Текст книги "Пятый арлекин"

Автор книги: Владимир Тодоров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 34 страниц)

– Вы ошиблись, я не сделаю этого.

– Нет, Дик, я не ошиблась, вы как раз такой, каким я хотела видеть… – Она умолкла и я решил помочь ей.

– Кого бы вы хотели видеть таким?

– Я боюсь, что вы не правильно истолкуете мои слова. Дайте мне еще сигарету. – Элиза закурила и, слегка прищурив глаза, смотрела в сторону. – Когда женщина одинока…

– Но ведь вы замужем.

– Дик, не перебивайте, а то я вообще не разговорюсь. На меня и вправду сегодня что-то накатило, хотя я никогда ни с кем не делюсь твоими чувствами. У меня даже нет приятельниц, которым я могла бы доверить какую-нибудь тайну, хотя у меня и тайн никаких нет. Так вот, когда женщина одинока, а это бывает и с разведенной женщиной, и с замужней, то она начинает грезить во сне и наяву о каком-то идеальном мужчине: мужчине-любовнике, мужчине-муже, мужчине-друге или вообще о мужчине, в котором сочетались бы все эти качества. Понятие «идеальный мужчина», конечно же условно, потому я и расчленила все мужские достоинства на несколько вариантов. Это теория, а на практике, в жизни, одинокая женщина мечтает о мужчине, который был бы ей близок, дорог, берег ее, любил и, конечно, был настоящим полноценным мужчиной. Любая женщина, пока остается женщиной, всегда думает и надеется, что еще встретит такого мужчину. Приятельницы, хотя это и не точно, знакомые, как правило, говорят, что в их жизни есть такие мужчины, но они врут друг перед другом, врут для того, чтобы как-то оправдать собственную нечистоплотность в своих мимолетных связях. У меня их не было, я не могу допустить близость, не чувствуя к тому человеку нечто такое, что близко к помешательству. Наверное, это и есть любовь.

– Простите, и вы сейчас не близки с вашим мужем?

Элиза испытующе посмотрела на меня, не решаясь ответить правду, потом произнесла:

– Да, уже два года.

– И он не пытается вернуть прежние отношения?

– Пытается постоянно. Я устала и всегда с ужасом жду ночи.

– Элиза, а вы не пробовали развестись с ним?

– Он не даст мне развод. Я это знаю наверняка. А еще, мне совсем не хочется остаться беззащитной и без средств. Я по специальности искусствовед, но не работала и дня, это скорее всего для меня не профессия, а любительство: я неплохо разбираюсь в живописи.

– Теперь мне понятно, почему у вас душевный разлад и желание выговориться: с одной стороны жажда вырваться из золотой клетки, а с другой – остаться на свободе без привычного корма. Корм – это применительно к птице. В детстве я держал в клетке щегла. После двух лет заточения я решил выпустить птицу на свободу. Я вышел в сад и открыл дверцу клетки. Щегол с удивлением смотрел на открытую дверцу клетки – все никак не мог понять, почему она открыта, потом вылетел из нее. Он сидел на ветке яблони и смотрел по сторонам на такую долгожданную свободу. Он просидел на ветке три часа, проголодался и снова залетел в клетку в поисках репейных семечек. Он предпочел свободе сытую жизнь.

– Поучительная история, но своей пасторской темой вы отвлекли меня. Я ведь не сказала самого главного…

– Отчего вы умолкли?

– Опять опасаюсь, что вы меня все-таки неверно поймете.

– Я клянусь вас понять правильно.

– В общем, вы уже знаете, что я тоже из разряда одиноких женщин и тоже грезила о том самом идеальном мифическом мужчине, сама не признаваясь себе в этом. Но ведь нельзя думать о бесплотном человеке, и вот мысленно я его представляла чем-то похожим на вас.

– Я польщен, Элиза, только прекрасно понимаю, что для вас, образно говоря, важна не только форма сосуда, но и содержимое. И несоответствие немедленно вас отвергнет от человека, который не отвечает той идеальной пропорции, которую вы представляли. Если бы я сейчас попытался за вами приволокнуться, вы тотчас бы ушли. Не так ли?

