Текст книги "Дети Смерти"

Автор книги: Владимир Шимский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 26 страниц)

– Но-но, потише, – хмыкнул Кусум.

Тай застонал.

– Эх, ты!

Унрит снова попытался лягнуться, но руки Кусума крепко держали его. Чувство бессилия душило Тая, хуже чем забитый в рот обрывок простыни. Он вспомнил о хранящемся под матрасом железном крюке. Спутник детства, который помогал ему не хуже ножа. «Только бы развязать руки, и…»

«Я – Мона».

Женщина очнулась от тупой боли в затылке. Она все еще лежала на полу. На лежанке что-то бессвязно бормотал Торсон. В окно хижины хлестали оранжевые лучи Таира. Женщина невольно зажмурилась. «Какой длинный день, – подумала она, – потом будет вечер, потом ночь, потом снова – день».

«Ну и что?»

Она разлепила веки. Села (комната покачивалась из стороны в сторону), хмуро взглянула на раненого. «И это все сделала я?» Нечто вроде жалости шевельнулось в ней – она заставила себя подняться, подойти к лежанке. Глаза Торсона были закрыты. Лицо заливала смертельная бледность. Его впалая грудь тяжело вздымалась. Из легких со свистом вырывался воздух, наполняя хижину странным булькающим звуком. Казалось, вот-вот воздух закипит – так закипает в чугунке суп – пока не выплеснется на раскаленные угли очага. Внизу – женщина с трудом взглянула туда – сгусток крови и боли. С пропитанной кровью простыни натекла на пол большая бурая лужа.

– Эй, – она слегка коснулась рукой его горячего лба. И тут же отдернула, опасаясь, что раненый, очнувшись, схватит ее.

Торсон застонал.

Потом громко и отчетливо сказал:

– Ортаг, – и добавил: – Ты слышишь меня, да?

Имя ничего не говорило ей.

Скорей всего бредит.

– Нет тут никакого Ортага, – она торопливо рылась в немногочисленных тряпках Элты, пытаясь найти сколь-нибудь пригодную для перевязки.

– Есть, – упрямо сказал унрит, – скажи Ортагу, что я нашел ее.

– Кого?

– Тебя.

Нет, не бредит.

– Тебя, – снова прошептал Торсон.

Подходящей тряпки не было. Женщина попыталась разорвать одно из платьев, однако силы изменили ей. Ткань не поддавалась. Она устало присела на лежанку, тут же ощутив исходящий от Торсона жар. «Умрет», – отчетливо пронеслось в мозгу.

– Рыжая, ты? – слабым голосом спросил унрит.

Похоже, он приходил в себя.

– Ничего не помню. Что случилось? Где я?

– Здесь, – женщина едва не плакала («проклятая тряпка, ну рвись же, наконец!»), – в хижине. Дома, – она все больше ощущала себя Элтой и вместе с этим все явственней понимала, что да, знает, о чем бредил ее муж.

Ортаг – смуглое, неприятное лицо – цепкий, даже слишком, взгляд. Нет, не цепкий – колючий – как будто в тебя вонзаются тысячи иголок. И голос – низкий, хриплый, но, когда нервничает или злится, вдруг взрывается высокими, почти бабьими нотками.

И еще.

У них было какое-то дело.

(Да, Ортаг обещал много денег.)

Все. Больше она никого не могла вспомнить, но почему-то знала, чувствовала, что сейчас, когда Ортаг где-то поблизости, ЕЙ ЛУЧШЕ ОСТАВАТЬСЯ ЭЛТОЙ.

– Я… умру? – донесся до нее еле слышный голос.

«Да», – едва не ответила женщина, но тут же спохватилась:

– Терпи. Сейчас я тебя перевяжу.

Она торопливо встала с лежанки, подняла валявшийся на полу нож. Тот, которым она… («Не думай об этом».) Решительно полоснула ножом непослушную ткань. Все готово. Вернулась к лежанке. Торсон молчал. Дыхание раненого участилось. Рука бессильно свесилась вниз. На мгновение ей показалось, что это лежит не Торсон, а Тай. Что руки и ноги его связаны. Что из бедра на простыню хлещет алая кровь. Что губы его беззвучно шепчут:

– Помоги.

Она наклонилась к нему и, плохо соображая, что делает, разрезала путы. Сначала на руках (при этом руки ее дрожали, и она задела кожу на его запястье), потом ноги. Потом (ей послышалось, скрипнула незапертая дверь) сильный удар кулака сбил ее на пол, и пьяный голос Лина громко сказал:

– Ты. Сучка. Что ты сделала с Торсоном?!

