Текст книги "Пятый арлекин"

Автор книги: Владимир Тодоров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 34 страниц)

5. Стефания Закревская

Утром Троп встретился с Фердинандом. Тот, как обычно, был полон энергии и жажды деятельности. Он привез из Дайвера пленку с записью разговора со Стефанией и в нетерпении ждал комиссара. Троп не спеша заточил карандаш, достал из сейфа материалы по расследуемому делу.

– Ну, что-то любопытное?

– Нет, Эдвард, ничего нового по сравнению с прежними показаниями. Она уже в половине десятого была дома. Это подтверждается сведениями, полученными при беседе с отцом и матерью Стефании, к тому же у нее сохранился автобусный билет. Она сама мне его показала. От автострады к дому Стефанию подвез мистер Вуд, бывший прокурор. Мне случайно удалось поговорить с ним. – Последние слова Фердинанд произнес с явной надеждой, что Тропу понравится его оперативность и объем проделанной работы. Но комиссар не спешил хвалить расторопного помощника и продолжал рассеянно смотреть в окно.

– Видишь ли, какое дело, Фердинанд: нам придется еще раз встретиться со Стефанией.

– Вы что-нибудь обнаружили новое за это время?

– Я нашел письмо миссис Скалацца, адресованное сестре в Париж. Это письмо человека с нормальной реакцией на конкретный, а не вымышленный страх, как это утвердилось в сознании у всех, включая и меня, в какой-то степени. Но главное сейчас то, что убитая, как я понял из письма, обращалась в полицию, которая ей отказала в помощи! Я просил проверить этот факт – пока никаких сведений не поступило. Включи магнитофон. Надеюсь, Стефания не очень нервничала, видя твои усилия замаскировать его газетой или каким-нибудь другим отвлекающим предметом?

– Что вы, Эдвард! Конечно же она и не подозревала, что я записываю нашу беседу на пленку, хотя я действительно прикрыл магнитофон «Тайме». Но ничего не было заметно, – Фердинанд покраснел, чувствуя иронию в словах комиссара, потом достал ролик с пленкой и вставил в портативный магнитофон величиной с коробку из-под сигарет. Некоторое время слышалось какое-то шуршание, потрескивание, затем четкий голос Фердинанда произнес:

– Мисс Стефания, с каких пор вы работали у миссис Скалацца и кто рекомендовал вам устроиться к ней?

– С 1971 года, господин лейтенант. В газете появилось объявление о том, что требуется молодая девушка для обслуживания одинокой пожилой женщины. Непременное условие – девушка должна быть полькой по национальности. Я посетила контору в Дортинге, давшую объявление, и меня направили на седьмую авеню.

Я понравилась миссис Скалацца. Оказалось, что она тоже полька, и все служанки, которые работали у нее до меня, были польки. Последняя из них вышла замуж и переехала куда-то в Европу.

– Вы говорили с ней по-польски?

– Нет, я не знаю польского языка, ведь я родилась в Америке, но и миссис Скалацца тоже его почти забыла. Она прожила в Дортинге более пятидесяти лет. Письма в Париж своей сестре она тоже писала по-английски (при этих словах Троп насторожился).

– Когда вы узнали об убийстве вашей хозяйки?

– Я вернулась из Дайвера через два дня и мне сразу же сказали об этом соседи. Потом в полиции, когда допрашивали… этот Родриго… Мне трудно было поверить: он казался тихим человеком и все время говорил о своей Испании.

– Что за страхи одолевали вашу хозяйку?

– Ей чудились шаги в гостиной, разговор. Однажды она даже увидела человека или тень от него. Так, во всяком случае, ей показалось. Она вечно боялась за свои драгоценности.

– Она сама говорила вам об этом?

– Да. Драгоценности ей достались в наследство от мужа.

– Вы их видели?

– Нет, хозяйка их никогда мне не показывала.

– Вы знали, где она хранит их?

– Конечно же нет: она была скрытной, еще бы – бриллианты!

