Текст книги "Пятый арлекин"

Автор книги: Владимир Тодоров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 30 (всего у книги 34 страниц)

3. День платежа

Начальник районного отделения внутренних дел полковник Сиротин читал рапорт капитана Милованова, постукивая о настольное стекло коротко остриженным, желтоватым от сигаретного дыма ногтем. Он прочел его дважды и поймал себя на мысли, что испытывает двойственное чувство. С одной стороны – удовлетворение и радость от того, что сведения, полученные от Вячеслава Андроновича Горина проливают определенный свет на исчезновение Караваевой и есть прямой выход на преступника и преступников. С другой – разочарование, потому что эти самые сведения не оставляли надежд на то, что девушка жива. Раньше он как-то над этим не задумывался, полностью поглощенный только профессиональной стороной дела. И поэтому свои новые впечатления отнес за счет опыта и старости, которые позволяют расслабиться без ущерба для дела и видеть все грани человеческой драмы, а не только те, которые необходимы для поиска преступников. По поводу надвигающейся старости с полковником можно было бы попросту не согласиться, потому что «старику» было только сорок шесть, но двадцать семь лет работы в милиции, конечно, срок немалый.

– Каковы ваши впечатления от Горина и почему вдруг вы ему так быстро поверили? – неожиданно спросил Сиротин Милованова, внимательно смотря в лицо капитану. Тот под взглядом Сиротина испытал какую-то неловкость и даже задним числом просчитал все варианты снова на предмет проверки себя самого. Не поспешил ли он и в самом деле с освобождением агронома, но ошибки в своих действиях не обнаружил. Одернул китель, а потом, словно застыдившись своих суетливых ненужных движений – китель ведь сидел отлично – коротко доложил ситуацию и свое мнение, подтвердив его фактами, изложенными в докладной.

– Получается, что она действительно не вышла вслед за Гориным. Впрочем, это пока лишь версия, потому что могла выйти потом. При опросе свидетелей, бывших на том торжестве, это самая главная деталь. Хорошо, займемся расследованием вплотную. Спасибо за проявленную бдительность, вы могли бы и не обратить внимания на ориентировку, ведь в показаниях Горина фамилия девушки не указана.

– Да как же не обратить внимание, товарищ полковник? – искренне возмутился Милованов. – Тут же и ребенку ясно, что о Караваевой шла речь.

– А вот так, – улыбнулся Сиротин, – очень просто, взять и не обратить. Мало разве случаев, когда преступник спокойно разгуливает по городам и столицам страны, а иногда и сигарету стреляет у постовых милиционеров. А за два шага висит его фотография анфас и в профиль с призывом к населению оказать содействие в розыске особо опасного преступника. Так что, еще раз спасибо. А Горина придется все-таки вызвать.

– Он только уехал.

– Сегодня уехал, а через несколько дней вызовем. С поезда снимать его нет никакого резона. Найдется работа и до его приезда.

– Вы только, когда будете его вызывать, не напугайте старика.

– Спасибо за совет, – Сиротин поднял голову и с усмешкой посмотрел на Милованова, – если бы вы не подсказали, мы бы Горина наверняка в наручниках привезли. Вы свободны.

Милованов понял нелепость своей просьбы и смущенно вышел. «Дурак, – ругал он себя по дороге в свой кабинет, – это же надо так опростоволоситься, полез с советами к полковнику, который старше тебя и повидал всякого в тысячу раз больше…»

Это дело вскоре попало к начальнику управления уголовного розыска Министерства внутренних дел полковнику Чернышеву. Пока он знакомился с ним и мысленно выстраивал схему подходов к Неживлеву, чтоб не вышло какой осечки, по телефону внутренней связи позвонил генерал Жмуров и вызвал к себе.

– Слушаю, товарищ генерал, – входя в кабинет, по привычке четко произнес Чернышев, как привык произносить эти слова без малого пятнадцать лет. Он понимал, что разговор предстоит серьезный и Жмуров никогда по пустякам не звонит, но то, что он услышал от генерала, удивило своим совпадением.

