Текст книги "Под знаком незаконнорожденных"

Автор книги: Владимир Набоков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 25 страниц)

Вместо калейдоскопического историко-мифологического круговорота явлений и событий «Поминок» в романе Набокова – кривозеркальные, но легко узнаваемые черты диктаторских режимов XX века, прямые выдержки из Сталинской Конституции, точный очерк политической жизни, психологические портреты карателей и арестантов – набоковских современников, таких же беззащитных людей, как его брат Сергей, погибший в концентрационном лагере под Гамбургом. «Мне совершенно не приходило в голову, – писал Набоков М. Алданову в конце 1945 года, – что он мог быть арестован (я полагал, что он спокойно живет в Париже или Австрии), но накануне получения известия о его гибели я в ужасном сне видел его лежащим на нарах и хватающим воздух в смертных содроганиях»^[125].

Набокова, встречавшегося с Джойсом в Париже в 1930-х годах и едва не ставшего русским переводчиком «Улисса», очевидно, живо интересовали формальные новшества итогового произведения ирландского писателя. В интервью университетской газете в декабре 1942 года он назвал его в ряду своих любимых авторов: «Шекспир, Марсель Пруст, Джеймс Джойс и Пушкин»^[126]. Однако если смелые стилистические поиски «Поминок» задели собственную игровую жилку Набокова, то их содержание едва ли могло его увлечь. Не удивительно, что восхищение Джойсом у Набокова вскоре после публикации «Незаконнорожденных» сменилось разочарованием, о чем он написал Р. Гринбергу 11 сентября 1950 года:

Я остыл к Joyce’у, которого как писателя очень любил, хотя, как писатель же, ничем ему не был обязан. Теперь нахожу в «Улиссе» досадные недостатки промеж гениальных мест – stream of consciousness^[127] звучит условно и неубедительно (никто не ходит, вспоминаючи с утра до ночи свою прошлую жизнь, кроме авторов), половой момент под стать гимназисту-онанисту, желудочные авантюры (с пердунцами, занимающими целые страницы) слишком растянуты – как монологи в старых пьесах – и еврейство Блума не избегает ни одного шаблона (семьянин хороший, глаза с десятитысячелетней поволокой, расчетлив и т. д.). Скажи это Edmund’у^[128], если увидишь его – я боюсь^[129].

Позднее, в интервью А. Аппелю 1966 года, он схожим образом отозвался и о «Поминках»: «бесформенная и унылая масса поддельного фольклора, холодный пудинг книги, непрерывный храп в соседней комнате, особенно несносный при моей бессоннице. К тому же я всегда питал отвращение к региональной литературе, полной чудаковатых старожилов и имитированного выговора. За фасадом “Поминок по Финнегану” скрывается очень традиционный и скучный многоквартирный дом, и только изредка звучащие божественные интонации искупают их полное безвкусие»^[130].

При всей категоричности приведенных суждений «гениальные места» и «божественные интонации» двух романов Джойса останутся для Набокова непреходящей ценностью.

3

Sirin[’s] best end

В своем позднем и на редкость откровенном разъяснительном предисловии к роману Набоков детально остановился на многих его сложных предметах – системе мотивов и образов, парономазии и игре слов, литературных аллюзиях и особенностях кульминации, однако название книги охарактеризовал с излишней краткостью: «Термином “bend sinister” (“левая перевязь”) в геральдике называется полоса, проведенная с левой стороны герба (и по распространенному, но ложному представлению, отмечающая внебрачность происхождения)». Как кажется, Набоков заставляет читателя задуматься прежде всего о противоречивости старинного термина, – с одной стороны, говорящего о благородстве и высоких достоинствах носителя герба, а с другой – опороченного невежественной интерпретацией, и об этом стоит сказать подробнее.