– Откуда вы знали, что это были бриллианты? (Послышался смех Стефании.)

– Господин лейтенант, газеты писали об этом. (Троп с усмешкой посмотрел на Блэза – тот отвернулся и снова покраснел. «Это не беседа, а типичный допрос, к тому же она явно издевается при ответах. Ну ладно, может, что-нибудь выудим и отсюда», – пробормотал Троп, покусывая кончик карандаша.)

– Стефания, а вы слышали шум и разговоры, о которых упоминала хозяйка?

– Никогда, хотя я сплю очень чутко.

– Она не обращалась в полицию? (При этих словах Троп одобрительно поднял палец: «Молодец! Отличный вопрос»)

– Нет, она обращалась к доктору. («Ложь, Фердинанд, ложь! Стефания не могла не знать, что приходил полицейский, а если не приходил, то все равно она должна была быть в курсе дела, что миссис Скалацца обращалась в полицию».)

– Когда в вашем доме появился Родриго?

– В середине мая. Это было так неожиданно! («Стоп! – закричал комиссар, – Фердинанд, отмотай пленку назад, эти слова очень важны. Для нее было неожиданным появление сыщика. Значит, хозяйка сама звонила Филдингу и Стефания об этом не знала! Почему? Может у миссис Скалацца зародились какие-то подозрения… А вот в полицию могла звонить и Стефания, по просьбе хозяйки. Тем более она замалчивает этот факт явно с целью обелить себя, отвести подозрения. Ну, посмотрим. Включай».)

– Она не обращалась в полицию? («Слушай, Фердинанд, слушай!»)

– Нет, она обращалась к доктору. («Обрати внимание на интонацию при ответе!»)

– Когда в вашем доме появился Родриго?

– В середине мая. Это было так неожиданно!

– Что неожиданно, Стефания?

– Появление детектива, господин лейтенант.

– Как относилась к нему миссис Скалацца?

– Очень хорошо, я даже ревновала. Представляете, он ей рассказывал об Испании иногда до самого утра. Вот к чему привела ее доверчивость!

– Вы уверены, что убийца Родриго? (Троп досадливо ударил себя кулаком по колену. «Зачем ты задал этот вопрос, Фердинанд? Боюсь, что ты подпортил всю игру!» Фердинанд виновато развел руками.)

– А кто же ещё, господин лейтенант? Вы подозреваете кого-то другого?

– Нет, Стефания. Но вы же сказали, что он был тихим. (Троп облегченно вздохнул.)

– Это правда, но он же нуждался в деньгах и думаю, что выследил, где хозяйка хранит бриллианты. Мне сказали, что хозяйке перерезали горло. Это на испанцев похоже: они все ходят с ножами! («Чересчур умно для нее, – Троп покачал головой, – эту мысль явно подсказал ей Хартинг для большей убедительности виновности Родриго, хотя и без этого для Хартинга материалов хватало больше, чем нужно».)

– Родриго тоже носил при себе нож?

– Я… не знаю.

– Вам нравился Родриго?

– Что вы, он похож на ворону: смуглый, с прилизанными волосами! Фу! Мне нравятся другие мужчины, похожие на вас, господин лейтенант. (Троп рассмеялся коротким смешком: «Браво, Фердинанд!» Блэз в ответ принял неотразимую театральную позу и выпятил челюсть.)

– У вас есть жених?

– Н-нет. (Троп насторожился.)

– Вы как-будто сомневаетесь?

– Нет, я не сомневаюсь: просто, очень давно я любила одного человека.

– В день убийства вы видели Родриго?

– Нет, он уходил в шесть утра, а я уехала к родителям в тот день восьмичасовым автобусом.

– Родриго дежурил и на улице, и внутри дома. У него были ключи от входной двери?

– Да. Хозяйка ему очень доверяла, даже больше чем мне. Разве это не обидно?

– Я так полагаю, что и у вас были ключи от особняка: и от парадного входа и от черного?