– Присядь, Александр Егорович, и слушай меня внимательно: срочно займись картотекой и проверь, какие материалы есть на двух граждан: Неживлева Семена Михайловича, 1952 года рождения, и Краснова Александра Григорьевича, 1942 года рождения. Адреса вот здесь тоже указаны. Посмотришь. Ими интересуются наши коллеги из Комитета Государственной безопасности. Сам знаешь – нашего времени они просто так отнимать не станут, значит дело серьезное. Просили уточнить только по материалам, которые могут найтись у нас и ни в коем случае не выяснять что-либо через участковых. Им скорее всего необходима какая-то зацепка для проведения операции по линии контрразведки. Все понятно?

– Понятно, Василий Анатольевич, – медленно ответил Чернышев, – на Краснова в данный момент никакими сведениями не располагаю, а вот по поводу Неживлева Семена Михайловича есть некоторые соображения. – Чернышев в этот момент чем-то походил на актера Санаева игравшего в каком-то фильме милиционера: также был внешне медлителен, спокоен, и только глаза выдавали внутреннее напряжение и ответственность за каждое сказанное слово. – Он замешан, по-моему, в серьезном уголовном преступлении.

– В каком преступлении? – живо переспросил генерал.

– В убийстве. Именно в убийстве гражданки Караваевой Александры Андреевны, семнадцати с половиной лет.

– Прошу подробности, – коротко бросил генерал.

– Третьего июня, со слов ее отца Андрея Васильевича Караваева, пригласили ее на день рождения в незнакомую компанию, и оттуда она не вернулась. Загулять, как поступают порой легкомысленные особы ее возраста, не могла: проживала вдвоем с отцом, заботилась о нем. Отец – сердечник, и ей это было известно в первую очередь.

– Что подтверждает вашу версию убийства?

– Пошла Караваева к некоему Неживлеву Семену Михайловичу, даже книжку хотела надписать по этому торжественному случаю, пообещала отцу вернуться в крайнем случае к двенадцати часам. Капитан Милованов, сортируя разный уголовный элемент, пополнивший за ночь КПЗ, наткнулся на Горина Вячеслава Андроновича, приехавшего из Астраханской области в командировку. Приехал он в Москву и решил навестить своего бывшего сослуживца по фронту генерала Неживлева, который сейчас за границей работает. А там на квартире гуляла в этот момент сомнительная компания – отмечали тридцатилетие генеральского зятя – Семена Михайловича. Обсмеяли там старика с тонким ехидством, как это умеют «суперинтеллектуалы», оскорбили его чувства. А когда он на фоне всех их взглядов и роскоши высказал свою точку зрения, притом напрямик, обозвав классовыми врагами, то хотели его даже убить. Не дома, конечно, а где-нибудь подальше, и не сами, а кому-то хотели звонить. Напугал он их своей прямотой, побоялись, чтобы дальше где-нибудь не высказал своего мнения. Явно не желали привлекать к себе внимания и, вероятно, знали почему. Вступилась тогда за него одна девушка, как выяснилось – Караваева. Она даже пыталась сразу же за Гориным выбежать, но ее не пустили. А по поводу Горина позвонили предположительно референту Карнакова – подполковнику Туманову. Звонок в райотдел организовал именно он. Это уточнил капитан Милованов.

– Настырный капитан, – улыбнулся генерал, – присмотрись, может к себе возьмешь. Туманов под следствием, нетрудно установить, кто именно подсказал ему идею расправиться с Гориным таким образом. А девушка, значит, там осталась, по всей видимости, так?

– Так. Не выпустили… Значит, и она мешала им как свидетель.

– Логично, Александр Егорович. А картотеку обязательно посмотри. Может, еще что-нибудь отыщется. Тогда и ответим на вопрос. И совместно решим, в какой степени кому подключиться, чтоб не испортить друг другу игры. Мне по поводу Неживлева и Краснова сам Ильюшенко звонил. Слыхал о таком? Гроза шпионов всех мастей.

