльях его пухлого носа» (гл. 11).
Неизвестно, отчего его прозвали Жабой, поскольку ничто в его физиономии не напоминало это животное. – Англ. toad означает не только «жаба», но и «гадина», «отвратительный человек». Прозвище отвечает имени диктатора (Paduk), образованного от устаревшего англ. paddock (padock) – жаба (что еще заметнее в рукописи, в которой он первоначально именовался Padok), использованного в таком значении в «Гамлете» (акт III, сц. 4) и в «Макбете» (акт I, сц. 1) (Crystal D., Crystal B. Shakespeare’s Words. A Glossary & Language Companion. P. 313). Поскольку «Гамлету» в романе отведено исключительное место, Набоков, бесспорно, предполагал, что внимательный читатель обратится к трагедии Шекспира и, возможно, заметит сходство школьного прозвища диктатора с этим редким словом, возникающим в следующих словах принца в разговоре с матерью: «<…> Пусть вас король к себе в постель заманит; / Щипнет за щечку; мышкой назовет; / А вы за грязный поцелуй, за ласку / Проклятых пальцев, гладящих вам шею, / Ему распутайте все это дело, – / Что вовсе не безумен я, а просто / Хитер безумно. Пусть он это знает; / Ведь как прекрасной, мудрой королеве / Скрыть от кота, нетопыря, от жабы [paddock] / Такую тайну?» (пер. М. Лозинского). Под «жабой» и прочими животными в этом перечислении Гамлет имеет в виду Клавдия, захватившего власть в Дании в результате подлости и убийства брата, подобно Падуку, устроившему кровавый переворот и сломившему гражданское сопротивление. Другое, современное, значение слова paddock – выгул, загон, паддок – отвечает мотиву школьного двора в романе и напоминает о месте чудовищных развлечений воспитуемых юнцов в экспериментальной лечебнице; кроме этого, оно по-своему связывает диктатора с животным миром (ср. фамилию его любимого философа Скотомы).
Помимо английского значения, в имени Падука, как отметил Д. Б. Джонсон, звучит русское «упадок» (Джонсон Д. Б. Миры и антимиры Владимира Набокова. С. 266), к чему можно добавить «паук» и «падок» (Падук падок на сладкое). Исследователь, кроме того, обратил внимание на то, что англ. toad созвучно с нем. der Tod (смерть) и что сцена, в которой Жаба целует Круга в темном школьном классе, напоминает распространенный в западной культуре мотив «Поцелуя смерти» (Todeskuss). Это наблюдение тем более любопытно, что Круг в своих записках одушевляет смерть (в гл. 10): «посмотрел в глаза смерти и назвал ее собакой и мерзостью».
С. 114. …все люди состоят из одних и тех же двадцати пяти букв… – В английском алфавите 26 букв; возможно, алфавит этой страны содержит на одну меньше, или же Падук в согласии со своей теорией коллективного сознания намеренно опускает англ. I (я).
С. 115. падограф – неологизм от англ. pedograph (педограф – прибор, который носит пешеход для топографической записи местности, пройденной во время путешествия; отпечаток ноги на бумаге) и pad (лапа, блокнот; идти по следу животного), соотнесенный с именем Падук.
С. 116. клинальная изменчивость – непрерывный ряд различий в функциях или структуре, проявляемых представителями биологического вида в пределах ареала.
С. 119. kuppe [закрытый экипаж] – от нем. Kupee – закрытый экипаж; купе.
С. 120. trivesta [подробности любовных похождений] – от англ. trivia (мелочи, пустяки) и travesty (пародия, травести).
…офорт, изображающий «Хлебно-Песчаный бунт», 1849. – Вероятно, совмещены «Бунт на Песчаном участке» в Сан-Франциско в 1877 г. (китайские строители и рабочие взбунтовались из-за того, что были выброшены на улицу, их выступление на так называемом Песчаном участке поддержала Рабочая партия Соединенных Штатов) и хлебные бунты, проходившие в разные годы во многих странах – Ирландии, России, Франции, Германии, США. Указанный Набоковым 1849 г. – время завершения Великого голода в Ирландии; кроме того, период 1848–1849 гг. известен как «Весна народов» – общее наименование революционных событий и восстаний в Центральной Европе.
