Текст книги "Товарищи"

Автор книги: Владимир Пистоленко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 24 страниц)

С ПОЛИЧНЫМ

На следующий день Селезнев сообщил Жутаеву, что его предложение о дополнительной работе в счет Писаренко согласовано с директором и ребята могут приступить к работе уже сегодня.

– Но временем не злоупотребляйте, – предупредил он. – Вас четверо будет?

– Пока не точно, но, кажется, пятеро: Мазай, Рудаков, Епифанов, Бакланов и я.

– Если так, то и часа достаточно. А в общем, учти: не больше полутора часов. Злоупотреблять временем нельзя. С Мазаем и остальными ребятами уже говорил?

– Конкретно нет. А так – все знают.

– Согласны?

– Мазай артачится.

– Запомни: дело совершенно добровольное. Никаких особых уговоров, чтоб не было ничего похожего на принуждение. Расскажи каждому, зачем это нужно, и пригласи. Пойдут – хорошо, не пойдут – так тому и быть.

– Пойдут, товарищ мастер, – с уверенностью сказал Жутаев.

– Да и я так думаю. Но, как говорится, уговор дороже денег, чтобы никакого нажима… Кто у нас сегодня вечером дежурит у цеха? – Селезнев достал из кармана блокнот. – Ага, Мазай. Ключ от литейки будет у него.

Жутаев решил прежде всего поговорить с Мазаем. После обеда он улучил момент, когда в комнате они остались вдвоем, и сообщил ему:

– Васька, дирекция не возражает, чтобы мы поработали за Ольгу. Что ты об этом думаешь?

– А что мне думать? Тебе надо, ну и думай. Шеф нашелся… Сам в училище без году неделя, а уже в организаторы лезет. Актив! Давай, давай – может, кто-нибудь похвалит! Наверно, и во сне об этом думаешь.

– Ни в какие организаторы я не лезу. Ты просто выдумываешь. Ты староста нашей подгруппы? Значит, тебе и нужно заняться этим. А я буду просто работать, как и все. Понятно?

Мазай удивленно посмотрел на Бориса и состроил презрительную мину:

– Мы обносков не хотим, а объедков не едим. Сам взялся, сам и тащи. – Опершись кулаками па крышку стола, он протянул: – Посмотрим, сколько ты один наработаешь.

– И чего ты шипишь? – не выдержал Жутаев и подошел к противоположной стороне стола. – Если не хочешь, скажи по-человечески, а злорадствовать нечего.

– Я и говорю по-человечески. А шипят только змеи да, может, ты еще впридачу.

– Не я шиплю, а ты.

– Адресом маленько ошибся – вместо своего мой взял.

Словно барьер, их разделял небольшой стол. Они неприязненно смотрели друг на друга, готовые дать отпор па любой выпад. Каждый из них мог коснуться рукой другого, они уже измерили глазами расстояние, отделявшее их, но пока стояли не двигаясь. Оба чувствовали: от драки не уйти, но каждый все еще сдерживал себя, чтобы не начать драку первым.

– Чего уставился на меня?

– Стараюсь на всю жизнь запомнить, – сострил Жутаев.

– Если хочешь – помогу.

Для начала драки не хватало всего лишь нескольких реплик. И вдруг Жутаев вспомнил совет Селезнева сдерживать себя. С силой он оттолкнулся от стола, словно был приклеен к нему, отошел в сторону, отвернулся от Мазая и уставился в окно.

Мазай не ожидал такого исхода ссоры и обрадовался ему – он все же побаивался Жутаева. Но он ничем не выдал своей радости; ногой придвинул стул, уселся с видом победителя и забарабанил по столу пальцами обеих рук. Насмешливо, но уже беззлобно, подчеркивая тоном свое превосходство, он спросил:

– Что там нашел за окном? Если хорошая находка – чур, пополам.

Жутаев не счел нужным отвечать, подошел к тумбочке и начал перебирать книги. Мазай снял со стены гитару и принялся бренчать. И вдруг, когда Мазай совсем не ожидал, Жутаев снова заговорил, негромко, но очень искренне и убежденно:

– Слушай, Мазай, неужто ты не понимаешь, что твой поступок похож на предательство?