– Вы правильно меня поняли. Я и не предполагала, что вы такой психолог и можете так понять женщину. А вам действительно хочется завязать со мной любовную интрижку? – Элиза выжидательно смотрела на меня и очень бы огорчилась, если бы увидела на моем лице чувства, подтверждающие ее вопрос, но я смотрел на нее доброжелательно, без намека на похоть или желание. Взгляд Элизы оттаял.

– Спасибо, Дик, я вам благодарна. Сознаюсь, вначале я думала, что вы, как и все, решили помочь только лишь из желания провести со мной время в интимной обстановке. Я искренне рада, что это не так. – Элиза смотрела на меня, но вряд ли видела мое лицо, она вся ушла в свои воспоминания, мысли или же, возможно, жалела о своей откровенности. Ведь часто бывает так, что женщине необходимо выговориться, но уже через минуту она жалеет о своей слабости. Значит, мне необходимо разрушить мысль об этом. Я решил действовать напролом безо всякой дипломатии.

– Элиза, вы жалеете о нашем разговоре и вашей откровенности?

Она опять внимательно вгляделась в мое лицо, желая как бы проникнуть в мои тайные мысли, потом ответила, сопроводив ответ слабой улыбкой:

– Нет, Дик, не жалею.

– Отчего же вы задумались?

– Мне пора домой. Надеюсь, вы меня не оставите здесь в лесу?

– Ни в коем случае, женщин, которым я оказал помощь на дороге, я, как правило, обязательно доставляю домой. Это тоже входит в мои служебные обязанности.

– Спасибо, – серьезно ответила Элиза, вкладывая в слова особый смысл, – как быстро пролетели два часа…

– Я тоже не замечал времени.

– А вы, Дик, не жалеете, что встретили меня сегодня и потеряли полдня?

– Я жалею лишь об одном, что обещал не просить номер вашего телефона. Когда мы через полчаса расстанемся с вами навсегда и я вас больше не увижу, это будет равносильно вашей смерти. Какая разница, почему я вас больше не увижу…

– Я тоже жалею, что случилось именно так…

Момент наших отношений дошел в решающую фазу, если предположить дальнейшие отношения.

– Элиза, я обещаю вам позвонить только в одном случае: если мне станет вдруг очень и очень плохо. Если этого не произойдет, я вам обещаю не звонить…

Элиза быстро и пытливо посмотрела на меня. Я вообще отметил у нее эту привычку: мгновенно и неожиданно смотреть в глаза.

– Хорошо, Дик, позвоните в том, крайнем случае, по телефону 337-48-54.

Она стремительно поднялась с дерева, отряхнула юбку и своим пленительным раскачивающимся шагом направилась к машине. Всю обратную дорогу мы почти молчали, каждый думал о своем. Элиза наверняка анализировала нашу встречу от поломки машины и до расставания, я же радовался многообещающему продолжению знакомства. Я подрулил к шикарному особняку, построенному в строгом соответствии с архитектурными законами позднего классицизма и обратил внимание, что за чугунной узорной оградой стоит голубой «Лимузин» миссис Тернер.

– Видите, ваша машина, как я и обещал, в полном порядке.

– Да, Дик, вижу. Спасибо за сегодняшний день…

Элиза, не оборачиваясь, быстро пошла к дому. Я тронул машину с места и, отъехав несколько кварталов, вдруг с ужасом подумал, что больше не смогу прожить без этой женщины и одного дня. Я остановил «Феррари» возле телефонного автомата, бросил монетку в прорезь хромированной коробки и набрал номер, указанный Элизой. Она тут же подняла трубку, будто ждала этого звонка.

– Алло, слушаю вас.

– Элиза, это я, Дик.

– Дик?! Но вы говорили, что позвоните лишь в особом случае, когда вам будет очень и очень плохо. Что случилось?

