Текст книги "Белая ворона"

Автор книги: Владимир Лазарис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 21 страниц)

– Ты пока спрячь в сумочку, – велела Матильда, – чтобы наши не пялились. Ну, иди, иди к своему арабу!

– Дурочка, ты что, обиделась? Хочешь, я тебе его на ночь оставлю?

– За колечко? – съехидничала Матильда. – Шучу-шучу, – и она ласково погладила саквояж.

Пока Эльзы не было, Домет разговорился с сидевшим напротив него актером, которого все называли Грег. Жеманные манеры и подведенные глаза Грега не оставляли сомнений в его наклонностях. Он рассказывал о своем близком друге, который служит в России в какой-то зондеркоманде.

– Мой друг пишет, что никогда в жизни не видел столько евреев. Они ему уже во сне снятся. Представляете, какой ужас!

– Ерунда это, а не ужас, – сказала сидевшая рядом кудрявая красотка, похожая на болонку. – Подумаешь, евреи! Зато в этой России все даром. Оттуда шлют потрясающие посылки! Моя соседка получила от сына две собольи шубы и такой бриллиантовый кулон – помрешь от зависти.

– Да, да, – вступила в разговор крашеная актриса на амплуа роковых женщин, – мой брат из Франции посылал родителям всякую мелочь, а из России прислал кучу дорогих вещей, да еще и любимую сестричку не забыл. Вот, посмотрите. – Она показала золотой медальон с выложенными из маленьких изумрудов закорючками.

Соседка захотела посмотреть и протянула руку.

– А что это за иероглифы? – спросила она.

– Это не иероглифы, а буквы, – ответила роковая женщина.

Медальон пошел по кругу.

– А какой это язык? – спросили с одного конца спала.

– Китайский! – отозвались с другого конца.

– Брат написал, что этот медальон из древней Персии, – сказала роковая женщина. – Значит, древнеперсидский.

Когда подошла очередь Домета, он взял медальон – и вздрогнул.

«Лина! Две буквы! Слово „хай“, в котором вся жизнь. Слово есть, а Лины нет».

– Боюсь вас разочаровать, но это не древнеперсидский, – сказал Домет.

– А какой же? – недовольно спросила роковая женщина.

– Древнееврейский.

В комнате наступила тишина.

– Господа, господа! – Матильда влетела в гостиную очень вовремя. – Что вы тут сидите как на похоронах? До полуночи осталось всего десять минут! Наливайте!

– Подарки! – крикнул кто-то, и гости хором подхватили:

– По-дар-ки! По-дар-ки!

Обмен новогодними подарками – дело святое, и все бросились их доставать из карманов и сумочек.

Домет подарил Эльзе изящный дамский портсигар, а она ему – кожаное портмоне с тиснением. Матильде Эльза подарила шелковый шарф с бахромой.

– А ее подарок я вам покажу дома, – многообещающе сказала Эльза, прижимаясь к Домету.

Когда часы начали бить двенадцать, Домет почувствовал на губах жаркие губы Эльзы. Ее поцелуя хватило до двенадцатого удара. Вокруг все целовались, бросали друг в друга конфетти. Потом завели патефон и пошли танцевать.

– Господа, – крикнул кто-то, – давайте снова выпьем за здоровье нашей очаровательной хозяйки дома!

Все потянулись с бокалами к Матильде.

– Вот вернется Альфред, и мы поженимся, – объявила разрумянившаяся Матильда. – Приглашаю всех на свадьбу.

В ответ грянуло: «Ур-р-р-р-р-р-р-р-а!»

У Домета голова пошла кругом. Все уже были его закадычными друзьями. С Евреем Зюссом, то бишь с народным артистом Германии Краусом, он даже выпил на брудершафт.

– Азиз, ты – отличный парень, хоть и не немец! – гаркнул Краус.

– А ты, Вернер… – Домет хотел что-то сказать, но забыл и просто расцеловался с Краусом под завистливым взглядом Грега.

Домет с Эльзой возвращались со встречи Нового года в два часа ночи. Шел снег, под фонарем кружились снежинки, и становилось легко на душе. В лунном свете серебристое платье Эльзы поблескивало из-под шубки, как хвост русалки. Домету больше не было так одиноко, и он нежно обнял Эльзу. В доме, мимо которого они проходили, распахнулось окно, и оттуда послышалось:

Возле казармы, в свете фонаря,

Кружатся попарно листья сентября.

Ах, как давно у этих стен

Я сам стоял,

Стоял и ждал

Тебя, Лили Марлен,

Тебя, Лили Марлен^[23].

Такси выскочило из-за поворота и со скрипом остановилось рядом с ними. Домет усадил Эльзу и сел рядом с ней.