Перевязь – почетная геральдическая фигура в виде диагональной полосы, идущей из верхнего угла щита в противоположный нижний угол. Перевязь, идущая от правого угла, называется правой перевязью (или перевязью вправо – bend dexter), а от левого угла – левой перевязью (или перевязью влево). В самом деле, на незаконнорожденность в гербе указывает не направление перевязи, а неполнота или видоизменения в фигурах: «К какому бы из означенных разрядов герб ни принадлежал, он может быть или полный (armoirie pleine) или видоизменный (brisée). Вполне, без прибавки и убавки, герб переходил к старшему в роде и в этом виде сохранялся всегда в старшем поколении, а видоизменения в фигурах, красках означают гербы младших членов рода, равно как незаконнорожденных, наконец, лиц, обесславивших себя поступками неблагородными (arm. diffamée)»^[131]. О том же читаем в авторитетном справочнике Дж. Паркера: «Согласно Нисбету, левая перевязь была широко распространена в Шотландии, но в позднее время, как правило, заменялась на перевязь вправо из-за ошибочного представления о том, что перевязь влево всегда означает незаконность рождения. Только sinister baton (жезл, изображенный от левой стороны герба) или уменьшенная обрезанная перевязь обозначают это бесчестие»^[132].

Несмотря на ложность трактовки этой гербовой фигуры как знака незаконности рождения, такое представление, как верно пишет Набоков, все же закрепилось, – по-видимому, в силу того, что правая сторона считается стороной большей чести, например, при разделении герба на две части. А. Нисбет писал, что некоторые семьи меняли свой родовой герб с «bend sinister» на «bend dexter», «воображая какие-то отступления или позор за положением “bend sinister”, однако мне не приходилось видеть герба, который говорил бы что-либо о своем бесчестии, и все считают левостороннее положение столь же почетным, как правостороннее»^[133]. По наблюдению М. О’Ши в работе «Джеймс Джойс и геральдика»^[134], это неверное представление отразилось в романе почитавшегося Набоковым Л. Стерна «Жизнь и мнения Тристрама Шенди, джентльмена» (1759–1767), в котором используется и обсуждается термин «bend sinister»: «instead of the bend-dexter, which since Harry the Eighth’s reign was honestly our due – a bend-sinister, by some of these fatalities, had been drawn quite across the field of the Shandy arms»^[135]. Приведем русский перевод этого отрывка, который мог подразумевать Набоков, делая свое замечание о распространенности ложного понимания фигуры «bend sinister»: «Мой рассказ много выиграл бы, если бы я сказал вам с самого начала, что в то время, когда герб моей матери был присоединен к гербу Шенди <…> случилась с красильщиком такая штука, оттого ли, что он рисовал все свои произведения левой рукой, подобно Турпилию Римлянину или Гансу Гольбейну Базельскому, или более благодаря ошибке головы, нежели руки <…> как бы то ни было, на наш позор, случилось то, что вместо наклона вправо, который по всей чести принадлежал нам с царствования Гарри Восьмого, через все поле герба Шенди нарисован был <…> наклон влево. Почти невероятно, чтобы мысль столь разумного человека, каким был мой отец, так тревожилась от такого пустого обстоятельства. Слово карета <…> никогда не могли произносить в нашем семействе без того, чтобы он не пускался в жалобы о том, что он носит на дверях своих такой гнусный символ незаконности»^[136].

В предисловии к роману Набоков писал: «Такой выбор названия диктовался стремлением обратить внимание на абрис, нарушенный преломлением, на искажение в зеркале бытия, неверный поворот жизни, на левеющий (sinistral) и зловещий (sinister) мир». Д. Б. Джонсон превосходно истолковал это замечание, указав на то, что возникающая в начале и в конце книги пересеченная полосой лужа, на которую смотрит сначала Круг, а потом сам автор, являет собой образ гербового щита с перевязью – с точки зрения Круга это полоса влево, а с точки зрения автора, смотрящего с обратной стороны, – полоса вправо: «Гербовый щит – это зеркало-окно между двумя мирами: темной вымышленной вселенной Круга и яркой “реальной” вселенной авторской персоны. Эти два героя смотрят с противоположных сторон на геральдическую лужу, которая одновременно и разъединяет, и объединяет два их мира»^[137]. В развитие этой мысли стоит добавить, что замечание об «искажении в зеркале бытия» может нести дополнительный смысл, относясь к вульгарной трактовке термина «bend sinister», а значит, «геральдическая лужа» разделяет оба мира и по ключевой для романа оппозиции верного (благородного, божественного) и ложного (бастардного, «скотомского») отношения к жизни.

