Текст книги "Пятый арлекин"

Автор книги: Владимир Тодоров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 34 страниц)

2. Родриго

– Садитесь, – предложил Троп высокому худому испанцу с прямыми, гладко зачесанными волосами. У него смуглое, измученное лицо, заметно несколько заживающих ссадин. Испанец сухощав, подтянут, чувствуется, что он обладает ловкостью и силой. На вид – не меньше сорока.

– Спасибо, господин комиссар. Вы обратились ко мне на «вы». До этого меня больше величали испанской собакой или мексиканской сволочью. Я имею ввиду ваших коллег.

– Забудьте об этом, Родриго. Курите, у нас долгий разговор.

– Спасибо, господин комиссар, – как заведенный повторял Родриго; он закурил с жадностью человека, лишенного долгое время необходимого и привычного, и откинулся на стуле, прикрыв глаза.

– Я читал ваши показания, – продолжал Троп, – вам будет трудно рассеять всеобщую убежденность в причастности к преступлению, хотя вы и утверждаете, что невиновны. Алиби у вас нет, отпечатки ваших пальцев и на дверце сейфа, и на серебряном браслете, который носила на руке убитая. Кровь на пиджаке, показания Хаммера, подготовка к бегству…

– Господин комиссар, увидев миссис Скалацца на полу, я попытался оказать ей помощь, но тут же убедился, что хозяйка мертва, и решил осмотреть место преступления, как профессионал, – при этих словах Родриго горько усмехнулся, – я увидел полуоткрытый сейф и распахнул дверцу до отказа: он был пуст. И тогда меня пронзила мысль, что подозрения падут на меня и я ничем не смогу доказать свою невиновность. Верите, господин комиссар, я помертвел от страха, я перестал вдруг владеть собой, такого со мной никогда не случалось. Я выбежал из особняка в панике, не ведая, что творю, и побежал домой. Хотелось одного: исчезнуть, превратиться во что-нибудь невидимое и невесомое. Не стану скрывать, мне хотелось немедленно покинуть Дортинг и вообще Америку. Когда я наспех уложил чемодан, то одумался, но было поздно – полицейские уже пришли за мной.

– Вы давно в Америке?

– Двадцать лет. Я приехал из Сан-Мартинеса. Это в Испании.

– Вы хотели бежать на родину?

– На такое путешествие у меня не хватило бы денег. Куда-нибудь в Южную Америку.

– Давно вы у Филдинга?

– С момента приезда, я начинал рассыльным. Потом Филдинг меня заметил, я оказался, по его словам, способным.

– Вы обеспечены? Я имею ввиду ваши заработки у Филдинга.

– Мне хватает. Я живу один и не позволяю себе ничего лишнего. Но вы знаете, господин комиссар, как сейчас с ценами: то, что утром стоит доллар, вечером может стоить полтора. Я сначала пытался откладывать деньги, хоть по сто долларов в месяц, думал вернуться в Испанию, жениться и купить собственный дом. У каждого испанца мечта – собственный дом, пусть хоть маленький, но свой. Но это оказалось невозможным, и я смог купить только подержанный автомобиль: для моей работы это необходимо. Последнее время он был не на ходу, я пользовался прокатным.

– Как вы попали на службу к миссис Скалацца?

– Это была не совсем служба, господин комиссар. Миссис Скалацца по ночам одолевали слуховые галлюцинации, повсюду ей чудились преступники. Скалацца по телефону связалась с Филдингом. Я случайно услышал об этом и сам напросился. Филдинг не хотел меня посылать на такое несерьезное дело, как охрана помешанной старухи. Он так и выразился – помешанной, но я сумел убедить его, что мне необходимо отдохнуть, тем более, что миссис Скалацца просила человека только на три месяца. И Филдинг согласился.

– Когда вы заступали на дежурство?

– В десять вечера, а уходил в шесть. Полдня отсыпался, потом до вечера был свободен.

– Вы дежурили дома или на улице?

– Миссис Скалацца не ставила определенных условий, я мог находиться около дома или в холле. Иногда миссис Скалацца звала меня к себе наверх и просила рассказать об Испании. Я рассказывал о своем детстве, о корриде, о наших праздниках, ярких, как весенние цветы. Когда на нее нападала бессонница, приходилось говорить до утра.

– Вы носили при себе нож?

– Никогда, хотя я испанец.

– В день убийства вы утром пошли домой как обычно?

– Да, я был дома в семь утра. Немного поел и лег спать.

– Я беседовал с вашей хозяйкой: она не подтверждает этого.

– Не знаю, что она говорит, только она и не могла меня видеть: я ведь не выходил из комнаты.

– Вечером, когда вы уходили на дежурство, вас опять никто не видел?

– Нет, я никого не встретил. Подходя к дому миссис Скалацца, я сразу же обратил внимание на то, что ни в одном окне нет света. Я знал, что Стефания, служанка хозяйки, утром должна была уехать на несколько дней к своим родителям и очень удивился темным окнам. Миссис Скалацца не любила темноты. Я подошел к дому – дверь была не заперта. С дурными предчувствиями я поднялся наверх, включая везде свет… дальше вы все знаете.

– Где живет Стефания?

– В нескольких часах езды от Дортинга, в Дайвере. Ее родители содержат ферму, разводят птицу.

– Почему миссис Скалацца согласилась отпустить Стефанию? Она ведь боялась грабителей.

– Днем она не боялась, а ночью был я.

– Стефания часто отлучалась из дому?

– Не знаю. Днем я почти не бывал там, лишь изредка выполнял некоторые поручения хозяйки: один раз сдал в ремонт ее старинные часы-браслет, потом как-то принес из магазина коробку с обувью. Но вы не подумайте чего-нибудь, Стефания скромная девушка, она похожа на испанку. Нет, не цветом волос, а фигурой, походкой. И улыбка у нее такая…

– Она нравилась вам?

– Да, но я никому не говорил об этом.

– Родриго, – мягко обратился к нему комиссар, – допустим, можно как-то объяснить присутствие отпечатков ваших пальцев на дверце сейфа, на браслете. А как оправдать пятна крови на вашем костюме? Скалацца была убита в одиннадцать дня, а вы явились в двадцать два часа, кровь к тому времени давно свернулась, и вы никак не могли ею измазать пиджак. Экспертиза же установила идентичность состава крови на пиджаке с кровью убитой.

Родриго опустил голову, выражая всем видом полную обреченность.

– Родриго, выслушайте меня внимательно: я не знаю, что заставляет вас не говорить правды, обрекая себя на гибель, потому что казнят и без такого количества обличающих материалов. Но я взялся за это дело, увидев в нем маленькую надежду на ваше спасение.

– Господин комиссар, господин комиссар, – Родриго пытался сказать что-то еще, он вскочил со стула, лицо его побледнело, – вы верите в мою невиновность? Тогда я спасен, я много слышал о вас. Господин ко…

– Подождите, Родриго, – прервал его комиссар Троп, – к вашему спасению долгий извилистый путь, если он вообще отыщется. Но, читая протокол осмотра места преступления, я обратил внимание на бутерброды, которые вы обронили на ковер около трупа.

– Да, я помню: хотел достать платок и они выпали. А потом было не до них, я очень испугался, когда понял, чем все это мне грозит.

– Так вот, Родриго Альварес, я глубоко уверен, что человек, убивший Марию Скалацца в одиннадцать часов дня, не придет на место преступления вечером, с тщательно приготовленными бутербродами, не замыв пятна крови на костюме, и не станет, к тому же, потом нестись как сумасшедший по улице, привлекая к себе внимание. Такое может сделать только тот, кто ничего не знает о событиях, происшедших в этом доме! Но это между нами, сеньор испанец, между нами… Вы ничего к своим показаниям добавить не можете?

– Нет, господин комиссар. Простите, – Родриго умоляюще, не мигая смотрел на Тропа.

3. Метод цветной печати

Троп подключил к расследованию убийства Марии Скалацца лейтенанта Блэза. Фердинанд Блэз не мог жить без кумира. В юности – это был Элвис Пресли, король рок-н-ролла, бывший шофер из Пенсильвании; Пресли сменил Кассиус Клей, непобедимый тяжеловес среди боксеров-профессионалов. В этот период восемнадцатилетний Фердинанд упорно посещает спортивный клуб и, по мнению тренеров, обещает стать перспективным боксером тяжелого веса. Потом служба в армии, офицерские курсы, а после армии он, неожиданно для себя самого, приходит на работу в полицию. Его судьбу решил случай с племянником Джорджем.

Гангстер Витторио Винченце, скрываясь от полиции, забрался на чердак семиэтажного дома и открыл беглую стрельбу по группе преследования. Пятилетний мальчик был убит наповал на детской площадке для игр.

Фердинанд в тот день, видя горе своей тетки, поклялся посвятить всю свою жизнь борьбе с преступниками. Попав в полицию, он быстро разочаровался в этих «новых центурионах», как их рекламировала популярная кинолента. Фердинанд смог лично убедиться, что разговоры о коррупции в полицейском аппарате, связях с мафией, пытках и избиениях на допросах имеют под собой реальную почву. Газеты иногда прямо указывали на полицейского чиновника, уличенного в связях с преступным миром. Того тихо спроваживали, и на его место приходил другой, более осмотрительный.

Блэз уже всерьез подумывал об уходе из полиции, но вдруг он «открывает» комиссара Тропа и остается. Троп не похож на остальных полицейских, с которыми Блэзу приходилось сталкиваться по работе, отличался от них принципиальностью, независимостью суждений, к тому же, классический бессребреник, что тоже привлекало молодого Блэза. Одни любили комиссара, другие ненавидели, третьи боялись, как, например, Хартинг. У Тропа был самый высокий процент раскрываемости преступлений, вероятно поэтому его и держали в аппарате городской полиции на высокой должности, хотя нередко шеф, обозленный его строптивостью, публично клялся отправить неудобного комиссара на пенсию. Затем следовало громкое дело, и Макгоурт пожинал плоды работы резкого, непримиримого, но в то же время нужного комиссара Тропа.

Таким образом, у Блэза появился новый кумир, и он попросился под начало Тропа. Он старался во всем подражать комиссару, даже его степенности и внешней медлительности, но это ему удавалось совсем плохо. Взрывной, атлетически сложенный Блэз, чувствовал потребность в ежеминутной отдаче энергии, и сбросив иногда искусственную солидность, оглянувшись предварительно по сторонам, производил в коридоре полицейского управления несколько резких выпадов, качаясь, как маятник, проводя, как это принято в терминологии боксеров, бой с тенью. Потом, устыдившись собственной выходки, напускал на себя прежний серьезный вид. Черные глаза на смуглом лице возбужденно блестели, волосы падали на лоб, и со стороны Блэз больше походил на современного акселерата, нежели на лейтенанта полиции.

Троп терпеливо обучал Блэза методам расследования, с удовольствием отмечая, что Фердинанд хорошо усваивает его уроки. Их отношения постепенно перерастали в дружбу, необходимую для обоих, потому что каждый из них был, в сущности, одинок в большом многолюдном городе.

Фердинанд сидел напротив комиссара в его кабинете, и тот излагал ему свою теорию расследования, которую называл «методом цветной печати».

– Понимаешь, Фердинанд, на цветной печатной картинке при ее изготовлении сначала отпечатывается один цвет, как правило – преобладающий, затем в определенные незаполненные места пропечатывается другой, потом третий, и так далее. Каждый цвет должен занять свое место. Если же он выйдет за границы отведенного ему участка, это сразу же обнаружится. Так и в расследовании, например, с делом об убийстве Скалацца.

Сначала мы с тобой соберем заново показания лиц, тем или иным образом причастных к этой трагедии, а потом займемся наложением одних показаний на другие и посмотрим, где обнаружатся изъяны. Есть у меня некоторые соображения, но о них рано говорить. Ты ознакомился с материалами дела?

– Да, Эдвард, – наедине с Тропом Фердинанд называл комиссара по имени, комиссар сам этого хотел; в присутствии других формой обращения оставалось звание Тропа, – я применил ваши методы при ознакомлении с делом.

– И что у тебя получилось? – Троп добродушно улыбнулся, с удовольствием глядя на Фердинанда.

По-ученически загибая пальцы, Фердинанд стал перечислять: «Во-первых, если миссис Скалацца убил Родриго Альварес, то зачем ему понадобилось приходить вечером? Во-вторых, почему он не скрылся сразу же после убийства, а попытался сделать это так поздно и неуклюже? У него же был запас времени не менее, чем в сутки, пока бы обнаружили труп».

– Первый твой вопрос, Фердинанд, доказывает, что ты никогда не освоишь свою профессию, – глядя на обескураженного Блэза, Троп продолжал, – если бы Родриго убил миссис Скалацца продуманно, не оставив никаких улик и обеспечив себе прочное алиби на то время, когда произошло убийство, то для него был прямой смысл прийти вечером, заступить как обычно на дежурство, подтвердив этим непричастность к убийству и полное незнание того, что произошло в доме за время его отсутствия. И в таком случае, ему не было надобности убегать тайком, а наоборот, следовало поднять крик и позвать соседей и полицию.

Ты неверно сформулировал первый вопрос, сконцентрировав все внимание только на факте прихода Родриго в дом, упустив из виду несколько вариантов, когда такой приход являлся бы оправданным с точки зрения подтверждения алиби. Ведь любой вопрос следует рассматривать в совокупности не только конкретных факторов, но и возможных.

Постановкой второго вопроса ты себя полностью реабилитируешь и показываешь грамотным специалистом, – Троп опять добродушно и хитро улыбнулся, видя как светлеет при этих словах лицо Фердинанда. – Если бы Хартинг не получил от родителей в наследство кочан капусты вместо головы, то один этот вопрос должен был его смутить. Но Хартингу не до психологических исследований: прямых улик против Родриго столько, что его уже сегодня можно отправить на электрический стул и ни один адвокат не сможет ему ничем помочь, тем более тупица Баррел. Зачем же Хартингу искать кого-то другого? Его смущало только отсутствие похищенных бриллиантов. Будучи уверенным, что Родриго не раскроет место их нахождения, Хартинг охотно передал мне это дело. Сливки с него он давно уже снял, позируя для «Вечерних новостей» и описывая корреспонденту дешевенькой газетки звероподобного гориллу Родриго Альвареса. Этот портрет более подходит самому Хартингу, нежели испанцу.

Ты съездишь сегодня в Дайвер и поговоришь со Стефанией; Дуг сказал, что после смерти хозяйки она живет у родителей. Меня не удовлетворяют вопросы, которые ей были заданы. При разговоре, я подчеркиваю, при разговоре, а не при допросе, не забывай о мелочах; они зачастую говорят больше, чем значительные, но ничего не дающие факты. При беседе Стефания гораздо глубже раскроется, нежели при официальном протокольном допросе. Весь разговор незаметно запишешь на магнитофон.

Свой приезд объяснишь чисто формальным проведением дополнительного расследования и обязательно выскажешь уверенность, что ты не сомневаешься в виновности Родриго Альвареса. Поинтересуйся у нее, знала ли она о существовании скрытого сейфа. Ничего, что она может не сказать правды, интонация голоса при ответах играет немалую роль, и мы должны уловить и отделить ложь от правды.

Также выясни, когда Стефания в день убийства прибыла домой. Желательно проверить эти сведения у возможных очевидцев ее приезда. Хотелось бы знать, не проявляла ли она в тот день беспокойства, хотя вряд ли нам удастся узнать у кого-нибудь такую важную мелочь. В общем, сам понимаешь, что нас интересует и из чего тебе следует исходить при разговоре. Мне недостаточно мнения Хартинга о Стефании. Сегодня постараюсь выкроить время и осмотреть особняк миссис Скалацца. Шеф завалил меня работой, когда же я попытался пожаловаться ему на большую загруженность, ты знаешь, что он мне ответил?

– Не прибедняйтесь, Троп. Будь это так, вы не стали бы искать себе дел у других следователей!

4. Особняк на Седьмой авеню

Целый день Тропа занимали неотложные дела и только к вечеру он смог вернуться к материалам о происшествии в особняке на седьмой авеню. Все еще было неясным, но какие-то факты вырисовывались из общего хаоса ярче, обретали четкий рисунок и это являлось результатом напряженной работы, независимо от того, занимался ли Троп этим делом или другим: мозг его автоматически продолжал анализировать, вычислять и сопоставлять, отбрасывая все лишнее.

Троп посмотрел на часы – десятый час, и, хотя летом темнеет поздно, на улице уже зажглись фонари, да и комиссар более часа назад включил свет в кабинете. «Отложу, пожалуй, визит в особняк на завтра», – подумал комиссар, но его неожиданно охватило предчувствие, что именно сегодня он приблизится к разгадке преступления.

Троп решился: он одел темно-синий, не по сезону тяжелый пиджак, висевший в течение дня на спинке стула, поправил воротник рубахи, затягивая при этом узел галстука, запер сейф, и, осмотрев комнату, – не забыл ли чего, погасил свет и направился к выходу. Все это проделал обстоятельно, и те, кто судил о характере комиссара по внешним признакам, глубоко заблуждались: в нужный момент реакция Тропа была незамедлительной.

Седьмая авеню протянулась с юга на север и практически находилась вне городской черты, счастливо избегнув фабричных испарений и автомобильного смога. Она была ровная и зеленая, ухоженная специально нанимаемыми садовниками.

Двухэтажные особняки, чем-то похожие друг на друга и в то же время имевшие свои отличительные признаки, выстроились в две параллельные линии. Здесь проживали только обеспеченные люди; дом на этой улице стоил не менее двухсот пятидесяти тысяч. Улица была хорошо освещена, но дома таились в тени, отбрасываемой широколистными кленами. «При таком свете водопроводчик не мог спутать Родриго ни с кем другим», – подумал Троп, останавливая машину метрах в двухстах от тридцатого номера. Оставшийся путь Троп проделал пешком, чтоб не привлекать излишнего внимания.

Попадались редкие степенные прохожие, выгуливавшие породистых собак, неслышно проплывали дорогие мощные машины: форды, крайслеры, понтиаки – улица понимала толк в машинах. Здесь не было измученных нездоровых людей; дома же, как и люди, имели надменный, самодовольный вид.

Троп приблизился к нужному номеру, потрогал металлическую узорчатую калитку и без звука открыл ее ключом из связки, захваченной в управлении. Замыкал связку брелок с рельефным изображением Наполеона Бонапарта, выпущенный в Париже к одному из бонапартовских юбилеев. Брелок видимо прислала сестра в подарок миссис Скалацца. Наполеон на брелке в своей классической треуголке и вид у него, как и при жизни, независимый и гордый. Троп зачем-то внимательно посмотрел на строптивого надменного императора, и, глубоко вздохнув, положил брелок с ключами в карман.

Комиссар шел по дорожке из крупного речного песка, направляясь к дому, взгляд его неприметно, но цепко скользил по огромным клумбам с пышными осенними цветами и декоративным деревьям, подстриженным умелой рукой. «Садовник работал два раза в неделю – в понедельник и четверг, убийство произошло в среду… Значит, он тоже ничего прояснить не сможет». Взгляд Тропа не пропускал теневых пятен под деревьями, под окнами особняка… Стоп! Он продолжал двигаться, но весь напрягся, чувствуя себя незащищенным перед неведомой и в то же время реальной опасностью: в окне второго этажа в зыбком неверном свете всколыхнулась занавеска. Это говорило о чьем-то присутствии в доме. «Может быть, открыли дверь в коридоре или противоположной комнате», – подумал Троп. Он не мог остановиться и прислушаться, боясь показать, что обнаружил чье-то присутствие, и, чтобы выгадать время, остановился и принялся прикуривать сигарету, повернувшись спиной к ветру, и в это время, нащупав пистолет, незаметно снял рычажок с предохранителя.