Они не торопились. Краем глаза Тай наблюдал за происходящим в хижине. Человек в камзоле – тот, что проткнул его крайтом – сидел за столом. Время от времени он выжидательно поглядывал то в залитое светом Таира окно, то на связанного по рукам и ногам унрита, то на лежащее на соседней лежанке тело девушки. Кусум с мрачным видом ковырялся в зубах. Он не сводил глаз с Моны – Тай так и видел, как Кусум мысленно лапает руками голую беззащитную грудь, потом рука гиганта скользит ниже – ои! – он отчаянно рванулся, но веревки лишь сильнее впились в кожу.

– Смотри-ка, дергается! – хмыкнул Кусум. – Может, пощекотать?

– А не боишься? – человек в камзоле снял с пояса крайт. Положил перед собой.

– Кого? Этого, что ли?

– Твари, – хмуро буркнул сидящий, – твари, которая размажет тебя по всей Унре, – он умолк и, подумав, добавил: – Может быть. Лично я этого видеть не хочу.

– Ты всегда был трусом, Нагх, – проворчал Кусум. – Девчонку не тронь. Этого, – он кивнул на связанного, – тоже. Почему? Потому что дорожишь своей мерзкой шкурой. Зачем же командуешь такими, как я?

– Заткнись, – вяло откликнулся тот, которого звали Нагхом. – Если ты думаешь, что эту тварь так легко выманить, то… – Он кинул быстрый взгляд на унрита.

Кусум усмехнулся:

– Да сдохнет он. Все равно сдохнет. Говори.

– …Это не так. Вот сейчас, например. Где она? Что с ней? Девка, – Нагх перевел взгляд на лежанку Моны, – уже не в счет, Ортаг рассчитывал, что она обнаружит себя, когда Таю будет грозить, – Нагх выразительно полоснул ладонью по горлу, – но тому, кто и впрямь перережет ему глотку, беды не миновать. Ну так как, Кусум?

– Ладно, – неохотно согласился гигант. – Будь по-твоему. Одного в толк не возьму: ты ведь здорово его зацепил. Почему же тогда…

– …меня не размазали по всей Унре? Ты это хочешь спросить?

– Да.

– Потому что я НЕ СОБИРАЛСЯ ЕГО УБИВАТЬ. Ты прав, Кусум. И я, и ты – мы слишком хотим жить. И Ортаг, между прочим. Вот поэтому-то мы ему не враги. Вернее, не СМЕРТЕЛЬНЫЕ враги. За нас поработает Унра, – усмехнулся Нагх, – а уж на Унру-то нам наплевать.

Странный разговор. Тай отчаянно замотал головой, пытаясь выплюнуть кляп – слишком много вопросов просилось с языка. Но кляп был забит плотно, да и на вопросы он вряд ли получил бы желаемый ответ.

– Зря я. При нем, – настороженно поглядел на унрита Нагх.

– Пустяки! – махнул здоровенной лапищей Кусум.

– А если он попытается их остановить? А вдруг?

– Брось. Кто ему поверит? Кто?

«Значит, меня не убьют, – подумал унрит, пытаясь незаметно ослабить веревки. – Во всяком случае сейчас». Что ж, у него еще будет время отомстить.

– Долго еще? – Кусум не сводил глаз с тела девушки.

– Хватит тебе, – раздраженно сказал Нагх. – Заверни ее в одеяло. Я не хочу, чтобы кто-нибудь видел, что мы несем.

– Ага! – Кусум смачно сплюнул на пол.

– И не вздумай ее лапать, – поспешил добавить Нагх. – Не твое хриссово дело!

– Значит, и Ортаг не побрезгует? – усмехнулся гигант.

Он склонился над Моной. Слегка повернув голову, Тай ревниво наблюдал за каждым его движением. Правой рукой гигант легко приподнял девушку. Левой неторопливо (уж куда неторопливей!) растелил одеяло. Хотя Тай видел лишь спину Кусума, он готов был поклясться, что на лице гиганта расплылась блаженная улыбка. Что он прижал беззащитное тело девушки к себе и готов стоять так целую вечность.

«Скотина», – злобно подумал унрит, внезапно почувствовав острый приступ боли в висках. В ушах зашумело. Казалось, Срединное море подползло к самым дверям хижины и теперь лениво обрушивало на ее стены свои сине-зеленые волны. Он замотал головой, но боль только усиливалась, расползаясь по всему телу.