Нежданным источником названия романа и образа диктатора Падука могли быть американские комиксы о Супермене, которые Набоков в 1942 году читал со своим восьмилетним сыном Дмитрием. На сюжет обложки майского выпуска комикса 1942 года (№ 16) он сочинил стихотворение «Жалобная песнь Супермена», которое до недавнего времени считалось утерянным^[138]. В одной из историй этого выпуска герою противостоит омерзительный злодей Mister Sinister (мистер Зловещий), изобретатель, стремящийся к мировому господству. Его серо-зеленая накидка, сизая лысая или обритая голова и жабье лицо могли повлиять на образ гнусного Падука, прозванного Toad (жаба, отвратительный человек), предпочитающего серое полевое сукно и тоже бреющего голову. В романе есть несколько отсылок к комиксам, начиная с ранней редакции первой главы, в которой упоминаются герои популярного американского комикса Матт и Джефф; особенно примечательно, однако, что именно Падук тщательно копирует определенный комиксовый образ – придуманного Набоковым Этермона, эталона Среднего Человека. Зловещий мир мистера Синистера находится в четвертом измерении, куда он способен переносить предметы и людей. Он шантажирует героев тем, что не пускает их в «ваш нормальный мир» до тех пор, пока они не подчинятся его воле. После финальной схватки Супермена с мистером Синистером от последнего остается лишь тень на постаменте, подобно тому как с приближением бегущего растерзать его Круга исчезает Падук: «Он увидел, как Жаба скорчился у основания стены, дрожа, растворяясь, все быстрее повторяя свои визгливые заклинания, защищая тускнеющее лицо прозрачной рукой <…>». Здесь автоаллюзия на концовку «Приглашения на казнь» («Сквозь поясницу все еще вращавшегося палача просвечивали перила») неожиданно поддерживается выразительным образчиком скромного массового искусства.

Как следует из названия немецкого перевода романа, подготовленного Д. Циммером в 1962 году под общим контролем Набокова («Das Bastardzeichen» – т. е. «Знак бастарда»), в нем должна была превалировать тема незаконнорожденности, неблагородного направления или уклона в жизни общества, с чем связывается типичное левачество, насильственный и карикатурный леворадикализм победившей в романе партии эквилистов^[139]. С темой левизны в ее политическом аспекте, помимо насилия (англ. bend в глагольной форме означает, кроме прочего, «принуждать», «подчинять», «склонять»), пересекается также тема порочности выведенных в романе прислужников эквилизма (чему в названии отвечает англ. sin – грех, порок) и содомических наклонностей самого главы партии диктатора Падука. Образное сравнение мужеложества с леворукостью (эта тема в романе сквозит в седьмой главе в описании Друшаутского портрета Шекспира в Первом фолио, якобы нарочно составленного, как полагал бэконианец Э. Дернинг-Лоуренс, из двух левых рук: «Уильям Икс, искусно составленный из двух левых рук и маски») появляется у Набокова уже в конце 1920-х годов в «Соглядатае»: «господин Смуров принадлежит к той любопытной касте людей, которую я как-то назвал “сексуальными левшами”, – пишет своему приятелю персонаж повести, самодовольный графоман Роман Богданович. – Весь облик господина Смурова, его хрупкость, декадентство, жеманство жестов, любовь к пудре, а в особенности те быстрые, страстные взгляды, которые он постоянно кидает на Вашего покорного слугу, все это давно утвердило меня в моей догадке»^[140].