– Слыхать-то слыхал, – улыбнулся Чернышов, – да где уж нам с асами контрразведки чай пить? Мы – люди маленькие, нам положено мусор разгребать, а им – шпионов ловить.

– Не вижу принципиальной разницы в наших задачах, – нахмурился генерал, – мы, как ты выразился, разгребаем свой, отечественный мусор, а они делают то же самое, только мусор с иностранным душком. Так что не обольщайся по поводу их работы и не строй из себя казанскую сироту: он, видите ли, разгребает мусор, а они – в белых перчатках. Одна у нас работа: очистить общество от этого самого мусора, а белые перчатки – для парадов, да ты их и сам тогда надеваешь.

– Понял, Василий Анатольевич, это я так, про перчатки. Сейчас займусь картотекой и сразу же доложу. Разрешите идти?

– Иди, – генерал тепло улыбнулся, – везет мне с тобой, Александр Егорович, чуть что серьезное начинается, а у тебя уже все под рукой, словно знал наперед, что нужно.

– Совпадение, товарищ генерал. Капитана Милованова благодарить нужно.

Знакомство с картотекой дало некоторый результат: Неживлев Семен Михайлович проходил в 1978 году в Ленинграде по валютному делу, но был неожиданно отпущен за недоказанностью улик. На Краснова же никаких материалов в электронной памяти ЭВМ не оказалось. Картотекой систему данных банка называли по старинке, когда еще в не столь далекие времена картотека действительно существовала и объединяла в огромных помещениях данные о преступлениях, совершенных по стране, с дактилоскопическими отпечатками и кратким описанием состава преступления. Для того, чтобы выяснить интересующий следователя вопрос, иногда приходилось затрачивать много часов или даже дней. Потом на смену устаревшей громоздкой, не оправдывающей себя системе, пришла электроника. Помещение оборудовали новейшей техникой, все необходимые данные уложились в точки и тире перфолент и перфокарт, которые позволяли получить необходимую информацию за несколько минут.

Чернышов поначалу отнесся с недоверием к новшеству и даже сгоряча был возмущен перестройкой картотеки. Он не доверял машине в таком серьезном и ответственном деле, но потом быстро переменил мнение, хотя по привычке или для порядка ворчал, что картотека была все же лучше и понятнее. Ворчание это было больше похоже на переживание закостеневших бухгалтеров, тяжело воспринявших переход в их счетной системе на электронные вычислительные машинки и любивших до сих пор приговаривать при малейшей их поломке, что счеты были надежнее. Впрочем, загляните сейчас в кабинет любого бухгалтера и вы увидите рядом с универсальным маленьким электронным калькулятором самой лучшей зарубежной или отечественной марки мирно покоящиеся старые потемневшие счеты, перешедшие по наследству от прежнего бухгалтера. «Теперь такие не делают», – любят повторять старые бухгалтеры, почти с нежностью трогая высохшие от времени костяшки. Так и Чернышов, получив необходимые сведения менее чем за полчаса, все-таки высказал с юмором капитану Жигулину соображение: поди знай, что эта машина наплетет. Жигулин, прекрасно понимая, для чего все это говорится, отпарировал, что Чернышов вероятнее всего по утрам бреется топором, а не современным бритвенным прибором. Оба остались довольны, и Чернышов понес ценные сведения к себе в кабинет, чтоб обобщить их, дополнив версией о возможном убийстве гражданки Караваевой в квартире Неживлева. Генерал ознакомился с подготовленными материалами и отослал их по назначению курьером спецпочты.