– Эй, поторопись, – услышал он сквозь весь этот шум голос Нагха, – нам еще надо припрятать наших.

– Зачем? – вяло отозвался Кусум.

«Ои!» Голоса внезапно исчезли, как, впрочем, и пол, и стены, и мертвые тела на полу. В глазах унрита потемнело. Это не было полной слепотой. Мгла вокруг Тая клокотала, бурлила, шевелилась тысячами разных форм и оттенков. Она то наваливалась всей своей непомерной тяжестью, то отступала, открывая унриту смутные очертания женщины – какой?

«Мона, ты?»

Нет, не Мона.

Тьма внезапно схлынула, смытая бурным потоком света. Фигура женщины стала отчетливей. Унрит узнал знакомую прическу, грубоватый нос, чувствительные губы. Элта! Но куда девались рыжие волосы? Откуда взялась седина? Почему платье разорвано в клочья, а на лице расплывается огромный, во всю щеку, синяк? («Не надо, уходи!») Зачем в руке у нее нож? («Ты хочешь меня убить? За что? Не наклоняйся, не надо! Я схожу с ума!») Фигура Элты заколыхалась в воздухе, растворяясь в заливших хижину оранжевых лучах. «Ои!» Это была не Элта, это была ухмыляющаяся физиономия склонившегося над унритом Кусума. От нечищенных зубов гиганта пахло гнилью. Лицо Кусума двоилось. Сквозь него еще проступали черты Элты. Более того, полупрозрачная рука женщины с зажатым в ней ножом тянулась к веревкам, обтягивающим руки Тая.

И когда нож коснулся их, веревки были разрезаны, а руки Тая свободны! На размышления о том, как это могло произойти, времени не оставалось.

На счастье унрита, как раз в этот миг Кусум повернулся к Нагху, чтобы сказать:

– Жаль. А я-то думал, он уже отдает концы.

Не медля ни секты, Тай сунул руку в щель между лежанкой и стеной, нащупал старое детское оружие. Да, крюк был на месте. «Теперь держитесь», – подумал унрит. И прежде чем Кусум успел повернуть голову, вогнал крюк в ненавистную шею.

– Кусум? – растерянно пробормотал Нагх, глядя, как гигант медленно сползает на пол, а огромный меч выскальзывает из судорожно цепляющейся за него руки.

– Хрм! – жалобно хрюкнул умирающий и, стукнувшись головой об пол, затих.

Унрит поспешно вытащил изо рта кляп, сел на лежанке. Не обращая внимания на боль в бедре, рванул стягивающие ноги веревки. К его удивлению, они легко поддались. Нагх даже не пытался помешать ему. Он по-прежнему сидел за столом с крайтом в руке. На бледном лице застыла кривая усмешка:

– Эта тварь умнее, чем я думал, – сказал он с расстановкой.

«Ну почему ты даже не пытаешься мне помешать?» – развязав ноги, унрит спрыгнул с лежанки.

– Что ты сказал, Нагх?

– Я сказал, что ты хорошо устроился, Тай, – Нагх быстро оправился от удивления и выглядел спокойно и уверенно. Он задумчиво вертел перед носом хиссообразное лезвие крайта, и только вздувшиеся желваки выдавали его готовность к бою. – Ты ведь слышал наш разговор, не так ли?

– Да, – Тай внимательно следил глазами за медленным вращением крайта.

– И ты ведь все понял?

– Не все.

– Что ж, в таком случае ты непроходимо туп.

– Может быть, – Тай с трудом удерживался, чтобы не броситься на Нагха. Нельзя. Слишком много вопросов, на которые он хотел бы получить ответ.

Нагх улыбнулся. Уж он-то понимал все.

– Спрашивай.

– Ортаг? Кто такой Ортаг?

– Еще.

– Что еще? – не понял Тай.

– Это слишком просто. Хозяин. Маг.

– Темный?

– Да уж не светлый, это точно, – хмыкнул Нагх.

– Какого фрокка ему нужно?

– Гм, – Нагх забарабанил пальцами по столу. – Я отвечу тебе, но только в обмен на твое обещание, что выйду отсюда живым. («Ои, – думал про себя Нагх, – достаточно и того, что я ЗНАЮ – тварь в Унре. И, Ортаг прав, тварь не оставит Тая».) – Ну так как?

– Согласен, – во взгляде унрита сквозило презрение. Что ему какой-то жалкий Нагх!

– Хорошо, – Нагх разжал пальцы, уронил крайт на стол. Впрочем, не слишком далеко от себя, – ты видишь, я тебе доверяю, Тай.