– Что, новую пластинку поставил? Айда, давай накручивай! Не привыкать слушать.

– Да брось же ты строить из себя шута горохового! Знала бы Ольга, какой ты ей друг…

– Пойди расскажи…

– Она и сама тебя раскусит. Друг всегда выручит, а ты…

– А я что?

– Подвести можешь.

– Это еще бабка надвое гадала.

– Без гаданья все ясно.

Ссора готова была снова вспыхнуть. Мазай решил уйти.

– Пой, ласточка, пой, сердце успокой! – нараспев произнес он и, состроив дурашливую гримасу, скрылся за дверью.

Жутаев бросился за ним, широко распахнул дверь и крикнул вслед:

– Болтун! Кривляка! Зазнайка!

Оставшись в комнате один и уже успокоившись, он до деталей вспомнил весь разговор с Мазаем, а по сути не разговор, а грубую ссору, и с огорчением подумал, что снова не сдержался, не сумел договориться с Мазаем, а тот как был, так и остался в стороне. «Ну и пускай, нечего гоняться за ним, цену набивать. Он сам не маленький, все должен понимать».

Вскоре пришли Сережа и Егор. Они с радостью согласились приступить к дополнительной работе уже сегодня. Но тут Егор вспомнил, что у него сегодня в музыкальном училище репетиция.

– А пропустить нельзя? – спросил Сережа.

– Ты что? Пропустить? Подготовка к празднику идет. К Первому мая.

– Какая подготовка? – удивился Жутаев.

Егор немного помялся:

– К концерту готовятся.

– Ну и пускай готовятся, а тебе что? – возразил Сережа.

– Да хотят, чтоб и я выступил в концерте.

– В концерте? – недоверчиво спросил Сергей. – В каком?

– В каком? Ну, в первомайском.

Егор рассказал, что под Первое мая в драмтеатре будет торжественное заседание, а после него концерт самодеятельности. Кто будет играть, а кто петь. Егор репетирует две песни – «Песню о Родине» и «Жди меня». Через несколько дней все номера прослушает комиссия, и, если будет подходяще, включат в программу концерта.

– Знаешь что, Егор? Ты из кожи лезь, а старайся, чтоб включили. Понимаешь? – сказал Сережа.

– Понимаю. Я и то стараюсь.

– Ну, вот что: ты из училища не торопись в литейку, мы лучше с Борисом и Колей здесь нажмем, а ты там не подкачай. Выступать в таком концерте не шуточное дело. Ведь это же почетно!

– Может, еще и не допустят.

– Почему пе допустят? – спросил Сережа.

– Скажут – плохо.

– А ты так пой, чтоб было хорошо. Не жалей голоса, он же тебе ничего не стоит.

– Я тебе, Горка, откровенно скажу, – скрытный ты человек. Как ты можешь молчать, когда у тебя такие новости? Это же так здорово, так хорошо! Одним словом, молодей!

– Знаешь, Борис, я не скрытничал, а как-то… боюсь, что ли… вдруг еще кто смеяться станет. Мазай и то вчера Лемешевым меня назвал.

– На дураков – ноль внимания: на то он и дурак, чтоб глупости болтать. Правильно, Борис?

– Конечно, правильно.

Разговор был прерван приходом Коли.

– Колька, все в порядке, дирекция разрешила дополнительные работы, – сообщил Сережа. – Сегодня и начнем.

– Ты как – можешь сегодня? – спросил Жутаев.

– Да я… да как сказать… и время, конечно…

– Ты что мнешься? Или уже передумал? – налетел на Колю Сережа.

– Может, и не передумал, почем ты знаешь? – возразил Коля.

– Коля, скажи, ты Мазая нигде не встречал? – схитрил Жутаев.

Коля нехотя сообщил: только что разговаривал с ним в красном уголке.

– Ну, тогда все понятно, – сказал Жутаев. – Но ты бы прямо говорил, как думаешь. Ведь насильно никто, тебя работать не заставит.

– При чем тут Мазай? У него своя голова, а у меня своя. Он одно думает, а я, может, совсем другое.