С. 121. …сыновья реакционных дворян соответствовали своему привилегированному сословию и объединялись в «Rutterheds». – Сложный неологизм, образованный, по-видимому, от архаичного англ. rutter (термин XV–XVI вв.) – всадник или солдат, первоначально принадлежавший к немецким войскам (Набоков мог учитывать также «ратный», «рать»). Вторая часть слова, вероятно, относится к арх. англ. hed (голова, правитель), а все вместе намекает на то, что реакционные дворяне, т. е. противники ограничения власти монарха, образовали что-то вроде партии «воевод».
С. 123. Фрадрик Скотома. – Как заметил А. Люксембург (НСС, 581), имя основоположника эквилизма напоминает о Фридрихе Энгельсе (1820–1895) и марксизме через неполную анаграмму фамилии его основоположника К. Маркса (1818–1883). См. также коммент. к гл. 3 относительно медицинского термина.
С. 126. …последний станет первым, и наоборот… – «Многие же будут первые последними, и последние первыми» (Мф. 19:30). Кроме того, здесь отсылка к словам «Интернационала» Э. Потье (русский перевод – 1902), бывшего в 1918–1944 гг. официальным гимном РСФСР: «Кто был никем – тот станет всем!».
С. 127. …убийство совершил студент по имени Эмральд… – Имя образовано от англ. emerald – изумруд; в геральдике – зеленый цвет (в «Бледном огне» появляется похожий персонаж, молодой Джеральд Эмеральд (Изумрудов), персонификация смерти и «важная Тень»). Как следует из гл. 2 романа, в Падукграде после революции проспект Теодора Третьего был переименован в честь этого террориста.
С. 128. «Ustra mara, donjet domra» – «Ustra» и «domra» перекликаются с более ранним гибридом «domusta» (см. коммент. к гл. 3); «donjet» вновь обыгрывает «dont j’étais» из эклоги Малларме; мара – морок, наваждение, греза, призрак и род домового или кикиморы (Словарь Даля); домра – восточнославянский народный инструмент.
Этермон (сиречь Обыватель). – Придуманный Набоковым герой комиксов, имя которого образовано от нем. Jedermann (каждый, всякий – название известной пьесы Г. фон Гофмансталя, 1911) и др.-греч. etymon – этимон (исходное слово, основа слова или корневая морфема). Для пояснения Набоков приводит в скобках англ. everyman (обыкновенный человек; обыватель); этот термин использовался еще в английском моралите конца XV в. «The Summoning of Everyman», где аллегорический герой изображает обычного человека, который знает, что ему скоро предстоит умереть.
Дж. Б. Фостер предположил, что образцом для набоковского Этермона мог стать Дагвуд Бамстед, герой популярного в США в 1930–1950-х гг. комикса «Блонди», созданного М. Б. Янгом (Foster J. B., Jr. “Bend Sinister” // The Garland Companion to Vladimir Nabokov. P. 28). Дагвуд изображался добродушным, но ленивым, бестолковым и неуклюжим мужем Блонди, любящим сытно закусить и подремать на диване или в кресле. Много внимания в комиксе уделялось жилью и домашним занятиям Дагвуда и его семьи.