– С Новым годом! – сказал Домет пожилому таксисту.

– И вас также, – ответил таксист. – Куда едем?

Эльза назвала адрес и уткнулась Домету в грудь.

Выйдя из такси, они поднялись по лестнице. Эльза не держалась на ногах, и Домет ее почти нес. Он достал из ее сумочки ключи, отпер дверь, довел Эльзу до спальни, уложил на кровать и пошел в ванную сполоснуть лицо холодной водой. Когда он вернулся, она уже заснула.

«До чего же она хороша!»

Эльза что-то пробормотала. Домет наклонился к ней и едва разобрал:

– Раздень меня.

28

Отпуск Домета пролетел так же быстро, как всякий отпуск. Муфтий вернулся в полном восторге от того, что он увидел собственными глазами. Крематорий в Освенциме произвел на него сильнейшее впечатление, и он начал очередное обращение к арабам Востока такими словами: «О, мусульмане! Во имя Аллаха убивайте евреев! Поодиночке и всех вместе!»

Писавшему под его диктовку Домету стало не по себе, а муфтий ходил по комнате, перебирая четки, и вспоминал карту, которую ему показал Эйхман.

Закончив очередное обращение, муфтий начал диктовать письмо Гиммлеру:

«Рейхсфюреру СС, министру внутренних дел Генриху Гиммлеру, Берлин.

В соответствии с нашим последним разговором относительно обещанных вами ста газовых машин я обращаюсь к вам с покорнейшей просьбой ускорить их доставку, потому что…»

– Вы знаете, что такое «газовая машина»? – спросил муфтий Домета.

– Никогда не слышал, – честно признался Домет.

И муфтий подробно объяснил ему, как работает газовая машина.

– Потрясающе, – растерянно отозвался Домет.

– Вот и я сказал Гиммлеру то же самое! – обрадовался муфтий. – Так на чем мы остановились?

– На «потому что…» – тихо ответил Домет.

– Да, да, потому что «…от поступления вышеуказанных машин зависит окончательное решение еврейского вопроса в Палестине, в чем так заинтересован фюрер». Давайте-ка мне, я подпишу.

Домет с трудом добрался до дому: его мутило. Он выпил два стакана воды подряд – только хуже стало. В животе начались колики. Он лег. Боль отпустила, и он начал засыпать. «Увозят живых, привозят трупы»… «Увозят Амеири, Хартинера, Урбаха, Штрука, Цвейга… Не Цвейга, а Лину. Мама, где Гизелла?.. Пошла к подружке?.. „С тобой, Лили Марлен…“… с тобой, Лина…».

29

У Помета уже третий раз за месяц был острый приступ болей в животе. Он еле добрался до врача. Тот пощупал живот, спросил, где болит и не ел ли пациент что-нибудь несвежее. Домет ответил, что ничего несвежего не ел. Врач дал ему таблетки и велел принимать три раза в день перед едой.

Возвращаясь домой, Домет встретил у подъезда соседку по площадке фрау Шеллинг. У нее на Восточном фронте погиб единственный сын. С Дометом она всегда была очень любезна и поделилась с ним как с родным своим горем, когда пришло извещение о гибели сына.

Увидев Домета, фрау Шеллинг озабоченно сказала:

– Очень вы бледный, герр Домет.

– Живот болит, – пожаловался Домет.

– Надо обязательно сходить к врачу.

– Так я от него и иду. Но мне показалось, что врач не очень хороший.

– Чему тут удивляться? – фрау Шеллинг перешла на шепот. – Всех врачей-евреев пересажали или повысылали, вот мы и лечимся у кого попало.

Про себя Домет с ней согласился: не будь профессора Фляйшера, страшно подумать, что с ним сейчас было бы! А фрау Шеллинг продолжала:

– Всю жизнь я ходила к врачам-евреям, и мой мальчик… – она заплакала и вытащила носовой платок. – От каких только болезней ни лечил моего мальчика замечательный доктор Бухман. И от свинки, и от желтухи, и от скарлатины…

Фрау Шеллинг готова была рассказать о всех болезнях сына, как будто сегодня это имело какое-то значение.

Они уже дошли до их площадки.

– Герр Домет, – сказала фрау Шеллинг, прощаясь, – вы живете один, за вами некому ухаживать, но, если что понадобится, прошу вас, не стесняйтесь.

– Вы очень добры, фрау Шеллинг, – Домет открыл дверь. – Дай вам Бог здоровья!

– Зачем оно мне теперь, герр Домет? Мне не для кого жить.

Она снова заплакала и вошла в свою квартиру.

Захлопнув за собой дверь, Домет опустился на стул в прихожей. В зеркале отразилось перекошенное лицо: боль усилилась.

