Текст книги "Товарищи"

Автор книги: Владимир Пистоленко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 24 страниц)

– Ой, девочки! Вот послушайте меня, – вмешалась Наташа. – Сижу я сейчас, слушаю этот разговор и думаю: какие же мы… ну, как бы это сказать… плохие. Да-да, плохие!

– Это почему же плохие? – возмутилась. Оля. – Интересно, с каким это умным человеком ты советовалась? Почему мы плохие? Ну?

Надя резко повернулась к подругам и уставилась на Наташу широко открытыми глазами:

– Действительно, лучшего не могла придумать! Сказала, словно год трудилась. Головой день и ночь работала, зато и выдумала. Натощак и не поймешь, что к чему…

– Нет, девочки, нет! – возразила Наташа. – Я не выдумала. Прочитала я в «Комсомольской правде» отрывок про одну девушку. Уля Громова ее звали. Комсомолка. Вот девушка была! Понимаете, фашисты город заняли, а она вместе с другими девчонками и ребятами… – Наташа, словно ей не хватало воздуха, вздохнула всей грудью. – Что они делали! Гитлеровцы их как огня боялись. А когда поймали Улю – мучили. Как ее мучили! Но она ни слова! Казнили ее…

Наташа вздохнула, снова задумалась и уставилась неподвижным взглядом в одну точку. На глазах ее навернулись слезы. Оля прервала молчание.

– Ну и что же? Что из этого? – немного вызывающе спросила она.

– А то, что Громова совсем не такая была, как мы.

– Почему не такая? – Оля чуть прищурила глаза, вдруг ставшие пронзительными и колючими. – Она хлеб не такой ела, как мы? Воду пила другую? Да? Или не таким воздухом дышала? А? Я не пойму, почему мы показались тебе плохими. А ты разве поклонилась бы врагам? Разве ты стала бы разговаривать с ними? Разве пошла бы работать на них?

Наташа возмущенно воскликнула:

– Оля!

Но Оля все так же горячо продолжала доказывать:

– И я нет! И Надька! Никогда! Ты думаешь, если Надька балерину из себя корчит да про Ермолову разные небылицы рассказывает, так она хуже других? Извините! Да, может, эта самая Громова не такие еще фокусы показывала, а когда настало время – все увидели, что она за человек. Вот так и Надька. И я тоже. Да ты возьми все наше училище – ни одного не найдешь, чтобы был другим, не таким, как мы все! Я вот клянусь, и это правда: все шутят, дурачатся… может, даже и похулиганят, но если потребуется, каждый выполнит любое задание, какое будет приказано. Даю слово! Тебя или меня, да любого – кого хочешь из наших ребят возьми – можно изрезать на куски, потому что сила силу ломит, по переделать нас – шалишь, нет такой силы! Да-да! В общем, ты дашь мне газету, я почитаю вечером.

– Потом мне. Ладно? – попросила Надя.

– Газета не моя, – сказала Наташа, – она у воспитателя. Все просят у него, из рук рвут… Он сказал, что сегодня вечером в клубе в девять часов состоится громкая читка. Сам воспитатель вслух читать будет…

Из цеха вышел Сергей. Увидев оживленно беседующих девочек, он неслышно подкрался к ним и крикнул громовым голосом:

– Игра в пятнашки!

Они испугались, завизжали, закричали. Сергей хлопнул Олю по плечу:

– Ольга с пятном!

Оля кинулась за ним, чтобы отдать «пятно», но он бегал быстро, и догнать его было нелегко. Вдруг Сергей повернул к лестнице вагранки и взбежал на загрузочную площадку. Оля обрадовалась – на площадку вела только одна лестница, и Сергею деваться было некуда.

– А, попался! – закричала она. – На площадке думаешь спастись? Надя, давай скорее сюда! Поймаем, натолкаем снегу за воротник. Пускай малость поежится.

Но Надя сделала рукой величественный жест, потом так быстро и ловко завертелась на одной ноге, что юбочка на ней вздулась и замелькала, словно колесо.

– Как же, нужно мне с ним связываться! – сказала она, вдруг остановившись. – Только об этом и мечтаю! У наших мальчишек нет ничего в голове, кроме озорства.