Еще один возможный источник Набокова – знаменитый персонаж американского писателя С. Льюиса (1885–1951) Бэббит, имя которого стало нарицательным. В ранней редакции первой главы «Незаконнорожденных» упоминаются герои американского комикса Матт и Джефф (см. в наст. изд.: Приложение, IV), возникающие в сатирическом романе «Бэббит» (1922) в подходящем Набокову контексте (протест сына Бэббита, обычного американского школьника Теда, против требования учителей читать Шекспира). Набоков в своем романе (с его изощренно-трудной шекспировской главой), по всей видимости, учитывал мотивы Льюиса, особенно если обратить внимание на то, что Бэббит, житель вымышленного американского города Зенит, – типичный обыватель и маклер по делам недвижимого имущества: «Бэббит сердито поднял глаза от юмористического приложения к газете “Вечерний адвокат”. Это было его любимое чтение – комиксы, в которых мистер Джефф бомбардирует мистера Матта тухлыми яйцами, а мамаша учит папашу уму-разуму при помощи кухонной скалки. С благоговейным выражением лица, тяжело посапывая и полуоткрыв рот, он ежевечерне внимательнейшим образом изучал каждую картинку и терпеть не мог, когда прерывали этот торжественный ритуал. Кроме того, он осознавал, что по части Шекспира он не авторитет. Ни в “Адвокат-таймс”, ни в “Вечернем адвокате”, ни в “Известиях зенитской Торговой палаты” еще ни разу не было передовицы о Шекспире, а пока один из этих органов не высказался, Бэббиту было трудно составить собственное мнение» (Льюис С. Бэббит. Эроусмит / Вступ. ст. Т. Мотылевой. М.: Художественная литература, 1973. С. 83. Пер. Р. Райт-Ковалевой).
С. 129. …курящим ту марку папирос, которую предпочитают миллионы, а миллионы не могут ошибаться… – О том же Набоков писал М. Алданову 6 мая 1942 г.: «Ваша статья о Мережковском (кроме ссылки на Герцена – Гюго и на “что-нибудь да значит” – раз столько-то лет читают и в стольких-то лавках продают, – что, по-моему, тоже самое, что “миллион людей – курящих нашу папиросу – cannot be wrong”, между тем как следует, по-моему, всегда исходить из того, что большинство – не право и что тысячами уликами
С. 133. …книга на самом деле представляла собой шкатулку из розового дерева, формой и окраской имитирующей том стихов… – Предмет уже возникал ранее (гл. 4) как «Buxum biblioformis» (коробка в виде книги). Похожий предмет фигурирует в конце романа Набокова «Сквозняк из прошлого» (1972).
С. 135. Произошла вспышка, щелчок: двумя руками она сняла свою прекрасную голову <…> грудь вместе с обтягивающими ее кружевами… – Как было отмечено еще в юбилейном набоковском сборнике 1971 г. (Hyman S. E. The Handle: Invitation to a Beheading and Bend Sinister // Nabokov. Criticism, reminiscences, translations and tributes / Ed. by Alfred Appel, Jr. & Charles Newman. L.: Weidenfeld and Nicolson, 1971. P. 68–69), это описание напоминает концовку второй главы «Приглашения на казнь», в которой Цинциннат совершает «преступное упражнение» по освобождению духа из телесной тюрьмы: «Он встал, снял халат, ермолку, туфли. Снял полотняные штаны и рубашку. Снял, как парик, голову, снял ключицы, как ремни, снял грудную клетку, как кольчугу. Снял бедра, снял ноги, снял и бросил руки, как рукавицы, в угол. То, что оставалось от него, постепенно рассеялось, едва окрасив воздух. Цинциннат сперва просто наслаждался прохладой; затем, окунувшись совсем в свою тайную среду, он в ней вольно и весело – Грянул железный гром засова, и Цинциннат мгновенно оброс всем тем, что сбросил, вплоть до ермолки» (Набоков В. Приглашение на казнь / Заметка, примеч. А. Бабикова. М.: АСТ: Corpus, 2021. С. 41).
6
С. 136. …Давид звонко отвечал кому-то, – вероятно, Анне Петровне… – В рукописи вычеркнут другой вариант ее имени: Маргарита Максимовна. Еще один вариант имени, возникающий позднее, – Татьяна.