События, предопределенные ходом шпионской мысли Нортона Глайда, тоже развивались своим чередом. Уведомленный Неживлевым, что Ирина Александровна отбыла на отдых в Гагры, он выждал несколько дней для контроля и в ближайшую пятницу вечером, на машине, которая привозила в посольство продукты, выбрался в город, а затем, тайно покинув ее, пробрался незаметно к дому. Его, профессионального разведчика, больше, нежели антикварные ценности Семена Михайловича, интересовало содержимое сейфа Александра Филипповича Неживлева. За него он собирался получить помимо награды от ЦРУ и значительный гонорар от крупных журналов. Семен Михайлович ждал Глайда, испытывая одновременно страх и какое-то удовлетворение. Александр Филиппович Неживлев хотя и принял в семью в качестве зятя Семена Яроцкого и даже дал свою фамилию, относился к нему с какой-то брезгливостью. Он словно чувствовал, что занимается Семен Михайлович нечистоплотными делами, но ради дочери закрыл глаза на все. А она была почти в буквальном смысле без ума от своего будущего мужа, который преподнес ей за неделю до бракосочетания бриллиантовое колье стоимостью в семнадцать тысяч рублей. Этим жених окончательно привлек на свою сторону и мать Ирины. Александр Филиппович в подарках не нуждался, но будущий зять подарил генералу кожаное пальто из «Березки», а своей теще скромные бриллиантовые сережки. Принял генерал в семью проходимца Яроцкого, а брезгливость и недоверие подавить не мог. Надо полагать, что на перемену фамилии зятя он согласился из простых соображений: на случай рождения продолжателя, рода. Да вот Ирина Александровна никак не хотела обзаводиться ребенком, все оттягивая этот момент, чтоб не испортить своей удивительной фигуры.

Припомнил все это Семен Михайлович и злорадно потер руки, хотя в первый момент после предложения Глайда вроде даже посочувствовал тестю, зная, какими будут для него последствия. «Ничего, пусть его прижмут, пусть и он побудет в той шкуре, в которой мне пришлось побывать в Ленинграде. Запросто снимут, и в должности понизят, а то и совсем попрут из рядов…»– рассуждал, взбудораженный встречей с Глайдом, Семен Михайлович. Его мысли прервал звонок: один длинный и два коротких. И снова длинный. «Глайд, – лихорадочно подумал Семен Михайлович и его охватила нервная дрожь. Скорее бы от всего отделаться и завалиться на кровать в любом французском или западногерманском отеле, куда его сможет переправить поначалу Нортон Глайд. – А там меня не достанешь, к тому же никто и искать в тех местах не будет: кому придет в голову, что я переправлен людьми Глайда, да и документы у меня будут надежные, а какое я стану носить имя – плевать: Ганс, Артур, Джеймс или Генрих Шлагбаум!» – рассуждал Неживлев, быстро направляясь к входной двери. Он открыл ее не глядя в глазок – был уверен в личности позвонившего условным кодом, и немедленно вздрогнул: перед ним стоял незнакомый гражданин с длинными волосами, выбивавшимися из-под заношенной тирольской шляпы, неопрятный пиджак приоткрывал мятую рубаху в пятнах, брюки давно нуждались в чистке и вздулись пузырями на коленях. Лицо украшали большие темные очки с пластмассовыми стеклами стоимостью в один рубль пятьдесят копеек. Субъект был явным алкоголиком.

– Что вам угодно? – спросил растерянный Неживлев, с трудом приходя в себя, испытывая только одну лишь брезгливость и недоумение. Как мог совпасть только ему известный сигнал Глайда с идентичным звонком незнакомого, опустившегося гражданина. И вдруг его осенило: это же переодетый Глайд! И пока он осмысливал это, тот резко оттолкнул Семена Михайловича и прошел порывистым шагом в прихожую: нечего было на площадке освещаться как на авансцене драматического театра. Он молча бросил шляпу в руки Семену Михайловичу. Бросил небрежно, будто лакею в дореволюционных питейных заведениях, так что Неживлева не могло это не покоробить. Но, увы, хозяином положения и сегодня, и в будущем был Глайд.