– Я не нуждаюсь в твоем доверии… Нагх. Что нужно Ортагу в Унре?

– Тварь. Тварь, которая может все. Тварь, которая должна родить ему сына. Великого сына и…

– Какое отношение она имеет к Моне? Эта тварь – магрут?

– Гм, – покачал головой Нагх. – Я бы и сам хотел понять. Может быть, и магрут. А может – хибеон. Последний хибеон. Нам не дано этого знать.

– Но кое-что вы о ней знаете. Откуда?

– Не мы. Ортаг. На то он и маг. Древние книги. Магия. Общение с демонами. Пара сотен шпионов по всей Асте. Постоянное наблюдение. В общем, он выяснил, что эта тварь находится в Унре. И вот мы здесь.

– А Мона?

– Ты не понял? Она ЖИЛА в Моне. И ушла вместе с жизнью. В другое тело. Тело, в котором родится СЫН, – все, с тебя хватит, – Нагх решительно встал из-за стола, неуловимым движением прихватив крайт. – Ты обещал.

Тай поспешил схватить лежавший под ногами огромный меч Кусума. Решительно шагнул к двери. Его слегка подташнивало при виде валявшихся на полумертвых тел. Три мертвеца в одной хижине. Многовато даже для Унры. «Три», – уверенно подумал унрит – думать о лежащей на лежанке девушке как о мертвой он не мог.

– Да, я обещал, – ответил он Нагху, – но после того, как ты ответишь на все вопросы. А их у меня много. Очень.

– Жаль, – взглянул ему прямо в глаза Нагх, – что я не могу убить тебя.

– Кто такая Мона?

– Магрут. Обыкновенный магрут. Ты ведь и сам знаешь, что некоторые из них мало отличаются от людей.

– Она… жива?

– Ои! Ты потерял ее. Навсегда.

– Зачем же вы хотели забрать ее?

– На всякий случай, – улыбнулся Нагх. – Я могу идти?

– Иди.

Уже выйдя на пустынную улицу, Нагх обернулся к унриту:

– Сдается, что пора подумать о себе.

Его крайт, сверкнув в лучах Таира, вонзился в стену в мине от Тая. И глядя на то, как дрожит, замирая, тяжелая гравированная рукоять ножа, унрит подумал, что Нагху ничего не стоило попасть ему прямо в сердце.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

С тех пор, как он открыл глаза, а потом беседовал с полоумным Торсоном, прошло не более четырех хор. Ему же казалось – целая вечность. Когда ушел Нагх, на Тая навалилась усталость. Болела раненая нога. Вновь дала о себе знать выпитая накануне харута. Хотелось пить. Противно кружилась голова. Унрит с отвращением посмотрел на валявшиеся на полу мертвые тела. «Убрать? К хриссам. Надо бежать отсюда. Бежать, пока не поздно».

Он хорошо помнил предостережение Торсона, да и появление весьма воинственно настроенных незнакомцев убеждало в том, что неприятности его только начинаются. Но Мона… Тай не мог оставить ее здесь.

Выглянув в окно и убедившись, что Таир по-прежнему висит высоко в небе (уж лучше бы была ночь), а на улице никого нет (пока), унрит торопливо перешагнул через труп одного из незнакомцев и оказался у лежанки. Мона была тщательно завернута в одеяло, с одного конца которого предательски торчала маленькая аккуратная пятка. Тай не выдержал, коснулся ее рукой. Пятка была холодной. Очень.

– Ои! – выдохнул унрит, понимая, что Нагх прав, и Мону уже не вернешь.

– Надо идти, – сказал Тай невесть кому.

Он приладил к поясу меч, размышляя о том, что идти ему, собственно, некуда. Вокруг была стена. А за ней Магр с его магрутами и невидимой смертью. Или море, которое на утлой рыбацкой лодчонке ему не преодолеть. Тай присел на лежанку и, отвернув край одеяла, взглянул в лицо девушки. Оно казалось спокойным. МОНА СПАЛА. «Что же я наделал?» – с горечью подумал унрит, вспоминая, как хорошо им было еще вечером.

– Проснись, – он наклонился и нежно поцеловал холодный лоб, все острее понимая, что она не проснется никогда.

И все-таки надо было куда-нибудь спрятаться. И спрятать Мону так, чтобы больше ни одна грязная унритская лапа не коснулась ее тела. Ни один похотливый взгляд не потревожил спокойного… сна? «Ои! Тай! Взгляни правде в глаза». «Нет, – он упрямо тряхнул головой, – не-ет!»