А в это время Сергей метался по площадке, стараясь увильнуть от Оли. Он хотел обмануть ее и по лестнице сбежать вниз.

Но Оля преградила путь. Тогда он разбежался и прыгнул вниз. Надя вздрогнула, выбросила вперед руки, словно хотела поймать его, как мяч, и закричала:

– Ты что, дурень, делаешь? Убиться можно!

Сергей растянулся на снегу и тут же поднялся.

– Не убился! – смеясь, ответил он. – Смелого пуля боится, смелого штык не берет.

Пока он отряхивался от снега, Оля успела сбежать по лестнице и во весь дух мчалась к Сергею.

А он вдруг переменил тактику: схватил ком тающего снега, ринулся навстречу, поймал Олю и пытался натереть ей щеки снегом. Оля отчаянно отбивалась, визжала и безудержно хохотала.

– Наташа! Наташа! – кричала она. – На подмогу, на подмогу! Наташа! Скорее сюда, он, скорее! Надя! Он же меня заморозить хочет! Девчонки, я уже вся мокрая, как мочалка в бане!

Наташа поколебалась было, потом широко улыбнулась, схватила горсть снега и бросилась к борющимся. За ней, тоже со снегом в руке, – Надя. Положение Сергея стало безвыходным.

– Вот тебе, вот тебе, вот тебе! – приговаривала Наташа, бросая в него снег.

– Правильно, Наташа, правильно! Хватайте, девчата! – командовала Оля. – Повалим…

И не успел Сережа опомниться, как девушки повалили его на рыхлый снег.

– За воротник толкай, за воротник! – кричала Оля и силилась затолкать ему за воротник телогрейки снежный ком.

Чувствуя, что одному с тремя не справиться, Сергей перестал сопротивляться, только старательно закрывал ладонями шею и жалобно сквозь смех уговаривал:

– Стойте! Бросьте! Не надо за воротник – холодно! Пожалейте живого человека!

– Ага, запищал, герой! – торжествовала Наташа, энергично натирая ему щеки снегом.

– Пустите!.. А то караул закричу! – хохоча, выкрикивал Сережа. – На весь двор кричать буду!

– Называй тетями, – потребовала Оля, – тогда пустим. Называй! А не будешь – в ледышку превратим.

– Бабы-яги, пустите! – крикнул Сергей и сделал отчаянную попытку вырваться.

Но девушки держали его крепко.

– Ладно, девчонки, хватит! Он же замерз, – сказала Надя. – И так навсегда запомнит.

– А тебе жалко стало? – пошутила Оля.

Из цеха вышел Васька Мазай. Увидев свалку, он весело присвистнул и закричал в дверь:

– Колька! Ребята! Сюда! Девчонки Сережку поймали! Тут прямо детский крик на лужайке!

Услышав голос Мазая, Оля обернулась и увидела, что из двери цеха выбегают мальчишки.

– Девчата, бежим скорее! – скомандовала она и бросилась в сторону.

За ней – Наташа и Надя.

Весь в снегу, Сергей побежал за девушками, а чуть поодаль бежали Мазай и другие мальчишки. На широком дворе девчата рассыпались в разные стороны. Оля свернула за водонапорную колонку, решив обогнуть ее и повернуть к цеху. Оглянулась и увидела, что за ней гонится Мазай. Устав во время возни с Сергеем, она сейчас запыхалась, но все же напрягала все силы, чтобы уйти от Мазая.

Колонка осталась позади, Оля помчалась к цеху. По топоту ног позади себя она угадала, что Мазай настигает ее и вот-вот схватит. Добежав до лебедки, она решила использовать одно из правил игры в пятнашки: присела на лебедку и крикнула:

– Заветное место, заветное место!

По этому правилу человека, заявившего, что он на «заветном месте», нельзя ни ловить, ни «пятнать».

Мазай, тяжело дыша, подошел к ней и насмешливо заговорил:

– Эх ты, тоже мне героиня! Чуть что – сразу вопит: «заветное место», «заветное место»! Забоялась?.. Конечно, забоялась. А все хвастает: «я» да «я».