– Где? – только и спросил Глайд. Он тоже был явно возбужден. И Семен Михайлович предупредительно пропустил его сначала в гостиную, а потом в спальню генерала, где совсем недавно произошло преступление. Там находился сейф с личными бумагами Александра Филипповича. Да и не только личными, но и другими, которые взял он из архива у хорошего знакомого полковника под честное слово, задумав написать книгу. Старый военный поддался «болезни» того времени, когда каждый, кто испытал войну и трудности послевоенного времени, пытался рассказать об этом людям, не имея для этого ни литературного опыта, ни таланта, ни призвания. Книга не получилась, да и некогда было, честно говоря, заниматься Александру Филипповичу литературным творчеством – занят был по горло неотложными служебными делами. Вот и получилось, что рукопись он забросил, уехал на работу за границу, а в сейфе осталось немало документов прошлого времени, на отдельных листах которых стоял выцветший гриф «СЕКРЕТНО». Посчитали друзья генерала, что прошло уже немало времени с тех пятидесятых годов, а у генерала достаточно опыта, чтобы отобрать необходимое для будущей книги, да и многие аналогичные документы были давно рассекречены и не представляли для спецслужб Запада никакого интереса. Александр Филиппович временами искренне верил, что вернется к написанию книги и этим внесет свой вклад в общее благородное дело. Он хотел оставить потомкам своим наблюдения, выводы и предостеречь их от повторения ошибок прошлых лет. Генерал даже купил для этих целей пишущую машинку и напечатал на первом листе название своих мемуаров: «ФРОНТ». Название притягивало и очень нравилось ему, хотя его придумал не он, а знакомый журналист. Понятно, казалось бы, каждому, что литература, как и наука, требует долгие годы учения, накопления знаний, опыта, полнейшей отдачи сил таланта. Но отчего-то в математику никто не пытается сунуться со своими научными открытиями, если для этого нет соответствующей специальной подготовки, и в физику тоже. А вот в литературу – пожалуйста! Тут уж ничего не поделаешь, так повелось издавна, и все потому, что формул, из которых слагаются химия или физика, никто не знает, кроме специалистов, а алфавит, являющийся основой языка, знают все. Бери ручку и твори…

Вечерело. Комната погрузилась в полумрак, и предметы выглядели неуклюже, нереально. «Света не зажигать!»– скомандовал Глайд и Семен Михайлович послушно отдернул руку от кнопки выключателя. Глайд снял свой маскировочный пиджак и парик. Он почувствовал себя свободнее без камуфляжа и достал из объемного дорожного баула карандаш-фонарик: его электронный голубоватый лучик высветил в сейфе, стоявшем позади двуспальной кровати, отверстие для ключа. Глайд профессионально осмотрел его и вынул из брючного кармана отмычку. Вот уж, позавидовали бы воришки, с которыми имел дело капитан Милованов, увидев такое чудо. Куда им, с их допотопным самодельным инструментом до набора Нортона Фитцджеральца Глайда! Этот великолепный комплект изготовлен на заводе из лучших образцов стали, снабжен электронным табло, которое сразу показывало, какой зубчик прикрутить, а какой выдвинуть и на сколько. И взломом сейфа занимался сейчас не какой-нибудь полуграмотный медвежатник, а выпускник колледжа, которому Соединенные Штаты Америки доверили дипломатическое представительство своей страны! Глайд привычно (сказывался опыт в подобных делах) всунул отмычку в отверстие, придал ей нужную форму, повторяющую зигзаги замка, и мягко повернул вправо. Язык замка плавно, без скрипа поддался и Глайд легко открыл тяжелую бронированную дверцу. Было отчего порадоваться дипломату-шпиону: сейф был буквально набит материалами, взятыми из разных архивных ведомств. Конечно, здесь отсутствовали документы, отражающие современную политику страны, но достаточно было только взглянуть на документ, под которым стояла строгая подпись Председателя Народного Комиссариата Обороны. Да за один лишь этот автограф Глайду отвалят столько, сколько и не снилось обреченному дураку Семену Неживлеву. Глайд лихорадочно, все же сдали нервы и у него, не глядя, стал выгребать содержимое сейфа в баул. Напоследок его ожидал еще один сюрприз – пистолет, который генерал хранил как память со времен войны.