Коля никогда не отличался красноречием. И сейчас он смешался, запутался, покраснел и выдал себя этим с головой.

Вечером, в условленный час, когда вторая смена вернулась домой, Борис и Сережа прошли в мастерские. Дверь литейки оказалась запертой. Большие окна были темны.

Мазай издали заметил ребят и притаился на загрузочной площадке вагранки. Ему хорошо был виден двор, освещенный электролампой, сам же он был незаметен за кучами кокса, дров и чугунных чушек, подготовленных к завтрашней плавке.

– Топайте, топайте, ударнички! – злорадно прошептал он. – Поцелуйте пробой, да с тем и пойдете домой.

Ребята подошли к литейке и недоуменно остановились перед дверью.

– В литейке, по-моему, никого, – сказал Сережа. – Смотри – на двери замок, в окнах темно.

– Там и быть некому.

– А Мазай? Он же дежурный.

– Мазай во дворе где-нибудь. В цехе ему делать нечего.

– Ты, Борька, и вправду думаешь, что он будет сидеть, смотреть на нас и не работать?

– Вот увидим.

Жутаев потрогал дверной замок:

– Заперто, и Мазая нигде не видно. Здорово! Интересно – где же он?

Сережа рассмеялся:

– Вот это дежурный так дежурный! И цех утащить можно.

– А он ушел сюда из общежития?

– Давно уже. Может, по пути с кем встретился и заболтался?

– Не думаю, – усомнился Жутаев. – Насчет производства – он парень дисциплинированный.

– Нужно покричать. Может, пошел к дежурному другого цеха, да и сидит там.

Приложив ладони ко рту, Сережа, как в рупор, прокричал:

– Васька! Ма-зай! Вась-ка! Ого-го-го! Где ты?

Мазай не откликался. Сережа сбегал к дежурным других цехов, но Васьки нигде не было.

– Главное, цех закрыт. Можно бы работать, а так только зря время пропадает.

– Садись, Сережа. Придется подождать. Не исчез же он, в самом деле. Должен когда-нибудь прийти.

Мазай готов был уже объявиться, но решил немного послушать: о чем они будут говорить? Он уже заметил, что отношения между Жутаевым и Сережей становятся дружескими. После недавней ссоры с Мазаем, когда Васька сказал, что на дружбе ставит крест, Сергей не отшатнулся от него, но Мазай видел, что тот все чаще бывает с Жутаевым. О чем же разговаривают эти новоявленные друзья? Наверно, о нем, о Мазае. Васька прислушался.

Внизу разговаривали негромко, и Мазаю пришлось напрягать слух, чтобы ничего не пропустить. Но разговор оказался неинтересным. Сначала Сережа рассказывал, как учился в семилетке, а потом начали говорить о том, кто как учит уроки. Сережа спросил, сколько раз Борис прочитывает текст урока.

– А я не считаю, – ответил Жутаев. – Иной урок с одного раза запоминается, а бывает и так, что десять раз прочтешь, а рассказать, что прочитал, не сможешь – потому что не понял. Это, конечно, когда учишь, а сам о чем-нибудь думаешь. О постороннем. С тобой так случается?

– Ого, сколько угодно! Когда несерьезно учишь.

– В этом все дело. Я кончаю перечитывать, когда чувствую – все понятно, от начала и до конца. Вот закрою глаза и все вижу, о чем прочитал в учебнике.

Потом мальчики разговорились о своих планах на будущее: кто кем хочет быть.

– Я обязательно буду инженером, – заявил Сережа. – Как только начну работать, сразу поступлю в вечернюю школу. Закончу десятилетку и махну в технический институт. По-моему, это очень даже возможно.

– У меня папа так учился.

Жутаев тоже мечтал о дальнейшей учебе.

Они просидели у запертой литейки уже полчаса. Жутаев поднялся:

– Ты посиди, Сережа, тут, а я сбегаю в общежитие. Если не найду Мазая, отыщу мастера, может быть, у него второй ключ есть. Тогда и без Мазая обойдемся.