С. 138. Давид доедал свою геркулеску. – В оригинале неологизм «velvetina», соединяющий англ. velveteen (вельвет) с wheaten (пшеничный). Как Вера Набокова пояснила Ч. Тиммеру (в письме от 27 сентября 1949 г.), Набоков придумал название каши быстрого приготовления по типу коммерческих американских продуктов, вроде «Wheatina» (NaM, 684). Здесь неточность: американская каша из пшеницы, производство которой началось еще в конце XIX в., называется «Wheatena». Судя по всему, Набоков употребляет домашнее словечко Давида, намеренно оставляя его без пояснения.
Виола никогда не любила сестру; последние двенадцать лет они виделись редко. – Аллюзия на «Двенадцатую ночь» Шекспира, героиня которой, сестра-близнец Себастьяна, носит имя Виола. Как видно из начала этой главы, шекспировские подтексты в романе постепенно усиливаются с приближением к гл. 7, по большей части посвященной «Гамлету».
С. 139–140. На дне клозетовой чаши плавал конвертик от безопасной бритвы с лицом и подписью доктора З. Фрейда. – Как уже было замечено в предваряющем комментарии к гл. 5, сновидческая реальность в романе носит явные пародийные черты сексуальной символики фрейдистского толкования сновидений, высмеянной Набоковым еще в берлинском эссе «Что всякий должен знать?» (1931). К примеру, д-р Александер «ощупывает свисающие гири» напольных часов, пистолет и фонарик правительственных агентов Густава и Мака сравниваются с половым членом, а местный «barbok» (ср. тот же корень в «radabarbara») характеризуется в непристойном контексте частной вечеринки как «разновидность пирога с отверстием посередине для растопленного масла». Описывая городской мост и лесистые горы в романе, Набоков тоже мог исходить из того специфического значения, какое Фрейд придавал ландшафтам во снах: «Совершенно очевидно также, что все виды оружия и инструменты используются как символы мужского члена: плуг, молоток, ружье, револьвер, кинжал, сабля и т. д. <…> Также во многих ландшафтах в сновидениях, особенно таких, где имеются мосты и поросшие лесом горы, легко можно распознать изображение гениталий» (Фрейд З. Собр. соч.: В 10 т. Т. 2. С. 363). В Предисловии к роману Набоков делает дежурную оговорку о том, что «на всех моих книгах должен стоять штамп: “Фрейдисты, руки прочь”».
С. 140. …два популярных романа («Брошенные розы» и «На Тихом Дону без перемен»). – Как Набоков отметил в Предисловии, первая книга призвана напомнить бестселлер М. Митчелл (1900–1949) «Унесенные ветром» (1936), название которого («Gone with the Wind») заимствовано из стихотворения Э. Доусона (1867–1900) «Non sum quails eram bonae sub regno Cynarae» (1891): «I have forgot much, Cynara! gone with the wind, / Flung roses, roses riotously with the throng <…>» (The Oxford Book of English Verse, 1250–1918. P. 1087). Отсюда же Набоков, в свою очередь, заимствует название для придуманного им романа «Брошенные розы» («Flung roses»). Свое стихотворение Доусон назвал по строчке оды Горация «Non sum quails eram bonae sub regno Cynarae» («Я не тот, что под игом был / У Цинары моей кроткой!» – Оды. IV, 1. Пер. Г. Ф. Церетели). Название второго бестселлера характерным для «Незаконнорожденных» образом смешивает русскоязычное произведение с немецким – «Тихий Дон» (1932; 1940) М. Шолохова (1905–1984) с романом Э. М. Ремарка (1889–1970) «На Западном фронте без перемен» (1929).
«Как почивали?» – В оригинале эта фраза приводится по-русски латиницей как перевод соответствующего английского вопроса, что подчеркивает русскоязычность Максимова.
С. 142. ballonas – от ит. ballo (бал). См. коммент. к гл. 5.