– Я не обманул вас, такой момент наступил… Я очень хочу вас видеть, мне без вас плохо…

В трубке наступило молчание, оно затянулось, потом тихий, похожий на шопот голос Элизы произнес:

– О, Дик, мне тоже…

4

Я ехал в другой дом мистера Тернера, у меня язык не поворачивался сказать даже про себя – в дом к миссис Голсуорси. Меня немного лихорадило, я осознавал, что совершил огромную глупость. Нет, вовсе не оттого, что позвонил Элизе и признался, что без ума от нее, это как раз соответствовало плану мистера Тернера и сразу выводило меня на финишную прямую. Во всяком случае, ответ Элизы не оставлял сомнений в ее чувствах ко мне. Любовь с первого взгляда? Скорее всего, я просто попал в волну ее тоски, угадал настроение и заполнил вакуум одиночества. Отсюда и мгновенное чувство. Глупость заключалась в другом: я, как мальчишка, влюбился в Элизу и теперь следовало срочно притормозить эти чувства, если я не хотел потерять свои, да, свои! сто тысяч. «Что за черт, рассуждал я, – механически ведя машину по геометрически ровным, прочерченным во чреве города, улицам, – так гениально рассчитать каждую мелочь наперед, каждый шаг, продумать каждое слово, жест, подобрать ключи к истосковавшемуся сердцу бедной миллионерши и так глупо попасться в свои же собственные силки! Дик, будешь последним глупцом на этой земле, если позволишь обвести себя, и кому обвести – себе же самому!»

Хорошо, положим я, повинуясь своим неожиданно возникшим чувствам, разрушу планы Тернера и во всем признаюсь Элизе, тем самым спасая ее от позорного бракоразводного процесса, на котором она будет фигурировать в самом неприглядном виде. Что выиграю я лично, совершив благородный поступок? За спасение утопающего дают хотя бы медаль, а я, во-первых, потеряю деньги, не менее необходимые мне, нежели Элизе ее миллионы, а во-вторых, немедленно ставлю себя под удар Тернера, а он не из тех, кому известно чувство жалости или сострадания, и он расправится со мной так, что от меня не останется и следа, нечего будет положить в гроб для похорон. И чего я добьюсь, даже если сумею улизнуть от мести Тернера? Разве Элиза когда-нибудь будет моей? Конечно же нет, между нами пропасть. Может, это она сейчас думает, что я богат и надеется, что, бросив Тернера, сможет опереться в жизни на меня. Когда же она узнает, что я беден, то потеряет ко мне всяческий интерес. И в конечном итоге я окажусь в дураках, с какой стороны ни посмотри на мое будущее. И что останется мне – перспектива пойти в наемники? А они, супруги Тернеры, будут купаться в роскоши, выясняя, сколько миллионов положено каждому при разводе? Или вообще помирятся, кто их разберет, этих миллионеров…

Когда мы встретимся с ней завтра, в одиннадцать? Да, именно в одиннадцать. Почему в одиннадцать, а не в десять? Она спросила, когда, и я сказал в одиннадцать. Меня продолжало лихорадить, удивительно для человека, который шесть лет провел в поединках со смертью и чудом остался жив, отделавшись легкой раной. Неужели меня трясет только лишь от предчувствия встречи с Элизой? Если так, то мне конец. Дик, ты сентиментальная свинья, скотина и дурак, возьми себя в руки, у тебя единственный шанс выжить и жить благополучно, не думая о завтрашнем дне, и этот беспроигрышный козырь дает тебе в руки Тернер, всемогущий мистер Тернер. И в дальнейшем, если я успешно проверну это дельце, он не обделит своим вниманием и щедростью, ему нужны такие преданные и исполнительные люди, как я. Значит мое будущее в моих руках. А когда он соединит свои капиталы с итальянской мафией, а это непременно так, то я ему тем более пригожусь. Я способен на любое дело, только не на убийство, но для этого у него есть другие исполнители, хотя бы те подонки, которые вертелись около машины… Не успев продумать до конца свое теперешнее состояние, я подъехал к моему новому жилищу.

Мери встретила меня радушно, но в глазах была тревога. Откуда она и почему? Состоялся какой-то разговор с Тернером или она увидела, что я не в себе? Возможно и то, и другое.

– Вы заболели, Дик?

– Нет, Мери, я здоров. Отчего вы спросили о моем здоровье?

– У вас измученный вид. Вы кого-то видели сегодня? Вопрос был задан некорректно, но я сразу отметил в нем прямой подтекст: она знает, что именно сегодня я встречался с Элизой! И что же, она станет моим врагом? Ну и пусть, что мне от этого, я ведь не собираюсь ни в чем отходить от планов Тернера и в таком случае мне ничто не грозит и нет никакой разницы, как ко мне станет относиться миссис Голсуорси. Я сразу же разозлился, а когда злюсь, то становлюсь грубым и агрессивным.

– Положим, видел, а вам-то какое дело? Я вам должен доложить, кого я видел и какой состоялся разговор, так? Кто вам позволил вмешиваться в мои дела, Мери?

Миссис Голсуорси отпрянула, будто ее ударили.

– Я так и знала, – сказала она почти про себя, – я так и знала, что против нее никто не устоит… – Она повернулась и пошла к себе, такая маленькая и поникшая. Мне стало жаль, но из принципа не хотелось найти несколько слов для утешения.

«Пусть, – рассуждал я, поднимаясь по лестнице на второй этаж, – это даже хорошо, что я так поступил с Мери, не останется сомнений в собственной решимости довести до конца это дело и надежды на помощь в случае опасности. Откуда опасность, если я не собираюсь покоряться своим чувствам и стать рабом этой неожиданной любви? Словом, миссис Голсуорси, думайте по этому поводу что хотите, меня же вполне устроит, если вы молча принесете мне обед и так же молча удалитесь с подносом грязной посуды».

Так и случилось: Мери принесла поднос с обедом, молча расставила тарелки, держалась с достоинством, сумев взять себя в руки, и также без единого слова, не выказывая ни какой неприязни, унесла поднос вниз. Я уже жалел, что обошелся с ней так неоправданно резко, но не находил нужных слов, чтобы как-то объяснить эту резкость, не вдаваясь в подробности. И только потом, когда я лежал на роскошной голубой кровати и курил, вдруг в полной мере осознал ее слова: «Я так и знала, что против нее никто не устоит». Так вот до каких высот поднимается осведомленность миссис Голсуорси и каким доверием она пользуется у Тернера! Она все-таки знала, что я вернулся со свидания с Элизой! Зря я поспешил расставить акценты в отношениях между нами. Почему я не сдержался и так грубо ответил Мери? Неужели я даю волю своей злости и теряю при этом обыкновенную бдительность? Если я не изменю своего отношения к Мери, я непременно потеряю свои сто тысяч. Мне ужасно хотелось позвонить Мери и извиниться перед ней. Этого было бы вполне достаточно, но только я собрался поднять трубку телефона, как зазвонил перламутровый телефон, неприметно стоявший на черепаховом столике, кажется, если я не ошибаюсь, работы французского мастера Буля. Недаром я просмотрел несколько каталогов различных музеев.

Я видел этот телефон несколько раз, но почему-то не придавал ему утилитарного значения, он мне казался антикварным придаткам ко всему остальному, тем более, что был выполнен в стиле ретро; хотя и с электронной программой. Я слушал с минуту негромкий птичий зуммер, потом снял трубку-

– Алло, – послышался уверенный мужской голос, и, хотя я ни разу не разговаривал по телефону с мистером Тернером, я немедленно узнал его. – Алло, – продолжил Тернер суховато, – почему вы молчите, мистер Мэйсон, обдумываете, как лучше всего меня дезинформировать и надуть?

– Здравствуйте, мистер Тернеру никак не ожидал услышать вас и вовремя не среагировал.

– Подозрительно и непростительно для профессионала. Вы ведь профессионал, Дик, неправда ли?

Я почувствовал подвох в его словах.

– В каком смысле, мистер Тернер?

– По части скучающих, дамочек! – Тернер подловил меня и тут же громко рассмеялся.

Противная все же должность исполнителя чужой воли, не будь этого, я бы знал, как посадить в калошу этого остроумного миллионера, но смех у Тернера был явно искусственный и до меня это сразу же дошло. Интересно, чем же недоволен мистер Тернер?

– Вы делаете головокружительные успехи, Дик, этого я не мог предположить… Наша подопечная настолько прониклась чувством к вам, что за обедом, не сдыхала вопросов и даже не глядела в мою сторону, будто меня не существует. Каким оружием вы владеете, мистер Дон Жуан, что женщина едва не лишилась чувств после первой, я подчеркиваю – первой встречи с вами? Да и вы, как мне кажется, не в лучшем состоянии.

«Внимание, Дик, – приказал я себе, – это очень опасный разговор, он сразу же принял зловещий оттенок, люди, вроде мистера Тернера, непредсказуемы в своей подлости и могут переиграть любую ситуацию так, как им захочется в данную минуту в соответствии со своим настроением. Его наверняка уязвило, что Элиза так быстро почувствовала ко мне влечение, хотя по его же плану это должно только радовать, приближая желанный финал. Он раздосадован и захочет сорвать злость на мне. Самое опасное, что он подозревает о моих истинных чувствах к Элизе! Откуда такая информация, неужели Мери? Вот она, цена моей несдержанности и глупости!»…

– Мистер Тернер, я чувствую в вашем голосе раздражение, я что-нибудь сделал не так?

– Все так, – перестав смеяться, нехотя ответил Тернер, – когда вы в следующий раз встречаетесь с объектом? – Он явно для моего унижения назвал Элизу «объектом», возможно вызывая меня на дерзость, но я не заглотнул такую неприкрытую наживку и ответил, будто ничего не заметил:

– Завтра, мистер Тернер, в одиннадцать.

– Где?

– Там же, где и сегодня.

– Постарайтесь впредь отвечать на мои вопросы точно и безо всяких словесных вывертов. «Там же, где и сегодня», – спародировал он меня, – вы что думаете, Дик Мэйсон, что у меня нет других дел, как только следить за двумя влюбленными идиотами?

– Вы ошибаетесь, о любви не может быть и речи: Элиза от скуки согласилась на вторую встречу, я же не выхожу за пределы предписанного вами. И вообще, я хотел бы уточнить при личной встрече с вами все, что связано с моим вознаграждением. Мне нужны гарантии!

– Что ж, – сразу потеплел мистер Тернер, – раз ты, Дик Мэйсон («Ты» – хороший признак), уточняешь детали получения своих денег, значит все произойдет скорее, чем я наметил. Я здорово, Дик, переоценил свою ненаглядную птичку. В ближайшие дни я предоставлю тебе чек на получателя. Ты предпочитаешь Европу? В каком городе желаешь получить причитающуюся сумму?

– Да, пожалуй, в Париже. Я ни разу там не был, хотя и мечтал.

– Хорошо, пусть будет Париж. Там ты на эти деньги сможешь купить тысячу таких сученок, как твой сегодняшний объект. О`кей, Дик, до встречи. Не забывай о нашем условии: если нарушишь его, мы с тобой попрощаемся навсегда.

– Я помню, мистер Тернер.

В трубке загудели сигналы отбоя. Как оперативно отреагировал Тернер на вероятное сообщение Мери о моем состоянии, которое наверняка его задело. Перед сном я позвонил Мери и попросил зайти. Она пришла и застыла вопросительным знаком у двери, не спрашивая о причине моего вызова. Я встал и подошел к ней почти вплотную:

– Мери, – сказал я как можно нежнее, стараясь улыбкой еще больше подчеркнуть желание примириться с ней, – я был сегодня очень неправ с вами. Забудьте об этом, я никогда не позволю больше подобного тона. Я жалею о случившемся.

– Дик, я уже забыла… – сказав это, Мери немедленно улыбнулась и стала прежней, милой и славной, ее мучило состояние униженности, теперь же, когда я сознался в дурном поступке и попросил по сути дела прощения, все случившееся казалось ей далеким и не реальным. – Спокойной ночи, Мери, надеюсь, что у нас с вами в будущем все будет прекрасно…

– Дик, вы говорите правду? У нас обоих?

– Конечно, а почему бы нет?

– Спасибо… – я не знаю, как Мери истолковала мои слова, только она тут же подошла ко мне, привстала на цыпочки и поцеловала в подбородок, потом быстро вышла из комнаты.

Слава богу, что с ней наладились прежние отношения. Мне очень хотелось сегодня же услышать от нее откровенные признания о той роли, которую отвел ей Тернер во всей этой истории, но побоялся торопить события.

Утром, наспех позавтракав, я уже в девять выехал за город. Спешить, собственно говоря, было некуда, ехать на встречу с Элизой – рано, впереди в запасе был как минимум час, но я сдерживал себя, чтобы не прибыть на свидание раньше времени, и в то же время мне не терпелось ее скорее увидеть, услышать голос, взять за руку и послать ко всем чертям мистера Тернера. Тем не менее, я знал, что не сделаю ничего такого, что противоречило бы указаниям хозяина. Ведь Тернер оплатил мои услуги наперед, частично, правда, но собака, получая свою миску похлебки и надеясь на кость, обязана лаять на всех прохожих и кусать, если прикажут. Я – та же собака, и если выйду из под контроля Тернера, то он немедленно одернет меня и даст палкой по носу.

И все-таки, так хотелось поскорее увидеть Элизу. Если бы у электронно-вычислительных машин была человеческая душа, они бы сразу вышли из строя под грузом собственных противоречий. А человек не ломается, потому что выработал защитную возможность «не заметить» собственной подлости или оправдать ее. Стонет, мается, тревожится, клянет весь белый свет, а не ломается. Не все, конечно, некоторые стреляются или вешаются и то не от угрызений совести, а когда их загонят, что называется, в угол. А вдруг Элиза, когда я выполню указания Тернера и лишу ее теперешней обеспеченной жизни, к тому же ей намекнут, какую роль во всем этом деле сыграл я, а сделает это Тернер, чтобы унизить ее, вдруг она тоже что-нибудь сотворит с собой? Может быть, только я навряд ли обо всем этом узнаю, я буду к тому времени сидеть на веранде парижского кафе и пить шампанское. Первое время я еще буду помнить Элизу, потом познакомлюсь с какой-нибудь женщиной, похожей на нее, и со временем забуду обо всей этой истории. Уверен, что Элиза останется в моей памяти, как стереотип женщины и все мои последующие связи будут так или иначе связаны с этим стереотипом, я стану искать во всех женщинах ее черты, походку, мне будет приятно услышать женский голос, схожий с ее голосом.

Черт побери, почему я думаю о ней, как о покойной? А может так оно и есть и встреча со мной толкнет ее к пропасти? Боже, в какую грязную историю я влип, на этот раз похуже, нежели с Гвалдмахером, тогда хотя бы сохранялась иллюзия собственной порядочности: кого, по сути дела, я пытался надуть, Дугласа? Да, но эту старую лису грех было не надуть. А как лихо он раздел меня под видом чуть ли не благотворительности с его стороны: он, видите ли, не сообщил обо мне в полицию и за это отобрал все, что я заработал честным трудом. Свинья, самая обыкновенная свинья и никаких угрызений совести по отношению к тем моим действиям у меня нет. А теперь… И все равно, я должен обеспечить себе будущее и не проворонить сто тысяч. Вряд ли судьба подбросит мне еще раз под подушку, как в рождественскую ночь, такой подарок. На эти деньги можно купить все, что хочешь, за такие деньги люди идут на любые преступления, а я беспокоюсь о судьбе женщины, которую еще позавчера и в глаза не видел, только на фотографии. Чушь и ничего более…

Переполненный мыслями об Элизе и собственными сомнениями, я вел машину по шоссе со скоростью сто сорок миль в час, проскочив на вираже два перекрестка на красный свет, едва не закончив жизнь под колесами огромного автофургона для перевозки овощей. Сознательно, что ли? Одним движением руля положить конец препарации своей души и совести? Что это, сила или слабость? Конечно, слабость, ведь жить под постоянным грузом сомнений и противоречий гораздо тяжелее и неуютнее, нежели вот так, сразу…

Я почти вылетел на поляну, минуя полосатый шлагбаум, подмяв колесами несколько кустов с зеленой завязью будущих плодов. В десяти метрах от меня лежало поваленное дерево без коры, так же трудолюбиво ворочался муравейник, напоминая целую планету людей с высоты космического полета, так же горласто орали птицы, изливая в мелодичных терциях и квинтах торжество любви и жизни, но Элизы среди этого мира не было. Почему? Может, Тернер все переиграл? Очень даже может быть. Скорее всего, он с самого начала не был уверен, что доведет свой план до конца, поэтому и выдал чек только на пять тысяч. А вдруг он убил ее в припадке ревности, разве такое не может быть?

Я посмотрел на часы, было только десять минут одиннадцатого… На душе отлегло. Я вылез из машины, сел в импровизированное деревянное ложе и закурил. Было очевидно, что я безнадежно запутался. Я замечал в других, что начиная какую-нибудь рискованную игру, человек контролирует свои действия, но потом, в процессе ее развития, незаметно для себя поддается этой игре и в дальнейшее не в силах разорвать ее пут. Чаще всего это случается с женщинами, которые от скуки, в поисках приключений и развлечений, никак не затрагивающих их благополучия, заводят любовные интрижки, зная наперед, что всегда могут легко, при необходимости, избавиться от своего партнера. А через полгода случается так, что влюбляются без оглядки, как девочки в пятнадцать лет, и позволяют делать с собой что угодно.

В половине одиннадцатого я был удивлен, что Элизы еще нет, а без десяти злился, как холерик, не в силах совладать с раздражением. Что, нельзя было выехать немного пораньше? Дела задержали? Какие дела, стирка, уборка квартиры? Спать надо поменьше! – заорал я на весь лес, решив подождать еще максимум пятнадцать минут: если Элизы не будет – уеду, встретимся на дороге. Пусть видит, что такие мужчины, как я, не ждут. Мы проскочим мимо друг друга на ревущих машинах, и я не приторможу, так, слегка сбавлю скорость, пусть у нее появится возможность развернуться и догнать меня, а потом всю дорогу просить извинения. Я поломаюсь для вида и, конечно, прощу…

В двенадцать я понял, что Элизы больше нет в живых, другого объяснения я не находил. В час дня я поднялся с дерева и безразличный ко всему пошел к машине: это был конец всем моим надеждам. Я не собирался выяснять, что с ней произошло, – не все ли равно что? Если ее нет в живых, то я не смогу оживить ее, если же она забыла меня, – а почему бы и нет, – то тем более… У меня есть почти пять тысяч долларов, пошлю мистера Тернера подальше и уеду в Париж. Нет, сначала уеду, а потом пошлю. Не станет же он меня искать в Европе за пять тысяч, это для него карманные деньги. Вдруг меня пронзил насквозь электрический разряд, я резко обернулся и увидел на другом конце поляны Элизу: она смотрела на меня серьезно и пристально, без тени улыбки, потухшими печальными глазами.

– Элиза! – закричал я истошным голосом, подбегая к ней и заглядывая в глаза, – что случилось?! Он пытался убить тебя, да? Скажи, да? Я уничтожу его! Что он сделал с тобой?

– Дик, – тихо произнесла Элиза, – я боролась с собой, я не хотела приезжать сюда, боялась за себя. Потом выждала время и, зная, что тебя уже здесь нет, решилась. Мне хотелось только одного: посмотреть на эту поляну, где вчера мне было так необычно хорошо. Я зашла с другой стороны и увидела тебя. Я не стала тебя окликать, положилась на судьбу: оглянешься ты или нет. И ты оглянулся. Я не могу и не хочу больше бороться с собой, я люблю тебя, Дик…

Она положила мне на плечи свои тонкие нежные руки и прижалась лицом к моей груди. Я обнял ее и поцеловал. Элиза раскрыла губы доверчиво, как ребенок, тело стало податливым и мягким. Я взял ее на руки и понес в лес. Сколько я шел, не знаю, все в мире застыло, а в моей душе пел торжествующий гимн первобытной любви. Я положил Элизу на траву и лег рядом, тревожа пальцами ее волосы, целуя лицо, губы, лаская ее груди, маленькие и упругие, как у девочки, с прозрачными лепестками чувствительных сосков. Тело Элизы напряглось, почти выгнулось, она притянула меня к себе.

– Дик, – шепнула она, – я хочу быть твоей, я хочу тебя, Дик, скорее возьми меня, возьми всю, без остатка. Как долго я ждала тебя, Дик, именно тебя, только тебя одного и никого другого. Мне никто не нужен, кроме тебя, кроме тебя никто никогда не прикоснется ко мне, Дик, дорогой мой, единственный, как долго ты не приходил…

– Элиза, – наши пальцы сплелись, я проваливался в сладкое марево страсти, – Элиза, любимая, если бы ты знала, как мучился я в ожидании, моля только об одном, чтобы с тобой ничего не случилось, я боялся, что ты забыла меня, что тебе стыдно за вчерашний день…

– Глупый, любимый Дик, нас теперь никто не сможет разлучить, раз мы нашли друг друга в этом гигантском мире. Мы уедем с тобой на другой конец света и будем принадлежать друг другу. Скорее, Дик, скорее, у меня внутри горит огонь…

Я расстегнул ее блузку, освободив ослепительные груди, такие обнаженные и беззащитные, она лежала передо мной страстная и покорная своему чувству, готовая слиться со мной воедино и навсегда. Перед моими глазами плыли разноцветные радужные круги, тело подрагивало от истомы и предчувствия безумия, я уже готов был раствориться в Элизе, когда меня вдруг пронзила страшная мысль: «Что я делаю, я ведь приближаю ее конец. Она не понимает, что для нее каждое теперешнее мгновение равносильно катастрофе. Наверняка, где-то поблизости люди Тернера и они все немедленно зафиксируют. Этого для суда достаточно. И куда мы потом уедем? Она считает меня богатым человеком, это подтолкнуло ее ко мне, по ее мнению она заполучила разом и любимого, и богатого сразу. Да и кто нам даст уехать, ведь Тернер предупредил меня, чтобы я ни в коем случае не нарушал его сценарий». Это мгновенно отрезвило меня.

– Элиза, – сказал я ласково, – я люблю тебя, люблю безумно, я жажду тебя, но только не здесь, не здесь… мы уедем сейчас отсюда, а в другой раз договоримся, где увидимся и будем только вдвоем…

Мне необходимо было время, чтобы продумать возникшую ситуацию и найти какой-нибудь компромиссный выход; в данном случае он заключался только в одном – спасти Элизу от катастрофы.

– Элиза, будь благоразумной, здесь неловко…

Элиза пришла в себя, открыла глаза и непонимающе посмотрела на меня.

– Что ты сказал, Дик? Повтори, пожалуйста, что ты сказал? – я не мог и думать минутой раньше, что у нее могут быть такие стальные пронзительные глаза.

– Я сказал, что сейчас не время здесь… – слова выходили жалкими и бесцветными, а главное неуверенными, женщин мутит от таких слов, как правило, их произносят слабые никчемные люди. – Элиза, только пойми меня правильно…

Глаза Элизы изменили выражение, они стали жесткими:

– И это говоришь мне ты? Не время и не здесь? Я правильно тебя поняла, жалкий дорожный соблазнитель! А я, как последняя дура, кинулась тебе навстречу, как кидаются в пропасть. Какой же ты подонок, и ты смеешь меня учить морали!

Я молча, не оправдываясь, старался застегнуть ей блузку, лихорадочно придумывая ход, который приостановит события, но не исключит их окончательно.

– Оставьте ваши усилия, мистер Мэйсон. Вероятно вам нужен хороший специалист, он вас подлечит и тогда вы сможете более успешно заниматься своими служебными обязанностями на дорогах! – Значит, она, ко всему прочему, приняла меня за поизносившегося импотента. Что же, хорошенькая роль выпала мне в этот день. Я все еще пытался механически застегнуть ей пуговицу на блузке, но Элиза в ярости отбросила мою руку, – я сама!

Она подпрыгнула с травы, как пантера, ее бешенство было безгранично и, застегивая на ходу пуговицы на розовой блузке, она неслась к шоссе, не разбирая дороги, задевая сумочкой кусты, спотыкаясь на неровностях почвы. Я крикнул вслед: «Элиза, я должен тебе что-то сказать. Это важно и все объяснит!»– но знал заранее, что мои слова не остановят ее. Через минуту она скрылась за деревьями, Я постоял немного, будто контуженный взрывом гранаты, и пошел к машине.