– Ну, Сэм, заживем мы теперь! – довольно хохотнул Глайд, застегнув баул и закрыв сейф, и Семен Михайлович внезапно понял, что прогадал: можно было и не отдавать половину своих ценностей, а ограничиться лишь содержимым этого сейфа. «Дубина, дубина без мозгов! – ругал себя Неживлев, глядя на улыбающегося Глайда, – провел меня этот заокеанский фраер как мальчика!».

«Раскис от удачи, – ругнулся мысленно Глайд, – впрочем, какая разница, уступлю ему часть его антикварного богатства и соглашусь на одну четвертую. Ему в радость, и доверие ко мне восстановится. А в принципе это ничего не изменит, потому что шлепнет его Краснов завтра, когда я вывезу все из этой квартиры. Вызову через час на явочную квартиру и попрошу, чтоб обязательно расписку принес с собой, причину найду, а вместо меня его будет поджидать мистер Краснов…»

– Теперь слушай меня внимательно, Сэм, – произнес Глайд, надевая на себя очередную маску, на этот раз серьезности. Он догадался, что Семен Михайлович оценил важность бумаг, сожалеет о своем промахе и это может иметь негативные последствия в их отношениях, когда нельзя дать промах ни в одном шаге и даже движении. – Учитывая ценность бумаг, взятых нами, подчеркиваю – нами, я согласен только лишь на одну четверть того, что мы вывезем за границу, – и Глайд, увидев, каким счастьем засветились глаза Неживлева, понял, что попал в цель. Этим он окончательно лишил того всякой настороженности. – Завтра в это же время я приду сюда за нашим имуществом. Мы должны управиться в один заход, только в один, помни об этом! Повторяю, упакуешь самое ценное: иконы в окладе, серебро, фарфор. Только раритеты – Мейсен, Севр, Русский императорский завод, картины, естественно без рам, сам знаешь, как с этим управиться, монеты – золотые и платиновые, серебряные, только редчайшие по каталогу, – такими наставлениями Глайд явно противоречил себе, когда убеждал Краснова, будто ничего не понимает в антиквариате, но и там была игра. Он конечно же не собирался убирать с дороги Краснова, действительно имея ввиду приспособить его к антикварным операциям на Западе, взвалив на будущей фирме по продаже старины на него всю работу, потому что основной профессией и самой главной для Глайда оставался, как известно, шпионаж. – Итак, завтра в то же время, и чтоб весь твой багаж поместился не более чем в два ящика, больше в машину не поместится. Да и два рейса уже представят какой-то риск, нельзя недооценивать советской контрразведки. – И хотя произнес эту фразу Глайд самым серьезным образом и не впервые, в душе он считал контрразведчиков нашей страны большими профанами. А как же иначе, когда у них под самым, что называется, носом, Нортон Глайд в их же доме делает что хочет: распоряжается национальным достоянием страны и даже вершит суд на неугодными ему гражданами. «Нет, они кое-что, конечно, стоят, – рассуждал Глайд, – но только не в игре с таким разведчиком, как я, учеником Гелена», – а он действительно прошел в свое время школу в Нуллахе. «Жестокое сердце, стальные нервы, железная хватка и отсутствие принципов в достижении цели! Вот что делает разведчика суперменом», – говорил военный преступник Гелен, и Глайд не только не гнушался этими принципами, но и гордился.

– Завтра же, после проведенной операции, ровно через час тридцать минут, встречаемся на квартире. Выработаем запасной вариант.

– Какой еще запасной вариант? – удивился Семен Михайлович, – я уже договорился насчет туристической путевки во Францию. Как раз группа собирается выехать через две недели.

– Обговорим на месте, это касается как раз твоей поездки: ведь тебя должны там будут встретить и проводить в надежное место.

