Текст книги "Пятый арлекин"

Автор книги: Владимир Тодоров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 34 страниц)

– Очень, только боялся, что ты не захочешь видеть меня после этого разговора.

– Наоборот, меня теперь нет сомнений, что ты стал иным человеком. Этого для меня достаточно. За остальное не беспокойся, с голоду мы с тобой не помрем и милостыню просить не станем.

– Но твои привычки, ты ведь сама говорила, что не привыкла к скромному существованию, а тут придется чуть ли не самой готовить.

– Дик, миллионы женщин готовят сами, неужели я не справлюсь с этим? Я быстро приспосабливаюсь к обстановке, это у меня в крови.

– Что ж, в таком случае я тебя поздравляю. Только не думай, что я не побеспокоюсь о нас, уж сотню тысяч я вырву у мистера Тернера!

– Дик, опять авантюра?

– Нет, просто достойное завершение этой истории, придуманной с таким блеском твоим мужем.

– Он никогда не даст тебе ни цента, дай бог, чтобы мы живыми вырвались отсюда. Ты не представляешь, какие страшные люди находятся у него на службе.

– Знаю, видел четверых.

– Пожалуйста, будь осторожнее. А что мы будем делать сейчас?

– Сейчас мы поедем с тобой в агентство и закажем два билета на Париж. На воскресенье, на двадцать два тридцать.

– У тебя есть деньги?

– Да, несколько тысяч.

– У меня тоже в сумочке около тысячи. Хотела завезти их портнихе.

– Смотри, как она дерет с тебя, в будущем придется покупать вещи в магазине.

– При моей фигуре это не страшно.

– У тебя самая лучшая фигура в мире! – я подхватил Элизу на руки и закружил от восторга, охватившего меня: неужели все это правда и мы с ней укатим от взбесившегося Тернера? Я опустил Элизу на землю.

– Элиза, пора ехать, каждая минута приближает нас к нашему…

– Ты хотел сказать – к счастью, да?

– Именно так!

Из предосторожности я высадил Элизу при въезде в город и, договорившись о встрече через час, поехал в агентство. Оформление билетов на Париж заняло около десяти минут. Я заказал их на воскресенье, как и сказал Элизе. Почему на воскресенье, а не раньше? Шестое чувство, как принято говорить в романах о разведчиках, подсказывало, что раньше нам не вырваться: воскресенье – день, назначенный Тернером для завершения своего плана, значит до этого дня я могу быть относительно спокойным. Если мы затеем бегство ранее этого срока, то лично я могу получить пулю прямо в аэропорту от неизвестного лица, которое так и останется неустановленным. А что будет в воскресенье? Я еще не знал, но был спокоен: главное свершилось, я увиделся с Элизой, она обо всем знает и готова разделить со мной свою судьбу. А уж остальное зависит только от меня. Неужели я не одолею наемного убийцу, когда он придет ровно в семнадцать тридцать меня убивать? Допустим, я сумею его обезвредить, а что дальше? Мой решающий козырь, пленка, которую я записал на магнитофон Дугласа. Вторая, которую я получил от Мери и держал при себе, давала еще больший козырь в неравной борьбе с Тернером и его бандой. Едва не забыл, следует сделать с нее копию, как и в первом случае, и отослать по тому же адресу в Чикаго мистеру Бренну. Но если мне придется воспользоваться ею, то следует позаботиться о Мери и пристроить ее в безопасное место, иначе эта волчья стая ее растерзает, Тернер сразу догадается, кто записал разговор в то время, когда я отсутствовал.

Элиза ждала меня в беседке у фонтана в том самом парке, где меня впервые увидел Тернер. Она издали, завидев меня, от нетерпения едва не выскочила навстречу. Я жестом остановил ее.

– Ну что, взял билеты?

– Да, на воскресенье, как и говорили. Вот они. – Я протянул ей два билета. Она взяла их и радостно рассмеялась.

– Знаешь, Дик, я десятки раз летала в самолетах, и ни разу не смотрела на билеты. А теперь смотрю и от счастья едва не плачу. Неужели в воскресенье закончится весь этот кошмар и мы сможем с тобой быть вдвоем сколько угодно, никого не опасаясь?