Ряд образов и комбинаторных словесных форм в «Незаконнорожденных», связанных с реками, сновидческим восприятием реальности, поэзией и «Гамлетом», восходят к «Поминкам по Финнегану», первый же неологизм (и первое слово) которых, «riverrun», представляет собой соединение двух слов, «river» и «ran», из третьей строчки незавершенной поэмы С. Кольриджа «Кубла Хан, или Видение во сне» (1816): «Where Alph, the sacred river, ran…» («Где Альф, река богов, текла…»^[141]). Долгое время роман Набокова носил название «Человек из Порлока», отсылающее к поэме Кольриджа, которая, по позднему воспоминанию поэта, привиделась ему во сне, но перенесение строк на бумагу прервал деловой визит «человека из Порлока», после чего остальная часть прекрасной поэмы совершенно забылась^[142]. На связь «Поминок» с поэмой Кольриджа и с романом Набокова обратил внимание Р. Боуи, комментируя седьмую главу «Незаконнорожденных»^[143]. Исследователь, однако, не отметил, что в той же первой строке «Поминок» возникает имя Адам и слово «bend», о чем мы уже сказали, и что далее в романе Джойса появляется выражение «sinister dexterity» (букв.: дурная или зловещая проворность), явно смешивающее соответствующие геральдические термины^[144].

Хотя мы и не располагаем прямыми документальными доказательствами того, что русское название романа – «Под знаком незаконнорожденных» – принадлежит Набокову, мы считаем, что он мог его по крайней мере одобрить (авторизовать), поскольку оно возникает вскоре после выхода книги в русском отзыве эмигрантского критика Александра Назарова, прозвучавшем 6 сентября 1947 года в радиопередаче станции «Голос Америки» и отложившемся в виде чистовой машинописи в вашингтонском архиве Набокова: «Сегодня я расскажу вам о романе Владимира Набокова “Под знаком незаконнорожденных”, который был недавно выпущен издательством “Хенри Холт” в Нью-Йорке <…>»^[145]. Под таким же русским названием роман фигурирует в прижизненном парижском издании «Защиты Лужина» 1967 года (в списке произведений Набокова) и в авторских (или авторизованных) примечаниях к ардисовскому изданию «Других берегов» (1978). Наконец, как отмечал сам Набоков, «Bend Sinister» имеет тематическую преемственность с его более ранним «Приглашением на казнь», и нельзя не заметить определенного сходства двух русских названий: заглавная «п», по три слова в каждом. Кроме того, тема незаконнорожденности отражена и в названии набоковского романа «Пнин» (1957), фамилия героя которого, русского профессора славистики в Америке, указывает на выдающегося русского поэта и публициста-просветителя Ивана Пнина (1773–1805), внебрачного сына кн. Н. В. Репнина (отсюда его усеченная фамилия). И. П. Пнин был автором сочинения в защиту прав бастардов «Вопль невинности, отвергаемой законами» (1802).

Саму идею вынести геральдический термин в название романа Набоков мог почерпнуть в комментированном издании «Гамлета» Г. Г. Фэрнеса^[146], которым пользовался при сочинении шекспировской главы романа. На обложке этого издания изображен герб Шекспира, имеющий геральдическую полосу, но в положении bend dexter: на темной перевязи посеребренное стальное копье. В таком случае Набоков мог иметь в виду противопоставление описанного в книге зловещего (sinister) мира диктатора Падука, отрицающего исключительность художника, правильному (правому, dexter) миру искусства (и, в частности, миру научных занятий и филологических упражнений переводчика Шекспира Эмбера, арестованного во время чтения и обсуждения «Гамлета»). Мотив левизны и зеркальности проходит через весь роман, и сам мир романа – это своего рода ряд политико-социальных, исторических, лингвистических и автобиографических отражений (Круг, Ольга и Давид как сам Набоков, его жена Вера и их сын Дмитрий^[147]), но отражений в страшной, искривленной, «бастардной» версии.