– Да, у меня были ключи.

– Ключи Родриго брал с собой, когда уходил домой или клал в условленное место?

– Хозяйка разрешала ему носить ключи с собой. (Троп кивнул головой: ключи были при нем во время ареста. Сейчас они в полиции.)

– А где ваши ключи от дома миссис Скалацца?

– Я не знаю: где-нибудь должны быть. Столько неожиданных событий, что я о них вовсе забыла. («Значит, у Стефании остались ключи и она может в любой момент, при необходимости, попасть в дом… в любой момент…»– пробормотал Троп, выразительно глядя на Фердинанда.)

– Поищите, Стефания. Ключи должны находиться у нас, пока идет расследование.

– Хорошо. Я найду и сразу же привезу в полицию.

– Еще, Стефания: после того, как появился Родриго, хозяйку по-прежнему одолевали страхи?

– Кажется, нет. Я не уверена. Фердинанд щелкнул кнопкой магнитофона.

– Больше я ни о чем не спрашивал ее, Эдвард.

– Ты молодец, Фердинанд, хорошо построил допрос, хотя мы и говорили о беседе. Возникает много вопросов: во-первых, она явно солгала, что ей неизвестно насчет того, что миссис Скалацца обращалась в полицию за помощью. Во-вторых, она замялась при ответе на твой вопрос о женихе. Ключи она тоже оставила у себя не без цели, и любопытно ее откровенное признание, что Родриго появился в доме неожиданно для нее. Появление в доме Родриго кому-то сильно мешало. И еще: ты слышал, с какой неохотой Стефания ответила на твой последний вопрос? Ей не хотелось говорить о том, что с появлением Родриго исчезли все галлюцинации у хозяйки. Это очень и очень для нас важно. Сейчас мне должны подготовить ответ, не поступало ли к нам заявление миссис Скалацца. – Троп снял трубку и набрал номер.

– У телефона Троп. Я просил проверить… Да-да, хорошо. Спасибо. Вы проверили по журналу регистрации? Благодарю.

Троп положил трубку. «Фердинанд, никакого заявления от миссис Скалацца в полиции нет!»

Вдруг Троп с неожиданной для него торопливостью бросился к сейфу. Лейтенант с изумлением смотрел на комиссара: тот открыл тяжелую дверцу, вытащил из пакета кучу фотографий, нашел нужную и стал всматриваться в нее пристальным взглядом. Потом опустился на стул и жадно затянулся сигаретой.

– Что случилось, Эдвард, может я что-нибудь сделал не так?

– Фердинанд, ты видишь перед собой величайшую бездарность! Я вчера был в особняке, но только сейчас меня осенило: две фарфоровые фигурки на верхней полке стоят по-иному, нежели на фотографии, сделанной нашим фотографом в день убийства. И никто их трогать не мог, во всяком случае из наших: дверцы шкафчика закрыты на ключ. Я проверял. Кому это было надо? Теперь многое может проясниться для нас. Немедленно едем туда.

Троп достал из сейфа связку ключей от особняка, увеличительное стекло, баночку с порошком и кисточку для выявления отпечатков пальцев, сложил все в портфель-дипломат и вышел из кабинета своей обычной походкой, но Фердинанд видел, каких трудов ему стоило сдерживать себя. Это было так непохоже на Тропа!

6. Снова особняк Марии Скалацца

В особняке Троп, не задерживаясь в холле, сразу же поднялся наверх. Фердинанд молча следовал за ним, понимая, что комиссар близок к разгадке преступления, где ставка при выигрыше равна спасению жизни невиновного человека.