– Конечно, я еще успею тебе надоесть.

– Дурак, вечно со своими шутками. Это тоже входит в твои профессиональные обязанности во время оказания помощи на дорогах одиноким женщинам?

– Конечно, это мой прямой долг, как и целовать тех, кому я оказываю помощь бесплатно. – Я поцеловал Элизу, но она вырвалась и закричала:

– Ах ты несчастный лгун, сам же говорил, что целуешься только со старыми женщинами, а молодые говорят тебе «спасибо!» Так или нет?!

Ей явно хотелось поозорничать, она теребила мой пиджак, трогала мое лицо, руки и была возбуждена до крайней степени. Это меня отрезвило.

– Элиза, слушай меня внимательно, рано радоваться, сейчас очень ответственный момент и любое неверное слово может стать для нас губительным. Если ты в таком виде покажешься перед Тернером, он сразу поймет, что мы виделись, и тогда нам обоим конец.

– Фу, какой ты скучный. Скажи, твой отец случайно не был пасторов?

– Нет, мой отец был обыкновенным авантюристом.

– Как прикажете понимать – обыкновенный?

– Ну так, среднего полета.

– Ах вот как, ну, конечно, куда ему до собственного сына, которому ничего не стоит между двумя авантюрами соблазнить молодую женщину! Теперь я понимаю, в кого ты такой уродился, это у тебя наследственное! Наверняка твой отец был тоже незаурядным авантюристом. Постой, постой, хорошо, что мы с тобой заговорили на эту тему, я тоже сыграю с Тернером одну шутку. Не только же ему играть в опасные игры!

– Какую еще шутку?

– Пока я ничего не скажу тебе, это будет моей маленькой тайной.

– Лучше скажи, я боюсь, что ты затеяла нечто рискованное и сама не понимаешь всей степени опасности.

– Нет, не скажу, это моя личная месть. Я ведь тоже немного авантюристка.

– Тоже в отца? – глупо пошутил я и тут же спохватился, но поздно, Элиза стала сразу серьезной.

– К сожалению.

– Прости, я пошутил. Разве твой отец тоже был авантюристом?

– Нет, но он частенько путал банковский сейф с деньгами вкладчиков со своим карманом. И делал это для того, чтобы оплатить мои прихоти.

– Ну, это святое дело, – неловко стал выпутываться я, – вот мой отец, тот был орел: однажды он продал какому-то знакомому за триста долларов свой тромбон, убедив, что его смастерил великий Страдивари. Для доказательства он повел того типа в библиотеку и сказал: «Ответьте моему приятелю, кто самый великий в мире мастер по скрипкам?» Библиотекарь ответил: «Естественно, Страдивари!» Когда они вышли, покупатель говорит моему отцу: «Но ведь ты интересовался скрипками!» Тогда мой отец гордо ответил: «Кто лучше всех умеет делать скрипки, тот уж конечно сумеет сделать и лучший в мире тромбон!» Самое смешное, что то же самое ответил тому недотепе и судья, когда тот подал на моего папашу в суд!

Элиза расхохоталась, она вообще оказалась смешливой. Такое случается, кстати говоря, даже с очень серьезными людьми.

Я посмотрел на часы, было около трех.

– Элиза, нам пора прощаться.

– Уже, так скоро?

– Тебя может хватиться Тернер, тем более, что и меня на месте нет.

– Еще немного, Дик, я ведь сказала, что иду к портнихе.

– Его может заинтересовать, почему ты оставила машину.

– Я часто пользуюсь услугами такси. Ладно, убедил, давай прощаться. – Она провела рукой по моему лицу.

– Подожди, в спешке мы с тобой не обговорили наши действия в воскресенье.

– Разве мы до воскресенья не увидимся?

– Нет, это очень опасно.

– Но до воскресенья так далеко!

– Два дня, а впереди целая жизнь. Стоит потерпеть?

– Стоит, – без улыбки ответила Элиза, – ну, стратег, выкладывай свой план на воскресенье.

– Во-первых, веди себя так, чтобы Тернер не заподозрил о нашей сегодняшней встрече: будь по-прежнему раздражена, жди моего звонка…

– Ты позвонишь?