– Понятно, – снова расслабился Неживлев, – за все огромное спасибо…

Они с чувством пожали друг другу руки и Глайд выскользнул серой мышью из квартиры Семена Михайловича, переполненный чувством необыкновенной удачи, – не человек, а призрак.

… Глайда арестовали за квартал от дома Семена Михайловича, когда он пытался проскользнуть проходным двором к ожидавшей его машине. Взяли, как говорил актер Папанов в фильме «Бриллиантовая, рука», без шума и пыли. Капитан Комитета Государственной безопасности Юрий Никодимов, которого Глайд пытался обойти, спеша к машине, предложил ему пройти к другой машине, и когда Нортон Глайд попытался бежать, аккуратно вывернул ему руку. Напрасно Глайд захотел воспользоваться одним из приемов, которых знал достаточно. Никодимов сунул его голову подмышку и в таком неприглядном виде передал оперативникам в подъехавшую «Волгу», вместе с баулом. Все это проделали так, чтоб не вспугнуть раньше времени Неживлева и компанию.

Глайд недаром числил себя профессионалом. Пойманный с поличным, он не стал запираться и молоть вздор, наподобие того, что нашел баул в подворотне за углом, а сразу все выложил. Он понимал, что доказательства его шпионской деятельности установлены не только при поимке, ему еще и кинопленку прокрутили: как он вывалился из посольского «пикапа», как вошел в дом Неживлева, соответственно и выход. Да и не только это, но и всю его возню у сейфа тоже показали. Глайд не удержался и даже цокнул языком – уж очень профессионально сработали контрразведчики. Вот после кинопленки Глайд и заговорил по-настоящему, понимая, что чем он точнее все расскажет, тем меньше будет шума при его высылке. Все-таки дипломатическая неприкосновенность не позволяла упрятать за решетку второго секретаря посольства в соответствии с международным статусом. В одном только моменте попытался утаить правду Глайд: по его словам выходило, что содержимое сейфа Семен Михайлович предложил сам, а Глайд не предполагал, что в нем находится, и взял только для просмотра. Усмехнулся генерал и попросил прокрутить Глайду другую пленочку, магнитную, и повторить насчет того, что материальные ценности Неживлева не самое главное в большой политике, дважды. Тут Глайд окончательно сдался и подписал все страницы протокола допроса.

Посольский «пикап», естественно, не дождавшись Глайда, был вынужден вернуться без пассажира. Там все, кому положено было это понять, поняли и забили тревогу. Сначала для порядка уточнили в органах внутренних дел, не произошло ли какого-нибудь несчастного случая с сотрудником американского посольства, и получили отрицательный ответ. Затем позвонили в МИД, где и узнали, что второй секретарь посольства Соединенных Штатов Америки Нортон Джерри Фитцджеральд Глайд задержан органами безопасности с поличным во время шпионской акции в пользу иностранного государства. Им сообщили также, что посольство Америки получит Глайда ненадолго, только для сбора вещей, поскольку он после проведенного следствия будет объявлен персоной «нон грата» и покинет пределы Советского Союза. На вопрос, можно ли с ним повидаться и не нуждается ли мистер Глайд в адвокате, ответили, что увидеть второго секретаря посольства можно, а вот адвокат ему не нужен, поскольку он во всем сознался и никаких претензий к органам государственной безопасности не имеет. Из посольства поблагодарили, но никто на свидание с Нортоном Глайдом не явился. Все прекрасно понимали, что их коллега сгорел на шпионской работе, и при нынешних обстоятельствах уже не представляет для них никакого интереса, и чем скорее он отсюда уедет, тем лучше.