Общий мотив зеркальности находит свое выражение в романе в более специальном и при этом необыкновенно стойком мотиве игры слов, семантических перестановок, спунеризмов, анаграмм и т. п., имеющих отношение к серии набоковских отсылок в «Незаконнорожденных» к «Поминкам по Финнегану». Падук привычно анаграммирует имена однокашников, превращая Адама Круга в Гурдамака, Эмбер шутливо предлагает видеть в имени Офелии анаграмму греческого речного бога Алфея, а в Эльсиноре сокрытую Розалину из «Ромео и Джульетты» (Elsinore – Roseline). Все это побуждает искать анаграммированное послание автора не только в тексте романа, но и в самом его названии. Как блестяще показал Г. А. Барабтарло, название предыдущего романа Набокова «The Real Life of Sebastian Knight» (1939), точнее, само имя его героя, таинственного писателя Севастьяна Найта, содержит анаграмму-подсказку «Knight is absent» (т. е. Найт отсутствует, его в романе нет). Схожим образом, на наш взгляд, Набоков поступил и с долго подбиравшимся и менявшимся названием своего второго английского романа (он испробовал, кроме «Человека из Порлока», и «Solus Rex», и «Vortex», и «Game to Gunm»^[148]), в котором обнаруживается анаграмма «B. Sirin’s end» (т. е. «Конец В. Сирина»). Известный русский писатель Владимир Сирин – псевдоним Набокова до 1940 года – прекратил свое существование к середине 1940-х годов, когда Набоков, перейдя на английский язык, завершал «Bend Sinister». Начальная английская «B» в названии романа может служить указанием как на русское имя Набокова (рассмотренная выше тема отражений работает и здесь) – Владимир, так и на его писательское двуязычие, а начальные литеры названия (BS) соответствуют его сокращенному написанию, совпадающему в том числе с английской версией последнего русского псевдонима Набокова, использованного перед отъездом из Франции в Америку, – Василий Шишков (Basilio Shishkov).

Наше предположение кажется тем более вероятным, что позднее в «Аде» (1969) Набоков тем же образом обыграет свой литературный псевдоним и графическую идентичность русской «Вэ» и английской «Би» в имени «толкователя анаграмматических сновидений Бен Сирина» (в оригинале Ben Sirine, воспроизводящий французскую транслитерацию псевдонима Набокова: V. Sirine), имея в виду мусульманского богослова, комментатора Корана и толкователя снов Мухаммада ибн Сирина^[149]. Похожий прием находим и в следующем после «Ады» романе Набокова «Сквозняк из прошлого» («Transparent Things», 1972), где, как заметил Д. Б. Джонсон, английский инициал «R» в имени знаменитого писателя отражает русскую «Я»^[150].

Подсказкой к такому прочтению названия «Bend Sinister», на наш взгляд, служит странный каламбур в гл. 4 романа, звучащий в словах преподавателя славянской метрики Яновского (отметим начальную «Я» и намек на Н.В. Гоголя-Яновского, героя первой американской книги Набокова), сказанных по поводу слухов о попытке короля и одного министра, «личность которого остается невыясненной», бежать из охваченной революцией страны: «министр – Ми Нистер» (в оригинале «One of the Cabinet Ministers – Me Nisters»). Этот каламбур превращает должность в имя (как геральдический термин превращается в псевдоним), причем англ. me означает «мне, меня, мной», it is me – «это я» (название первой версии автобиографии Набокова, сочинявшейся в 1936 году, – «It is Me»), а «Nisters» представляет собой почти полную анаграмму второй части названия романа.

