Текст книги "Товарищи"
Автор книги: Владимир Пистоленко
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 24 страниц)
КОСА НА КАМЕНЬ
Мазай привычным движением включил свет, увидел вместо четырех коек пять и на одной из них незнакомого парнишку, чуть присвистнул и, как всегда, громко процедил:
– Ага-а! В кубрике, значит, уплотнение. Ну что ж, ладно. Поживем– увидим, как оно будет и что.
Слегка раскачиваясь и медленно, как в танце, передвигая ноги, он подошел к своей койке, снял со степы гитару и взял аккорд.
– А Бакланова нет, – сказал он, садясь на койку. – Наверно, правду ребята сказали, что видели его у кино… Я тебе покажу кино, дождешься! Ишь ты, ударник недоразвитый…
Он рванул струны и запел во весь голос:
Шаланды, полные кефали,
В Одессу Костя приводил…
Мазай пел нарочито громко, чтобы разбудить спящего, но тот не просыпался. Тогда Мазай так же не спеша подошел к койке новичка и крикнул:
– Эй, ты! Житель! Встань-ка! Слышишь? Проснись, если люди добрые просят.
Но спящий и на этот раз остался без движения. Мазай кулаком толкнул его в плечо:
– Просыпайся. Ну?
Тот с трудом приподнял голову и, ничего не понимая, сонно спросил:
– В чем дело?
Мазай отошел в сторону, будто ему никакого дела нет до новичка, и снова заиграл и запел:
Раз пятнадцать он тонул,
Погибал среди акул…
– Чего тебе надо?
Мазай резким движением обернулся и прервал аккорд.
– Если будят, значит, нужно. Живу в этой каюте я. Зовут меня Васька Мазай. Понятно? Слыхал, наверно?
Сон мгновенно оставил Жутаева. Борису захотелось тут же подняться с постели и повнимательнее, как редкую диковину, рассмотреть стоявшего перед ним с гитарой и неприязненно глядевшего парнишку, о котором он слышал сегодня столько разговоров. Но он вовремя сдержал себя и ничем не выдал интереса к Мазаю. Внешне он остался спокойным и даже безразличным.
– Мазай? Слышал, – сдержанно ответил он.
Мазай ожидал большего впечатления, но и эти два слова прозвучали для Васьки приятной музыкой. На лице его появились самодовольство и надменность, и он даже не пытался их скрыть.
– То-то. А кто тебе обо мне рассказывал? Наверно, наплели семь верст до небес и все лесом.
Жутаев не спешил с ответом.
– Да нет… Так чтоб специально – никто не говорил. А вообще упоминали твою фамилию, когда направляли в общежитие. Секретарь комитета комсомола сказал, что в комнате живет староста восьмой группы, и назвал тебя.
Мазай недовольно поморщился:
– Давно перекочевал сюда?
– Недавно. Наверное, часа два прошло, не больше.
– Ясно…
Мазай что-то промычал и под аккомпанемент гитары затянул:
Играй, мой баян, и скажи всем друзьям,
Отважным и смелым в бою…
Мазаю очень нравилось обрывать песню на полуслове, а игру – на самом звучном аккорде. Резким движением положив ладонь на струны, он спросил:
– Слушай, а тут больше никого не было? Вот на этой койке. Невысокий такой, волосы светлые. Розовенький да сытенький.
– Егор?
– Он самый. Значит, был?
– Был… Он ушел.
– Давно?
– Нет, не особенно.
– А не говорил, куда?
– Сказал, что в кино.
Мазай взглянул на дверь и, словно видя там Бакланова, погрозил кулаком:
– Ах ты, симулянт первой статьи! В кино захотел? Ничего, поймают. Сережка с Колькой такие тральщики – со дна моря выловят. Я тебе покажу, как мой авторитет срывать! Навсегда про кино забудешь.
Мазай снова заиграл и запел:
Эх, душа морская,
Сильная, простая…
Ты формовщик? – строгим тоном спросил он Бориса.
– Формовщик.
– В какую группу направили?
– В восьмую.
– Наша группа. Учти – группа передовая. Понял? А подгруппа какая?
– Подгруппа первая.
– Ага! Я в ней и состою и командую.
Мазай отвернулся и пропел:
Наверх вы, товарищи, все по местам,
Последний парад наступает…
Затем небрежно, словно нехотя, задал новый вопрос:
– У тебя кто отец?
Жутаев ответил таким же топом:
– Отец.
Он не мог говорить о своих родителях, если и тоне собеседника не чувствовал искренности.
– Известно, не бабка. Я про специальность спрашиваю.
– Инженер, – сухо ответил Борис.
Мазай презрительно улыбнулся. Он повернулся к Жутаеву и молча, не спеша начал рассматривать его, будто только сейчас впервые увидел.
– Вон ты из каких! – насмешливо сказал он. – А как же попал в ремесленное? Может, ветром загнало? Ваш брат все больше с белыми ручками ходит. Отец небось и на заводе белых перчаток не скидает. Грязно, можно пальчики замарать!
– А ты на заводах бывал?
– Нет, тебя дожидался. Один дороги не найду.
– А видел там инженеров в белых перчатках?
Мазай немного смутился.
– Ведь не видел? Правда?
– Ну, может, твой и не в перчатках… зато войны, пожалуй, и не нюхал, как, скажем, другие люди. На броне он, правда?
– Не знаешь, так и не говори! – горячо возразил Жутаев. – Мой отец в саперной части. И сейчас на передовой. Он строит понтонные мосты.
Мазай удивленно поднял брови, и насмешливая улыбка сошла с его лица.
– Ну, если так, то все в порядке. – Он повесил гитару над своей койкой и снова сел у стола. – А мой папашка – моряк. За море ничего не пожалеет, все отдаст! Он в Черноморском флоте служит, старшина второй статьи. Орденов у него, медалей – счету нет. А сколько раз был ранен! Всего насквозь продырявили, только ему хоть бы что. Моряки – народ закаленный! Герои! Я гоже, если придется служить в армии, – в моряки. Больше никуда. Мы с папашкой и по характеру и портретами – как две капли воды. Тебя как зовут?
– Борис.
– А дразнят?.. Ну, фамилия как?
– Моя фамилия Жутаев.
– Жутай, значит.
– Не Жутай, а Жутаев.
– Подумаешь! Будто не все равно, что в лоб, что по лбу. Ты вот что запомни: уж если попал в мою подгруппу– слыхал: в мою подгруппу! – с первого дня должен работать, как часы. На оборону работаем, детали для фронта формуем. Это тебе, брат, не утюги для домашних хозяек, чтоб пеленки гладить или всякие занавески на окна, а капут Гитлеру формуем! Ясно? Смотри, чтоб позора от тебя не было. Мазаевскую подгруппу все знают. Понятно? Не станешь выполнять план, будешь позорить меня – долго нянчиться не стану, в морской узел завяжу и на мороз выкину. Понятно?
– Нечего меня заранее морозом пугать. Ты все это лучше Бакланову скажи.
– Ты что ж, видно, не любишь замечаний? Критики не любишь? Придется привыкать, никуда не денешься.
– Хвастунов не люблю.
Мазай встал со стула, шагнул к Жутаеву и грозно выпятил грудь:
– Это кто же хвастун?
– А тебе непонятно? Тот, кто хвастает, – спокойно ответил Борис.
– Говори – кто хвастун?
– Может, фамилию назвать?
– Я, что ли, хвастаю?
– Ты.
– Я?!
– А что, скажешь – неправда? Ты сейчас хвастался своей подгруппой… А в цеху сегодня все ребята были? Может, кто в кино пошел? Или это не имеет значения?
– Ты брось!..
– И бросать нечего. А вообще, чего ты ко мне пристал? Я тебя не трогал. Я в дороге всю ночь не спал, намерзся. Ехал в тамбуре, а мороз под сорок. Рад, что до койки добрался. А тут, пожалуйста, нечего человеку делать – разбудил.
Желая показать, что не хочет продолжать разговор, Жутаев снова лег и отвернулся от Мазая. Васька опешил. Он не привык, чтобы с ним отказывались разговаривать или вообще вели себя так независимо. Он даже шагнул было к койке новичка, намереваясь толкнуть его посильнее, заставить подняться, а потом схватить за воротник и так тряхнуть, чтобы с того слетела заносчивость, чтобы тот навсегда понял, кто такой есть Васька Мазан. По его взяло сомнение: если Жутаев держит себя смело, значит, надеется на свои силы. А раз надеется – может, и в самом деле отчаянный. Решив пока не трогать «новенького» и лучше присмотреться к нему, Мазай, больше для порядка да чтобы оставить за собой последнее слово в споре, сказал:
– Подумаешь, разбудили! Нежности какие! Здоров, видать, спать. Ладно, похрапывай, завтра потолкуем.