Жутаев прежде всего побежал в общежитие. В комнате он застал одного Колю. Тот заверил Бориса, что Мазай давно ушел на дежурство и с тех пор не появлялся.

– Ты не заметил – ключ от литейки у него?

– У него. Сам видел.

Жутаев пошел к Селезневу. Мастер жил в небольшом особняке, неподалеку от училища. Калитка оказалась запертой, и Борис нажал кнопку звонка. Вскоре звякнуло кольцо, и в калитке показалась пожилая женщина. Жутаев не раз видел ее в училище и знал, что это жена Селезнева. Борис поздоровался и спросил, дома ли Дмитрий Гордеевич.

– Дома-то он дома, да только… – Она замялась, видимо соображая, все ли говорить пареньку. Наконец решила сказать правду. – Прихворнул малость Дмитрий Гордеевич. Врач велел пропотеть, я напоила его чаем с малиной и уложила в постель. Он и заснул. Если у вас неотложное дело, пойдемте разбудим.

– Не надо, не надо! – запротестовал Жутаев. – Особых дел у меня нет, и вообще ничего спешного. Пусть Дмитрий Гордеевич выздоравливает. До свидания, я пойду.

– Вы хоть фамилию свою скажите…

– Жутаев. Только вы, пожалуйста, не беспокойте Дмитрия Гордеевича. Ничего особенного… – И для большей убедительности добавил: – Я приходил просто так.

Борис снова пошел к мастерским, досадуя, что зря потерял вечер. «Теперь Сережка, наверно, заждался меня, глаз не спускает с ворот», – думал он, торопливо шагая по каменной мостовой.

Но Сережа был не один. Едва Жутаев успел выйти на улицу, Мазай окликнул Сережу:

– Эй, ударник, ты бы сплясал или спел, чем бездельничать, зря время тратить!

Сережа оглянулся вокруг – никого нет.

– Васька! Ты где?

– На вахте, там, где положено быть дежурному.

Мазай вышел из-за укрытия и встал у края площадки.

– Вот ты где притаился! Ловко! Мы с Борисом думали, что тебя и вовсе тут нет.

– Слышал я ваши разговоры.

Мазай сошел с площадки и сел напротив Сережи.

– А Борис пошел искать тебя.

– Ну, и пускай. – Делать нечего – плыви куда вздумается. Хочешь – по ветру, хочешь – бейдевинд. Не жалко.

– Слышал, как я тебя звал?

– Конечно, слышал. Не глухой.

– А почему не откликался?

– Нужно было. Секрет. Понятно?

– Ты бы хоть не выдумывал, людей не смешил!

– Сказать?

– Твое дело. Или, может, секрет не секретный?

– Ну ладно, брось придираться. Просто захотелось послушать, как закадычные друзья разговаривают. И все.

– Не послушать, а подслушать. Верно? Давай, давай! Ну, и что интересного услышал?

– Ничего. О том, что ты к Жутаеву в подручные собираешься, я и раньше знал.

– Ну, и знай себе на здоровье. Толстей да поправляйся, никто не позавидует. А я другое знаю: чтобы подслушивать, совесть не требуется.

– Ого! И еще что скажешь?

– У меня все. Давай ключ, в цех пойду. И так из-за тебя сколько времени угробили.

– Вот так здорово! Будто я кого за полу держал!

– А то не держал! Жутаев, наверно, по всему городу ходит, ищет.

Мазай поднялся и, наклонившись к Сереже, словно желая сообщить ему что-то по секрету, заговорил:

– Брось ты, Сережка, водиться с Жутаевым! Почти два года мы были вместе, дружили… Я думал, на всю жизнь у нас дружба закручена и никогда не пойдем в разные стороны. Я остался как штык, а ты – назад пятишься.

В голосе Мазая не было сейчас ни угроз, ни обычного бахвальства: Сережа уловил в нем только обиду и просьбу.

– Напрасно ты так думаешь. Я не пячусь. И не собираюсь пятиться. Тебе просто так кажется.

– Ты лучше не вертись. С Жутаевым водишься? Дружишь с ним?

– Водиться вожусь, а до дружбы, по-моему, далеко. Но товарищ он хороший.

– А чертежи не вместе чертили?

– Вместе. Ну и что же? Не только друзья вместе уроки учат.

– И к экзаменам будете вместе готовиться?

– Не знаю… может, и будем.

– Больше не с кем. Правда?

– А с кем же? С тобой? Или с Колей? Вы оба почти не занимаетесь. С вами подготовишься!

– Подготовимся. Тянем нормально. А больше тянуть – себе дороже станет.

– Я, дурак, раньше тоже так думал.

– А теперь что – поумнел?

– Вроде.

Мазай отошел от Сережи, сел на прежнее место и продолжал уже с пренебрежением:

– Пускай дураки потеют над экзаменами, а мы похохочем над ними. На кой мне нужны всякие технологии и другая премудрость! Формовать умею? Ясно. Хватит с меня! Пускай Жутаев мозги начиняет разными теориями, а я и так, без философий: ремесленное кончу – будьте здоровы, живите богато. Пойду на завод работать, там про меня совсем не то скажут, что здесь. Там не смотрят, у кого какая походка. Там ценят только работу. Мне на экзаменах пятерки не нужны: документы дайте об окончании ремесленного. И точка.

– Эту песню, Васька, я не первый раз слышу. И даже сам долго подтягивал ее за тобой. В общем, ты как хочешь, а я решил: кровь из носу, а экзамены сдам на пять. Окончу ремесленное и опять буду учиться. Сначала поступлю в вечернюю десятилетку, а потом – в институт.

– Слыхал, как ты Жутаю все это размазывал.

– А я ни от кого и не скрываю.

– Значит, в инженеры надумал?

– И буду инженером. Вот увидишь! Ты что смеешься?

– Смешинка в рот попала.

– И почему ты такой, Васька?

– Какой? Я обыкновенный.

– Нет. Тебе хочется все повернуть на свой лад, а оно не поворачивается. И злишься поэтому, смеешься над людьми. Разве не правда?

– Лучше смеяться, чем плакать. Я плакать еще не научился… Слезной фабрики у меня нет.

– Подожди… Вот ты сейчас говорил о своей мечте, как поступишь на завод, будешь работать. Я же не смеялся…

– Потому как не над чем.

– У тебя своя мечта, у меня своя. И в моей тоже смешного нет. Ты просто не можешь не задеть человека, не высмеять – одним словом, всех ставишь ниже себя.

– Слушаю я и не пойму: кто со мной разговаривает– инженер Жутаев или инженер Рудаков?

Можешь не подзуживать. Жутаев выйдет в инженеры. А я тоже не отстану.

– Липовые вы формовщики, если вас в цех не тянет. Еще ремесленное не кончили и в цехе не работали, а уже – в инжене-е-еры!

– Почему в цех не тянет? – удивился Сережа. – Да меня из цеха ничем не выкуришь. Я и учиться собираюсь, чтобы стать настоящим металлургом. Передовым. Таким, как Коробов в Магнитке. Его академиком все зовут. Я хочу так работать, чтобы знать все повадки металла, чтобы знать технологию и вообще всю теорию металлургии, как наш Соколовский. Ты вот не ходил на встречу с Коробовым, а зря. Понял бы, что без книг, без знаний хорошим металлургом не станешь. Ну ладно, Васька, об этом хватит! Открывай цех – работать пойду.

– Сережка!

– Ну?

– Скажи откровенно, раз и навсегда: ты мне друг? Только не виляй, а говори прямо.

– Вот чудак!

– Ты не «чуди», а говори.

– Ну, друг, – нехотя ответил Сережа.

– «Ну, друг»! – передразнил его Мазай. – Липа ты, а не друг! Настоящий друг вашим и нашим не кланяется.

– Кому это я кланяюсь?

– Кому? А Жутай?

– Что «Жутай»? Ты Борьку лучше оставь. Сам не ладишь с ним и хочешь, чтобы я тянулся за тобой. А я при чем? У меня своя голова на плечах.

– Понятно.

– Откровенно тебе говорю: к Жутаеву ты зря цепляешься, он, брат, парень стоящий. Ну давай открывай цех.

Сережа пошел к двери, но Мазай продолжал сидеть.

– Не торопись, успеешь, – насмешливо сказал он. – Все равно доброго слова не заработаешь. Сегодня вон как мастер хвалил Жутая, что придумал эти дополнительные часы. А тебя даже и не вспомнил…

– Не подзуживай, ничего не выйдет. Я работаю не ради похвалы, – прервал его Сережа.

– …О тебе Селезнев даже не заикнулся, – продолжал Мазай, будто не слышал Сережу. – Словно потонул ты – и крышка. А Жутаю, глядишь, к Первому мая премию дадут. Так на дураках умники и выезжают.

– А тебе что? – возмутился Сережа. – Самому ехать не на ком? Не на тебе выезжают, а на мне. Ну и помалкивай! Обо мне не беспокойся, я сам о себе подумаю.

– Давай плыви! Попутного ветра! Дурака жалеешь, а он еще нос от тебя воротит.

Сережа решил прекратить неприятный разговор, который начал уже переходить в ссору.

– Откроешь цех или нет?

– Нет, – невозмутимо ответил Мазай.

– Ты что же задумал? Сорвать? Ничего не выйдет, даю слово. Только себе навредишь.

Послышались торопливые шаги. Во двор мастерских вошел запыхавшийся Жутаев. Увидев Мазая, он обрадовался и заспешил к цеху.

– Ты, оказывается, здесь, а я бегаю повсюду, ищу тебя. Целый час пропал!

– Ничего не пропал. Сегодня воздух вон какой хороший – на пользу пойдет.

– Знаешь, Борис, – сказал Сережа, – когда мы пришли сюда и искали Ваську, он, оказывается, был здесь.

– Ну да!.. – недоверчиво протянул Жутаев.

– Даю слово. Ты только со двора – он и спустился с площадки. В общем, все назло делает. И ключ не дает.

– Как, то есть, не дает? Давай, Мазай, открывай цех!

Мазай деланно рассмеялся и заговорил слащавым голосом:

– И открыл бы… да нельзя. Душевно рад помочь товарищам, да ничего не получается. Ключ-то у мастера, а у меня нет такого приспособления, чтобы без ключа открывать.

– Не притворяйся, Васька, и не ври! У тебя ключ! – прикрикнул на него Сережа.

Его поддержал Жутаев:

– Конечно, у тебя. Дмитрий Гордеевич днем сам мне сказал, что ключ будет у тебя. Брось, Мазай, это плохие шутки.

Мазай вспылил:

– Ты меня не пугай – «плохие шутки»! Нету у меня для вас ключа. Надо– сбегай к мастеру и возьми.

Желая показать, что он больше не хочет разговаривать, Мазай, слегка посвистывая, начал подниматься на загрузочную площадку.

– Оставайтесь, ударнички! – насмешливо бросил он сверху.

Сережа наклонился к Жутаеву и зашептал:

– Борька, ключ у него. Я уверен! Понимаешь?

– И я так думаю! А Селезнев болен.

– Этого так, по-моему, оставлять нельзя. Если узнаем, что Васька действительно соврал, не дал ключа, пойдем к Батурину и расскажем все. Проучить надо. Верно?

– Что верно, то верно. А вот сейчас мы с тобой в дураках оказались.

– Давай прижмем его и обыщем, – предложил Сережа. – Вдвоем справимся, он даже и не пикнет. Давай?

Жутаев махнул рукой:

– Ну его, связываться! Придется сегодня уйти, а завтра наверстаем. Пошли.

– Стоп! – Сережа хлопнул по плечу Жутаева. – У меня новый план появился, вот слушай.

Он зашептал на ухо Жутаеву.

– Здорово! Пошли, – ответил Жутаев и первым направился к выходу.

С площадки вагранки послышался насмешливый голос Мазая:

– Что, спать пошли, ударники?

– Спать, – словно нехотя ответил Сережа и слегка толкнул локтем Жутаева.

Вскоре после их ухода во двор вышел Селезнев. Мазай сразу же узнал мастера, но, желая показать свою бдительность, окликнул:

– Кто идет?

– Свои, – ответил мастер. – Вы наверху, Мазай?

– Отсюда виднее, Дмитрий Гордеевич. И тепло здесь – вагранка до сих пор горячая.

Мастер поднялся к Мазаю:

– Никто не работает?

– Нет. Один скучаю, товарищ мастер.

– И не работали?

– Нет. Приходили Сережка Рудаков да Жутаев, потоптались во дворе и отшвартовались спать. Я еще посмеялся над ними: ударнички, мол, говорю, шума много, а дела нет.

– А не знаешь, зачем Жутаев прибегал ко мне?

– К вам? Нет, не знаю. Может, хотел сказать, что не будут работать вечером?

– Разве он говорил об этом?

– Как вам сказать, товарищ мастер… говорить не говорил, да оно и так видно, о чем человек думает. Если бы хотели работать, работали бы.

– Почему ты всегда говоришь о своих товарищах только плохое?

– Так я же правду говорю, товарищ мастер: приходили, посидели часок, побалагурили, начали позевывать и ушли. Сказали, что отправились спать.

– Любишь ты говорить о людях плохое, а хорошего стараешься не замечать. И все это потому, что ты очень завистливый.

– Напрасно вы, товарищ мастер, на меня…

– Не перебивай! Выслушай старшего, а потом говори, если тебе позволят. Хорошего в людях ты не любишь, потому что в самом мало хорошего. Я бы никому в пример тебя не поставил.

– Ну чем же я плохой, товарищ мастер? Или работать стал хуже? Или еще что?

– Нет, работаешь ты ничего. Но этого мало, чтобы быть хорошим, человеком, настоящим советским человеком.

– Я тоже не из-за границы приехал. И паспорт советский в милиции получил.

– Это еще не все. Своим поведением, отношением к людям ты больше похож на старую мастеровщину, чем на советского рабочего. Очень много ты думаешь о себе и совсем мало о других. Не в ту сторону идешь, не туда, куда идти нужно, Василий Мазай.

Вдруг от окон литейки протянулись по двору широкие полосы света. Увидев их, Селезнев подошел к краю площадки – литейка была освещена. Это удивило мастера:

– Мазай, кто в цехе?

– Никого нет.

– А свет кто зажег?

– Где?

Мазай бросился к краю площадки и, увидев свет в окнах, оторопел.

– Горит, – прошептал он.

– Кто же там?

– Не знаю, товарищ мастер, – растерянно ответил Мазай. Потом он встряхнулся и, будто очнувшись, воскликнул: – Так я же никого не пускал туда! Ключ у меня, вот он!

Мазай достал из кармана ключ, показал его мастеру и опрометью бросился вниз по лестнице; следом за ним торопился Селезнев. Мазай отпер замок, потянул дверь на себя – она не открывалась.

– Товарищ мастер, изнутри заперто… Эй, кто в цеху, откройте! – грозно закричал Мазай.

Но в цехе было тихо и дверь не открывалась. Тогда Селезнев подошел к окну, заглянул в него и постучал по стеклу:

– Ребята, откройте! Это я, Селезнев!

Дверь тут же распахнулась, и в освещенном ее проеме появились Жутаев и Сережа.

– Дмитрий Гордеевич, зачем вы пришли, вы же болеете…

– Погоди, Жутаев, об этом потом. Лучше скажи, как вы в цех попали, дверь-то заперта!

– Через вентиляционную трубу, – объяснил Жутаев.

– Мы, как ангелы, товарищ мастер, сверху спустились! – весело сказал Сережа.

– А почему через вентилятор? – удивился Селезнев.

– Дверь была заперта, Дмитрий Гордеевич.

– Надо было взять у Мазая ключ.

– Значит, ключ был у него? – спросил Жутаев.

– У него.

– Он… не дал. Сказал, что нет у него ключа. Мы просили с Борисом.

– Как же могло случиться, Мазай, что вы решили сорвать большое дело, подвести своих товарищей? Говорите! – потребовал мастер.

Освещенный ярким снопом света, подавшись в раскрытую дверь, Мазай вертел в руках ключ и молчал.