Иное возможное анаграмматическое прочтение названия: «Sirin[’s] best end» – «Лучший конец (или результат, итог) Сирина», что может намекать как на исчезновение европейского писателя Сирина из-за переезда Набокова в Америку и перехода на английский язык (в прямом смысле «исчезает» у Набокова поэт Василий Шишков, герой его последнего русского рассказа 1939 года), так и на художественные достоинства романа – слово «end» означает не только «конец» или «смерть», но и «развязка», «результат», «следствие», «итог», а в разговорном американском похвальное выражение «the end» используется в значении «вершина», «предел совершенства». Персонализированность анаграммы в «Севастьяне Найте» и в «Bend Sinister» (писатель Найт в первом случае, писатель Сирин во втором) служит знаком скрытого авторского присутствия, что в настоящем романе, с его темой перехода повествования в авторский план бытия, приобретает особое значение. По всей видимости, в этой автобиографической плоскости и следует искать объяснение слов Набокова в письме к Д. Б. Элдеру о том, что его Автор, присутствие которого внезапно осознает герой романа, это он сам, «человек, пишущий книгу своей жизни».

* * *

Хранящаяся в вашингтонском архиве Набокова рукопись романа на 272 страницах (автограф) означена как «полный манускрипт, частью написанный карандашом, некоторые страницы исписаны с двух сторон» (The Library of Congress. Collection of the Manuscript Division / Vladimir Nabokov papers. Box 1, folder 72–73; box 2, folder 1–2). Это описание неточно в главном: в рукописи отсутствует по меньшей мере одна страница (что отмечено в тексте по-русски рукой Веры Набоковой на с. 118), часть страниц из разных глав перепутана и пронумерована (точнее, перепронумерована) неверно. Затрудняет расшифровку текста и то, что часть романа была написана на особой стираемой печатной бумаге Eaton’s Corrasable Bond USA Berkshire 116, имеющей специальное покрытие. Такой тип бумаги не предназначался для рукописных текстов и длительного хранения: эти страницы рукописи со временем сильно потемнели. Кроме обычной писчей бумаги, Набоков использовал также бумагу с водяными знаками двух американских марок: «Hammermill De Luxe» и «Cronicon U. S. A.».

Изучение рукописи и ее сверка с опубликованным текстом осуществлены нами впервые для настоящего издания, многие отвергнутые, выпавшие при перепечатке или измененные фрагменты учтены в наших комментариях. Наибольший интерес представляют страницы первой главы, претерпевшей значительное сокращение. Ее полный текст публикуется впервые в нашем переводе в Приложении. Выявленные нами в результате сверки рукописи романа с опубликованным текстом ошибки, допущенные либо при перепечатке рукописи, либо уже в наборе, позволяют внести исправления во все издания романа и его переводы на другие языки. Некоторые даты и имена, искаженные при публикации (к примеру: Секоми (с. 161 рукописи), а не Сакоми; 1566 (год уничтожения «бландинских рукописей» Горация), а не 1556), в рукописи написаны верно. Восстанавливаются по рукописи и необходимое в ряде мест выделение слов курсивом и – в двух или трех случаях – отсутствующие в опубликованном тексте абзацные отступы.

Благодарности / Acknowledgements

Приношу выражение глубокой признательности за поддержку моего проекта комментированного перевода романа ректору Сиенского университета для иностранцев (Università per Stranieri di Siena) проф. Томазо Монтанари и проф. Джулии Маркуччи, с которой мы обсуждали и замысел книги, и проблемы ее перевода. Созданная университетом атмосфера живого и заинтересованного участия в продвижении книги повлияла на нее самым благотворным образом. Я сердечно благодарен проф. Брайану Бойду и проф. Ольге Ворониной, а также Эндрю Уайли (Andrew Wylie), Джеймсу Пуллену (James Pullen) и членам The Vladimir Nabokov Literary Foundation за всемерное содействие в моих набоковедческих исследованиях и в осуществлении настоящего издания. Мой давний проницательный собеседник проф. Стивен Блэквелл (Университет Теннесси, Ноксвилл) любезно откликался на предложение поразмыслить над зашифрованными местами романа, а мой коллега Николай Герасимов (Дом русского зарубежья, Москва) охотно брался разбирать различные предположения по части философских взглядов Адама Круга и самого Набокова. Мне приятно поблагодарить проф. Василия Зубакина (Москва) и Марию Данилову (Вашингтон), без щедрой помощи которых получение копии рукописи романа и сопутствующих материалов обернулось бы для меня настоящим испытанием. Наши с Зубакиным беседы о восприятии Набоковым Джойса побудили меня обратить более пристальное внимание на эту тему в романе. Я от души благодарю главного редактора издательства Corpus Варю Горностаеву за неизменное внимание ко всем стадиям подготовки книги и редактора настоящего издания Игоря Кириенкова за ценные замечания и обсуждение места романа в писательской эволюции Набокова.