– Куда? – пробормотал унрит.

Он знал только одно убежище – жалкое, ненадежное, пожалуй, единственное в Унре: полуразрушенная хижина на берегу, на самой окраине, та самая, где он частенько прятался в детстве. Что ж, может, его и не будут там искать.

Он встал, накинул на плечи унритскую куртку. Сунул в карман спасительный крюк («глядишь – пригодится»). И замер. Только теперь, окончательно успокоившись и решив, что делать, он вдруг осознал то, о чем говорил Нагх с Кусумом. И то, что произошло с ним… Веревки. Они не лопнули, не разорвались. Тай был готов поклясться, что они были разрезаны острым унритским ножом.

Значит, он и в самом деле видел… Мону. Значит, его видение не бред? Значит, это полупрозрачное тело, просвечивающее сквозь гигантскую фигуру Кусума, и впрямь было… «Ои». Но он же видел Элту! Тай покачнулся. Тварь, о которой говорили, что она не оставит его, Тая («почему»)… Элта, разрезающая веревки, стягивающие его руки. Что это?

Он ошалело взглянул на прекрасное лицо девушки.

Она мертва.

Да.

Теперь ему куда проще было верить в то, что она мертва.

Теперь ему куда НУЖНЕЕ было думать, что она мертва.

Чтобы окончательно не спятить.

Он ненавидел Элту. Он любил Мону. Сейчас он знал это и не хотел, чтобы было иначе.

Не думать.

Бежать.

Схватив завернутое в одеяло тело и перекинув через плечо, Тай поспешно выскочил за дверь.

Улица ошеломила его. Яркие лучи Таира заставили унрита зажмуриться. Морской воздух был настолько свеж, что Тай едва не захлебнулся им. Он уже забыл, что день может быть столь ярок, а воздух столь свеж. «Ои!» Не обращая внимания на боль в ноге, Тай побежал мимо неказистых унритских хижин, моля небо о том, чтобы по дороге ему не встретился ни один знакомый унрит.

Кривые улочки Унры были необыкновенно пусты. Пробежав с пол-лонги, Тай слегка замедлил шаг (раненая нога давала о себе знать), а потом и вовсе остановился передохнуть, положив свою ношу на землю и прислонившись к глухой стене одной из хижин. Здесь улочка сворачивала вправо. Прежде чем двинуться дальше, Тай осторожно выглянул из-за угла, и… столкнулся нос к носу с подвыпившим Риком. Коротышка едва держался на ногах. Судя по грязной одежде, он уже не раз падал. Под глазом его красовался великолепный синяк. А изо рта торчал хвостик недоеденного хастаута. Рик жевал на ходу и при этом умудрялся что-то бормотать.

– Ты к-кто? – качнувшись, спросил он, пытаясь поймать взглядом ускользающее лицо Тая.

По всему было видно, что в таком состоянии он не узнал бы и собственную жену.

– Я?! Лин, – не моргнув глазом, соврал унрит.

– Ты?! – Рик, казалось, был удивлен. Он прищурился, наклонил голову, разглядывая Тая. Затуманенные харутой глаза видели лишь смутные очертания лица. Попробуй-ка тут узнай!

– Х-хрисса, – выдохнул после довольно продолжительной паузы коротышка. – Может быть, ты и Лин. Но какого фрокка ты делаешь здесь?

– А где же мне еще быть? – насмешливо спросил унрит. Он уже видел, что улица перед ним пуста. А Рик, да еще смертельно пьяный, большой опасности не представлял.

– Ну да. А где ж тебе ищ-ще быть? – задумчиво пробормотал коротышка. – А я думал, ты пошел к Таю.

– Пошел, – улыбаясь, подтвердил унрит («Ага, вовремя я смылся»), – сам видишь. Пошел.

– В-вижу, – икнул коротышка.

– Ни хриссы ты не видишь, – не удержался Тай.

– Что верно, т-то верно, – покорно согласился Рик. – И не хочу. С тех пор как увидел, что эта сучка сделала с Торсоном. Блевать хочется, – пожаловался он, наклоняясь с явным намерением опустошить желудок.

– Э, не торопись, – поднял его за воротник Тай. – Что она сделала?

– Гм, – казалось, Рик несколько удивлен. – А ты разве не был там, Лин?

– Ты что-то путаешь, – уверенно сказал унрит.

– Да. Я всегда путаю, – кивнул головой коротышка. – Особенно, когда выпью.

– Так что она сделала, Рик?

– Отрезала. Вот это, – коротышка уверенно ткнул заскорузлым пальцем себе в штаны. – Понял?

– Шутишь?!

Тая передернуло.

– Ножом и отрезала, – продолжал Рик. – Бедный Торсон. Это поганый магрут подговорил ее. Ты ведь сам так сказал, Лин. Эй! – Он вдруг выпрямился и неожиданно трезво взглянул на Тая. – А ты, случаем, не Тай?

– Тай, – спокойно кивнул унрит.

– Зря ты эт-то, – пробормотал коротышка. – Теперь тебя убьют. Точно. Ну, – он опасливо отступил на шаг, – я пойду, а?

– Иди.

Унрит взвалил на плечо завернутую в одеяло Мону и, не глядя на Рика, зашагал по пустынной улице к берегу. Его била нервная дрожь, хотя Таир палил нещадно – даже сквозь толстые подошвы унрит ощущал исходивший от песка жар. Пока ему везло. Но Элта? Неужели то, что сказал коротышка, правда? Или шутка? Глупая? В духе Рика? Тай окончательно перестал что-либо понимать. Он шел быстро, очень быстро. Но, если бы мог видеть, с какой злобой Лин и его пьяные приятели ворвались в забитую мертвыми телами хижину, то непременно ускорил бы шаг.

То и дело навстречу попадались смертельно пьяные унриты. Тай издали примечал их нескладные покачивающиеся фигуры, предусмотрительно сворачивая на свободные улочки или нарочно замедляя шаг и дожидаясь, когда они растворятся среди низкорослых и как одна скособоченных хижин. Несколько раз его пытались окликнуть, но он лишь отмахивался, спеша исчезнуть за очередным изгибом узких улочек Унры. Его не удивляло, что он не видел ни одного трезвого лица, а скорее радовало: спустя хору никто и не вспомнит, что встретил Тая с подозрительной ношей на плече.

Ее – уже не понимающую, что происходит, а лишь глухо, по-звериному воющую над окровавленным телом Торсона – грубо отталкивали в сторону. Она смутно помнила – пьяные унриты, перекошенные злобой лица Лина и плюгавенького брата мужа Рыжей. Отвратительный запах харуты. Потные ладони. Голоса, звучащие как будто издалека:

– Он мертв.

– Какой хриссы?!

– Тай ответит! – рвал и метал подвыпивший Лин.

– Я убью ее, – захлебывался ненавистью Эрик.

Голоса сливались в один невообразимый вой.

Потом женщину чем-то сильно ударили по голове. Сознания она не потеряла, но погрузилась в странное состояние безразличия ко всему. Смутно, словно со стороны, она наблюдала, как ее выволокли из хижины и потащили по улице. Сначала под руки. Потом, порядком устав тащить внезапно потяжелевшее, уже не способное передвигать ногами тело, грубо схватили за запястья, поволокли по земле, как куль с мукой.

Она не сопротивлялась. Каменистая почва обдирала кожу. Но боли не было. Были лишь слабые удары сердца в груди, пересохший, немой язык, пляшущие перед глазами спины. Спустя несколько минт тащившие ее унриты остановились.

– Разделимся, – услышала она хриплый голос Лина. – Тащите ее ко мне. Остальные – со мной. Не удивлюсь, если этот гаденыш уже удрал. Ну да ничего. Если в хижине его нет, я знаю, где искать.

Потом ее снова куда-то волокли.

Она смутно видела. Хижина (ничем не отличающаяся от всех прочих, но почему-то заколочены окна). Узкая скрипучая дверь. Сидевшая на полу в полутемной комнате, испуганная неожиданным вторжением мусса. Женщину швырнули на пол.

– Полежи-ка здесь. Подожди своего… – бросившие ее расхохотались.

Дверь хлопнула. Стало темно и страшно. Ибо самым страшным для нее было оставаться одной. Сознание раздваивалось, растраивалось. Торсон? Да, она жалела его. Она и не смогла понять, как она, чье тело давно уже привыкло к звериной грубости, могла убить его только за то, что он хотел ее тела, ее ласки, ее тепла. Женщина застонала. Но Тай… Она спасла Тая. Она – Мона, а значит…

Дверь на мгновение приоткрылась, ей бросили протухший кусок иллансана:

– На. Ешь. В последний раз.

Шагая по улице к дому Тая, Лин с удивлением приглядывался к происходящему в Унре. «Похоже, – думал он, – харута оказалась слишком крепка». Там и сям прямо посреди улицы валялись полумертвые тела. Кое-кто блевал, прислонившись к стене; некоторые унриты бессмысленно ползали по песку, издавая нечленораздельные звуки, мало чем напоминавшие человеческую речь. В одном из таких «ползунов» Лин узнал Ухо. Брезгливо пихнул его тяжелым унритским сапогом.

– Посторонись!

У него и самого порядком шумело в голове. Смутно он догадывался, что харуту на базарную площадь Унры выкатили неспроста, но неповоротливый ум так и не смог додумать эту мысль до конца. Шедшие с ним к Таю унриты были ненамного трезвее тех, что встречались им на пути. Они постоянно отставали, ругались между собой, падали, поднимались – Лину приходилось сдерживать шаг, чтобы не уйти вперед.

Трезв был, пожалуй, один лишь Эрик. Увидев мертвое тело брата, он мгновенно протрезвел, и с этой минты лицо его приняло то самое отрешенное от всего происходящего выражение, какое бывает лишь у захваченных одной, безумной идеей людей.

– Ты дашь его мне, – прошептал он, стиснув зубы, не спуская глаз с изуродованного тела Торсона. Потом медленно перевел взгляд на стоящего рядом Лина и повторил так тихо, что Лин едва расслышал: – Обещай, ты дашь его мне.

Он и ударил Элту по голове, и бил бы еще и еще, не останавливаясь, до тех пор, пока жизнь окончательно не оставила бы ее, но Лин грубо отпихнул унрита:

– Эй, не так скоро, приятель; повеселятся все!

Несколько минт спустя отряд был у цели.

Эрик первым ворвался в опустевшую хижину Тая и, прежде чем остальные успели войти вслед за ним, выскочил обратно:

– Он сбежал.

– Не беспокойся, – похлопал его по плечу подошедший Лин, – от нас не уйдет.

Таир укрылся в серой дымке. Изредка пробиваясь сквозь плотную завесу облаков, лучи его скользили по земле, то и дело крыши и стены домов озарялись грязно-оранжевыми пятнами света. С моря задул свежий ветер. Шум прибоя усилился и с шепота перешел на громкий, хотя и не слишком внятный разговор.

В таверне было людно.

Сидя в своей спальне, Мара прислушивалась к доносящимся из зала крикам, представляя, как мечется сейчас от стола к столу ее муж. Как сыпятся в его карман серебряные драконы (и это было приятно). Как разливается по кружкам харута. Как смачно крякают унриты, опрокидывая огненное пойло в свои луженые глотки. «Только бы не начали ничего бить, – подумала Мара, разглядывая в зеркале вскочивший на подбородке прыщик. – С чего бы это?» Поморщившись, она выдавила гной ногтем, затем аккуратно прижала ранку смоченным харутой платком и сморщилась. За стеной раздался дружный взрыв хохота. Кто-то громко потребовал вина.

– Харуты ему в глотку, харуты! – тут же откликнулся с десяток подвыпивших голосов.

– Эй, держите его!

Последовала шумная возня. Зазвенела разбиваемая в сутолоке посуда. «Ну вот, началось», – мрачно подумала женщина, неохотно откладывая зеркало в сторону. Она посидела немного, ожидая, что вот-вот послышится громкий окрик мужа, и буйство в таверне пойдет на убыль. Однако Носатый Игл прекращать безобразие не спешил. «Сам уже набрался, небось», – недовольно решила она. Встала со стула, решительно направляясь к двери. И там остановилась, нервно теребя складки атласного платья. В зал идти не хотелось. Пьяные физиономии унритов раздражали ее: запах разлитой по всей таверне харуты неприятно щекотал ноздри. Даже сейчас, стоя у закрытой двери, она ощущала страшную смесь унритского пота, харуты и подгоревшего на кухне иллансана. «Ну же, рявкни на них», – мысленно потребовала Мара от мужа.

– Нынче Унра предпочитает харуту, – громко заявил за стеной Носатый Игл. Его язык заметно заплетался.

Мара презрительно фыркнула. «Без меня не обойтись». Решительно толкнула дверь.

– Ну и что тут происходит?!

Шум в таверне мгновенно стих. Мара скользнула взглядом по столам. Так и есть. Ничего нового. Знакомые лица. Многие из тех, кого она видела, приходили сюда чуть ли не каждый вечер. Но сейчас был день. И народу в таверне все-таки больше, и лица куда более осоловелые, чем обычно. «Ну да, большинство из них приняли еще там, на площади, – вспомнила Мара, да и те, кому не хватило или кто опоздал, тоже отставать не собираются. Не к добру сегодня пьет Унра. Ой, не к добру». Сердце кольнуло. Женщине стало как-то не по себе, но виду она не подала.