– Делай вид, что ждешь моего звонка. И я действительно позвоню, он же сам сказал мне, чтобы я тебе позвонил в воскресенье утром и назначил встречу на восемнадцать часов. Я обязательно позвоню, только учти, что наш разговор будет прослушиваться, так что изобрази соответствующие эмоции: для Тернера это первый звонок после нашей ссоры. Будь умницей, потерпи несколько дней.

– Буду, и ты постарайся не наделать глупостей.

– И все-таки, что ты затеяла, чтобы отомстить Тернеру?

– Я его возьму не хитростью, а простотой. Тебя устраивает мой ответ?

– Не очень, я боюсь за тебя. Почему ты не хочешь сказать?

– Учти, Дик, у нас с тобой полное равноправие. Я ведь не стала допытываться, каким материалом ты располагаешь кроме записи твоего разговора с Тернером на веранде у Гленна. У меня хватило деликатности не допытываться, не правда ли?

– Правда, до встречи в воскресенье!

Элиза снова, как в лесу, посмотрела на меня долгим испытывающим взглядом и быстро вышла из беседки. Я дождался, пока она пересечет площадь, потом вышел, сел в машину и поехал в студию звукозаписи, сделать копию с кассеты, полученной от Мери. Я кружил по городу, как индеец по лесу, вставший на боевую тропу. Я еще раньше разглядел за квартал от студии магазин по продаже картин. Там всегда было многолюдно, десятка три-четыре поклонников современного искусства расслабленно бродили по трем залам, рассматривая вывешенные модернистские полотна. Магазин имел выход во двор, а двор был проходным и я через него мог незаметно попасть прямо в студию, только уже с черного хода. Для меня это не имело принципиального значения, в этой жизни меня мало кто приглашал войти с парадного, а вот ели меня случайно приметили бы люди Тернера, то сразу же бы и потеряли. Мне никак нельзя было наводить их на ту студию.

Я остановил машину за сто метров от магазина и вошел внутрь так же расслабленно и незаинтересованно, как рядовой покупатель. Как я и ожидал, народу было достаточно, чтобы если не затеряться, то хоть как-то раствориться при необходимости в этой скучающей массе и обнаружить слежку. В большое витринное стекло я внимательно осмотрел улицу. Вот остановилась одна машина, но никто вслед за мной не входил в магазин, наконец, из третьей вышла супружеская пара и направилась ко входной двери этой импровизированной картинной галереи. Вряд ли они были агентами Тернера, но я не стал дожидаться, когда они столкнутся со мной и быстро прошел в невысокую дверь, которая вела во внутренний двор.

– Вы куда, мистер? – попытался остановить меня служитель в униформе, но я только бросил на ходу невнятно, что я иду к мистеру Вантер… и выскочил во двор. Не оглядываясь, я пересек дворик по диагонали и уже через две минуты был в студии.

Там никто не удивился, почему джентльмен входит не с улицы, видимо привыкли к разного рода посетителям; обычно такие студии являются прикрытием для всякого рода махинаций, начиная от сводничества и кончая сбытом наркотиков. Я подошел к тому же парню, который двумя днями раньше сделал мне копию с первой кассеты.

– Что угодно? – спросил он меня, на всякий случай прощупывая глазами на предмет выяснения, не агент ли я «Интерпола», хотя и узнал, но в тот раз я у него почему-то не вызвал никаких сомнений. Сегодня же он смотрел так, будто заранее подозревал в тайной цели визита.

– Как тебя зовут, Джон, Питер?

– Фрэнки, – ответил парень, все еще подозрительно косясь.

– Не трать понапрасну серое вещество, Фрэнки, его нигде не купишь. Лучше включи свою аппаратуру и скопируй мне пленочку. С меня пять долларов.

Парень подошел, взял у меня кассету и вставил в мощный записывающий аппарат.

– Запиши на ускоренном режиме, я спешу.

– Слушаю, мистер..

– Зови меня просто господин президент.

– Слушаю, господин президент, – парню явно понравился мой тон. – Вот, получите, качество гарантирую.