Особняк недружелюбно уставился на комиссара черными слепыми окнами, каждое из которых могло в любую секунду осветиться смертоносной вспышкой выстрела. Послышался легкий шум, и в подозрительном окне показалась кошка, прыгнувшая с подоконника на планку открытой форточки, и теперь выбиравшая более устойчивое место. Троп мгновенно расслабился, напряжение спало, он негромко рассмеялся.

– Хорошо, что писаки не узнают об этом. Представляю заголовки: «Комиссар – против кошек! Поединок с котом!» Все равно не порядок, что открыта форточка, – уже придирчиво подумал комиссар, приближаясь к двери с цветными витражами. Дверь заперта, печать полицейского управления на месте. Троп для ориентации представил план дома, затем аккуратно срезал печать, отпер дверь и шагнул в темноту. Достав из кармана небольшой фонарик, он быстро узким лучом отыскал выключатель и нажал податливый прямоугольник.

Перед ним находился просторный незастекленный холл, на полу дорогой ковер, на стенах, между современными, стилизованными под старину, бронзовыми бра, виднелось несколько модернистских картин в строгих деревянных рамах: размытые цветовые пятна, глаза без лиц, геометрические фигуры неопределенного назначения… В углу, на подставке из каррарского мрамора, возвышалась скульптура из металла, с тремя отверстиями неправильной формы.

– И за что только люди деньги платят? – не зло и не к месту подумал Троп, сознавая вздорность своей мысли. В конце концов, какое ему дело, что кому нравится и за что они платят деньги?

Он медленно поднимался по лестнице, пушистые ковры глушили звук шагов. Поднимаясь, Троп по пути зажигал все светильники, отчего лестница и холл пылали ослепительным светом. Он добрался до гостиной и зажег люстру. Здесь убили Марию Скалацца.

Комиссар огляделся: по-прежнему фарфоровые дамы и кавалера не решались приступить к прерванному менуэту. Троп подошел ближе к горке; искусные мастера придали фигуркам живость и пластику, их было много, не менее полусотни на четырех стеклянных полках, произведений прикладного искусства различных фарфоровых мануфактур и заводов восемнадцатого века, изготовленных в Германии, Франции, Австрии, России…

– Говорят, такой фарфор – безумная роскошь и стоит десятки тысяч долларов, – произнес вслух Троп, никогда не интересовавшийся искусством ранее. Вот на ковре мелом обведено место, где лежала убитая. Линия, обозначавшая руку, смазана, вероятно кто-то наступил. Не удивительно: народу тогда суетилось много – и фотограф, и эксперты, журналисты, самые пронырливые.

Вот оторванное от стены зеркало, оно прикрывало сейф. Зеркало отходило автоматически, не преступник не был знаком с секретом и попросту сорвал его. Значит, он знал, где находится сейф.

Троп прошел в спальню покойной миссис Скалацца – постель аккуратно прибрана, всюду порядок. Хозяйка явно любила, чтобы все стояло на своих местах. Троп узнал об этом, знакомясь с показаниями Стефании, и с теплотой подумал об убитой. Он и сам был приверженцем строгого порядка во всем, что касалось его работы, да и не только ее. Через коридор – комната Стефании.

Здесь Троп увидел иную картину: постель разбросана, в комнате какой-то хаос: рассыпана французская пудра, беспорядок на туалетном столике, сдвинуто далеко в сторону кресло. В общем, на это можно было и не обратить внимания – молодая девушка опаздывала на автобус и не прибрала комнату. Но Троп, со своим пристрастием к порядку, не мог пройти мимо подобного отношения Стефании к своим прямым обязанностям. «Хорошо, что у меня нет семьи, я бы заел всех своим характером…», – подумал Троп. Он любил иногда порассуждать с самим собой.

Выйдя из комнаты Стефании и не обнаружив ничего примечательного, Троп прошел коридором и увидел лестницу, ведущую вниз к черному ходу. «Значит, Стефания могла выходить из дому, минуя гостиную и не попадаясь на глаза хозяйке!»– мысль была не новой, но здесь, на месте, она отложилась более четко и заняла другое место в сознании Тропа. Говоря языком строптивой хроники, она перебралась с седьмого-восьмого места на третье или даже на второе. Троп не стал спускаться по лестнице, а вернулся в спальню миссис Скалацца, и, открыв секретер, принялся небрежно перебирать бумаги. Думал ли он об этом раньше? Трудно сказать: иногда Троп и сам не знал, что предпримет в последующую минуту, но в этих, казалось бы хаотических действиях, была своя жесткая система, сводившаяся к тому, чтобы не пропустить ни одного, даже самого незначительного факта. Так частый бредень браконьера задерживает в себе, помимо крупной рыбы, и мальков.

Письма, бумаги убитой… Троп мельком оглядывает их, откладывая в сторону. Недописанное письмо в Париж, оно написано по-английски и только начало письма по-французски:

«Мой дорогой друг Ядвига!»– перевел Троп и усмехнулся: «Как хорошо, что миссис Скалацца не была сильна во французском, потому что кроме этих слов я, пожалуй, ничего и не знаю». Комиссар закурил сигарету и продолжал чтение. «Прости, что я долго ничего не сообщала о себе, все надеялась приехать и уже никогда не расставаться с вами. К сожалению, обстоятельства (ухудшение здоровья) затягивают переезд. Боюсь, что в этом состоянии дорога для меня будет обременительной.

Не переживай, эта задержка временная, не более, чем на полгода. За это время подлечу нервы. Стыдно признаться, моя дорогая, но меня одолевают слуховые и даже зрительные галлюцинации, я слышу по ночам в гостиной чьи-то шаги, какие-то шорохи. Я даже обращалась в полицию, но ты же знаешь наших полицейских… Как-то ночью дверь в мою спальню приоткрылась, и я увидела в проеме двери в лунном свете мужскую фигуру. Поверь, я чуть не умерла со страху: я закричала, зажгла свет и выбежала в гостиную, но там никого не было. Мои драгоценности, к счастью, были целы и Леда стояла на месте. Мне все кажется, что приходили за ними. Моя служанка Стефания ничего не слышала. Впрочем, в двадцать лет и меня никакой шум разбудить не мог. Называя все это галлюцинациями, я, тем не менее, понимаю, что все реально.

Лиз Тостер (я писала тебе о ней) посоветовала обратиться в частную сыскную контору и нанять детектива для охраны. Сегодня свяжусь с ними: хочу спокойно прожить до отъезда. Пусть будет частный детектив, раз полиция ничем помочь не может. Даже если мои страхи безосновательны, присутствие детектива меня успокоит.

Здоров ли Поль? Передай, что по приезде в Париж я помогу приобрести ему овощную лавку…»

На этом письмо обрывалось. Известные факты: миссис Скалацца – была подвержена слуховым и зрительным галлюцинациям – результат расстроенного воображения. Троп беседовал с лечащим врачом убитой: он подтверждает, что пациентка страдала устойчивым расстройством нервной системы. Но среди всего известного неожиданное открытие – миссис Скалацца обращалась за помощью в полицию!

– Не знаю, что там думает доктор, – вдруг промычал Троп, – но это письмо написано здоровым человеком, а главное – она обращалась в полицию и ей не помогли. И Стефания не могла не знать об этом! Интересно, кто проверял заявление, кто приходил, кто отказал в помощи?

Троп, сложив письмо, бережно положил его в карман пиджака и потушил свет. Часы на городской башне пробили двенадцать раз.