Все как один, и пьяные и не очень, смотрели на нее. Она стояла руки в боки, губы тряслись от злости. В руках невесть откуда взявшаяся метла.

– Ты чего? – обидчиво насупился Игл. – Обойдусь и без тебя. Иди. Не мешай.

– Ах не мешай?! – взорвалась Мара. – А посуду бить зачем?

– Хороша! – по таверне прокатился смешок.

– Слышишь, Игл, отдай ее мне. На воспитание.

– Э, да куда тебе. Ты и со своей не справишься, поди.

– Себя пожалей.

– Ага. А то раздавит…

– В постели, – громко добавил кто-то. – Вот Элта своего…

– Тсс..!

Смешки оборвались. На Мару взглянул десяток мутных, налившихся злобой глаз.

– Иди, – зашептал ей на ухо Игл. – Иди же. Ну! Злые они. Из-за Торсона. Ну же, – он подтолкнул ее к двери. – Пускай пьют.

– Как скажешь, – Мара зло зыркнула на мужа – мол, смотри у меня, ты-то свою меру знай! – неторопливо прошлась мимо заляпанных харутой столов («хриссова вонь»). Носатый Игл недовольно поглядывал на нее. «Ну и пусть». У окна дремал, положив голову на стол, Ларрик. Мара похлопала его по плечу (шел бы ты спать домой). Но он не просыпался, а лишь смачно выругался сквозь сон и, окончательно теряя равновесие, стал медленно сползать под стол.

– Готов.

– Эй, выведите его! – громко потребовала Мара.

Никто не шелохнулся.

И снова ей стало не по себе. Легкий озноб пробежал по спине – она нервно дернула плечами. Усмехнулась:

– Ну-ну.

Кто-то подошел сзади, коснулся ее руки. Мара вздрогнула от неожиданности. Обернулась, взглянула на встревоженное лицо Игла. Его длинный, похожий на клюв, нос блестел от пота. В правой руке – наполненная харутой кружка. Левая старательно лохматила и без того бесформенный ком густых черных волос. Под глазами синяки. Он показался Маре трезвым, куда трезвее, чем каких-нибудь пару минт назад.

– Что тебе? – от раздражения не осталось и следа.

Он приблизил к ее уху обветренные, растрескавшиеся губы. Игриво куснул мочку («тоже мне, нашел время», – подумала Мара). Тихо прошептал:

– Взгляни направо. Видишь?

Делая вид, что она поправляет растрепавшиеся волосы, Мара осторожно, из-под локтя посмотрела туда, куда указывал ей муж. Ничего особенного она, впрочем, не увидела. Грязные столы. Раскрасневшиеся от харуты лица.

– Эй, долго мне еще ждать? – нетерпеливо потребовал кто-то из унритов.

– Сейчас, – отмахнулся Игл.

Сквозь пыльное окошко пробивается грязно-оранжевый свет. Сидящий в углу маленький лысый унрит старательно делает вид, что потягивает харуту, хотя кружка его уже давно пуста. Мара поперхнулась. Уж ее-то так просто не проведешь. Странный тип. И не унрит вовсе. Только что и есть – унритская куртка. А глазенки-то так и бегают. Вправо. Влево. На нее. На Игла. На входную дверь.

– Он? – тихо спросила она мужа.

– Он самый. Тот, что выкатывал бочки. Нет, не тот. Но похож. Тоже из этих. Не пьет ни хриссы, а сидит, фрокк поймешь. Ладно, пойди, я скоро… – Игл поспешил отнести налитую харуту нетерпеливому унриту. «Три тора». «Какие, хрисса, три?» «А со вчерашним, так и все пять будут», – услышала Мара приглушенный разговор. Она с тревожным любопытством поглядывала на Лысого: «Так и есть – пуста. Может, он кого-нибудь ждет. Ну и пусть бы ждал – дурака-то валять зачем? Не хочет выделяться? Нет, все-таки, странный тип».

– Видела бы ты, как он на тебя посмотрел. Когда ты вошла, – снова зашептал ей на ухо подошедший Игл.

– Ревнуешь? – усмехнулась Мара. – Я – не Рыжая. С кем попало не пойду.

– Дура! – шепотом выругался Игл. – Про Элту, слышала, что говорят?

– А что?

– Заперли ее у Лина. Сторожат. Говорят, поймают Тая, так их вместе… За стенку. К магрутам. Повеселимся, говорят.