И тут у меня в груди что-то на мгновение оборвалось. Так бывало в лесах, когда я чувствовал опасность, когда казалось ничего не должно было угрожать. Я подошел к аппарату и повнимательнее всмотрелся в него. Я ничего не увидел, но знал наверняка, что этот заморыш сделал две копии! Одну для себя. Я был в этом уверен.

– Достань вторую копию! – приказал я тоном, от которого тот побледнел, а затем внезапно покраснел.

– А откуда вы знаете, что я сделал вторую копию? – на него было жалко смотреть. Я взял левой рукой его оттопыренное ухо, а правой легонько двинул под ребра. Парень повалился на колени, хватая ртом воздух.

– Живей, не заставляй меня прикончить тебя в этом сарае.

– Сейчас, мистер…

– Господин президент.

– Да, господин президент. – Он стал неловко подниматься и тут в проеме двери второй комнаты мелькнула тень. Рассматривать было некогда, в одно мгновенье стало ясно, что это компаньон этого заморыша и намерения у него самые решительные. Я сделал шаг в сторону успев краем глаза разглядеть у него в руках подобие шоферской монтировки, подпрыгнул, сделав в прыжке разворот, в полном соответствии с классическими правилами каратэ, и двинул его ногой в живот как раз в тот момент, когда он пытался нанести мне удар в лицо. Я видимо перестарался, хотя других последствий от подобного приема ждать трудно: парень всхлипнул, будто у него в горле лопнула водопроводная труба и мешком повалился на пол. Рядом, звеня на кафельном полу, упала монтировка.

– Ну, крысенок, я жду кассету!

Фрэнки испуганно поднялся и достал из аппарата вторую кассету. Это он, конечно, ловко придумал, делать при необходимости вторую копию; мало ли кто к нему обращается и по какому поводу. Но меня не интересовала этическая сторона его действий, я хотел знать одно, не сделал ли он такой же трюк тогда, когда я обратился к нему в первый раз.

– А теперь скажи, Фрэнки, но учти, если соврешь, я клянусь, что эти твои слова станут последними в твоей жизни: куда ты девал копию, которую сотворил три дня назад? Ты помнишь, я заходил в понедельник.

– Помню, но тогда я не делал копии для себя.

– Врешь, сейчас ты догонишь своего компаньона!

– Нет, только не это. Я говорю вам правду. Я тогда не обратил на вас внимания, только потом заинтересовался.

– А сегодня, что ты увидел во мне сегодня?

– Мне показалось, что вам это нужно для каких-то определенных тайных целей. Может, шантажировать женщину. В таких случаях мы обязательно делаем копию для себя, чтобы потом шантажировать обоих.

– А откуда вы узнаете, кто к вам приходил?

– У нас хорошо поставлена разведка.

– А это кто? – я показал на второго парня, все еще лежавшего на полу; жизнь с трудом входила в это нелепо лежащее тело.

– Это Крис, мы с ним работаем на пару.

– И что вы с этого имеете?

– Бывает хороший улов.

– Конкретнее!

– А вы не из полиции?

– Вопросы задаю я! – я посмотрел в упор на Фрэнки и у него сразу пропала охота спорить со мной или спрашивать.

– Приходит как-то джентльмен и все время оглядывается, будто за ним кто-то следит, и просит сделать копию с магнитофонной кассеты. Я сделал копию для него и для себя, а Крис проводил его до самого дома. Мы потом прослушали кассету и оказалось, что этот джентльмен записал разговор жены шефа, указывающий, что этот тип и та женщина находятся в любовной связи. Мы явились к нему и попросили за кассету пять тысяч. Он поплакался, но выложил.

– Молодцы, ребята. А что бы вы сделали с моей кассетой?

– Если бы на ней в разговоре упоминались какие-нибудь имена; фамилии, мы бы узнали, кто эти люди, что за этим стоит и сколько с них можно выжать за этот материал. А Крис сегодня бы узнал, где вы живете.

– Не ломай голову, я сам тебе скажу, сколько за него можно выжать. Хочешь?