Мазаю с первого же взгляда Жутаев не поправился. Особенно вызвал неприязнь спокойный и уверенный тон, с которым Жутаев отвечал па грубости.
«Хорошо еще, – подумал Мазай, – что разговор был не при ребятах, а то, чего доброго, решили бы, что я сдрейфил перед ним». Он с деловым видом подошел к своей тумбочке и, хотя ничего там ему не было нужно, начал перекладывать разную мелочь, словно старался что-то найти.
СХВАТКА
Дверь с шумом распахнулась, и в комнату ввалились, подталкивая Бакланова, Сергей и Коля. Оба они были возбуждены и раскраснелись.
– Иди, иди! – приговаривал Сергей. – Васька тебе покажет картину. Подумайте, киношник какой нашелся…
И вдруг Сергей увидел лежавшего на койке новичка. Он оставил Бакланова и подошел к Мазаю:
– Васька, это кто?
– Так себе… один неизвестный, – нехотя ответил Мазай. – А в общем, черт с ним. Интересного мало.
– Из Сергеевки? Да? – спросил Коля.
– Больше неоткуда, – подтвердил Сергей. – Точно я говорю, Васька?
– А откуда же больше? Конечно, из Сергеевки, – сквозь зубы процедил Мазай и прикрикнул на ребят: – А вы почему ноги не отряхнули как следует? Натащили в комнату целые сугробы! Порядка не знаете? А ну-ка, давайте в коридор! Не на улице живем, нечего грязь разводить.
Хотя на ботинках у ребят снега и не было, но они не стали возражать – все трое молча вышли. А когда вернулись, Мазай медленно и плавно, словно танцуя, подошел к Бакланову.
– Бакланчик, – начал он деланно слащавым тоном, – мое почтение. Не стойте, как сирота, проходите, раздевайтесь, пожалуйста. Самоварчик поставим, чайком побалуемся. Весь день вас не видели, не слышали, соскучились. Дождаться не могли, когда снова свидимся.
В радиорепродукторе послышались позывные.
– Тише, – закричал Сергей, – оперативная сводка!
Мазай, Сергей и Коля бросились к висевшей на стене карте, а Бакланов как стоял среди комнаты, так и не двинулся с места. Чтобы лучше слышать, Жутаев немного приподнял голову.
– Я сегодня отмечаю, моя очередь, и ты не лезь! – запротестовал Коля, увидев, что Сергей тащит к карте стул.
– Я не себе – для тебя, – извернулся, хитровато блеснув глазами, Сергей. – На, вставай.
С карандашом в руке Коля забрался на стул.
В репродукторе раздался знакомый мужественный голос диктора. Говорил он величественно и медленно, каждое слово казалось весомым, мощным и заполняло всю комнату:
«Передаем последние известия. От Советского информбюро. Оперативная сводка за 30 марта. Войска Второго Белорусского фронта завершили разгром данцигской группы немцев и 30 марта штурмом овладели городом и крепостью Гданьск (Данциг) – важнейшим портом и первоклассной военно-морской базой на Балтийском море. Над городом поднят национальный флаг Польского государства. В боях за город Гданьск войска фронта взяли в плен 10 тысяч солдат и офицеров. Противник потерял только убитыми более тридцати девяти тысяч солдат и офицеров».
– Ур-ра! – закричал Сергей и захлопал в ладоши. К нему присоединились и Коля и Мазай.
– Вот здорово! Правда? – Коля захлебывался от восторга. – Вот это лупят фрицев! И в хвост и в гриву! Одним словом, дают прикурить! Я думаю, и наши детали там помогают. Верно, Васька?
– Очень даже просто, – важно ответил Мазай и выключил репродуктор, откуда уже хлынула музыка. – Слыхал, Баклан? Чего молчишь? Слыхал или не слыхал?
– Слыхал, не глухой, – нехотя и ни на кого не глядя, ответил Бакланов.
– Значит, слыхал?! – Не отводя от Егора сурового взгляда, Мазай изо всей силы стукнул по столу кулаком. – Через огонь идут! Вот люди! А ты сегодня, вместо того чтобы помогать им, помогать Красной Армии бить фашистов, даже в цех не пошел… Сереженька, запри дверь. Коля, садись ближе к столу. И ты, Сережка, давай сюда. Симулянта, срывщика судить будем.
Ребята придвинули стулья к столу и уселись. Сел и Бакланов.
– А ты, Баклан, зачем сел? – возмутился Мазай. – Может, ноги устали на работе? Может, работал весь день? Ты стой! Ты сегодня подсудимый. Так вот, братва, нашу мазаевскую группу режет Баклан. Задание чуть-чуть выполняет. А чтоб перевыполнить – давным-давно такого не было. Зато сегодня новый номер выкинул – ни на занятия, ни на работу не вышел. Сказался больным, а сам – в кино. Вот до чего человек дошел! Ну-ка, рассказывайте, где его поймали.
– В кино «Октябрь», у кассы, – сообщил Коля. – Стоит и оглядывается, чтобы не увидели, не узнали. Он разве не понимает, в чем дело? Всё понимает.
– Мы его за полы схватили, а он не идет, брыкаться начал, – добавил Сергей. – За шиворот тянуть неудобно– людей полно, приставать начнут: мол, хулиганите.
– Не только не идет, а кулаками махать начал.
– Неправду говоришь, Колька, – возразил Бакланов. – Ничего я не махал кулаками и не брыкался вовсе. И нечего зря наговаривать.
– А что, может, сразу пошел, как тебя позвали? – загорячился Сергей. – Нет, ты говори: сразу пошел?
– Не сразу.
– А почему не шел? Почему?
– Потому что не хотел. Я сам себе хозяин. И нечего тащить меня. Надо будет – и без вас дорогу найду.
Мазай постучал ладонью по крышке стола:
– Ты погоди, Баклан, высказываться, не торопись. Ваше слово впереди. Когда скажу, тогда и говорить будешь.
– А что говорить-то? Ничего я говорить не буду. Не ваше это дело. Вот если вызовет директор – расскажу…
– Замолчи! Или не тебе сказано? – прервал Бакланова Мазай. – Ах ты, симулянт! Еще и огрызается! Мы и без директора с тобой управимся, без всяких там подходов да уговоров. Так я говорю, ребята?
– Правильно, – поддержал Коля.
– Слушай, Васька, пускай он скажет, почему не пришел ни в класс, ни в цех. Одним словом, пускай объяснит все, как было.
– Брось, Сережка, выдумывать! Не надо, и так знаем, – возразил Коля.
– Говори, Бакланов! – потребовал Мазай. – Только короче, не рассусоливай.
– Не пришел – и все. Захворал, – ответил Бакланов.
Сергей широко развел руками и возмущенно выпалил:
– Попятно! Обедать – ничего, в кино – тоже здоров, а в цех – болезнь мешает. Другие должны за тебя отдуваться?
– Боится, как бы не надорваться. Правда, Васька?
Вдруг Бакланов тихо, но отчетливо сказал:
– И завтра не пойду. Совсем не буду ходить. Ни в цех, ни на занятия. Пускай судят – я все расскажу, из-за чего. Только совсем не потому, что симулянт. Пускай все знают… А я ничего не боюсь! Вот…
– Вон как ты заговорил, молодчик! – прервал его Сергей. – Значит, не симулянт?!
А Коля поднялся со стула и негодующе предложил:
– Васька, всыплем ему, а?
Только на одного Мазая, казалось, слова Бакланова не произвели никакого впечатления.
– Посиди ты, не прыгай, – остановил он Колю. – На все свое время. Я так, друзья, думаю: сегодня, для начала, помягче приговор, а не подействует – покрепче завернем. Вот тогда, Коля, может, и всыпать придется, да так, чтоб он сам себя в зеркале не узнал. Как вы думаете?.. Согласны? Какое назначим наказание, если, в случае чего, симулянт снова будет…
– Придумал! – воскликнул Коля, подняв руку. – Давайте так: не вышел па работу – без обеда оставить. Лодырей нужно сажать на голодный паек. Голодным долго не просидишь, а про Баклана и говорить нечего.
– Правильное предложение, – согласился Сергей, – он из-за еды удавится.
– Слыхал, Баклан, что массы говорят? – спросил Мазай. – А еще вот что – это уж от меня добавка: будешь палубу надраивать в этой комнате. Каждый день, пока в цеху больше ста процентов не дашь.
– Васька, постой-ка, – торопливо заговорил Коля. – Как же так у нас получается? За сегодняшний случай мы, выходит, никакого наказания Бакланову не вынесли? Нельзя так. Я вот что предлагаю: пускай он сейчас играет на языке и чечетку выбивает. Часа два подряд, и то еще мало лодырю.
– Принято, – согласился Мазай. – Ты, Сережка, как думаешь? Стоит Баклану заняться физзарядкой?
– Я как думаю? Физкультура ему на пользу. Вот как… Ну-ка, дадим место товарищу.
Мгновенно стол и стулья были отодвинуты в сторону, и Бакланов очутился на свободном месте.
– Ну, Баклан, – крикнул Сергей, – давай вычечечивай чечетку, вычечечивай четчей!
Бакланов молча повернулся, медленно подошел к своей койке и лег. Все опешили. Первым опомнился Сережка; он подбежал к Егору, схватил его за руку и потянул с койки:
– Вставай, вставай!
Бакланов резко вырвал руку и крикнул:
– Не приставайте! Слышите? Не приставайте!
Мазая будто подбросило на месте. Он шагнул, чуть ссутулился и остановился посреди комнаты, заложив руки за спину.
– Что? Что ты сказал? – чуть слышно, почти шепотом спросил он. – «Не приставайте»?! Ах ты, акула черноморская! Товарищеского суда не признаешь?
Одним прыжком Мазай очутился возле Бакланова, оттолкнул Сережку и крикнул во весь свой голос:
– Пляши, дух из тебя вон!
Казалось, еще мгновение – и он бросится на Бакланова, но тот уже соскочил с койки и, не отводя испуганного взгляда от разъяренного Мазая, спотыкаясь, попятился на середину комнаты. Ему было стыдно, так стыдно, что на глазах заблестели слезы. Но он видел только Мазая, готового в любую минуту осыпать его градом кулачных ударов.
– Ну?! – снова крикнул Мазай.
Бакланов медленно зашаркал ногами по полу, неумело выбивая чечетку.
В комнате наступила тишина, только чуть слышно постукивали об пол ботинки Егора да раздавалось его монотонное пение сквозь зубы.
– Играй на язык! – крикнул Мазай. – Что ты там мурлычешь?
Егор сдавленным шепотом зачастил:
– Чи-чи-чи, чи-чи-чи…
И вдруг в эти однообразные звуки ворвался спокойный, решительный голос:
– Не нужно, Бакланов. Не пляши.
Все оглянулись. Жутаев по-прежнему лежал в постели, только чуть приподнял голову. Бакланов в нерешительности остановился, испуганно поглядывая то на Мазая, то на Жутаева.
– Пляши, тебе говорят! – прикрикнул Мазай и обратился к Жутаеву: – Эй, ты, в трюме, помалкивай! Или хочешь на его место? Может, кулаки чешутся? Попробуй… интеллигенция. Мы тебя быстро отучим соваться, куда не просят.
Жутаев приподнялся на локте:
– Бакланова можно и нужно взгреть – может быть, даже под суд отдать. Каждому понятно, что он виноват. Но издеваться над человеком – нельзя. На это никто не имеет права. А насчет интеллигенции – это, брат, очень старая песня. Другие уже давно ее забыли, а ты, видно, только что подобрал ее на свалке и носишься, словно в игрушки играешь. Мой отец, если хочешь знать, прежде чем в инженеры вышел, котельщиком был. Понятно?.. А насчет Бакланова… Ты эту расправу над ним товарищеским судом назвал. Да разве же это товарищеский суд? Это просто хулиганская затея. Написать бы про вас в газету – не каждый поверит… Не пляши, Бакланов. Не надо.
– А ты, умница, не вмешивайся не в свое дело! – крикнул Жутаеву Сергей. – Мы сами знаем, что и как. Лежишь– и лежи, пока до тебя очередь не дошла. В Сергеевке надо было распоряжаться, а не здесь.
– Замолчать, Сережка! Погоди, – остановил его Мазай. – Мы сейчас разберемся.
Снова заложив руки за спину, он медленно пошел к Жутаеву.
Спокойный тон новичка опять вызвал в душе Мазая неясное чувство, похожее на страх. Когда они были наедине, Мазаю достаточным показалось оставить за собой последнее слово. Но сейчас – совсем другое дело. Коля и Сергей ждут от него решительных действий. Отступи он сейчас, обойди он молча непрошеное вмешательство Жутаева – это уже будет означать бессилие и боязнь.
– Так, говоришь, мы хулиганы?
Жутаев сел.
– Не придирайся, пожалуйста, к словам, – сказал он, – и не смотри на меня так грозно – все равно не испугаешь. Могу еще раз повторить все, что сказал. Да, Бакланов виноват, но ты организовал не товарищеский суд, а хулиганский самосуд. Кто тебе дал право издеваться над другими? Кто? Или, может, Советской Конституции не знаешь? Не учил? Тогда почитай – поймешь.
– Ты мне зубы не заговаривай! Слыхали, ребята? Лучших учеников хулиганами назвал! Значит, мы хулиганы? Говори, не выкручивайся!
– Ты кулаками не размахивай. А еще староста…
– Тебя не спросили, кого выбирать! – вмешался Сергей.
Мазаю хотелось наброситься на Жутаева, избить его, оскорбить, но неожиданно для себя он ограничился угрозой:
– Я с тобой еще потолкую! Не сегодня, так завтра.
Сергей и Коля удивленно посмотрели на него. Мазай почувствовал большую неловкость перед приятелями, словно подвел их. Он понял, что в столкновении одержал верх Жутаев.
Тот как сидел на койке, так и остался сидеть, весь напряженный, но спокойный, а вот он, Мазай, подошел к новичку, чтобы проучить, заставить замолчать, и ничего не сделал. Это же похоже на постыдное отступление! Нет, Мазай отступить не может, да еще в присутствии приятелей.
– Ишь ты, книжки разложил! Карточки расставил! – презрительно сказал он и резким движением руки смахнул портреты с тумбочки на пол.
Жутаев вскрикнул и бросился на Мазая. Тот не успел опомниться, как оказался на полу и на него посыпались удары. Мазаю не раз приходилось драться, но такого стремительного, такого яростного нападения он никогда не испытывал. И Васька закричал диким голосом что-то бессвязное…
Жутаев, опомнившись, оставил Мазая и, никого не видя, ни на кого не глядя, весь дрожа, подобрал с полу портреты.
– Мою маму… моих родителей…
Все молчали.
Мазай прерывисто дышал, и это было похоже на всхлипывания.
В дверь постучали. Бакланов повернул ключ. В комнату вошел Гущин.
– В чем дело? Кто сейчас кричал?
– Никто не кричал, – ответил Коля.
– Васька Мазай с новеньким сцепился, – оживленно доложил Бакланов.
– И не ври, Баклан! – возразил Сергей. – Новенький сам напал на Ваську и избил его. А Мазай тут совсем ни при чем. Кто затеял драку, с того и спрашивать. Нечего тут на Мазая…
– Ну… – наконец придя в себя, заговорил Мазай, обращаясь к Жутаеву, – это тебе так не пройдет. Попомнишь Мазая… А ты, Баклан, в десять раз больше!
Комендант укоризненно покачал головой:
– Опять подрались? Как всегда, видно, на нового человека обрушились. – Заметив, что Сергей что-то хочет сказать, он поднял руку. – И не говорите, все и так знаю. Как вам только не совестно! Вместе учитесь, бок о бок живете, а словно чужие. Ну что ж, пойдем, – обратился он к Жутаеву. – Собирайся, и пойдем ко мне, у меня переночуешь. А завтра в другую комнату переведем. Найдем место и поспокойней.
– Правильно, товарищ комендант, – одобрил Сергей. – Общежитие большое, одному человеку можно найти место. Он не подходит в нашу комнату… Правда, Васька?
– Завтра дирекция разберется, кто куда подходит. Собирайся, паренек. И поспать-то тебе не дали.
– Спасибо, – ответил Жутаев, – но я отсюда никуда не уйду.
Комендант удивленно посмотрел на пего:
– Гляди сам, тебе виднее. Я хотел для тебя лучше сделать.