Комментарии

При подготовке комментариев нами учитывались наблюдения и сведения, содержащиеся в следующих изданиях и публикациях:

Барабтарло Г. Сверкающий обруч. О движущей силе у Набокова. СПб.: Гиперион, 2003.

Бойд Б. Владимир Набоков. Американские годы. Биография / Пер. с англ. М. Бирвуд-Хеджер, А. Глебовской, Т. Изотовой, С. Ильина. СПб.: Симпозиум, 2010.

Джонсон Д. Б. Миры и антимиры Владимира Набокова / Пер. с англ. Т. Стрелковой. СПб.: Симпозиум, 2011.

Набоков В. Собр. соч. американского периода: В 5 т. / Сост. С. Ильина и А. Кононова. СПб.: Симпозиум, 1997. Т. 1. С. 571–602 (коммент. А. Люксембурга к переводу С. Ильина).

Bowie R. “Bend Sinister” Annotations: Chapter Seven and Shakespeare // The Nabokovian. 1994 (Spring). № 32. P. 28–51.

Foster J. B., Jr. “Bend Sinister” // The Garland Companion to Vladimir Nabokov / Ed. by V. E. Alexandrov. N. Y. & L.: Routledge, 1995. P. 25–35.

Grabes H. Nabokov and Shakespeare: The English Works // The Garland Companion to Vladimir Nabokov / Ed. by V. E. Alexandrov. N. Y. & L.: Routledge, 1995. P. 498–506.

Nabokov V. Novels and Memoirs 1941–1951 / Ed. by Brian Boyd. N. Y.: The Library of America, 1996. P. 680–695 (примеч. Б. Бойда).

Nabokov V. Œuvres romanesques complètes / Édition publiée sous la direction de M. Couturier / Tome II. Paris: Gallimard, collection Bibliothèque de la Pléiade, 2010. P. 1567–1608 (коммент. Рене Алладае).

Список условных сокращений

НСС Набоков В. Собр. соч. американского периода: В 5 т. / Сост. С. Ильина и А. Кононова. СПб.: Симпозиум, 1997. Т. 1.

NaM Nabokov V. Novels and Memoirs 1941–1951 / Ed. by Brian Boyd. N. Y.: The Library of America, 1996.

Œrc Nabokov V. Œuvres romanesques complètes / Édition publiée sous la direction de M. Couturier / Tome II. Paris: Gallimard, collection Bibliothèque de la Pléiade, 2010.

Предисловие

Предисловие было написано в сентябре 1963 г. для переиздания романа в серии «Time Reading Program Special Edition» (New York, 1964).

С. 13. …в середине 1940-х годов… – Изменено в набоковском экземпляре романа вместо слов «зимой и весной 1945–1946 годов» (NaM, 673). Изменение вызвано, по-видимому, тем, что указанный в печатной версии предисловия узкий отрезок времени плохо соотносится со следующими далее словами об «особенно безоблачном и деятельном периоде моей жизни», продолжавшемся значительно дольше зимы и весны 1945–1946 гг. и включавшем несколько лет энтомологических лабораторных исследований в Гарвардском музее сравнительной зоологии и преподавания в колледже Уэллсли.

С. 13–14. камера-люцида – старинный оптический прибор, позволяющий проецировать изображение на бумагу.

С. 14. Мой добрый друг Эдмунд Уилсон… – Влиятельный американский критик и плодовитый писатель Эдмунд (Банни) Уилсон (1895–1972), содействовавший писательской и академической карьере Набокова в США. Их дружеские отношения расстроятся в результате резкой полемики вокруг набоковского перевода «Евгения Онегина», изданного в 1964 г. Черты Уилсона угадываются в тучном университетском коллеге Круга Эдмоне Бёре, профессоре французской литературы, и в близком друге Круга филологе и переводчике Эмбере (отметим созвучие: Эдмунд – Эдмон, Э. Бёре – Эмбер).

Термином «bend sinister» («левая перевязь») в геральдике называется полоса, проведенная с левой стороны герба (и по распространенному, но ложному представлению, отмечающая внебрачность происхождения). – Перевязь – почетная геральдическая фигура в виде диагональной полосы, идущей из верхнего угла щита в противоположный нижний угол. Подробнее о названии романа и его возможных интерпретациях см. нашу статью «Адамово яблоко» в наст. изд.

С. 15. …с оригинальными сочинениями Кафки или с клишированными опусами Оруэлла <…> не смог прочитать ни великого немецкого писателя… – Неточность: Ф. Кафка (1883–1924) был не немецким, а немецкоязычным писателем и австрийским подданным, жившим в Праге. Кафку и Оруэлла в связи с «Незаконнорожденными» Набоков упомянул и в предисловии 1959 г. к английскому переводу «Приглашения на казнь»: «Эмигрантские рецензенты <…> усмотрели в нем влияние Кафки, не зная, что я не владею немецким, не был знаком с современной немецкой литературой и в то время еще не читал французских или английских переводов его произведений. Несомненно, есть определенные стилистические связи между этой книгой и, скажем, моими ранними рассказами (или более поздним романом “Под знаком незаконнорожденных”), но между “Приглашением на казнь” и “Замком” или “Процессом” их нет. В моей литературоведческой концепции нет места духовному родству, но если бы мне пришлось выбирать родственную душу, то я, безусловно, выбрал бы этого великого художника, а не Дж. Х. Оруэлла или другого популярного автора иллюстрированных идей и публицистической беллетристики» (Nabokov V. Foreword // Nabokov V. Invitation to a Beheading / Transl. by D. Nabokov in collabor. with the author. L.: Penguin Books, 1963. P. 7. Пер. мой). Уничижительность высказывания в адрес английского писателя подчеркивается тем, что Набоков добавляет к псевдониму Дж. Оруэлла (настоящее имя которого Эрик Артур Блэр, 1903–1950) инициал «Х» («G. H. Orwell»), который указывает на другого английского писателя и автора популярной антиутопии О. Л. Хаксли (Huxley, 1894–1963).

С. 19. аморандола – см. коммент. к гл. 2.

С. 20. …в Падукграде и Омибоге… – В оригинале Omigod, что фонетически схоже с выражением «Oh my God» (Боже мой). В рукописи романа это название носит переулок, в котором живет Круг; изменено на Перегольм, по-видимому, на более поздних стадиях подготовки книги. Переулок Омибог упоминается в гл. 2 романа, он находится рядом с госпиталем, на противоположной от дома Круга стороне реки, причем в рукописи это слово вписано над первоначально безымянным «cobbed lane» (мощеный переулок) как Omygod.

…с явными следами древнего куранианского языка <…> однако разговорный русский и немецкий тоже в ходу… – Под древним куранианским языком Набоков мог подразумевать куршский (куронский) язык балтийского племени куршей, распространенный на балтийском побережье Латвии и Литвы до XVII в., а также куршникское наречие латышского языка. Название здесь же упомянутой Набоковым реки Кур отсылает к Курляндии – Курляндская губерния входила в состав Российской империи, причем исторически официальным языком в этой области (вассальное герцогство Курляндия и Семигалия) был немецкий. Последним действующим губернатором Курляндии был дядя Набокова С. Д. Набоков (1866–1940). Б. Бойд полагает, что «куранианский» смешивает язык Курляндии с украинским (NaM, 680), однако никаких явных следов украинского языка или украинизмов в набоковских гибридных конструкциях нет.