С. 143. кнакерброд – от швед. knäckebrot (хрустящие хлебцы), смешанного с англ. cracker (крекер) и «бутерброд» – русским заимствованием из нем. Butterbrot (хлеб с маслом).
«Я, собственно, уже вчера хотел…» – Фраза в оригинале написана по-русски латиницей.
С. 144. Yer un dah [вздор]. – Набоков отсылает к популярной, но ложной этимологии русского слова «ерунда», якобы происходящего от нем. выражения hier und da (тут и там). Такое мнение высказал Н. С. Лесков в заметке «Откуда пошла глаголемая “ерунда” или “хирунда”» (1884): «Конечно, – писал В. В. Виноградов, – каламбурное объяснение из немецкого hier und da, предложенное Н. С. Лесковым, не выдерживает критики. Оно опровергается и стилистическим употреблением слова “ерунда”, и его социальной историей, которая не возводит начала этого выражения к речи петербургских немцев» (Виноградов В. В. История слов. М., 1999. С. 154).
С. 145. …мой вес в Ra… – Ra – радий, металл с очень высоким атомным весом. Возможна отсылка к стихотворению В. Маяковского «Разговор с фининспектором о поэзии» (1926): «Поэзия – та же добыча радия. / В грамм добыча, в год труды. / Изводишь единого слова ради / тысячи тонн словесной руды» (Маяковский В. В. Избранные произведения: В 2 т. / Сост., примеч. В. О. Перцова и В. Ф. Земскова. М.—Л.: Советский писатель, 1963. Т. 2. С. 123).
С. 146–147. Стиль, begonia [блеск] <…> отвести моего короля подальше… – Набоков обыгрывает название растения бегония королевская (Begonia rex), данное по имени французского интенданта Сан-Доминго и натуралиста М. Бегона (1638–1710); широкие листья королевской бегонии отливают блеском. Возможна ассоциация с русскими словами «бег» и «побег» и английским разговорным выражением «be gone» («исчезни»), связанными с темой беседы Максимова об отъезде Круга из страны. Некоторое время Набоков намеревался назвать «Незаконнорожденных» по своему незавершенному русскому роману «Solus Rex» (термин шахматной композиции: Одинокий король).
С. 152. …седобородый человек, похожий на Уолта Уитмена… – Уолт Уитмен (1819–1892) – американский поэт и публицист, автор поэтического сборника «Листья травы» (1855). Это упоминание может быть связано не только с рядом отсылок в романе к американской культуре и истории, но и с Шекспиром. Набоков оставляет скептическое замечание об Уитмене и его отношении к Шекспиру в рецензии 1941 г. (или 1942 г.) на сборник статей Э. Талера «Шекспир и демократия» («Shakespeare, the Professors, and the People»). Сама ведущая тема сборника имеет отношение к изложенной в гл. 7 романа Набокова идеологической трактовке «Гамлета», особенно в свете того, что Талер на примере этой пьесы приводит злободневные газетные высказывания: «Во время любого кризиса, – писала газета “Time” 4 сентября 1939 г. (на следующий день после объявления войны), – англичане жаждут услышать подходящую цитату из Шекспира. На прошлой неделе лондонская “News Chronicle” сделала большое одолжение публике, обнаружив в “Гамлете” (акт IV, сц. 4) следующее: “На всю ли Польшу вы идете, сударь, / Иль на какую-либо из окраин?” – Да, она уже вся оккупирована» (Thaler A. Shakespeare and Democracy. Knoxville: The University of Tennessee Press, 1941. P. 27. Пер. мой). Вторая статья сборника носит название «Шекспир и Уолт Уитмен» и начинается с рассмотрения высказываний Уитмена о Шекспире, о чем говорится уже в первой статье, «Шекспир и демократия». Талер сначала приводит замечание из предисловия Уитмена «Оглядываясь на пройденные дороги» к сб. «Ноябрьские ветви» (1888): «Даже Шекспир, которым так наполнена современная литература и искусство (и которые действительно в значительной мере выросли из него), по сути, принадлежит похороненному прошлому» (Whitman W. A Backward Glance O’er Travel’d Roads // Leaves of Grass. N. Y.: Doubleday, Page and Company, 1920. Vol. III. P. 53. Пер. мой). Затем из статьи Уитмена «Демократические дали» (1871): «<…> щедрый Шекспир, великолепный, как солнце, живописец и певец феодализма на закате его дней, блещущий избыточными красками, распоряжающийся, играющий ими по прихоти» (Чуковский К. Мой Уитмен. М.: Прогресс, 1969. С. 248. Пер. К. И. Чуковского); «Великие поэтические произведения, включая Шекспира, отравляют представление о гордости и достоинстве простых людей, о жизненной силе демократии» (пер. мой). Набоков в своей рецензии отвечает на это: «За исключением тех случаев, когда изучение шекспировского текста представляет собой полный приключений научный поиск, проводимый теми, кто разбирается в прелестях Первого и Второго кварто и Первого фолио, интерес читателя обычно переключается с Шекспира на характер того или иного комментатора, применяющего свою собственную философию к более или менее неверно прочитанным пьесам. И обнаруживаешь, что больше увлечен тем, чтó Уолт Уитмен, согласно проф. Талеру, думал о Шекспире (если это можно назвать размышлениями), чем бесполезным вопросом, а был ли Шекспир или не был тем, что о нем думал Уитмен» (Think, Write, Speak. Uncollected Essays, Reviews, Interviews and Letters to the Editor by Vladimir Nabokov / Ed. by B. Boyd and A. Tolstoy. N. Y.: Alfred A. Knopf, 2019. P. 174. Пер. мой).
С. 153. …обращаясь к студенту в синей шапочке… – Имеется в виду bluecap или blue bonnet – разновидность мягкой шерстяной шапки, которую в старину носили шотландские рабочие и фермеры. См. коммент. к с. 166.
С. 154. …и она была особенно ценна тем, что нашлась так далеко от дома. – В рукописи вместо этого следует отдельное (невычеркнутое) предложение с новым намеком на энтомологические занятия автора-американца, исключенным на более поздних стадиях подготовки романа: «Очевидно, она была особенно привлекательна скорее своим местоположением, чем состоянием, точно так же как бабочка монарх, пойманная в Ирландии, ценнее такой же бабочки, пойманной в штате Нью-Йорк». Имеется в виду данаида монарх из семейства нимфалид, одна из самых известных бабочек Северной Америки, которая в Европе встречается во время миграций.
С. 161. …rudobrustki или зарянок [небольшие птички, родственные дроздам]… – От англ. ruddock (зарянка, малиновка) и breast (грудь), а также рус. руда (значения которого: «кровь», «красный» – ср. с «laderod kappe» в следующей главе).
С. 164. …в средневековых kappen… – См. коммент. к с. 186.
С. 165. Носящее такое подходящее название озеро… – Как уже было сказано, название озера образовано от фр. malheur (несчастье, горе).
7
В седьмой главе романа Набоков обращается к обсуждению личности и искусства У. Шекспира и его лучшей, по мнению писателя, пьесе – «Гамлету» (1603). До Набокова «Гамлету» отводили значительное место в своих романах И.-В. Гёте («Годы учения Вильгельма Мейстера») и Дж. Джойс («Улисс», Ч. II, эп. 9). Джойс начинает свой эпизод о шекспировском диспуте в дублинской библиотеке с иронических похвал в адрес «Вильгельма Мейстера». Оба эти произведения либо цитируются, либо учитываются в романе Набокова, который таким образом демонстрирует свою связь с европейской литературной традицией на американской почве и полемизирует как с историко-социальными интерпретациями пьесы, так и с толстовским отрицанием ее высоких художественных достоинств, высказанным в статье «О Шекспире и о драме» (1906).
Знакомство Набокова с Шекспиром относится к юношеским годам. В петербургской домашней библиотеке Набоковых имелись книги из серии «Храм Шекспира» («The Temple Shakespeare») лондонского издательства «J. M. Dent & Co», среди которых был и томик «Гамлета», сохранивший карандашные пометки предположительно Набокова или его отца (Верижникова Т. Ф. Владимир Набоков и искусство книги Англии рубежа веков: «Храм Шекспира» в библиотеке В. Д. Набокова // Набоковский вестник. 1998. Вып. 1. С. 203–204).
Таинственная фигура Шекспира привлекала Набокова задолго до переезда в Америку и перехода на английский язык – в 1924 г. он опубликовал длинное стихотворение «Шекспир», посвященное загадке личности английского барда («…скрыл навек чудовищный свой гений / под маской <…>»; «Ты здесь, ты жив – но имя, / но облик свой, обманывая мир, / ты потопил в тебе любезной Лете. / И то сказать: труды твои привык / подписывать – за плату – ростовщик, / тот Вилль Шекспир, что “Тень” играл в “Гамлете”, / жил в кабаках и умер, не успев / переварить кабанью головизну…» – Набоков В. Стихи. С. 209–210). В 1930 г. он перевел на русский язык два отрывка из «Гамлета» и монолог принца; позднее предполагал перевести трагедию полностью, о чем свидетельствуют архивные рукописные материалы и фрагменты перевода, частично использованные Набоковым в этой главе романа. Именно в переводческих (или академических) видах он, по-видимому, штудировал двухтомное комментированное издание «Гамлета» под редакцией Г. Г. Фэрнеса (1833–1912), положившего начало новой серии шекспировских изданий (т. н. «Новый Вариорум»), из которого перенес в «Незаконнорожденных» немало разных сведений, касающихся как толкования отдельных мест трагедии, так и интерпретаций ее замысла.
Судя по рецензии Набокова «Shakespeare, the Professors, and the People» 1941 г. (или 1942 г.) на сборник статей Э. Талера «Шекспир и демократия», в которой он привел замечание шекспироведа Джона Д. Уилсона о «Гамлете» из его книги «Что происходит в “Гамлете”» (1936), ему было близко преставление о различных сюжетных и текстуальных тонкостях, темных или откровенно загадочных высказываниях, намеренно введенных Шекспиром в эту пьесу. В частично процитированном Набоковым отрывке Дж. Д. Уилсон писал: «“Гамлет” – величайшая из популярных драм, и только благодаря этому он удерживается на сцене уже три столетия. Но он, кроме того, полон “необходимых намеков”, которые пропадают втуне для “бесплодных зрителей”, но которые не должны были, по мысли их создателя, заслоняться от понимающих зрителей клоунадой и переигрыванием. Есть, к примеру, в репликах Гамлета игра слов, по большей части с двойной или тройной подоплекой, недоступной даже самым сообразительным граундлингам. Ее наличие доказывает, что Шекспир мог рассчитывать на определенную часть публики “Глобуса”, на дворян, придворных и проч., способную на лету схватить и оценить практически любую тонкость, на которую он хотел обратить их внимание, и, кроме того, вооруженных, как и сам Гамлет, “таблицами”, чтобы уяснить то, что они не смогли понять сразу или что им особенно хотелось бы запомнить. Подтексты игры слов не волновали подмастерьев, потому что они, как и многие современные редакторы, воспринимали их как бессмысленные высказывания сумасшедшего; но чем дальше вдумчивые зрители размышляли над ними, тем больше в них находили, хотя сомнительно, чтобы кто-нибудь даже во времена Шекспира докопался до сути всего сказанного в “Гамлете”» (Wilson J. D. What Happens in “Hamlet”. N. Y. et al, 1936. P. 18–19. Пер. мой). Такое представление об авторской игре с внимательным читателем можно распространить как на поэтику самих «Незаконнорожденных», так и на приемы комментируемой главы.