Троп стремительно влетел в гостинную, и это как раз были те минуты, когда комиссар приводил в действие все мышцы и нервы обычно неповоротливого тела. И хотя Фердинанд знал о подобных перевоплощениях своего начальника, наблюдая его в такие минуты, не мог не восхититься им. На пути к горке с фарфором Троп отрывисто бросил Фердинанду:

– Обрати внимание: на ковре стерта линия руки убитой. Видишь? – Комиссар на мгновение приостановился. – Я не придал этому значения вчера, но с учетом того, что мы знаем сегодня, все выглядит в новом свете. Скорее всего, что меловую линию стерли ночью, когда кто-то посетил особняк. А теперь посмотри на фотографию и расположение фигурок на верхней полке. Ну что ж, мое предположение по поводу ночных визитов подтвердилось – появился новый беспорядок: одна из фигурок на третьей полке повернута иначе, чем вчера. Печать, которой я вчера опечатал входную дверь, на месте. Значит проникли через черный ход. К сожалению, я вчера не обратил на него внимания. Не страшно ошибиться, Фердинанд, страшно не заметить своей ошибки. Сходи, посмотри, открывали дверь черного хода или нет. Что? – прокричал он в темноту, – контрольная нить связана узлом? Хорошо, возвращайся сюда.

Троп поковырялся в замке перочинным ножом и открыл дверцу серванта из красного дерева. Фердинанд сравнил порядок расположения фигурок с расположением на фотографии и увидел, что Троп был прав в своих утверждениях: на фотографии пасторальная сцена в духе французского художника Буше, где пастушок, одетый как молодой аристократ, играл на свирели двум придворным дамам, находилась слева, а чуть правее амур с колчаном стрел за спиной выпускал из клетки плененное сердце. Перед лейтенантом были те же фигурки, только поменявшиеся местами. Но как комиссар так точно запечатлел в памяти расположение нескольких десятков фигурок? «Я так не смогу», – огорченно подумал Фердинанд.

Троп, тем временем, обрабатывал фигурки порошком, выявляя отпечатки пальцев.

– Фердинанд, упакуй их в мой дипломат и приходи в комнату Стефании. Я буду там. Захвати еще несколько фигурок для дактилоскопии.

Через несколько минут Фердинанд застал Тропа за странным занятием: тот рассматривал еле заметное розовое пятнышко на простыне, которая прикрывала постель Стефании. Потом взял с туалетного столика небольшие ножницы и аккуратно вырезал пятнышко. На простыне образовалось небольшое отверстие величиной с пятицентовую монету.

– Это, пожалуй, серьезная улика против Стефании и спасение для Родриго, – последние слова комиссар произнес холодно, видимо, устыдившись возбуждения в голосе, – а тебе сегодня придется подежурить здесь. Печать и контрольную нитку от черного хода оставишь в таком же состоянии, как сейчас. Визит к Стефании отложим на завтра: я думаю, что она этой ночью сама пожалует сюда.

– Стефания?!

– Да, Стефания.

– Значит, убийца она?

– Нет, ты же сам проверял ее алиби, но убийство произошло не без ее участия. Мы отвезем в управление для срочной экспертизы фигурки с отпечатками пальцев и частицу простыни с каплей красного вина. Захвати еще тюбик губной помады со столика Стефании, на нем обязательно должны быть отпечатки пальцев служанки; другой возможности у нас пока для сравнения нет.

– Эдвард, а почему у вас вызвало подозрение это пятно на простыне?

– Подождем экспертизы, Фердинанд. А пока эксперты будут работать с материалом, я хотел бы повидать садовника Криса Норта. Вдруг он нам сможет поведать немало интересного, хотя его и не было здесь в день убийства. Разговор с Крисом займет немного времени, так что ты можешь поехать со мной. Затем будешь отсыпаться, чтоб ночью не сомкнуть глаз!

– Почему вас заинтересовал этот садовник?

– Потому что люди, соприкасаясь с природой, обладают исключительным звериным чутьем. Впрочем, посмотрим…

7. История медного полководца

Договорившись со специалистами о срочной экспертизе, Троп погнал машину по улицам Дортинга, стараясь ускорить встречу с садовником.

– Кажется, приехали, – сказал комиссар, останавливая свою малолитражку около невысокой чугунной ограды, за которой в окружении фруктовых деревьев и пышных цветов виднелся небольшой одноэтажный домик. Троп вышел из машины и нажал кнопку звонка на калитке. Тотчас же из домика выбежал крохотный старичок и суетливо засеменил навстречу.

– Вы представители издательства? Очень, очень оперативно. Признаюсь, не ждал вас так быстро. Значит, вам понравились мои исследования об Аврааме Линкольне?

– Простите, мистер Норт, но мы из полиции. Я комиссар Троп, а это мой помощник лейтенант Блэз. Я хотел поговорить с вами по поводу убийства миссис Скалацца. Ведь вы ухаживали за ее цветами и могли кое-что видеть из того, что нас интересует.

– Да-да, конечно, я вам все расскажу, меня уже допрашивали в полиции. Но сейчас вы не очень кстати, – продолжал суетиться Норт, приглашая нежданных гостей в дом, – я сейчас работаю и боюсь потерять мысль. Я пишу историю Дортинга. Что, удивлены? Конечно удивлены. Еще бы! Какой-то садовник и пишет книги. Но это мое единственное увлечение; цветы – это работа! Я сказал, что вы пришли некстати, но теперь я думаю, что наоборот – это очень даже кстати. Я только что закончил главу новой книги: о памятнике, который украшает нашу главную площадь. Вы не можете не знать этот памятник, он поставлен в честь великого полководца Тэля Эшо.

Сейчас я прочту ее вам. Эта глава – бомба, от ее взрыва развалятся все школьные учебники по истории Соединенных Штатов Америки. Мне удалось докопаться до истинных событий, имевших место в то интересное время.

– Мистер Норт, – попытался перебить его Троп, – мы немного спешим и хотелось бы сначала задать вам несколько вопросов, а в другой раз мы специально приедем к вам послушать эту удивительную главу.

– Нет-нет, – занервничал Крис Норт, – садитесь вот сюда; я все же вам сначала прочту, это займет немного времени, не более получаса. Мне не с кем поговорить и поделиться своими мыслями в процессе создания той или иной вещи, и от этого страдает качество моей работы.

Троп выразительно посмотрел на Фердинанда, давая понять, что придется выслушать этого одичавшего ниспровергателя педагогических основ. Они находились в бедно обставленной комнате, в которой, кроме множества книг, кровати, стола и нескольких стульев, ничего не было.

– Сейчас-сейчас, – скороговоркой пробормотал Норт, стараясь соединить с десяток разрозненных листков, – понимаете, я пользуюсь не только официальными документами, но и теми сведениями, которые по крупицам передаются из поколения в поколение. Я развенчал миф об этом Тэле Эшо, я взорвал памятник без динамита! – голос Норта достиг третьей октавы, – я придал добытым сведениям литературную форму и добавил немного юмора, он скрашивает неприглядный фон истории, которая произошла около двухсот лет тому назад, когда американцы верили в свободу и дрались за нее с англичанами! – Норт бросил на переносицу очки в металлической оправе: «Слушайте!»

– Каждый город должен иметь свою историю. Если ее нет, то ее пишут, а если она у города есть, то последующие поколения все равно изменяют ее в угоду новым вкусам и веяниям, зачастую реабилитируя лиц, названных их предками негодяями, и, свергая с пьедесталов тех, кто был в прошлом вознесен на самую вершину. Ведь история и ложь, по словам древнего философа, дети одной матери – цивилизации, и одного отца – тщеславия. – Ну как? – Крис Норт гордо вскинул голову, – это только начало, они у меня попляшут! Они надолго запомнят, кто такой Крис Норт! – Троп выразительно, с иронией посмотрел на Блэза, приложив палец к губам.

– Лучше всего, когда у города вообще нет никакой примечательной истории; тогда ее создают ученые в тихих норах своих кабинетов, и удивительно терпеливая бумага выдерживает грохот несуществующих сражений, свист десятифунтовых чугунных ядер и атаки давно умерших горожан со шпагами в руках, с презрением плюющих в лицо врагу вишневые косточки. Ржанье насмерть перепуганных лошадей, пороховой дым, зачернивший солнце, слава и честь на конце шпаги и Виктория, – вот что тянется за волнистой линией слов под податливым, в руках историка, пером из крыла того самого гуся, предки которого спасли Рим! Впрочем, перо может быть и стальным, и золотым; это не меняет суть дела.

В Дортинге, городе с историей, созданной по тем же рецептам, по которым кондитер создает торт, застраивая его башнями из крема и мармеладовыми садами, центральную площадь занимает дворец правосудия с древнегреческой богиней Фемидой из желтоватого мрамора. Городская молодежь, малопочитающая закон, из озорства или более осознанных побуждений отшибла и унесла весы богини правосудия и половину карающего меча. Обломанный меч больше походит на крест, и Фемида в этом, непредусмотренным скульптором варианте, походит на печально бредущего по пустыне Иоанна Крестителя. Повязка на глазах еще больше подчеркивает трагичность богини, олицетворяющей правосудие Дортинга.

Дворец правосудия начинал строить архитектор из Италии, поклонник Ренессанса, но не закончил его, обиженный на скаредность местных властей; продолжал строительство немец, приверженец тяжеловесной и мрачной готики. Долго ломал голову немец над проблемой, как вписать готическое продолжение в кружевное начало. Заканчивал дворец веселый галл из Бордо, придав завершению легкомысленный и воздушный вид. В итоге получилось немыслимое сооружение, опровергающее все архитектурные каноны и непонятно каким образом удерживающееся на земле в вертикальном положении. – Ну как? – голос Норта дрожал от возбуждения. Троп одобрительно кивнул головой.

– Напротив дворца правосудия на площади, выложенной брусчаткой, с выщербленными булыжниками, создающими впечатление выбитых зубов, на гранитном постаменте стоит памятник. Каждый приличный город должен иметь хоть один памятник полководцу, прославившему город своими блистательными победами на полях сражений. На памятниках такого рода надписи идентичны и заканчиваются словами «… от благодарных жителей города». В данном случае от жителей города Дортинга генералу Тэлю Эшо. Бронзовые капли букв перечисляют заслуги полководца, отстоявшего Дортинг в борьбе за независимость против англичан. При одной мысли о том, что могло случиться с их предками, если бы не Тэль Эшо, чувствительные сердца дортингцев бьются тревожно и часто, а глаза производят слезы, крупные и квадратные, как зерна кукурузы. Все мальчики Дортинга мечтают стать похожими на великого полководца, а девочки хотят такими видеть своих будущих мужей. В этом, как в зеркале, вся наша Америка!

Гид показывает немногочисленным, одураченным роскошными проспектами, туристам дворец правосудия и искалеченную Фемиду, объясняя по гениальному указанию мэра, что статуя с дефектами потому, что является оригиналом древнегреческой скульптуры, найденной при раскопках в Афинах и приобретенной городскими властями, не скупившимися для народного блага.

Далее гид с восторгом рассказывает историю борьбы за независимость и свободу города, полученные в результате битвы, выигранной великим стратегом и полководцем Тэлем Эшо, не менее великим, чем Александр Македонский и Наполеон. История в изложении гида занимала времен не менее часа и туристы, потерявшие надежду выбраться из города засветло, обреченно смотрят на медного полководца в генеральском мундире, неловко сидящем на жеребце более приспособленном для перевоза тяжелых грузов. Вполне вероятно, что во время сражения под генералом был горячий арабский скакун, но город поскупился и заказал памятник скульптору, который брал дешево и качество его работы соответствовало оплате за нее.

Медное лицо всадника с подтеками сырой зелени и недобрым взглядом пересекает косая зарезанная улыбка. Левой медной рукой генерал натягивает медные поводья, а в правой, вытянутой, держит шпагу, свирепо протыкая ею заходящее солнце. Конь не поддается всаднику и только делает вид, что оторвал передние копыта от постамента. Это явно злит генерала и туристы отворачивают спекшиеся на жаре лица, не выдерживая тяжелого взгляда.

История победы Дортинга в рассказе гида передается таким образом: «Двадцать третьего сентября 1789 года колониальные войска англичан под предводительством графа Эбера подошли к восставшему Дортингу, угрожая истребить всех от мала до велика. Комитет борьбы за независимость города в панике собрался на очередное заседание. Послышались предложения сдаться на милость победителя. Тогда поднялся генерал Эшо.

– Будем драться до победы! Я все сказал, – сурово произнес он, и лаза его горели жаждой битвы и славы, – завтра я поведу войско против Эбера и Дортинг навечно покроет себя неувядаемой славой.

– Да поможет нам бог! – хором крикнули члены комитета, а председатель вытер обшлагом бархатного камзола слезу благодарности и признательности.

Не успело солнце смягчить густую темень ночи, как Тэль Эшо вывел квадратные легионы кавалерии и пехоты навстречу смерти или бессмертию. На возвышенности ему соорудили шатер и он, сидя на барабане, рассматривал в подзорную трубу фирмы „Рант и К°“ неподвижный лагерь противника, жаждущий насилия и женщин Дортинга. Впоследствии эту бессмертную позу перенял Наполеон.

Под звуки кларнета фирмы „Барроу и Сыновья“ войско Дортинга двинулось вперед. В созвышенности голубые мундиры пехоты были похожи на капли дождя на золотом поле предстоящего сражения.

Битва была беспримерной в истории войн. Убитые лежали по всему полю так плотно, что последующие ряды шли по трупам своих товарищей. Тогда Тэль Эшо вывел кавалерию и был впереди на чистокровном арабском скакуне. Он пронзил ряды неприятеля, как молния пронзает сгусток ночи, он расчистил коридор, по которому гранитно неслась вдохновленная беспримерной отвагой полководца его кавалерия. Эбер дрогнул, серые мундиры английских кавалеристов повернули лошадей, спасаясь от карающей шпаги генерала Эшо. Сам граф Эбер едва унес ноги, бросив на поле битвы личное оружие.

Председатель комитета за независимость Дортинга встретил Тэля Эшо во главе благодарных горожан и не в силах был сдержать слезы нахлынувших чувств к великому сыну города. Тэлю Эшо еще при жизни воздвигнули памятник, который вы видите перед собой. Генерал, прогуливаясь по городу, останавливался перед монументом и толпа устраивала ему овации, потому что, если бы Дортинг не выдержал натиска англичан, то неизвестно, как бы в дальнейшем сложились судьбы других государств, хотя бы и той же Франции…»

Туристы поспешно занимали места в автобусе, не оборачиваясь, боясь еще раз столкнуться со взглядом прославленного полководца, смотревшего им вслед с ненавистью и презрением.

Если бы, история походила на математику, где дважды два во все времена и народы оставалось неизменной величиной, то история генерала Тэля Эшо приобрела бы совершенно иной вид.

Когда батальоны графа Эбера насели на фланги Тэля Эшо, полководец ощутил мороз около сердца и, немедленно забежав в шатер, переоделся в приготовленное на всякий случай платье маркитанки, надвинув до бровей чепец. В свой генеральский мундир он переодел денщика, велев тому скакать на все четыре стороны, отвлекая внимание неприятеля от действительной генеральской особы.

Денщик, обалдевший от золотого мундира, ошалело вспрыгнул на коня и бешено ринулся вперед, увлекая за собой кавалеристов Дортинга, не догадавшихся о перевоплощении. Тем временем левый фланг Эбера достиг шатра и солдаты кинулись вовнутрь, в надежде поживиться чем-нибудь ценным, но обнаружили только дрожащую маркитанку. Жадные похотливые руки тянулись к Тэлю Эшо, он в ужасе отпрянул в угол шатра, ожидая позора, более худшего, чем смерть.

Но в битве неожиданно наступил перелом. Денщик полководца в надвинутом на глаза кивере, во главе конницы, опрокинул войско Эбера и одержал победу. Никто не признал в нем генеральского денщика, а кто и признал – посчитал за лучшее промолчать: голова дороже минутного зубоскальства.

Английские солдаты, бросив полураздетую, ошалевшую от страха маркитанку, поспешно ретировались. Каким образом произошло обратное перевоплощение, этого уже никто знать не может, да в этом и нет особой нужды.

Во всяком случае, генерал въехал в город в своем прежнем мундире, покрытый порохом и славой, с оторванным эполетом.

Памятник ему действительно воздвигли при жизни, но пребывание в образе маркитанки надломило генерала: он сгорбился, взгляд его потух и червь пережитого позора точил душу.

Он приходил к собственному памятнику, тревожно всматриваясь в него, и ему чудилось, что скульптор придал памятнику черты его денщика. Прославленного полководца терзала мысль, что о позоре могут узнать жители города.

По ночам его мучали кошмары: снялось, что всадник с площади трогал медной рукой поводья, медный конь скакал по улице и копыта высекали из брусчатки искры, застывшие на мостовой медными горячими монетами. Ветер, напрягаясь, старался удержать всадника, ероша ему медные волосы, а литая шпага в вытянутой руке, казалось, неотвратимо приближается к лихорадочно бьющемуся сердцу живого генерала.

Всадник подъезжал к дому, медная рука открывала окно спальни и Тэль Эшо ясно видел сидящего на коне денщика. Он вскрикивал и просыпался, покрываясь с головы до ног липким сиропом страха.

Нервы полководца не выдержали, и однажды утром его сняли с монумента в безумном состоянии: он пытался спихнуть с коня фигуру всадница.

Жалкая история величия Тэля Элю мало кому известна, но это и не так уж плохо: ведь каждому городу хочется иметь свою историю, тем более, что жители на городских воротах отлили геральдический щит с девизом Дортинга: Справедливость, Отвага и Величие, подразумевая под ними Фемиду, с утерянными весами справедливости, и памятник Тэлю Эшо, познавшему трусость и бесчестье… – Норт закончил чтение и вскинул на Тропа глаза, в которых была надежда, что его труд не пропал даром.

– Вы гений, – просто ответил Троп, – вы создали удивительную вещь: она действительно взорвет ханжески прилизанные учебники, и мне совсем не хотелось бы теперь задавать вам никаких вопросов, если бы речь не шла о жизни человека.

– Извините, – сказал растроганный Норт, – но я так увлечен обдумыванием своих произведений, что, наверное, ничем вам помочь не смогу.

– Вы видели кого-нибудь в доме Марии Скалацца, кроме служанки и Родриго?

– Я не знаю никого, кроме покойной миссис Скалацца, во всяком случае, я никого не замечал. Служанку помню смутно. Жаль, что ничего не смог сделать для вас. Для меня главное в моей работе, я имею ввиду литературу, не документальное описание; главное – передать характер события, объемность, и пусть я не точен в цвете мундиров и хронологии, зато правдив в изложении. До свидания, мистер Троп, до свидания, мистер… забыл вашу фамилию…

В машине Фердинанд с улыбкой посмотрел на комиссара.

– Немало ценного для нас услышали от старика, не правда ли, Эдвард? – и он рассмеялся.

– Я не жалею, что мы потеряли этот час Такой человек никак не мог жить на седьмой авеню. К сожалению, творцы живут в хижинах, Фердинанд. Ладно, поспешим: эксперты должны уже подготовить для меня заключение. А ты отправляйся отдыхать: я тебя подброшу к дому.

Через несколько минут машина выехала на площадь, и Троп, глянув на памятник Тэлю Эшо, неожиданно расхохотался:

– А ведь Крис Норт прав: в этом памятнике и вправду таится какая-то мерзость… И как я этого не замечал раньше?