А Оля задористо смеялась и твердила:

– И не забоялась, вот нисколечко не забоялась! Просто не хочу, чтоб ты поймал. А кого бояться? Ну скажи – кого бояться? Некого. Ио Сережку мы все ж таки засолили. Засолили! Эх, засолили!

Увидев, что Надя и Наташа тоже на «заветном месте», она закричала им:

– Наташа! Надя! Не сходите с заветного места, сидите хоть до ночи… Не уйдут? Уйдут, надоест им ждать.

А Мазай крикнул ребятам:

– Сережка, не уходите! Они скоро в столовую пойдут. Дожидайтесь и никуда ни на шаг.

Он присел на лебедку рядом с Олей и примирительным тоном сказал:

– Да ты, Ольга, не бойся – не трону. Вот даю слово. Не веришь? Я знаешь насчет чего? Пойдем завтра в кино?

– В кино? – удивилась Оля. – А почему ты вдруг заговорил о кино?

– Потому, что картина хорошая.

– Какая?

– «Семеро смелых». В «Октябре». Пойдем?

Оля задумалась.

Мазай подождал ответа и грубовато, не глядя на Олю, спросил:

– Ну, чего думаешь?

– Билетов не достать. На хорошую картину всегда трудно достать билет.

– Васька Жабин поможет. Обещал. У него сестра в «Октябре» работает. Ои для своей группы будет брать – я и договорюсь: возьмет два лишних.

Оля пристально посмотрела па него и, сделав удивленное лицо, спросила:

– А почему только два, а не для всей группы?

Мазай недовольно нахмурил брови – видимо, этот вопрос ему не понравился:

– «Почему, почему»! Приглашаю тебя в кино – и весь разговор. А нам и двух достаточно.

Делая вид, что смотрит куда-то вниз, она, чуть прищурившись, хитровато взглянула на Мазая и спросила наивным тоном:

– Как барышню приглашаешь? Ага?

– При чем тут барышня! Деньги мои?

– Твои.

– Ну вот. Кого хочу, того и приглашаю. И никакая не барышня. Могу выйти за ворота и любого позвать. Верно говорю?

– Подумаешь, важность какая – деньги! А может, не каждый еще и пойдет, если ты приглашаешь.

Мазай удивился:

– А почему не пойдет? Пойдет! Ты ведь пойдешь?

– Как раз и не угадал. Не пойду.

– Не пойдешь?!

– Не пойду.

Как только Мазай заговорил о кино, Оля решила пойти с ним, но сейчас ее возмутила самоуверенность Васьки, и она отказалась. Мазай даже растерялся и не вдруг нашелся, что ответить. Он что-то промычал, взглянул исподлобья на Олю и наконец сказал:

– Небось с Жабиным ходила.

– С Жабиным? А ты откуда знаешь?

– Знаю. И лучше не вертись, ребята видели… Ходила?

– Ходила! – вызывающе ответила Оля и вдруг громко и заливисто рассмеялась. – Жабин знаешь какой? Как настоящий кавалер.

Она спрыгнула с лебедки и, чуть отставив левую ногу, приосанилась, изображая Жабина:

– «Олечка, разрешите юноше пригласить вас в кино! Разрешите быть вашим кавалером! Разрешите взять вас под ручку! Не хотите ли попить морсу?»

– Это Жабин так рассыпался? – хмуро спросил Мазай.

– Да, юноша Жабин. Вот пошла с ним в кино и дала себе слово: никогда больше с мальчишками не ходить. Никогда! И мое слово – твердое. Вот! Только с девчонками буду ходить или когда всей группой. Ясно?

– А почему?

– Все потому.

– Нет, ты скажи, – допытывался Мазай.

– Много будешь знать – скоро постареешь.

– Не скажешь?

– Почему не сказать? Скажу. С ним идешь, как с человеком, как с товарищем, а он начинает кавалерничать. Нужно мне это! Даже вспоминать противно!

– Ну, погоди! Я до него доберусь! Я ему кости посчитаю!

– Не трудитесь, товарищ староста, – насмешливо сказала Оля, – без вашей помощи обойдусь. Я его так отбрила, что забыл кавалерничать.

– А за что? Обидел он? А? За что? – горячо спросил Мазай и схватил Олю за руку.

– Пусти, руку сломаешь! Вот как раз за это самое.

Языком болтай, а рукам воли не давай! Тоже мне, защитник нашелся! Сказала – пусти! Ну!

Оля резким рывком освободила руку. Там, где цепко держали пальцы Мазая, осталась саднящая боль. Оля погладила ноющее место.

– Медведь – вот ты кто! Разве так можно? Рука вся посинела. Тоже, нашел где силу показывать!

Ее начало разбирать зло на Мазая: обращается грубо, словно с вещью, и еще набивается в защитники. Она его об этом не просила и просить не будет. Без Мазая обойдется. Да и вообще ей не нужно никаких защитников. Подумаешь!

– С чего это тебе вдруг захотелось Жабину кости посчитать? Ведь он не с тобой в кино ходил, а со мной! Я тебя не просила, чтобы ты надо мной шефствовал. Понятно?

Лицо Мазая стало пунцовым. Он уперся взглядом в землю и ботинком начал усердно расчищать перед собой снег.

«Ага! Злится», – подумала Оля и продолжала:

– Вообще ты много бахвалишься. «Я да я!» А получается не всегда так, как нахвастаешь.

Мазай сверкнул глазами, но промолчал.

– Говорят, что позавчера вечером ты кому-то в общежитии, в своей комнате, всыпать хотел, а попало тебе, да так, что еле ноги унес.

Она задела Мазая за самое больное, что уже второй день не давало ему покоя.

– Ну, это не твое дело! И мы еще посмотрим, кто унесет, кто нет, – пробурчал он.

А Оля язвительно продолжала:

– Может, это все неправда? Наплел кто-нибудь? Бывает же так, что люди обознаются. А только, говорят, позавчера видели и слышали, как один моряк, на тебя похожий, по ошибке вместо полундры во весь голос «караул» закричал.

Мазай встрепенулся, вздрогнул и, шагнув к Оле, замахнулся кулаком:

– Ну… ты… Нечего! Без уколов… а то…

Оля чуть побледнела, но не шелохнулась, только еще выше подняла голову и продолжала прежним насмешливым тоном:

– А то что? Ну? Что? Может, ударишь? Попробуй! А я новенького позову. Говорят, он заступается, всыпает хвастунам и задирам.

Будто зная, что о нем идет разговор, из цеха вышел Жутаев. Он оглянулся вокруг, выбирая местечко, где бы сесть, и пошел в сторону, к сложенным невысокими штабелями чушкам чугуна.

Мазай неприязненно следил за ним, пока тот не сел. Потом обернулся к Оле и негромко сказал:

– А что ж тут долго разговаривать… иди. Вон он.

Мазай решительным шагом отошел от Оли и крикнул ребятам, все еще не пускавшим Надю и Наташу:

– Эй, ребята! Колька, Сережка! Бросьте их, пускай идут. Айда все в цех, сводку заполню.

Насвистывая какой-то мотивчик и не глядя иа Олю, он неторопливо, вразвалку пошел к цеху. А Оля растерянно смотрела ему вслед. Такого конца она не ожидала. Как и раньше случалось, она просто хотела позлить Мазая, но на этот раз, видно, хватила через край и, как никогда, обидела его.

Оля крикнула ему вдогонку:

– А кино, Вася! Васька!

Но Мазай будто и не слышал.

Мимо пробежали ребята, и Сергей позвал:

– Пошли, Ольга. Мазай велел в цех идти.

– Я приду, – нехотя ответила она и снова села на лебедку.

Хорошее настроение исчезло. Оля сидела задумавшись. Нужно же было ссориться с Мазаем! И, главное, без всякой причины. Ведь он ничем не обидел ее, даже хотел повести в кино. Она сама начала высмеивать да вышучивать его. Он и рассердился. Характер у него такой– без огня вспыхивает. Ну, а кто не обидится, если начнут сыпать оскорбления? Оля ругала себя, называла свой характер жутким, и невозможным, и диким…

Подошла Наташа и присела рядом:

– Олечка, а мастера вашего все нет? Где же он у вас так долго?

Оля взглянула на нее пустыми глазами и безразлично ответила:

– Иди, Наташа. Что ты будешь ради меня время терять? Забирай Надю, и идите.

Удивленная, Наташа внимательно посмотрела на нее:

– Оля, что с тобой?

– Так, ничего.

– Ничего? А я, думаешь, не вижу?

– Правда ничего.

– Значит, не скажешь?

– С Васькой поругались.

– Вот тебе на! Из-за чего?

Задать вопрос легко, а вот как ответить па него… Оля и сама не знала, из-за чего поссорилась с Мазаем. Вдруг взгляд ее упал на Жутаева, все еще сидящего па чушках. Она почувствовала к нему новый прилив неприязни, зародившейся еще вчера, когда ребята сказали, что он избил Мазая.

– Вон из-за того белобрысого, – сказала Оля, кивнув в сторону Жутаева. – Я дразнить стала им, а Васька рассердился, повернулся и ушел.

– Ну, знаешь, Ольга, – возмутилась Наташа, – есть из-за чего расстраиваться! «Повернулся и ушел»! Подумаешь, беда какая! Я вообще зазнайку этого Мазая пе люблю. Он же грубиян. И удивляюсь, как ты можешь с таким дружить.

– Ну тебя, Наташка! – обиженно отмахнулась от нее Оля. – Ты какая-то словно деревянная, ничего не понимаешь!

– А что же здесь понимать? И понимать нечего, дело ясное.

– У тебя всегда все ясно.

– Конечно, ясно! «Повернулся и ушел»! Да разве хороший мальчишка так поступит? Никогда! А у Мазая это не первый раз. Он и с другими не лучше. А ты будто новость узнала и сразу же решила расстроиться. Ни к чему! Но ты тоже виновата – зачем было человека дразнить? У тебя это есть. А в общем, забудь об этом и поменьше встречайся с Мазаем.

Пропустив мимо ушей замечание Наташи, Оля решительно поднялась и со злостью предложила:

– Пошли к новенькому! – И, подчеркивая какой-то особый, скрытый смысл, закончила – По-зна-комишь-ся.

– Да ты с ума сошла! Еще что придумала? Ольга!

– Пойдем. Я его немного… пошпигую. За Ваську. Не пойдешь? Ну, сиди.

Не спеша, словно прогуливаясь, она пошла в сторону Жутаева, а возмущенная Наташа осталась на месте, не зная, что предпринять, чтобы удержать Олю от непродуманного, некрасивого поступка.

Жутаев сидел задумавшись. Целую смену он работал изо всех сил, стараясь заформовать не меньше деталей, чем делал в Сергеевне. Он заметил, что и Мазай и другие ребята сегодня работали старательнее, чем вчера. А Мазай спины не разгибал: видимо, решил догнать Жутаева. Сколько заформовал Мазай, Жутаев не знал, но сам перекрыл сергеевскую выработку и сделал пятьдесят деталей – больше нормы взрослого рабочего.

Выработка эта досталась Жутаеву нелегко: он очень устал. Ныли руки и ноги. Сохло во рту.

Увидев перед собой Олю, он смутился, суетливо встал, не зная, что делать, куда девать свои руки. В обществе девочек он вообще почти не бывал и смотрел на них, как на особые существа, с которыми и говорить надо по-особому и вести себя необычно. Он стеснялся девочек и избегал их. И вот теперь, стоя перед Олей один на один, он жалел, что вышел из цеха. Останься он в цехе – наверно, этой встречи не было бы.

А Оля немного помолчала, в упор рассматривая его, и спросила:

– Тебя как зовут?

– Б-борис, – ответил он, чуть заикаясь.

– Борис? Значит, Боря. А меня Оля. Давай познакомимся.

Он неловко пожал маленькую твердую руку и смутился еще больше. Оля уже успела умыться, его же рука была еще в черной формовочной земле.

– А ты почему все время один? И вчера и сегодня. Даже и не подойдешь к ребятам.

Он пожал плечами:

– Да… так… получилось.

А Оля подошла еще ближе.

– И в цехе один, ни с кем, и здесь вот один. Одному-то ведь, мне думается, бывает скучно.

– Да… ко-конечно.

– Ты заика? – спросила она таким наивным тоном, что нельзя было понять, искренность ли в нем или скрытая насмешка.

Жутаев недоуменно взглянул на Олю:

– Почему заика? Нет.

– Говоришь – тянешь, вот мне и показалось. Ты все-таки скажи, Боря, почему от ребят отделяешься? По-моему, нехорошо получается, если так. Верно?

Вопросы она задавала простые, но отвечать на них было нелегко. Односложный ответ ничего не даст, а отвечать этой почти незнакомой девочке пространно он не мог.

– Не… не познакомился еще. Я ведь только позавчера приехал и никого не знаю.

– А-а-а-а! Еще не познакомился. Значит, не успел еще?

– Не успел.

– А правду говорят, что ты уже подрался? Тут успел, ага?

– Случилась такая неприятность.

– Я слышала. В общежитии к тебе приставать начали, да?

– Не то чтобы приставали…

– Наши могут… Особенно Мазай.

– Одним словом, дело прошлое.

– Ты, кажется, очень тихий и хороший мальчик. А наши мальчишки и драчуны и вообще… Если они и дальше будут привязываться, ты не дружи с ними, а вечером или когда время свободное к нам приходи, к девочкам. Прямо в общежитие. Хороших мальчиков мы пускаем к себе в общежитие. Приходи смело, не бойся: девочки у нас не дерутся, они не тронут. Мы вечером в куклы играем. Ты, наверно, любишь играть в куклы? Интересно, правда?

Только сейчас Жутаев почувствовал в словах Оли насмешку и, закусив губу, отвернулся. Когда она подошла, он хоть и смутился, но и обрадовался – таким искренним и добрым был ее голос. Сейчас чувство тоскливой обиды охватило Жутаева, ему захотелось уйти прочь.

А Оля уже звала другую девочку:

– Наташа, иди скорее сюда!

Наташа в ужасе замахала руками, но Оля подбежала к ней:

– Ну иди, Наташа, познакомишься с Борей.

Она схватила Наташу за руку и потянула за собой.

– Пусти, – вырывая руку, шептала Наташа, – пусти, а то рассержусь и уйду и разговаривать с тобой больше не буду! Пусти! Как тебе не стыдно, Ольга!

Но Оля не отпускала ее, тащила изо всех сил и приговаривала:

– Да ты не бойся, он тихонький! Двух слов связать не может. Так себе, ни рыба ни мясо, и на мальчишку не похож – краснеет, заикается. Идем, не бойся.

Наташа наконец освободила руку и тут же убежала. Оля обернулась и отступила назад – перед ней стоял Жутаев. Он тяжело дышал, будто взбежал на пятый этаж. Это был уже не тот смущенный и растерянный парнишка, с которым она только что разговаривала. Сейчас это был гневный, волевой человек со смелым и прямым взглядом. Оля даже удивилась, увидя его таким.

Жутаеву хотелось наговорить ей резких и оскорбительных слов, и он с трудом сдерживал себя:

– Как… как… вы можете вести себя так… некрасиво! А еще девочка… За такие поступки… знаете…

Но его гневный вид только на мгновение смутил Олю. Она тут же овладела собой, встала в вызывающую позу, гордо вскинула голову, и в ее прищуренных глазах было уже не наивное лукавство, а надменность и презрение. Она шагнула вперед, подбоченилась и грубовато сказала:

– Ну, нечего петь! Я такая, какая уж есть. И сама знаю, что красиво, что не красиво. А у тебя, конечно, спрашивать не буду, как мне быть и что делать.

Оба они были так поглощены стычкой, что даже не заметили, как к ним подошел мастер Селезнев. Услышав последние слова Оли и уловив ее тон, он сразу же понял, что здесь происходит настоящая ссора, и решил вмешаться:

– Что за спор? В чем дело?

Пока Жутаев собирался ответить, Оля опередила его и затараторила:

– Стоим мы, товарищ мастер, с подругой Наташей, из токарного цеха, стоим разговариваем, а он и привязался: и такие вы и сякие. Чего только не наговорил! Прямо уши вянут. Наташа убежала, а он на меня накинулся.

Оля говорила так убежденно и настойчиво, так горячо жестикулировала руками, а на лице ее было столько воз-мущения, что слова ее походили на правду. Жутаева это возмутило еще больше.

– Как вам не стыдно! Как не стыдно лгать! Ведь не я к вам подошел, а вы сами. Не я стал приставать, а вы. Да, вы! И не смотрите, пожалуйста, так удивленно. Да еще и подругу свою хотите втянуть. Вы правду боитесь сказать – это трусость, это хуже подлости!

Никто из ребят никогда еще не разоблачал Олю и не укорял так горячо и так открыто; она даже растерялась и смутилась, но ничем не показала этого и искусно изобразила негодование.

– Слышите, товарищ мастер, что он говорит? Л я что сказала? Да я ему ни одного обидного слова не сказала. Молчала все время, как рыба. Вы тоже слышали наш разговор – ничего я не сказала. Ведь почти весь разговор при вас был.

– Положим, вас, Писаренко, я немного знаю: вам палец в рот не клади – по локоть откусите.

– Так вы сами сейчас слышали! Слышали? Вот это ученичка подбросили! Просто не знаю, где его, такого, и выкопали. Позавчера Мазая отлупил, сегодня мне покоя не дает. Завтра снова на кого-нибудь налетит…

Видно было, что Оля намерена еще долго изобличать и обвинять Жутаева и что это доставляет ей огромное удовольствие.

Селезнев прервал поток Олиного красноречия:

– Понятно. Все, что вы говорите, попятно. Разберемся. Ребята в цехе?

По тону мастера Оля поняла, что он ей не верит, а значит, и нагоняя Жутаеву не будет. Она надула губы и уже совсем недовольным голосом ответила:

– А где им быть? В цехе.

– Идите-ка позовите их.

Оля нехотя пошла в цех.

– Из-за чего поссорились? – спросил Селезнев Жутаева, когда Оля скрылась за дверью.

– Я и сам не знаю, товарищ мастер. Ни вчера, ни сегодня я ей и слова не оказал, а она подошла и как начала… – Жутаев даже не договорил: ему вдруг показалось, что мастер может подумать, будто он жалуется на Олю, а жаловаться Борис не любил и не уважал подверженных этой слабости. Он тут же поправился: – Особенно плохого она, конечно, ничего не говорила. Она начала просто шутить, а я не выдержал, вот и все. Одним словом, обижаться, товарищ мастер, было не на что.

Селезнев сразу разгадал нехитрый поворот Жутаева и, чуть склонившись к его уху, сказал:

– Значит, так начала шутить, что ты не выдержал. С Ольгой это бывает. Ее язычок и эти «милые» шутки я знаю. У нее не язык, а бритва. Но знаешь, что я должен тебе сказать: у тебя, брат, выдержки маловато. Да-да, маловато!

– Почему вы так думаете, товарищ мастер?

– Я не думаю, а убежден в этом. Самообладания у тебя не хватает, силы воли. Вот именно – силы воли. Случай с Мазаем оставим в стороне, о нем иной разговор. Возьмем ссору с Писаренко. Почему ты распалился? Помни: спокойствие да выдержка – лучшие союзники… во всяком деле. Ты же мог двумя спокойными словами обезоружить Ольгу, да так, что в другой раз она и не подумала бы приставать к тебе. А ты, как говорится, разошелся на всю железку. Вот и показал свою слабость. А в этом хорошего не ищи. Нужно развивать в себе самообладание. Обязательно! Оно во всех случаях жизни выручить может.

Жутаев слушал Селезнева и был согласен с ним. И в самом деле, если бы он не растерялся, когда подошла Оля, то и не попал бы в такое дурацкое положение, а у нее не было бы поводов для насмешек. Да и вообще, пусть бы она говорила все, что сказала, – он должен был отвечать спокойно. Тогда бы не Оля «допекла» его, а он оказался бы победителем.

С шумом распахнулась широкая дверь, во двор высыпали формовщики и впереди всех Мазай:

– Товарищ мастер! Что же вы как в воду канули? Мы заждались вас, есть охота. Все уже давно обедают, а мы от голода зубами щелкаем.

– Я уже на две дырочки ремень подтянул, – сказал Сергей.

– Боимся, как бы в столовую не опоздать, – добавил Коля.

– Я сам, ребята, не ожидал, что задержусь. А кабы знать – идти бы вам без меня. Но об обеде не беспокойтесь – накормят. Я вместе с вами пойду.

– Получите сводочку, товарищ мастер. – Мазай протянул листок.

– Ну-ка, что в ней сегодня? – Селезнев развернул листок. – Ого, прекрасная сводка! Вы смотрите, как сегодня отличилась группа! Жутаев – пятьдесят деталей! Вот это темпы! Мазай – сорок! Писаренко – тридцать восемь! Хорошо все идут, хорошо! Но вот беда – не всё в пашей группе хорошо.

– А что плохо? – спросил Мазай.

– Что плохо? Сегодня вечером будет собрание восьмой группы, там и поговорим. Сейчас нужно решить другое. В конторе только что закончилось совещание. Обсуждалось письмо из нашей подшефной эмтээс: просят училище прислать бригаду рабочих разных специальностей, помочь в ремонте машин. Решили сделать так: выделить из каждого цеха по нескольку человек. Вернее, не выделить, а подобрать желающих из лучших ребят. Двух в эту бригаду должны дать мы. Лучших! Понятно? Лучших.

– Товарищ мастер, мне непонятно, – сказал Сергей. – Что же будут делать в эмтээс наши ребята? И токарям, и слесарям, и столярам… пожалуй, и электрикам – всем работа найдется, а насчет формовщиков-литейщиков – им же вагранка нужна. Без вагранки нам и делать там нечего.

– Вагранки в эмтээс, конечно, нет, – ответил Селезнев. – Но и без нее там есть к чему руки приложить. Я з этом уверен.

– А от нас кто поедет? Наметили, товарищ мастер? – спросил Сергей.

– Не спеши. Кому нужно, тот и поедет! – оборвал его Мазай.

– Нет, пока никого не наметили. Поедет тот, кто хочет помочь эмтээс. Там ведь – так же как и у нас, как вообще на всех заводах – работают для обороны, для фронта. Вот об этом и надо помнить. Работать там придется на совесть. И не только работать: те, кто поедет, получат от преподавателей задания. Нужно будет найти время, чтобы систематически заниматься и теорией… Мазай, ты хочешь поехать?

– Я?

Мазаю, конечно, хотелось, чтобы его послали в МТС.

Вопрос мастера обрадовал его, но для солидности Васька ответил не сразу, он немного помолчал, будто раздумывая и взвешивая за и против. И наконец с чувством собственного достоинства сказал:

– Мне все равно, где работать: и там на нужды фронта и здесь тоже. Ну, а если нужно, чтобы я поехал, поеду. Пришвартуемся там, где нужно. Только чтобы шамовку давали. Камбуз там есть?

Кое-кто из ребят засмеялся, но Селезнев сразу посерьезнел и строго посмотрел на Мазая:

– Слушайте, Василий Мазай: когда вы бросите свою тарабарщину – шамовку, камбуз? Слушать неприятно.

– Он же у нас моряк, товарищ мастер, – подмигнув Мазаю, сказал Сергей.

– Моряки прежде всего дисциплинированны и говорят, как и все культурные люди… Значит, вы, Мазай, хотите ехать?

– Даже с удовольствием.

– Хорошо. А вы, Жутаев?

– Я, если можно, тоже поеду. С охотой.

– Правильно. А еще желающие есть? Кто хочет поехать в подшефную эмтээс, поднимите руку.

Все в группе оказались желающими.

– А когда ехать? – спросил Мазай.

– Ехать придется через несколько дней, – ответил мастер. – Об этом будет объявлено.