«Что у меня? Врач даже не поставил диагноз. Что мне делать? Искать по всему Берлину врача-еврея? Чушь какая-то. Может, эти таблетки помогут. У нас в роду все умирали молодыми. Отцу еще не было шестидесяти. Мне скоро – пятьдесят три. Когда я в последний раз отмечал свой день рождения? А с кем его отмечать? С Эльзой? Зачем я такой ей нужен!»

Домет едва доплелся до кухни, поставил на плиту чайник, принял таблетку, съел бутерброд и запил чаем – стало легче. Он переоделся и пошел в кабинет. Просмотрел на столе бумаги, взял несколько страниц начатой новеллы «Пистолет». Перечитал и разорвал.

«Какой из меня Конан-Дойль! Может, отдать „Последний из династии Омейядов“ в театр Лессинга? Черт с ними, пусть подписывают другой фамилией. Мне уже все равно. Могу даже Эльзе предложить, чтоб ее фамилия красовалась на афише вместо моей. Нет, надо написать о войне. О чем-нибудь другом сейчас не пойдет, когда весь мир воюет. Но я-то на этой войне не был, как я о ней напишу? О прошлой? Смешно писать о прошлой, когда настоящая еще не известно, чем кончится. Да и вообще, все сюжеты давно известны. А иначе и быть не может. Нет такого сюжета, которого не было бы в Ветхом завете. Я давно это заметил. Все, что есть в жизни, уже описано. Стоп. А если написать фантастическую пьесу о людях, которые убегают в потустороннюю жизнь? Пусть это будет лет через пятьдесят. Тогда и я смогу в нее убежать. Неужели в той жизни я снова встречу папу, Лину, Штрука, Амеири, Урбаха? Надо же, опять я убегаю, как мои герои: раньше – от себя, теперь – от самой жизни».

Домет пошел в спальню, но боль полоснула острым ножом, и он упал.

«Мама! Ма-ма!»

До телефона не дотянуться – высоко. Из последних сил он встал на колени, открыл входную дверь, дополз, опираясь на локти, до квартиры фрау Шеллинг и несколько раз постучал.

– Фрау Шеллинг! Это я – Домет. Фрау Шеллинг! Помогите!

Ключ. Верхний замок. Нижний замок. «Слава Богу!»

– Боже мой, герр Домет, что с вами? – ужаснулась фрау Шеллинг.

– Умоляю! «Скорую помощь». Скорее!

x x x

Бархатный баритон диктора неожиданно ворвался в операционную. Видимо, в коридоре санитар включил радио на полную громкость. «Наши доблестные войска под командованием фельдмаршала Паулюса ведут ожесточенные бои и уже добились заметных успехов…».

Закончив операцию, доктор Хенеке отошел от стола. Медсестра Марта вытирала Домету пот со лба.

– Капут! – прошептал Домет.

Хенеке перевел взгляд на больного и спросил сестру:

– Что он сказал?

Сестра равнодушно посмотрела на больного.

– Что вы сказали?

– Ка… капут.

Сестра вздрогнула.

– Больной сказал: «Капут».

– А он – реалист, – пробормотал себе под нос Хенеке, снимая резиновые перчатки, – с таким прободением язвы желудка ему, конечно, капут.

В коридоре раздался лающий голос рейхсмаршала Геринга: «Даже тысячу лет спустя немцы будут говорить о битве под Сталинградом с гордостью и вспоминать, что, несмотря ни на что, окончательная победа Германии была достигнута там…»

Домет вцепился руками в больничный матрас и отчаянно пытался сказать что-то еще. Сестра низко наклонилась к нему, и Хенеке с удовольствием посмотрел на задравшийся халат, хорошо зная, что под ним скрыто.

– Война проиграна, – неожиданно четко произнес Домет и добавил: – Всем капут.

Сестра отшатнулась и посмотрела на Хенеке.

– Больной бредит, – сказала она испуганно.

«Да за такой бред расстрелять могут», – подумал Хенеке и показал Марте глазами на дверь: не подслушивает ли санитар, давно завербованный гестапо.

Она выглянула и сказала, что за дверью никого нет.

Мысли Хенеке переключились на обед с Мартой, после которого можно будет поехать к ней домой.

С операционного стола раздался предсмертный хрип.

Марта хотела подойти к больному, но Хенеке ее остановил.

– Он уже умер. Пойдем обедать.

– Но надо сообщить…

– Ничего не надо, – отмахнулся Хенеке. – Он – араб.

От автора

После выхода в свет книги «Три женщины» я собирался написать беллетризованную биографию еще одной женщины, оставившей заметный след в истории XX века. Начал собирать материал, и, когда рылся в своем архиве, под руку попалась старая газетная статья, которая изменила мой замысел. Стало ясно, что герой моего будущего романа вовсе не женщина, а мужчина. Узнал я и о том, что о нем уже писали профессор Иерусалимского университета Яаков Ландау и профессор Берлинского университета Герхард Хепп.

Мой герой был драматургом, его пьесы шли в Европе, он вел переписку с Хаимом Вейцманом, будущим первым президентом Государства Израиль, в реховотском архиве Вейцмана нашлись две толстые папки, в которых сохранились: переписка моего героя с Вейцманом и с другими руководителями Сионистской федерации, его статьи, одна из его пьес и даже его портрет работы известного художника, жившего тогда в Эрец-Исраэль.

На этом находки кончились. Современники, которые знали моего героя, умерли; потерялись следы его жены, дочери, братьев, и не у кого о нем спросить. Но приведенные в романе основные факты его биографии – подлинные, как и многие персонажи романа и описанные в нем события.

Разумеется, при написании романа нельзя было обойтись без работ по истории подмандатной Палестины и я приношу глубокую благодарность Амосу Элону, Йехуде Шимони, Алексу Кармелю, Амосу Левенбергу, Тому Сегеву, Иссеру Харэлю.

За оказанную помощь в работе над романом благодарю генерал-майора запаса Нехемию Броша, профессора востоковедения Яакова Ландау, г-на Исраэля Циглера, г-жу Юлию Канаш, г-жу Офиру Бар-Илан, профессора востоковедения Герхарда Хеппа (Берлин), профессора истории Рэнделла Битверка (Мичиган, США), г-на Снорри Бергсона (Лондон), дирекцию архива Хаима Вейцмана (Реховот), дирекцию Центрального сионистского архива (Иерусалим), г-жу Лею Маркус из дома-музея Германа Штрука (Хайфа), дирекцию архива Израиля Зангвилла (Лондон).

Особая благодарность – моему редактору Софье Тартаковской, которая вложила в этот роман много душевных сил и работа с которой доставила мне так много радости.

Владимир Лазарис

Владимир ЛАЗАРИС – журналист, писатель, сценарист и переводчик. Автор документального романа «Три женщины», книг «Диссиденты и евреи», «Моя первая война», «Резервис-ты», «Сонет для Статуи Свободы», «Репортажи из шестого тысячелетия», сборников стихотворений «Проводы» и «Между войнами», антологии переводов «Еврейская поэзия средневековой Испании», переводов израильской детской поэзии «Что за праздник у меня», «Ной», «Сдается квартира», составитель сборников «В отказе», «Почтовый ящик», серии книг «Место работы», куда вошли «Ученые», «Инженеры и техники», «Врачи и медсестры», «Учителя и воспитатели детсадов».

По сценариям В. Лазариса на израильском телевидении поставлены документальные фильмы «Я не умру», «О, Тель-Авив!», «Когда мы приехали», «Марина».

Родился в Москве в 1947 году. С 1977 года живет в Израиле. Постоянный сотрудник радиостанции РЭКА (под псевдонимом Рафаэль Рамм).

notes

Примечания

1

Эрец-Исраэль (ивр.) – Земля Израиля.

2

«Дранг нах Остен!» (нем.) – «На Восток!»

3

«Дойчланд, Дойчланд юбер аллес» (нем.) – «Германия, Германия превыше всего».

4

Хупа (ивр.) – свадебный балдахин, в более широком смысле – свадьба.

5

«Керен кайемет» (ивр.) – здесь – Земельный фонд.

6

«Керен ха-Йесод» (ивр.) – букв. «Основной фонд». Главный финансовый орган Всемирной сионистской организации и Еврейского агентства.

7

ХАГАНА (ивр.) – букв. «оборона».

8

Хаваджа (араб.) – господин.

9

Шииты, сунниты – разные направления в исламе.

10

Имам (араб.) – глава мусульманской общины.

11

Феллах (араб.) – крестьянин.

12

Ишув (ивр.) – еврейское население подмандатной Палестины.

13

Пердес (перс.) – цитрусовая роща.

14

Дунам (ивр.) – мера площади, равная 0,1 гектара.

15

Ост-юден (нем.) – восточноевропейские евреи.

16

CID (англ.) – аббр. Central Intelligence Division – английская контрразведка.

17

Майн кинд (нем.) – детка.

18

Перевод автора.

19

Шикса (идиш) – оскорбительное прозвище неевреек.

20

Мешугас (идиш) – сумасшествие.

21

Шаббат (ивр.) – суббота.

22

Иргун (ивр.) – Иргун цваи леуми, «Национальная боевая организация».

23

Перевод Иосифа Бродского.