– Любопытно, – он стоял передо мной и жалко улыбался, но на меня эта улыбка не действовала, терзала одна мысль: вот этот ушастый головастик мог бы запросто выйти на Тернера, погубив этим Элизу, Мери и меня. Доведя свое состояние до злости, я ребром ладони уложил Фрэнки рядом с Крисом и опять вышел черным ходом во двор. Пусть полежат, – подумал я, – жаль, что не разломал им всю аппаратуру. Впрочем, это уже мальчишество, можно подумать, что назавтра они не заведут новую. На все ушло минут десять. Я как ни в чем ни бывало вышел из магазина по продаже современных шедевров и снова отправился в путь по городу. Некоторые вопросы я для себя решил, теперь следовало продумать, как я разберусь с человеком Тернера, а вернее моим убийцей, и куда отправить Мери для ее безопасности: не брать же вместе с Элизой в Париж!

Отправив одну кассету в Чикаго, и приехав домой, так я стал называть особняк Тернера, я сразу же прошел в библиотеку: следовало запрятать между книгами обе копии с кассеты. Одна мне была не нужна, но я не знал, как ее уничтожить. Была бы печка, как в нашем доме у тетки, я бы сжег ее. Что ж, если Мери будет в безопасности, не откажу себе в удовольствии подарить Тернеру обе копии. Вторую бесплатно…

Едва я успел сделать эту работу, как явилась Мери.

– Мери, что случилось? Отчего у тебя такой расстроенный вид?

– Дик, я боюсь, у меня абсолютное чувство опасности и я ее ощущаю каждой клеткой своего тела.

– Мери, поверь мне, все обойдется.

– Что обойдется?

– Никто не посмеет тронуть ни тебя, ни меня.

– И миссис Тернер?

– И ее тоже.

– Вы уедете?

– Наверное.

– Куда?

– По всей вероятности, в Париж.

– Почему ты не ответил мне сразу, у тебя появились от меня секреты?

– Не будь мнительной, мы действительно поедем в Париж. Ты же слышала, что мне принесут чек на парижское отделение банка.

– Так лучше, а то темнишь: по всей вероятности..

– Я так сказал, чтобы не делать тебе больно.

– Смотри, какая забота. Дик, не переживай за меня, я уеду к матери. Здесь я не останусь, это равносильно смерти.

– Когда ты уедешь?

– Сразу же после вас.

– Я советую тебе исчезнуть пораньше.

– А что скажет мистер Тернер? Куда девалась миссис Голсуорси?

– Да, я как-то не подумал.

– Дик, ты придумал, как остаться живым в этой ситуации?

– Почти.

– Думай скорее, до воскресенья не так много осталось. А если ты пугнешь Тернера той записью, что я тебе отдала?

– Если бы ты сейчас оказалась на другом конце земли, я бы так и сделал, но первое и единственное подозрение падет на тебя. И тогда за твою жизнь никто не даст и ломаной монеты.

– Ну и пусть.

– Ты не хочешь жить?

– Зачем?

– Это не ответ, Мери. До сих пор ты прекрасно жила, не так ли?

– Лучше бы я не жила. Ты не представляешь, Дик, сколько я насмотрелась и наслушалась, сколько грязи было в этом доме и подлости.

Мери отрешенно смотрела в окно, губы непроизвольно шевелились, будто она продолжала говорить со мной шопотом. Я взял ее за руку и усадил в кресло.

– Мери, не вспоминай, это не принесет тебе радости и облегчения. Давай поговорим о чем-нибудь другом.

– О другом? – Мери усмехнулась, – знаешь, Дик, в жизни всегда наступает момент, когда следует остановиться и подумать: как ты жил и для чего, и следует ли вообще дальше жить?

Я открыл дверцу старинного буфета, Мери сейчас бы не помешали пару рюмок чего-нибудь крепкого. На второй полочке стояло несколько бутылок с коньяком и надменно застыла большая бутылка со смирновской водкой. Я достал бутылку и две рюмки.

– Мери, я спущусь вниз и сотворю пару бутербродов. Не возражаешь?

– Это ты хорошо придумал, Дик, – слабо проговорила Мери, – всю жизнь я кому-то прислуживала. Оказывается, ужасно приятно, когда кто-то ухаживает за тобой. Мне сегодня необходимо выговориться, иначе я умру от страха и тоски.

Я быстро спустился на кухню, отыскал два холодильника и украсил поднос несколькими тарелками с холодными закусками, не забыв пару бутылок содовой воды. Только тогда я обратил внимание на устройство, явно предназначенное для подъема подносов наверх. Нажав красную кнопку, я отправил поднос к Мери, а сам в три прыжка одолел лестницу. Мы поспели одновременно. Я разложил водку и закуску на маленьком столике и подкатил его к Мери.

– Очнитесь, сударыня, кушать подано! Мери улыбнулась.

– Из тебя, Дик, вышел бы прекрасный официант, – она продолжала улыбаться не раскрывая век. Я придвинул второе кресло поближе и разлил водку в рюмки. Мери очнулась от своего забытья и взяла рюмку.

– За что мы сегодня выпьем, Дик?

– За успех.

– Отлично, за это не грех выпить. Я очень боялась, что ты выпьешь за любовь.

– Это будет вторым тостом.

– Не надо, Дик, я не стану пить за чужую любовь.

– Мери, не стоит заживо хоронить себя…

Мери залпом выпила водку, запила содовой и тут же перебила меня:

– Ты еще скажи, Дик, что я встречу достойного человека и у меня с ним все будет хорошо. Ты это хотел сказать в утешение?

– Нет, но продолжать не стану.

– Правильно сделаешь. Давай выпьем еще по одной.

– Давай. – Я снова налил в рюмки водку.

– А теперь слушай внимательно, Дик. Не думай, что мысли о смерти пришли ко мне только сегодня или вчера. Я давно думала об этом, а когда встретила тебя, мне вдруг показалось на мгновение, что в моей жизни появился смысл. Мне так захотелось спасти тебя, я ведь знала, для чего поселяют людей в этом доме.

– Как?! – не удержался я, – так этот особняк служит для убийств?

– Не только, но убивают тоже. У меня глаз наметанный: я сразу предположила, что тебя собираются убить. Не знала точно, но была уверена.

– И многих убили в этом доме?

– При мне двоих.

– И ты принимала участие в убийстве?

– Что ты, Дик, конечно же нет, но знала… И не вижу большой разницы. Я конченый человек, Дик. Я думала, если ты меня полюбишь, я смогу выскочить из этой ямы, но переоценила свои силы: мне уже никто не может помочь. Я чересчур презираю себя, чтобы жить. А если я что-нибудь вобью себе в голову, то это навсегда. Не думай. Дик, что это из-за тебя я не хочу жить. Даже если бы ты обещал мне свою любовь, я бы не смогла ее принять… Одна счастливая ночь – этого достаточно, мне больше ничего не нужно. Я бы не выдержала счастливого года. Представляешь, триста шестьдесят пять дней и все счастливые… От одной мысли можно сойти с ума…

– Когда тебя нашла эта свинья, Тернер? И как?

– Как, – усмехнулась Мери. – Плесни еще, Дик, – Мери явно хотела напиться и забыться хотя бы на время. Она выпила волки и откусила хлеба с кетовой икрой. – Самым обыкновенным образом. Это случилось два года назад: я крепко влипла в одну историю. Я танцевала в Дортинге в одном кабаре, да-да, не смотри на меня так. Это я сейчас набрала лишних пять килограммов, а тогда я действительно смотрелась как Мерилин Монро в годы своего триумфа. Я выходила с большим веером и танцевала аргентинское танго. У биржевых дельцов, когда они смотрели на мои взлетающие юбки, отвисали золотые челюсти. Отбою от поклонников не было. Случалось, что кому-нибудь я оказывала предпочтение, жить-то надо было, не на мои же гроши. Хотя, это не объяснение – всякий слабый или порочный человек всегда найдет причину, чтобы оправдать свою слабость и порок. Вот и я тоже, пытаюсь объяснить свои поступки нелегким материальным положением.

– Эта теория мне известна, сам неоднократно прикрывался ею перед самим собой. Защитная реакция на собственные поступки, от которых порой мутит.

– Да, и противно смотреть на себя в зеркало. А когда винишь в собственных грехах всех, кроме себя, выходит, что ты чуть ли не жертва. Тернер давно положил на меня глаз, но никаких предложений не делал. Я чувствовала, что он как бы пасет меня, чего-то ждет. И дождался: меня снял один мексиканец. Я повела его к себе наверх. Мы пили вино, лежали в кровати, – мне сейчас об этом даже вспоминать противно, а тогда вроде в порядке вещей было. Потом он стал одеваться и вдруг обнаружил пропажу портмоне. Он принялся лихорадочно рыться по всем карманам пиджака и брюк, выложил на столик револьвер, расческу, носовой платок, еще какую-то дрянь, но портмоне не было. Я помертвела: если он донесет на меня, я схлопочу, как минимум, пять лет.

– А ты действительно заграбастала этот портмоне?

– Я в глаза его не видела и до сих пор не имею понятия, куда он делся. А тот все ищет, ругается про себя, потом как закричит: «Это ты, потаскуха, увела мой портмоне? Сейчас я тебя сдам полиции!» Я ему: «Сеньор, умоляю, только не в полицию, я верну вам деньги. Сколько там было?» А он: «Десять тысяч!» У меня ноги отнялись. Это уже не пять, а все десять лет! И тут я увидела револьвер, будто специально положенный передо мной. Я схватила его и недолго думая пальнула этому мексиканцу в живот. Он схватился руками за рану, пальцы у него сразу стали багровыми от крови, он закатил глаза, вздохнул с присвистом и упал на ковер. Я заметалась по комнате, но тут открылась дверь и вошел Тернер. Он оказался решительным человеком, успокоил меня, велел немедленно ехать домой, а сам занялся трупом. Куда он его дел, мне неизвестно. После полуночи он пришел ко мне домой и мы проговорили до утра. Он меня уверил, что если я не наделаю глупостей, то никто не докопается до этой истории. Меня била дрожь и я только покорно кивала головой. Через две недели он снова появился в Дортинге и сказал, что нашел мне работу в другом городе. Так я очутилась здесь.

– Ягоды клюквы, – спокойно сказал я.

– Какие еще ягоды клюквы? – оторопела Мери.

– Обыкновенные, мне известен этот способ имитации убийства: под рубахой у того мексиканца были ягоды клюквы.

– Что ты хочешь этим сказать?

– Только то, что ты никого не убивала, револьвер был заряжен холостыми патронами.

– Ты хочешь сказать, что он разыграл меня? Для чего?

– Чтобы навечно привязать к себе, сделать послушным орудием в своих руках. Что ему успешно удалось. Разве не ясно?

– Значит, он провел меня, как дурочку? – лицо Мери неожиданно покрылось серым налетом.

– Так оно и было бы, если бы ты не провела его, записав на кассету последний разговор. Так что победа за тобой. – Мери на мои слова улыбнулась.

– Ты это сказал для утешения?

– Я так действительно считаю.

– Спасибо.

– Мери, Тернер официально оформил дом на твое имя?

– Нет, он оформлен на него, а со мной заключен договор, по которому Тернер мне, в качестве экономки, обязан выплачивать тысячу долларов в месяц. Поначалу мне это казалось избавлением, пока я не поняла, что влезла в грязь еще большую, нежели на прежней работе. Мне не отмыться, Дик. Чего я только не насмотрелась за эти два года: здесь шантажировали, совращали несовершеннолетних, заключали фиктивные сделки, шельмовали, запугивали, угрожали и убивали. Когда я увидела тебя, я сказала себе: «Мери, ты не дашь ему погибнуть и быть разделанным в подвале, как забитому теленку, ты спасешь его, Мери… Так оно и вышло…»– голова Мери склонилась набок и последние слова она произнесла почти неслышно.

– Мери, проснись, ты не должна сдаваться, мы выиграем сражение, вот увидишь!

– Ты выиграешь, – с удовлетворением произнесла Мери, – и отомстишь за меня, а мне уже ничего не нужно. Я исчезну, как только ты одолеешь убийцу. Я уеду к матери, там меня никто не найдет. И когда я исчезну, ты сможешь воспользоваться той записью и поставишь Тернера на колени. Обещай, Дик, что он обязательно станет перед тобой на колени. Только не наделай глупостей. Дик, я не перенесу, если с тобой что-нибудь случится. Не делай мне еще тяжелее, чем сейчас…