Неживлев этого, конечно же, никак знать не мог, и поэтому лихорадочно упаковывал в заранее приготовленные огромные ящики антикварные ценности. Он тщательно заворачивал в ткань хрупкий мейсенский фарфор из серии «Времена года», изготовленный по моделям знаменитого Кендлера. Картины малых и великих голландцев аккуратно вынимал из рам, снимал с подрамников, свертывал затем в трубочки, проклеив предварительно специальной бумагой, чтоб не осыпался красочный слой. Монеты и редчайшие золотые и серебряные медали он складывал в пластмассовые коробочки. Заносил все предметы в опись, потому что запомнить все было невозможно. К утру измученный Семен Михайлович упаковал лишь половину нажитого махинациями, спекуляцией и авантюрами добра, и остановился в списке на цифре 437! И если учесть, что в коллекции Семена Михайловича не было по самым скромным меркам ни одного предмета дешевле 1–2 тысяч рублей, а были также по двадцать тысяч и более, то можно только представить размах его «деятельности».

Не успел он прилечь, чтоб немного отдохнуть для последующих трудов, как раздался длинный пугающий звонок в дверь. Подскочил Семен Михайлович, как кукла в театре Образцова, и – быстрей к глазку. Глянул и обмер. Всего ожидал напряженный до крайней степени Неживлев: и милиционеров, и грабителей. Но перед дверью стояла собственной персоной его супруга Ирина Александровна, прилетевшая первым авиарейсом из курортного города Гагры. И ключи у нее в сумочке были, вот только от раздражения и нервозности, не покидавших ее всю дорогу, не могла она их найти и потому держала свой подрагивающий пальчик на кнопке звонка. Поначалу растерявшийся Семен Михайлович так испугался, что чуть цепочку не накинул на дверь, но вдруг Ирина Александровна неожиданно наткнулась на ключи и открыла дверь. Пронесшись в квартиру мимо застывшего Семена Михайловича, лихорадочно придумывавшего хоть какое-нибудь достойное объяснение всему, что происходило в доме, она застыла посреди хаоса. Хоть и была Ирина Александровна дура-дурой и при всех связях отца и матери не смогла окончить даже одного курса экономического института, зато по части житейской реакции могла дать фору любой электронно-вычислительной машине пятого поколения. Она догадалась о планах законного супруга в сотую долю секунды. Еще ее глаз не успел объять пустые картинные рамы и отсутствие фарфора в горках красного дерева, как голосовые связки выдали такую ноту, какую по тональности не удавалось в свое время взять ее родителю на гулком солдатском плаце.

– Мерзавец, паразит, подонок, какой же ты подонок! – вырвалось из ее накрашенного искривленного в ярости рта. – Драпать хочешь?! Да я тебя за все твои дела здесь сгною, немедленно вызову отца и ты посмотришь, где проснешься завтра! Дрянь, ах ты дрянь! Мразь! – и еще кое-что добавляла разъяренная Ирина Александровна, то, что можно скорее услышать в пивнушках третьего разряда, но никак не из уст такой шикарной на вид дамы. Более того! От слов она немедленно перешла к делу и треснула обмякшего Семена Михайловича импортной сумочкой из крокодиловой кожи. Да так удачно, что попала тяжелым серебряным замком прямо в висок, после чего Семен Михайлович с окровавленной головой упал на ковер и был очень похож на сына Иоанна Грозного с хрестоматийной картины Ильи Ефимовича Репина. Разница была в том, что Семен Михайлович применил «военную хитрость», он хотел отлежаться на ковре и выработать хоть какую-то линию дальнейшего поведения, потому что на этот момент рушились все планы, задуманные им совместно с Глайдом. Лежа в неудобной позе, он успел невнятно пробормотать, что убила его Иринка. Но Ирина Александровна не дослушала до конца и вставила свое резюме, смысл которого сводился к следующему: Семен Михайлович никак не может умереть сейчас от удара паршивой сумочкой, потому что его должны расстрелять официально за все его темные дела и махинации. Вот как ее сознание сразу перевернул один лишь поступок Семена Михайловича. Только слова ее шли не от патриотизма или чувства любви к Родине, а от страшной обиды, что решил он ее бросить, почувствовав, по всей вероятности, опасность. Вот отсюда и справедливые слова к Неживлеву и праведный гнев. После ее слов Семену Михайловичу ничего не оставалось сделать, как подняться и перейти в наступление. Он с неожиданным презрением выкрикнул: