Текст книги "Товарищи"
Автор книги: Владимир Пистоленко
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 24 страниц)
В КИНО
Хотя мастер и отпустил Олю в кино, она поняла, что сделал он это неохотно. Значит, был против и просто пошел ей на уступку. Шагая по темной вьюжной улице, Оля раздумывала, почему мастер был против и почему не поговорил с ней откровенно. Она давно заметила и уже привыкла к тому, что Селезнев хорошо относится к ней – во всяком случае, лучше, чем ко многим другим ребятам. Мастер всегда охотно беседовал с ней, расспрашивал, как ей живется… Оля частенько и сама обращалась к нему и всегда встречала готовность мастера помочь советом. Каждый его совет она принимала безоговорочно, хотя и не без того, чтобы иногда для видимости не покапризничать.
Нелестный отзыв Селезнева о Жабине смутил Олю. Почему мастеру не нравится Жабин? Почему? Ответа не находилось… Не вернуться ли назад? Прийти к мастеру и сказать: передумала. Бывает в училище кино, и хватит. Мастер, конечно, похвалит. Ну, а как Жабин? Он будет ждать. Обидеться человек может: дала слово – и обманула, не пришла. Обманывать очень плохо, хуже ничего не бывает. А Жабин, хотя и не нравится Дмитрию Гордеевичу, – ничего парень. Веселый, балагур, с ним никогда не скучно. И говорит он очень интересно, как никто в училище не говорит: по-одесски. И потом, он же свой, из одного училища. Не только сам не обидит, а может даже заступиться, если чужие мальчишки задирать начнут. Нет, подводить Жабина не стоит.
Оля свернула на Советскую улицу. Кино «Октябрь» было совсем рядом. Несмотря на мороз и вьюгу, у освещенного входа в кино стояла группа ребят. В центре их невысокий паренек, как и все обсыпанный снегом, что-то рассказывал, забавно жестикулируя, а слушатели безудержно хохотали.
В рассказчике Оля сразу же узнала Жабина. Она решила пройти мимо ребят, не сбавляя шага, и, если Жабин не заметит, свернуть за угол, а там – домой. И никакого кино! Но Жабин увидел Олю и, растолкав ребят, побежал к ней.
– Оленька! – закричал он во весь голос. – Вы же ничего себе не представляете, как я вас жду! Прямо все глаза насквозь просмотрел, и нигде ничего похожего на вас. Только холод и мрак кругом.
Жабин хотел взять Олю под руку, но она отстранилась:
– Не надо. Не люблю.
– Если «не люблю», то пусть будет «не люблю», – согласился он и вдруг всплеснул руками. – Оленька, а вы знаете, сколько на вас снегу?! Больше, чем на всей Советской улице. Клянусь! – Он сорвал с головы шапку и начал ею стряхивать снег с Олиной шинели.
– Вася! Вы что?! Наденьте шапку – простудитесь, – отбиваясь, уговаривала Оля.
– Не простужусь. У меня голова огненного цвета, ей мороз не страшен. Знаете, как про рыжих говорят? Рыжий-пламенный, сожжет дом каменный. Температура.
На них уже начали поглядывать прохожие, а друзья Жабина, выстроившись в шеренгу, поджидали их и перешептывались. Оле было неловко и вместе с тем приятно. С мальчишками ей приходилось и ссориться и драться, иной раз они грубо задевали ее на улице… Приходилось ей и дружить с ребятами, но такого внимания со стороны мальчика, какое сейчас, при всех, проявил к ней Жабин, Оле еще никогда не приходилось видеть…
В фойе было немного народу, по все стулья оказались занятыми. Жабин сунулся было туда-сюда – ничего не выходило. И вдруг он увидел знакомого парнишку, сидевшего в дальнем углу, почти у самого буфета.
– Оленька, вы ничего особенного не будете иметь, если я отлучусь ровным счетом па полминутки? Подойду вон к тому задумчивому юноше.
– Пожалуйста, я вот тут постою.
– Ну, и знаменито!
Жабин подошел к приятелю.
– Ты можешь выручить друга? – спросил он, опустив руку на плечо собеседника.
– А в чем дело? Наверно, придумал что-нибудь?
– Клянусь совестью, ничего не придумывал. Уступи стул. За мной не пропадет: я тебе могу у сестры выпросить пропуск в кино. Ручаюсь!
– Не торгуйся – не купишь.
– Так не мне ж стул! Я могу весь вечер на одной пятке простоять… Девчонка со мной – вон, видишь? Беленькая.
– Значит, хочешь покультурнее? Ну-ну, давай.
На освободившийся стул Жабин положил фуражку и помчался к Оле:
– Оленька, я стул вам отвоевал. Пошли!
Оля села.
– Пить не хочется?
– Нет, – ответила Оля.
– Морсу?
– Все равно. Я правду говорю – не хочу пить.
– Тут морс потрясающий. Может, хлебнете глото-
чек? Просто так, для удовольствия. Оленька, ну я прошу вас!
Хотя Оля наотрез отказывалась, Жабин сбегал в буфет и принес стакан розовой мутноватой жидкости:
– Берите, пейте!
Оля продолжала отказываться.
– А вы знаете, что я могу сделать с этим морсом, если не станете пить? Возьму и при всех вылью его себе на голову. Не верите?
Хотя Жабин говорил очень убедительно, Оля не поверила, но не стала возражать ему. Она молча взяла стакан и с неохотой выпила.
Она все больше и больше убеждалась, что Жабин хороший парень, куда лучше многих из знакомых ей ребят. Нет, видимо, Селезнев ошибается, он не знает, какой славный на самом деле этот рыжий мальчишка из Одессы.
У Жабина был пропуск в ложу дирекции. Оля села в кресло у стенки, а Жабин справа от нее. Ей никогда еще не приходилось сидеть на таких хороших местах, и она даже ощущала какое-то превосходство над теми, кто сидел в партере.
Свет погас. На вспыхнувшем экране начался кино-журнал. Оля любила кино и обычно так увлекалась фильмом, что забывала об окружающем и словно сама становилась участницей событий, о которых рассказывал экран. Так было с ней и теперь. Она перенеслась из города Чкалова в лесной партизанский лагерь и вместе с героями фильма готовилась к ночному налету на фашистский штаб, расположенный– в белорусской деревне.
Оля сидела, положив руки на поручни кресла. Вдруг она почувствовала, что к ее руке прикоснулись чьи-то неприятно теплые пальцы. Она отодвинула руку. Немного погодя чужие пальцы снова прикоснулись к ней. Восприняв это как простую случайность, она не придала ей значения и убрала руку на колени. Но чужие пальцы нашли ее руку и здесь…
Оля оторвалась от экрана, повернулась к Жабину и увидела – его рука… Интерес к фильму исчез. Оля почувствовала, как запылали щеки. Ей стало стыдно, захотелось закрыть лицо руками и скорее бежать отсюда… А Жабин показался ей самым противным существом в мире. Стыдливая растерянность и нерешительность длились всего несколько мгновении. Оля отшвырнула его руку и встала.
– Балда рыжая! – полушепотом сказала она и быстро вышла из ложи.
Всхлипывая и вытирая варежкой непрошеные слезы, Оля почти бежала по улице. На углу следующего квартала ее догнал Жабин.
– Оленька, вы же совсем невозможная девчонка! И что из того плохого, когда я хотел погладить вашу руку?
– Отстань, рыжая балда, и не подходи близко! Вот утром скажу Мазаю – он тебя научит, как кавалерничать!
– Оленька, так я, если вы хотите, совсем же ничего… Вы послушайте…
Но Оля гак па него посмотрела, что он понял: разговаривать дальше бесполезно. Жабий потоптался на месте и, только когда Оля скрылась за углом, пошел в общежитие.
«БАНКЕТ»
Друзья с нетерпением ждали возвращения Мазая и, как только он появился, засыпали его вопросами – всем хотелось узнать, зачем же вызывал Ваську мастер. Мазан долго отнекивался, давая понять ребятам, что им необязательно знать о всех разговорах старосты с руководящими работниками училища. Но в конце концов он сделал вид, что уступает просьбам приятелей, и не спеша начал рассказывать о своей беседе с Селезневым.
– Вот из-за него, из-за Баклана, все началось. Влетел со своим ключом, а теперь и нам гонку будут устраивать. Коля, и ты, Сережка, – сегодня же сдайте свои ключи швейцару…
– А разве Бакланов сказал, что у всех есть? – прервал его Сережка.
– Не Бакланов, я сказал.
– Ты?! – удивился Сережка. – Здорово! Подсыпал же ты нам!
– Сказал потому, что так надо было! – грубо оборвал его Мазай и тут же переменил тон на тихий и задушевный. – Мастер просить начал. Тебе ясно? А Селезнев не такой человек, чтоб ему не уважить. Верно я рассуждаю, Коля?
– Конечно, верно. Селезнев, он, брат, знаешь…
Коля так и не сказал, что именно он думал о мастере, но, чтобы придать своим словам вес, поднял над головой кулаки и внушительно потряс ими.
– Вот и я так подумал. – Мазай сделал небольшую паузу и продолжал: – Пришел я в преподавательскую, а он там один. Посидели, потолковали о разных делах, потом он и говорит: товарищ Мазай, говорит, у меня к вам просьба – прикажите своим ребятам сдать швейцару ключи, а то, говорит, из-за этого мне неприятность может быть от директора. А я ему и отвечаю: если надо так сделать, то сделаем – мои ребята, говорю, Дмитрий Гордеевич, ни за что вас не подведут, а если кто будет в другую сторону тянуть, то я ему живо легкое обтирание устрою. А вообще, говорю, вы же не хуже меня знаете, товарищ мастер, какая у нас группа; дисциплина у нас, говорю, – нигде такой нету; можно сказать, на все училище мы одни. И если, говорю, я прикажу ребятам, просто скажу одно слово – всё выполнят. И вы, Дмитрий Гордеевич, будьте спокойны, никакой вам неприятности не будет. Сказал я так и протянул ему свой ключ: вот, говорю, Дмитрий Гордеевич, с меня начало. Берите. А остальные ключи будут у швейцара вечером. А он и говорит мне: верный ты человек, Мазай, у тебя слово – олово. Потому и ребята тебя здорово слушаются. Ты человек, а не бюрократ. Спасибо, говорит, брат, что выручил. Пожал он мне руку, и я уже двинулся было в обратное плавание. Но Селезнев задержал. И рассказал новость. Она пока секретная. Но от вас-то скрывать не буду, только смотрите – никому. Ясно?
Когда ребята в один голос заверили, что сохранят секрет и никому даже полусловом не обмолвятся, Мазай таинственно сообщил:
– К нам несколько формовщиков переводят из Сергеевки. Из ремесленного. Вот какая новость!
Мазая засыпали вопросами:
– Васька, а почему их переводят в Чкалов? Не сказал Селезнев?
– А из каких классов переводят, не говорил?
– В нашу группу тоже пришлют?
– Только формовщиков переводят?
Васька замахал на них руками:
– Тише! Нас все это и не касается, не наше дело. А насчет того, из какого класса, скажу: из второго. Одного парня даже в мою комнату собираются поместить. Я как узнал об этом, начал буруна бить, ну а Дмитрии Гордеевич уговорил: девать, мол, ребят некуда. Я и согласился. Пускай, говорю, живет. Мастер просил, чтоб я покрепче в руках держал тех, кто в нашу группу попадет. Может, дни хулиганы или лодыри? Все может быть. Пришлось тоже согласиться. И вот я предупреждаю: в случае чего, вы, ребята, помогайте, а то и верно, еще не знаем, каких типов подбросят.
После консультации, по дороге в столовую, продолжали обсуждать новость Мазая. В этом разговоре не принимал участия только Бакланов. Его мучительно преследовала мысль, как поступить с посылкой, чтобы в комнате о ней не узнали.
В общежитие возвратились затемно. Вечером кладовка не работала, и Егор решил, как только в комнате все заснут, унести посылку на хранение до завтра к коменданту. Но дело обернулось совсем по-другому.
Едва ребята вошли в комнату и зажгли свет, Мазай остановился посередине и, раздувая ноздри, начал быстро втягивать воздух, к чему-то принюхиваясь.
– Сережа, ты улавливаешь?. В комнате новый запах появился!
Ближайший друг, правая рука Мазая во всех его начинаниях, – Сережа Рудаков молча повел носом:
– Есть.
– А что? – спросил Мазай. – Чем пахнет?
– Не пойму.
– Ты повнимательнее нюхни. Не торопись.
Сергей всей грудью вдохнул воздух.
– Чесноком пахнет, правда? – спросил Мазай.
– Точно! Чесноком
– А! Как хорошо пахнет! А ты, Егор, слышишь?
Бакланов засуетился:
– Я? Нет, не слышу, У меня насморк. Нос начисто заложило, совсем ничего не чувствует.
– А ты, Колька? – обратился Сережа к четвертому жильцу комнаты, долговязому и застенчивому Коле Епифанову.
– Я? Насчет запаха?
– Правда, чесноком пахнет? – спросил Мазай. – Или, может, нам всем кажется? Как ты соображаешь?
У Коли было плохое обоняние. Никакого особого запаха он не ощутил, но Мазай утверждал, что запах есть, и Коле показалось, будто в комнате действительно пахнет чесноком.
– Да, попахивает, – подтвердил он.
Васька был властителем его дум. Что бы Мазай ни сделал, что бы он ни сказал, Коля все принимал безоговорочно и считал, что только так, а не иначе можно сделать и сказать. Как человек слабохарактерный, он был в полном подчинении у Мазая. Всегда и во всем с ним соглашался и старался ему услужить. Но подхалимом Коля не был. Ему Мазай просто нравился, и он старался делать для него все, что мог, находя в этом даже удовольствие. Мазаю Коля верил беспредельно, и если бы Васька сказал сейчас, что в комнате пахнет не чесноком, а дынями или, скажем, сиренью, он мог поклясться, что так оно и есть.
– Не пойму, откуда чесноком несет? – продолжал рассуждать Мазай. – Как думаешь, Сережка?
– И я никак не соображу. А вот чувствую – пахнет.
– И ничего не пахнет, – возразил Бакланов. – Просто воздух сегодня в комнате тяжелый, и все. А может, накурено у нас? Были же здесь и директор и комендант– всё курящие…
– Людей не смеши! Станут они тебе курить в общежитии! Придумал! А насчет дыма – ты Коле это пой, он может поверить, а Мазая, брат, не проведешь. Я чеснок за километр чую, никогда ошибки не получалось. – Мазай вздохнул, зажмурил глаза и сладостно произнес: – Эх, братцы, и люблю же я чеснок! Верите, мог бы с чаем пить вместо сахара.
– Тоже сказанул! – рассмеялся Сережа. – Сахар сладкий… одним словом, сахар, а чеснок что?
– Кому что нравится, – вмешался Коля. – Тебе, может, сахар нравится, потому что он сладкий, а вот Ваське– чеснок, потому что, наоборот, горький.
Мазай неожиданно повернулся к Егору:
– Баклан, давай менять: я тебе сахару, а ты мне чесноку. Идет? Или не хочешь? Давай! Ты же сластёна, сладенькое любишь.
Егор почувствовал, как тело его немеет и становится легким, почти невесомым.
– Скажет такое, чудак человек! Где же я возьму чеснок? – возразил он, стараясь говорить как можно решительней. – У меня никакого чеснока нету. А если бы был, я и так, без всякого сахару, дал бы. Жалко, что ли?
– Значит, нет у тебя?
– Нету.
– А не врешь?
– Чего мне врать? Была бы нужда…
– А ну, дыхни.
– Сколько угодно.
Бакланов шагнул к Мазаю и, широко разинув рот, дыхнул. На лице Мазая появилось разочарование.
– Еще подбавить? – спросил Егор. – Или хватит?
– Хватит. Чуть-чуть отдает. Значит, ты ел не чеснок… Знаете, ребята, чем Баклан сегодня питался? Колбасой с чесноком. Вот честное слово!.. Угадал я, Бакланчик? Да ты говори, не бойся. Никто у тебя изо рта не отнимет. Ел – значит, ел. Вот только непонятно, когда ты успел. Чего молчишь? Ел колбасу?
Бакланов растерялся, хотел сказать, что он и близко не видел колбасы, но вместо возражения молча кивнул головой.
– Смотрите, а я и не думал! – удивился Коля.
– Сережа, – сказал Мазай, – а ну-ка, загляни под койку Баклана – что-то больно низко одеяло приспущено. Меня подозрение берет. Может, там Баклан склад устроил? От него можно ждать, он хитрющий!
Егор ринулся к своей койке, но не успел сделать и двух шагов, как Сережа уже тащил из-под кровати ящик с посылкой и кричал:
– Есть! Тяну сома за хвост! – Он торжественно перенес ящик на стол. – Вот он! Краса и гордость.
Мазай кинул короткий взгляд на ящик, отвернулся и безразличным тоном спросил:
– Посылку из дому получил, Бакланчик?
– Ага.
– Когда?
– Сегодня.
– Сам ходил на почту или принесли?
– Сам.
– А-а-а… Значит, мы – на лекцию, а ты на почту взял курс. Понятно. Ловкач! И не подумаешь. Ну что ж, кушай, Бакланчик, поправляйся. Ты у нас худой, как щепочка. Набирайся сил.
Голос у Васьки стал мягким да ласковым, а в прищуренных глазах – злые искры.
За два года товарищи хорошо изучили его и знали, что сейчас он очень зол и еле сдерживается, чтобы не задать Егору потасовку.
– Сережа, убери со стола под кровать, поставь на старое место этот ящик, чтоб он перед глазами не маячил, а то не выдержу – утильсырье от него останется, – таким же мягким тоном приказал Мазай.
Сергей взялся за ящик, но Мазай остановил его:
– Погоди, пускай сам Баклан убирает. Хоть поглядим, как он понесет: будут дрожать руки или нет. Уж наверное подсчитал, на сколько дней ему хватит подкармливаться домашними гоголями-моголями.
Мазай не смог больше сдерживать себя. Он вдруг топнул ногой и крикнул:
– Ну, чего ждешь?! Убирай свое барахло! Или десять раз говорить?
Бакланов стоял, понурив голову, и не двигался с места.
– Или не тебе говорят?! – снова крикнул Мазай. – Ну?!
– Я… хотел… и вам всем, чтоб попробовали…
– Врешь! – прервал его Мазай.
– Конечно, врет, – вставил Сергей.
– Если бы хотел и нас угостить, давно сказал бы, что посылку получил, а то скрываешь, отнекиваешься. Ничего ты не хотел! – вскипел Мазай.
– Конечно, не хотел. Это ты сейчас говоришь, когда деваться некуда. А Васька тебя спрашивал? Спрашивал. И не притворяйся лучше – никто не поверит, – подхватил Коля.
– Правильно, Коля, – согласился Мазай.
– И ничего не правильно, – ни на кого не глядя, возразил Бакланов.
– А то мы не видим, чем ты дышишь! Слыхали, ребята: он хотел нам, словно побирушкам, по кусочку протянуть! Рука у меня отсохнет, а милостыни не возьму! Хотя в столовой не больно всякие пельмени стряпают, а жить можно. Марципанов не едим, но голодными не сидим.
– Как ты сказал, Васька? Чего мы не едим? – переспросил Коля, услышав незнакомое слово.
– Марципанов, говорю.
– Мар-ци-панов? Это еда такая?
– Понятно, еда.
– А какая она? Из чего?
– Черт ее знает какая. Ел я их, что ли? Может, ягода такая, а может, пирожки с какой-нибудь особой начинкой. Ты отстань, Колька, со своими марципанами, а то и тебе попадет… заодно с Бакланом. – Обернувшись к Егору, Мазай снова прикрикнул – Ты чего стоишь?! Убирай со стола ящик, а не то на пол загремит! Слышишь? Или не тебе сказано?
Егор стоял на прежнем месте, упорно глядя на узелок шнурка на правом ботинке. Хорошее от получения посылки настроение бесследно исчезло, и пришла тревога. По тону и поведению Мазая он знал, что впереди предстоит много неприятностей. Конечно, скрыв от товарищей посылку, он, может быть, поступил нехорошо, но исправить это уже нельзя.
– Сколько раз тебе будут говорить?! Ну! Убирай со стола или…
Бакланов нехотя подошел к столу, но раздался новый окрик:
– А ты, небось, и рад поскорее унести? Вишь, прикинулся казанской сиротой! Поставь на стол и выкладывай все, что там есть.
Лицо Егора посветлело, и он даже облегченно вздохнул. Этот окрик Мазая означал, что скандала, который мог разыграться, не будет.
– Вот сдобнушки… а это мед… Вот колбаса, – приговаривал Егор, выкладывая на стол содержимое ящика.
А Мазай молча стоял поодаль. Он по-матросски широко расставил ноги, засунул руки в карманы и наблюдал.
– Вот и все. – Егор перевернул ящик вверх дном.
– Посылка небольшая, а стоящая. Правда, Васька? – спросил Коля.
Мазай даже и не взглянул на Колю. Он подошел к столу, внимательно осмотрел продукты и задумался, что-то соображая.
– Вы знаете, что я придумал? – заговорил он наконец. – Давайте устроим сегодня банкет. Еды нам хватит нот так! – Он провел ладонью под подбородком. – Я думаю, что можно кое-кого даже в гости позвать. Ольгу Писаренко и других девчонок не нужно – вечер ведь, просто неловко. А ребят можно – трех-четырех, не больше. Как, братва, вы думаете?
Коля захлопал в ладоши и закричал:
– Здорово, Васька! Вот это здорово! Давайте и вправду банкет устроим. Как прошлый раз. А чего нам?
– Надо проголосовать. А ну, давайте: кто за банкет? – скомандовал Мазай и первый поднял руку.
Сергей и Коля тоже были «за». Бакланов не принял участия в голосовании.
– А ты разве против? – спросил Мазай Бакланова.
– Нет, не против. – Егор нехотя поднял руку.
– Значит, единогласно. Ты, Сережа, забирай Колючи бегите наверх гостей приглашать: нужно позвать… Ваньку Чмыхова из слесарного, Шурку Тумасова и, пожалуй, Бориса Соболя. Больше никого! А мы с Бакланчиком оборудованием стола займемся – одному ему нельзя поручать это: еще расплачется над домашним харчем, а мы ведь людей в гости зовем. Придут – а здесь слезы рекой текут! Вот и веселись тогда в свое удовольствие. Ну, ступайте, да ненадолго.
– Все понятно, товарищ староста. Пошли, Колька!
Сережа обнял за шею длинного Колю и потащил его к двери.
– Эй, вы! Погодите! – вдруг окликнул их Мазай. – Про банкет чтоб ни один лишний человек не знал. Как и в прошлый раз, чтобы никаких разговоров!
Сережа шаркнул ногой и низко поклонился:
– Ах, спасибо вам, дорогой товарищ Мазай, за ваше предупреждение, а то мы с Колей такие дураки твердолобые, что сами ни до чего не додумаемся!
Когда Сергей и Коля ушли, Мазай достал складной нож и начал резать сало. Бакланов стоял рядом и молча наблюдал.
– Стоп! – воскликнул Мазай. – Хлеба-то у нас нет. Ты с чем ел сегодня колбасу?
– С кокуркой.
– Они разве не сладкие?
– Почему не сладкие? Сладкие. На меду.
– И ты с медовыми пряниками колбасу ел? Чудак! Чесноковая колбаса – и медовые кокурки! Тут же тебе никакого удовольствия нет. Весь вкус теряется. Нет, есть колбасу с кокурками я не согласен. Как хочешь, а без хлеба нам невозможно обойтись.
– А где его взять? У меня нет, я свою норму в столовой съедаю, и еще не хватает.
– Это мы знаем – вон какое брюхо нарастил! У меня остался кусок от ужина. И у Сережки с Колькой тоже по куску. Но этого, конечно, мало – просто чепуха. Да и какой же это будет банкет без хлеба? Одна смехота. И затевать не стоит. Знаешь, что мы сделаем? Выменяем хлеб в других комнатах на кокурки. Верно? Каждый согласится. Бери с десяток сдобнушек и ступай. Только смотри не продешеви.
– Никуда я не пойду! Иди меняй, если тебе хлеб нужен, а мне и с кокуркой неплохо будет.
Мазай был в хорошем настроении и не настаивал. Он набил сдобнушками карманы и торопливо пошел к двери.
– Егор, предупреждаю: продуктов не трогай, не воруй у товарищей. Понятно?
– А я ни у кого никогда не воровал и воровать не буду. Мне чужое совсем без надобности.
Бакланов хотел намекнуть на то, что вот Мазай польстился на чужое – на посылку. Но тот или не понял намека, или не хотел показать, что понял, и молча вышел.
Когда стихли его шаги, Егор выглянул из-за двери и. убедившись, что никто за ним не следит, поспешно вернулся к столу, взял несколько ломтиков сала и колбасы, завернул в бумагу и хотел положить под матрац. Но ему вдруг стало противно, обидно на себя: «И вправду как вор: сам отдал, а потом тяну по кусочку. Берите, все берите, мне ничего не надо». Он развернул бумагу и положил ломтики обратно, стараясь уложить их так, как это было при Мазае.
Вскоре вернулся довольный своим походом Мазай, он принес несколько кусков хлеба. Вслед за ним пришли с гостями Сергей и Коля. «Банкет» начался.
Это был веселый банкет: веселились и гости и хозяева. Много пели под аккомпанемент гитары Мазая, плясали. Правда, чтобы не привлекать внимания, пели вполголоса, а плясали без топота каблуков, но это нисколько не мешало общему хорошему настроению.
В разгар веселья в комнату вошел комендант Гущин:
– Ребята, что у вас за праздник сегодня? Во всех комнатах тихо, а вы шумите… Да у вас тут целое сборище!
В комнате наступило минутное замешательство.
– А мы вроде и не шумим, товарищ комендант, – первым нашелся Сережка.
– У нас, товарищ комендант, банкет! – невпопад выкрикнул Коля.
– Болтай больше! – остановил его Мазай. – Вот вам стульчик, товарищ комендант, садитесь.
– Спасибо, Мазай, мне сидеть некогда, дела еще есть. Так что же у вас за банкет?
– Никакого банкета, товарищ комендант. Вы не слушайте Кольку, он наговорит. Просто Бакланов получил посылку из дому и угощает нас. Вот и все, – пояснил Мазай.
– А вы небось и рады на чужой счет поживиться!
– Так он же у нас крошки не съест один. Знаете, какой он человек! Все для товарищей! Мы ему говорим: оставь посылку себе. И, представьте, товарищ комендант, даже разговаривать не хочет… Правда, Егор?
Егор, опустив глаза, кивнул головой:
– Правда.
– Ну, смотрите, дело хозяйское. Только не шумите.
– Никакого шума больше не будет, товарищ комендант, – заверил Мазай.
Комендант ушел, и веселье продолжалось.
С виду весел был и Бакланов, но чем дальше, тем тоскливее становилось у него на душе, тем труднее ему было скрыть это чувство от товарищей и казаться веселым. Он с нетерпением ждал звонка – сигнала ложиться спать.
Наконец и звонок. Гости с шумом и смехом опрометью бросились вон, а хозяева занялись своими постелями.
– Живо, живо! – поторапливал Мазай. – Колька, ты сегодня дежурный? Гаси свет.
Бакланов долго не спал. Забравшись с головой под одеяло, он то и дело вздыхал, вздыхал тихо, чтобы не услышали товарищи. Им овладела такая тоска, что хотелось кричать во весь голос. Хотелось соскочить с постели и куда-то бежать, лишь бы остаться одному. Ему не жаль было продуктов, но как ему обидно за мать! Он знал, что мать много работает и почти не имеет свободного времени, что посылку эту она, наверно, собирала ночью; может быть, до самого утра так и не прилегла. Она старалась обрадовать его. А эти «друзья» всё съели, и никто даже не заикнулся, что, мол, эта посылка принадлежит Егору Бакланову, что ее прислала мать. Тосковал он и потому, что соскучился по дому, что ему было жаль себя, обидно на товарищей, а особенно на Мазая, который то и дело покрикивал, вышучивал, а при случае пускал в ход и кулаки. Задремал он перед самым рассветом.
Утром Егор проснулся с головной болью и сказал Мазаю, что ни в класс, ни в цех не пойдет.
– Выдумывай больше! – прикрикнул Мазай.
– Голова болит.
– А не симулируешь? – спросил Мазай, с подозрением глядя на Егора.
– Была нужда, – нехотя и как-то безразлично ответил Бакланов. – И вчера еще болела.
– Завтрак тебе принести? – пожалел товарища Коля.
– Еще чего выдумали! – напустился на него Мазай. – Так он совсем барином станет. Вы ему обеды да завтраки подтаскивайте, а он будет валяться да толстеть!
– А может, и вправду заболел человек! – вступился Сергей.
– Наше дело формовать, а не больных лечить! – грубо оборвал Мазай. – Ему на пользу поголодать денек…
Бакланов молча повернулся лицом к стенке.
